Полное собрание стихотворений

Осенней ясностью в ней чувства четки.

Удел – до святости непоправим.

Он, Найденный, как сердцем ни зови,

Не будет с ней в своей гордыне кроткий

И гордый в кротости, уплывший в лодке

Рекой из собственной ее крови.

Уж вечер. Белая взлетает стая.

У белых стен скорбит она, простая.

Кровь капает, как розы, изо рта.

Уже осталось крови в ней немного,

Но ей не жаль ее во имя Бога;

Ведь розы крови – розы для креста…

1925

5. БАЙРОН

Не только тех он понял сущность стран,

Где он искал – вселенец – Человека,

Не только своего не принял века,-

Всех, – требовательный, как Дон-Жуан.

Британец, сам клеймящий англичан,

За грека биться, презирая грека,

Решил, поняв, что наилучший лекарь

От жизни – смерть, и стал на грани ран.

Среди аристократок и торговок

Искал внутри хорошеньких головок

Того, что делает людей людьми.

Но женщины для песнопевца воли

Объединились вплоть до Гвиччиоли

В угрозу леди Лэмб: “Remember me”.[56]

1927

6. БАЛЬЗАК

В пронизывающие холода

Людских сердец и снежных зим суровых

Мы ищем согревающих, здоровых

Старинных книг, кончая день труда.

У камелька, оттаяв ото льда,

Мы видим женщин, жизнь отдать готовых

За сон любви, и, сравнивая новых

С ушедшими, все ищем их следа.

Невероятных призраков не счесть…

Но “вероятная невероятность” есть

В глубинных книгах легкого француза,

Чей ласков дар, как вкрадчивый Барзак,

И это имя – Оноре Бальзак -

Напоминанье нежного союза…

1925

7. БЕТХОВЕН

Невоплощаемую воплотив

В серебряно-лунящихся сонатах,

Ты, одинокий, в непомерных тратах

Души, предвечный отыскал мотив.

И потому всегда ты будешь жив,

Окаменев в вспененностях девятых,

Как памятник воистину крылатых,

Чей дух – неумысляемый порыв.

Создатель Эгмонта и Леоноры,

Теперь тебя, свои покинув норы,

Готова славить даже Суета,

На светоч твой вперив слепые очи,

С тобой весь мир. В ответ на эту почесть -

Твоя презрительная глухота.

1927

8. БИЗЕ

Искателям жемчужин здесь простор:

Ведь что ни такт – троякий цвет жемчужин.

То розовым мой слух обезоружен,

То черный власть над слухом распростер.

То серым, что пронзительно остер,

Растроган слух и сладко онедужен,

Он греет нас, и потому нам нужен,

Таланта ветром взбодренный костер.

Был день – толпа шипела и свистала.

Стал день – влекла гранит для пьедестала.

Что автору до этих перемен!

Я верю в день, всех бывших мне дороже,

Когда сердца вселенской молодежи

Прельстит тысячелетняя Кармен!

1926

9. БЛОК

Красив, как Демон Врубеля для женщин,

Он лебедем казался, чье перо

Белей, чем облако и серебро,

Чей стан дружил, как то ни странно, с френчем…

Благожелательный к меньшим и меньшим,

Дерзал – поэтно видеть в зле добро.

Взлетел. Срывался. В дебрях мысли брел.

Любил Любовь и Смерть, двумя увенчан.

Он тщетно на земле любви искал:

Ее здесь нет. Когда же свой оскал

Явила Смерть, он понял: – Незнакомка…

У рая слышен легкий хруст шагов:

Подходит Блок. С ним – от его стихов

Лучащаяся – странничья котомка…

1925

10. БОДЛЕР

В туфле ли маленькой – “Les fleurs du mal”,[57]

В большом ли сердце – те же результаты:

Не злом, а добродетелью объяты

Земнившие небесную эмаль.

В днях юности – семи грехов скрижаль

И одуряющие ароматы.

Благочестивые придут закаты,

И целомудрия до боли жаль.

Ты в комнаты вечерний впустишь воздух,

О ледяных задумаешься звездах,

Утончишь слух, найдешь для тела тишь.

И выпрыгнут обиженно в окошки

Грехом наэлектриченные кошки,

Лишь пса раскаянья ты присвистишь.

