Наполеон Первый. Его жизнь и его время

После военного совета в Саорджио Бонапарт отправился в Ниццу и разработал там “план двух подготовительных операций к пьемонтской кампании”, 20 или 21 мая в Кальмаре состоялась конференция, в которой принимали участие комиссары Конвента и различные генералы итальянской и альпийской армий. Они одобрили план Наполеона и послали его через представителей Робеспьера, Рикора и Лапорта на утверждение Комитета общественного спасения в Париж.

Этот составленный после детального обсуждения план, в котором с невероятной тщательностью было рассчитано каждое движение колонны, был своего рода шедевром. Единственной его ошибкой было то, что он не считался со случайностями, которые в данном случае сразу могли подвергнуть сомнению успешные движения войска. Наполеон должен был, конечно, считаться с несостоятельностью и незначительными познаниями начальников, а также и с гористой местностью. Главная причина заключается, однако, в том, что он не был совершенно свободен при составлении этого плана, а должен был сообразоваться со взглядами комиссаров Конвента. Тем не менее вследствие его военной искусности был осуществлен план нападения и признан не только пригодным, но и вызвал всем своим целым общий восторг. Нельзя согласиться с тем, что Наполеон воспользовался “запиской” генерала Клозада. Последняя – не что иное, как чрезвычайно подробное географическое исследование поля военных действий; с военно-научной точки зрения, она, однако, не имеет никакой ценности. Клозад был человеком старой школы, не понимавшим движения масс. Это, таким образом, вполне самостоятельный план Бонапарта, человека, заслуги которого “превосходят обычный масштаб”.

Вследствие взятия альпийской армией Аргентьерского ущелья, а также ввиду все более натянутых отношений к Генуэзской республике, общее политическое положение изменилось. Приходилось поэтому произвести некоторые изменения в первоначально утвержденном плане похода, 30 июня Бонапарт составил второй “план двух подготовительных операций к пьемонтской кампании” и вручил его младшему Робеспьеру, который вскоре после этого отправился в Париж, чтобы представить на рассмотрение Комитета общественного спасения.

Карно был, однако, мало склонен разделять наступательный план комиссаров и генералов итальянской армии. Его распоряжения альпийской армии состоялись перед отправкой младшего Робеспьера в Париж: согласно им, альпийская армия должна была занимать исключительно оборонительные позиции, между тем как итальянская армия должна была ограничиться восстановлением береговых укреплений, занятием твердых позиций и небольшой экспедицией в Кунею. Когда поэтому Огюстен Робеспьер прибыл в Париж, его план встретил всюду упорное сопротивление. Благодаря предстоявшему 9 термидора падению Максимилиана Робеспьера, повлекшему за собой, естественно, и падение младшего брата, Карно считал вопрос исчерпанным. Он отдал приказ обеим армиям на юго-востоке республики воздержаться от каких бы то ни было наступательных операций.

Дружба Бонапарта с Огюстеном Робеспьером едва не стала для него роковой. 13 июля (25 мессидора II года) комиссар Конвента Рикор, вероятно, в согласии с Робеспьером, поручил генералу Бонапарту отправиться в Геную. Согласно его распоряжению, он должен был вступить в переговоры с генуэзским правительством относительно обороны побережья и дороги от Ментоны в Лоано. Вместе с этим ему было, однако, дано и другое, тайное, поручение:

“1. Он должен был осмотреть крепость Савону и ее окрестности.

2. Он должен был ознакомиться с укреплениями Генуи и собрать сведения относительно ее окрестностей, необходимые в начале войны, исход которой трудно было предсказать.

3. Он должен был, по возможности, более обстоятельно осведомиться относительно артиллерии и других военных вопросов.

4. Он должен был по возвращении в Ниццу принять триста центнеров пороха, купленного для Бастии и уже оплаченного.