1926

11. БОРАТЫНСКИЙ

Ложь радостей и непреложье зол

Наскучили взиравшему в сторонке

На жизнь земли и наложили пленки

На ясный взор, что к небу он возвел.

Душой метнулся к северу орел,

Где вздох крылатый теплится в ребенке,

Где влажный бог вкушает воздух тонкий,

И речи водопада внемлет дол.

Разочарованному обольщенья

Дней прежних не дадут отдохновенья

И горького не усладят питья.

С оливой мира смерть, а не с косою.

Так! в небе не смутит его земное,

Он землю отбывал без бытия…

1926

12. БРЮСОВ

Его воспламенял призывный клич,

Кто б ни кричал – новатор или Батый…

Не медля честолюбец суховатый,

Приемля бунт, спешил его постичь.

Взносился грозный над рутиной бич

В руке самоуверенно зажатой,

Оплачивал новинку щедрой платой

По-европейски скроенный москвич.

Родясь дельцом и стать сумев поэтом,

Как часто голос свой срывал фальцетом,

В ненасытимой страсти все губя!

Всю жизнь мечтая о себе, чугунном,

Готовый песни петь грядущих гуннам,

Не пощадил он – прежде всех – себя…

1926

13. ПОЛЬ БУРЖЕ

Как должного ему я не воздам,

Как я пройду своей душою мимо

Того, кем нежно, бережно хранима

Благая сущность девствуюших дам?

Сквернит мужская черствость часто храм

Душ, на земле взыскавших серафима,

Есть тонкий аромат в удушье дыма

Так называемых “мещанских” драм.

Как будто обыватель без души?…

И как его ты, критик, ни круши,

Блажен, в душе найти сумевший душу.

И если, кончив том, вздохнешь: “Уже?…”

Я думаю, я правды не нарушу,

Признав твой возглас честью для Бурже!

1925

14. БУНИН

В его стихах – веселая капель,

Откосы гор, блестящие слюдою,

И спетая березой молодою

Песнь солнышку. И вешних вод купель.

Прозрачен стих, как северный апрель.

То он бежит проточною водою,

То теплится студеною звездою,

В нем есть какой-то бодрый, трезвый хмель.

Уют усадеб в пору листопада.

Благая одиночества отрада.

Ружье. Собака. Серая Ока.

Душа и воздух скованы в кристалле.

Камин. Вино. Перо из мягкой стали.

По отчужденной женщине тоска.

1925

15. БЕЛЫЙ

В пути поэзии, – как бог, простой

И романтичный снова в очень близком,-

Он высится не то что обелиском,

А рядовой коломенской верстой.

В заумной глубине своей пустой -

Он в сплине философии английском,

Дивящий якобы цветущим риском,

По существу, бесплодный сухостой…

Безумствующий умник ли он или

Глупец, что даже умничать не в силе -

Вопрос, где нерассеянная мгла.

Но куклу заводную в амбразуре

Не оживит ни золото лазури,

Ни переплеск пенснэйного стекла…

1926

16. ВЕРБИЦКАЯ

К ней свысока относится Парнас,

Ее поставив вне литературы:

Ах, Искренность! твоей фюрирутуры

Хрусталинки на крыльях – бред для нас…

Парнасу вторит Критика: “Она

Способна развратить, всмотритесь в туры

Ее идей…” И вот для креатуры

Читательской она, как грех, нужна…

Но несмотря на все ее бессилье

(Верней – благодаря ему!), обилье

Поклонников – печалящий симптом:

Находит в-ней охотник за бациллой

Разврата то, роднящее с гориллой,

Чего она не вкладывала в том…

1926

17. ВЕРДИ

Поют на маскированном балу

Сердца красавиц, склонные к измене.

А преданный сердцам певучий гений

Подслушивает их, таясь в углу.

О сквозь столетья розовую мглу,

Впитав исполненную наслаждений

Песнь их сердец, пред нами будит тени

Мелодий, превратившихся в золу…

Пусть эта песнь в огне своем истлела!

Ренато, Риголетто и Отелло,

Эрнани, Амонасро и Фальстаф,

Перепылав, все растворилось в тверди,

Взнесенные в нее крылами Верди,

Нас и золою греть не перестав.