5. Он должен был ознакомиться с административной и дипломатической деятельностью республиканского посланника Тилли и его агента, на которого поступил целый ряд жалоб.

6. Он должен был произвести разведки, которые могли бы раскрыть намерения генуэзского правительства относительно коалиции”.

В сопровождении своего брата Лун и будущих генералов, Мармона, Юно и Сонжи, Бонапарт на следующий день (14 июля) отправился в путь и, исполнив поручение, 27 июля вернулся в Ниццу.

Как только в главной квартире итальянской армии получилось известие о падении старшего Робеспьера, всех находившихся прежде в добрых отношениях с Огюстеном Робеспьером охватил панический страх: каждый старался свалить угрожавшую ему опасность на других, чтобы не быть вовлеченным в падение Робеспьеров и их сторонников и разделить их участь. Генерал Бонапарт был в числе тех, которые должны были поплатиться за свою дружбу с младшим из братьев.

6 августа комиссары Конвента, Альбитт, Саличетти и Лапорт, высказали против него подозрение Комитету общественного спасения. Часть их донесений, касавшихся Наполеона Бонапарта, гласила:

“План похода встретил даже сочувствие; он должен был остаться втайне, но его необходимо было привести в исполнение. Теперь, однако, план этот стал известен итальянской армии! Наши враги узнали про него… Короче говоря, вы должны знать, что Бонапарт и Рикор сами признались Саличетти, что будут осаждать Кунею лишь для видимости; комиссары же при альпийской армии не должны знать ничего об этом.

Из этого мы заключаем, что нас обманули интриганы и льстецы, что вашего постановления не только не хотели исполнить, но даже, наоборот, хотели оставить в бездействии армию в восемьдесят тысяч человек. Помимо этого мы заметили, что они же старались уготовить альпийской армии поражение и затмить ее славу лаврами, завоеванными ее же отвагою. Ввиду этого они хотели занять проход Мон-Сенис и малый Сан-Бернар, который генерал Дюма снабдил недостаточным количеством войска. Нас же они намеревались заманить в Демонт, чтобы потом оставить нас там. Таков был, товарищи-граждане, ставший теперь известным план младшего Робеспьера и Рикора; он совпадает вполне со всеми движениями неприятеля. Бонапарт был их сторонником. Он составил им план, который мы должны были осуществить. Анонимное письмо из Генуи известило нас, что для подкупа одного из генералов был отправлен миллион. «Будьте настороже» – говорили нам. Является Саличетти и заявляет нам, что Бонапарт по поручению Рикора отправился в Геную. Что делать этому генералу за границей? Все наше подозрение падает на него!”

Одновременно с этим комиссары Конвента подписали постановление об исключении со службы генерала Бонапарта, главнокомандующему итальянской армией было приказано отправить его в Париж под верной охраной, предварительно, однако, конфисковав все его бумаги.[34] Распоряжения комиссаров пришли в Ниццу в ночь с 8 на 9 августа, и уже на следующее утро жандармский генерал Вьевен и адъютант Арена отправились к Бонапарту, опечатали его бумаги, а самого его на следующий день заключили в форт Каррэ, близ Антиба.

Поведение комиссара Конвента Рикора – которому вместе с женой удалось спастись в Грасс, – а также и посылка Бонапарта в Геную возбудили подозрения, хотя поручение и оправдывалось тайной миссией, найденной в бумагах арестованного генерала.

Что побудило друга Бонапарта, Саличетти, подписать столь зловещее для него донесение Комитету общественного спасения, мы до сих пор в точности не знаем. Быть может, он надеялся спасти его таким образом; может быть, после осмотра бумаг Бонапарта он снова почувствовал расположение к нему; может быть, другие комиссары, офицеры генерального штаба или другие генералы, особенно граф Лоренти, или же, может быть, все комиссары, поддерживавшие до того обвинение, убедились в невиновности Бонапарта, – мы в точности не знаем. Во всяком случае Саличетти и Альбитт 20 августа 1794 года подписали постановление об освобождении артиллерийского генерала итальянской армии, так как не нашли ничего, что могло бы оправдать подозрения, высказанные против него. Шаг этот был признан, однако, несколько смелым, так как Бонапарт обладал многими сведениями, которые могли быть весьма полезны для итальянского войска.