1926

18. ВЕРЛЕН

Абсент, питавший грубость апаша,

В нем ласковые пробуждал оттенки.

Телесные изничтожала стенки

Полетом опьяненная душа.

Он, глубь души вином опустоша,

Уподоблял себя демимонддэнке,

Кого врач Ужас выбрал в пациентки,

И умерщвлял с улыбкой, не спеша.

Он веет музыкальною вуалью,

Он грезит идеальною печалью,

В нем бирюзового тумана плен.

В утонченностях непереводимый,

Ни в чем глубинный, в чуждости родимый.

Ни в ком неповторимый Поль Верлен.

1926

19. ЖЮЛЬ ВЕРН

Он предсказал подводные суда

И корабли, плывушие в эфире.

Он фантастичней всех фантастов в мире

И потому – вне нашего суда.

У грез беспроволочны провода,

Здесь интуиция доступна лире,

И это так, как дважды два – четыре,

Как всех стихий прекраснее – вода.

Цветок, пронизанный сияньем светов,

Для юношества он и для поэтов,

Крылатых друг и ползающих враг.

Он выше ваших дрязг, вражды и партий.

Его мечты на всей всемирной карте

Оставили свой животворный знак.

1927

20. ВИСНАПУ

В нем есть протест, простор и глубина,

И солнце в колыбель ему запало:

В цветок огнистый ночи под Купала

Поверил он, в чьем имени – весна.

Он умудрен, – и песнь его грустна:

Мерцанье в ней печального опала.

Ах, буря не одна его трепала!

Он молчалив. Душа его ясна.

Он, патриотом будучи, вселенен,

Трудолюбив, но склонен к бодрой лени

Благочестивых северных полей.

Вот он идет по саду, поливая

Возделанный свой сад, а полевая

Фиалка за оградой все ж милей…

Замок Hrastovec Slovenija

22-IХ-1933

21. ГАМСУН

Мечта его – что воск, и дух – как сталь.

Он чувствовать природу удостоен.

Его родил безвестный миру Лоэн -

Лесной гористый север Гудбрансталь.

Норвежских зим губительный хрусталь,

Который так божественно спокоен.

Дитя и зверь. Анахорет и воин.

Фиорда лед и оттепели таль.

Его натуре северного Барда

Изменнически-верная Эдварда,

Пленительная в смутности, ясна.

А город ему кажется мещанкой,

“С фантазиею, вскормленной овсянкой”,

Что в клетку навсегда заключена.

1925

22. ГИППИУС

Ее лорнет надменно-беспощаден,

Пронзительно-блестящ ее лорнет.

В ее устах равно проклятью “нет”

И “да” благословляюще, как складень.

Здесь творчество, которое не на день,

И женский здесь не дамствен кабинет…

Лью лесть ей в предназначенный сонет,

Как льют в фужер броженье виноградин.

И если в лирике она слаба

(Лишь издевательство – ее судьба!)-

В уменье видеть слабость нет ей равной.

Кровь скандинавская прозрачней льда,

И скован шторм на море навсегда

Ее поверхностью самодержавной.

1926

23. ГЛИНКА

В те дни, когда уже, казалось, тмила

Родную музу муза чуждых стран,

Любимую по-русски звал Руслан

И откликалась русская Людмила.

Мелодию их чувств любовь вскормила.

Об их любви поведал нам Баян,

Кому был дар народной речи дан,

Чье вдохновенье души истомило.

Нелепую страну боготворя,

Не пожалел он жизни за царя,

Высоконареченного Профаном,

Кто, гениальность Глинки освистав,

Чужой в России учредил устав:

Новатора именовать болваном.

1926 – 1931

24. ГОГОЛЬ

Мог выйти архитектор из него:

Он в стилях знал извилины различий.

Но рассмешил при встрече городничий,

И смеху отдал он себя всего.

Смех Гоголя нам ценен оттого,-

Смех нутряной, спазмический, язычий,-

Что в смехе древний кроется обычай:

Высмеивать свое же существо.

В своем бессмертье мертвых душ мы души,

Свиные хари и свиные туши,

И человек, и мертвовекий Вий -

Частица смертного материала…

Вот, чтобы дольше жизнь не замирала,

Нам нужен смех, как двигатель крови…

1926

25. ГОНЧАРОВ

Рассказчику обыденных историй

Сужден в удел оригинальный дар,

Врученный одному из русских бар,

Кто взял свой кабинет с собою в море…

Размеренная жизнь – иному горе,

Но не тому, кому претит угар,

Кто, сидя у стола, был духом яр,

Обрыв страстей в чьем отграничен взоре…

Сам, как Обломов, не любя шагов,

Качаясь у японских берегов,

Он встретил жизнь совсем иного склада,

Отличную от родственных громад,

Игрушечную жизнь, чей аромат

Впитал в свои борта фрегат “Паллада”.

1926

26. ГОРЬКИЙ

Талант смеялся… Бирюзовый штиль,

Сияющий прозрачностью зеркальной,

Сменялся в нем вспененностью сверкальной,

Морской травой и солью пахнул стиль.

Сласть слез соленых знала Изергиль,

И сладость волн соленых впита Мальвой.

Под каждой кофточкой, под каждой тальмой -

Цветов сердец зиждительная пыль.

Всю жизнь ничьих сокровищ не наследник,

Живописал высокий исповедник

Души, смотря на мир не свысока.

Прислушайтесь: в Сорренто, как на Капри,

Еще хрустальные сочатся капли

Ключистого таланта босяка.

1926

27. Т. А. ГОФМАН

Вокруг нас жуть: в трагичном и смешном,

В сопутнике живом таится призрак.

Фарфор бездушный часто больше близок,

Чем человек. И стерта грань меж сном.

Иным заранее предрешено

Могущество ничтожного карниза.

Во всем таится месть, вражда и вызов.

Любить Мечту и то порой грешно.

Как прорицательна болезнь фантаста,

Ведущая здоровых к бездне часто,

Сокрытой их здоровьем от очей.

Провидец в лике отблесков столиких,

Не величайший ли из всех великих

Поэтов Гофман в ужасе речей?

1926

28. ГРИГ

Тяжелой поступью проходят гномы.

Все ближе. Здесь. Вот затихает топ

В причудливых узорах дальних троп

Лесов в горах, куда мечты влекомы,

Студеные в фиордах водоемы.

Глядят цветы глазами антилоп.

Чьи слезы капают ко мне на лоб?

Не знаю, чьи, но как они знакомы!

Прозрачно капли отбивают дробь,

В них серебристо-радостная скорбь,

А капли прядают и замерзают.

Сверкает в ледяных сосульках звук.

Сосулька сверху падает на луг,

Меж пальцев пастуха певуче тает.

1927

29. ГУМИЛЕВ

Путь конквистадора в горах остер.

Цветы романтики на дне нависли.

И жемчуга на дне – морские мысли -

Трехцветились, когда ветрел костер.

Их путешественник, войдя в шатер,

В стихах свои писания описьмил.

Уж как Европа Африку не высмей,

Столп огненный – души ее простор.

Кто из поэтов спел бы живописней

Того, кто в жизнь одну десятки жизней

Умел вместить? Любовник, Зверобой,

Солдат – все было в рыцарской манере.

…Он о Земле тоскует на Венере,

Вооружась подзорною трубой.

1926 – 1927

3О. ДОСТОЕВСКИЙ

Его улыбка – где он взял ее?-

Согрела всех мучительно-влюбленных,

Униженных, больных и оскорбленных,

Кошмарное земное бытие.

Угармонированное свое

В падучей сердце – радость обреченных,

Истерзанных и духом исступленных -

В целебное он превратил питье.

Все мукой опрокинутые лица,

Все руки, принужденные сложиться

В крест на груди, все чтущие закон,

Единый для живущих – Состраданье,

Все, чрез кого познали оправданье,

И – человек почти обожествлен.

1926

31. ДУЧИЧ

“Любовь к тебе была б тебе тюрьмой:

Лишь в безграничном женщины – граница”.

Как тут любить? И вот Дубровник снится,

Возникший за вспененною кормой.

Ах, этой жизни скучен ход прямой,

И так желанна сердцу небылица:

Пусть зазвучит оркестр, века немой,

Минувшим пусть заполнится страница.

“Земная дева ближе к небесам,

Чем к сердцу человеческому”,– сам

Он говорит, и в истине той – рана.

Как тут любить? А если нет любви,

Сверкни, мечта, и в строфах оживи

Всю царственность республики Ядрана.

Замок Hrastouec Slovenija

5-IХ-1933

32. ДЮМА

Дни детства. Новгородская зима.

Листы томов, янтарные, как листья.

Ах, нет изобразительнее кисти,

Как нет изобретательней ума.

Захватывающая кутерьма

Трех мушкетеров, участь Монте-Кристья.

Ты – рыцарство, ты – доблесть бескорыстья,

Блистательнейший Александр Дюма.

Вся жизнь твоя подобна редкой сказке.

Обьектом гомерической огласки

Ты был всегда, великий чародей.

Любя тебя, как и во время оно,

Перед тобой клоню свои знамена,

Мишень усмешек будничных людей.

1927

33. ЕСЕНИН

Он в жизнь вбегал рязанским простаком,

Голубоглазым, кудреватым, русым,

С задорным носом и веселым вкусом,

К усладам жизни солнышком влеком.

Но вскоре бунт швырнул свой грязный ком

В сиянье глаз. Отравленный укусом

Змей мятежа, злословил над Иисусом,

Сдружиться постарался с кабаком…

В кругу разбойников и проституток,

Томясь от богохульных прибауток,

Он понял, что кабак ему поган…

И богу вновь раскрыл, раскаясь, сени

Неистовой души своей Есенин,

Благочестивый русский хулиган…

1925

34. ЖЕРОМСКИЙ

Он понял жизнь и проклял жизнь, поняв.

Людские души напоил полынью.

Он постоянно радость вел к унынью

И, утвердив отчаянье, был прав.

Безгрешных всех преследует удав.

Мы видим в небе синеву пустынью.

Земля разделена с небесной синью

Преградами невидимых застав.

О, как же жить, как жить на этом свете,

Когда невинные – душою дети -

Обречены скитаться в нищете!

И нет надежд. И быть надежд не может

Здесь, на земле, где смертных ужас гложет,-

Нам говорил Жеромский о тщете.

1926

35. ЗOЩЕHKO

– Так вот как вы лопочете? Ага!-

Подумал он незлобиво-лукаво.

И улыбнулась думе этой слава,

И вздор потек, теряя берега.

Заныла чепуховая пурга,-

Завыражался гражданин шершаво,

И вся косноязычная держава

Вонзилась в слух, как в рыбу – острога.

Неизлечимо-глупый и ничтожный,

Возможный обыватель невозможный,

Ты жалок и в нелепости смешон!

Болтливый, вездесущий и повсюдный,

Слоняешься в толпе ты многолюдной,

Где все мужья своих достойны жен.

l927

36. ВЯЧЕСЛАВ ИВАНОВ

По кормчим звездам плыл суровый бриг

На поиски угаснувшей Эллады.

Во тьму вперял безжизненные взгляды

Сидевший у руля немой старик.

Ни хоры бурь, ни чаек скудный крик,

Ни стрекотанье ветреной цикады,

Ничто не принесло ему услады:

В своей мечте он навсегда поник.

В безумье тщетном обрести былое

Умершее, в живущем видя злое,

Препятствовавшее венчать венцом

Ему объявшие его химеры,

Бросая морю перлы в дар без меры,

Плыл рулевой, рожденный мертвецом.

1926

37. ГЕОРГИЙ ИВАНОВ

Во дни военно-школьничьих погон

Уже он был двуликим и двуличным:

Большим льстецом и другом невеличным,

Коварный паж и верный эпигон.

Что значит бессердечному закон

Любви, пшютам несвойственный столичным,

Кому в душе казался всеприличным

Воспетый класса третьего вагон.

А если так – все ясно остальное.

Перо же, на котором вдосталь гноя,

Обмокнуто не в собственную кровь.

И жаждет чувств чужих, как рыбарь – клева;

Он выглядит “вполне под Гумилева”,

Что попадает в глаз, минуя бровь…

1926. Valaste

38. ИНБЕР

Влюбилась как-то Роза в Соловья:

Не в птицу роза – девушка в портного,

И вот в давно обычном что-то ново,

Какая-то остринка в нем своя…

Мы в некотором роде кумовья:

Крестили вместе мальчика льняного -

Его зовут Капризом. В нем родного -

Для вас достаточно, сказал бы я.

В писательнице четко сочетались

Легчайший юмор, вдумчивый анализ,

Кокетливость, печаль и острый ум.

И грация вплелась в талант игриво.

Вот женщина, в которой сердце живо

И опьяняет вкрадчиво, как “мумм”.

1927

39. КЕЛЛЕРМАН

Материалистический туннель

Ведет нежданно в край Святого Духа,

Над чем хохочет ублажитель брюха -

Цивилизации полишинель.

Хам-нувориш, цедя Мускат-Люнель,

Твердит вселенной: “Покорись, старуха:

Тебя моею сделала разруха,-

Так сбрось капота ветхую фланель…”

Но в дни, когда любовь идет по таксе,

Еще не умер рыцарь духа, Аксель,

Чьей жизни целью – чувство к Ингеборг.

И цело завещанье Михаила

С пророчеством всему, что было хило,

Любви вселенческой познать восторг!

1926

4О. КИПЛИНГ

Звериное… Зуб острый. Быстрый взгляд.

Решительность. Отчаянность. Отвага.

Борьба за жизнь – девиз кровавый флага.

Ползут. Грызутся. Скачут. И палят.

Идиллии он вовсе невпопад:

Уж слишком в нем кричат инстинкты мага.

Пестрит пантера в зарослях оврага.

Ревет медведь, озлясь на водопад.

Рисует он художников ли, юнг ли,

Зовет с собой в пустыни или джунгли,

Везде и всюду – дым, биенье, бег.

Забыть ли нам (о нет, мы не забудем!),

Чем родственен звероподобным людям

Приявший душу зверя человек…

1926

41. КОЛЬЦОВ

Его устами русский пел народ,

Что в разудалости веселой пляса,

Beк горести для радостного часа

Позабывая, шутит и поет.

От непосильных изнурен забот,

Чахоточный, от всей души пел прасол,

И эту песнь подхватывала масса,

Себя в ней слушая из рода в род.

В его лице черты родного края.

Он оттого ушел, не умирая,

Что, может быть, и не было его

Как личности: страна в нем совместила

Все, чем дышала, все, о чем грустила,

Неумертвимая, как божество.

1925

42. КОНАН ДОЙЛЬ

Кумир сопливого ученика,

Банкира, сыщика и хулигана,

Он чтим и на Камчатке, и в Лугано,

Плод с запахом навозным парника.

Помилуй Бог меня от дневника,

Где детективы в фабуле романа

О преступленьях повествуют рьяно,

В них видя нечто вроде пикника…

“Он учит хладнокровью, сметке, риску,

А потому хвала и слава сыску!” -

Воскликнул бы любитель кровопийц,

Меня всегда мутило от которых…

Не ужас ли, что землю кроет ворох

Убийственных романов про убийц?

1926

43. КУЗМИН

В утонченных до плоскости стихах -

Как бы хроническая инфлуэнца.

В лице все очертанья вырожденца.

Страсть к отрокам взлелеяна в мечтах.

Запутавшись в эстетности сетях,

Не без удач выкидывал коленца,

А у него была душа младенца,

Что в глиняных зачахла голубках.

Он жалобен, он жалостлив и жалок.

Но отчего от всех его фиалок

И пошлых роз волнует аромат?

Не оттого ль, что у него, позера,

Грустят глаза – осенние озера,-

Что он, – и блудный, – все же Божий брат?…

1926

44. КУПРИН

Писатель балаклавских рыбаков,

Друг тишины, уюта, моря, селец,

Тенистой Гатчины домовладелец,

Он мил нам простотой сердечных слов…

Песнь пенилась сиреневых садов -

Пел соловей, весенний звонкотрелец,

И, внемля ей, из армии пришелец

В душе убийц к любви расслышал зов…

Он рассмотрел вселенность в деревеньке,

Он вынес оправданье падшей Женьке,

Живую душу отыскал в коне…

И чином офицер, душою инок,

Он смело вызывал на поединок

Всех тех, кто жить мешал его стране.

1925

45. ЛЕРМОНТОВ

Над Грузией витает скорбный дух -

Невозмутимых гор мятежный Демон,