Уже в тот день Бонапарт был выпущен из крепости, вернее говоря, мог вернуться к расположенной к нему семье графа Лоренти в Ницце, не будучи, однако, восстановлен в своей прежней должности. Во время своего заключения он сам развил свою защиту в довольно странном обращении к комиссарам Конвента Саличетти и Альбитту:

“Вы, – возмущенно говорил он в ней, – лишили меня моего звания, арестовали и взвели на меня обвинения.

Я заклеймен, не будучи осужденным, или вернее осужден, не будучи даже допрошен!

В революционном государстве есть два класса: подозрительные и патриоты.

Взвести подозрение на патриота значит вынести ему приговор, лишающий его самого ценного, чем он обладает: доверия и уважения! К какому классу меня причисляют? Разве с начала революции я не оставался всегда неизменно верен ее принципам?

Разве я не всегда боролся либо с внутренними врагами, либо в качестве солдата с чужеземными?

Я служил под Тулоном и стяжал частичку тех лавров, которые выпали на долю итальянской армии при взятии Саорджио, Онеглии и Танаро.

При раскрытии заговора Робеспьера я держался как человек, привыкший следовать твердым принципам.

За мною нельзя оспаривать звания патриота…

На меня взвели подозрение и конфисковали мои бумаги!..

Невиновный, патриотичный, заклейменный, я все не хочу роптать на комитет, какие бы меры ни принимал он против меня.

Если трое людей заявят, что я совершил преступление, я не возражу ни слова судье, который осудит меня.

Саличетти, ты знаешь меня! Разве в течение пяти лет ты замечал что-нибудь в моем поведении сомнительного для дела революции? Альбитт, ты не знаешь меня! Тебе не могли привести ни одного доказательства моей вины. Ты не выслушал меня, но ты знаешь, как умеют сеять люди клевету. Неужели же должен быть я поставлен на одну ступень с врагами отечества? Неужели же патриоты должны потерять генерала, который не без пользы служил Республике? Неужели же комиссары Конвента должны побудить правительство к несправедливости и неполитичным поступкам?

Услышьте меня! Снимите с меня давящее время и верните мне почет патриота!

Если же клеветники захотят моей жизни, – я мало дорожу ею, я так часто готов был ею пожертвовать! Лишь мысль, что я мог быть все же полезен отечеству, заставляет меня мужественно нести тяжелое бремя!”

* * *

После 9 термидора итальянская армия ограничилась оборонительной тактикой, из которой австро-сардинцы надеялись извлечь пользу. Они, со своей стороны, готовились перейти к наступлению и направиться к Бормиде, чтобы вступить в сношения с английскими судами на побережье. Комиссары Конвента старались воспрепятствовать этому и 24 августа испросили у комитета разрешение произвести наступление по направлению к Дего. Но так как в это время поступили точные сведения о движении врага, то Саличетти и Прост – последний 26 августа заступил место Альбитта – решили не дожидаться ответа из Парижа и издали приказ приступить к операциям. Конечно, целью последних должно было быть отбитие врага с позиций в Керо, Альтаре и Маларе. Уже в начале экспедиции, 14 сентября, Бонапарт был восстановлен в своей прежней должности артиллерийского генерала итальянской армии.[35] Он принял участие в этом походе и на этот раз не преминул составить план операций. Экспедиция продолжалась недолго и не имела крупного военного значения; тем не менее успехом своим она обязана в значительной мере благоразумию Бонапарта. В донесении генерала Дюмербиона об удачной экспедиции говорится, между прочим: “Способностям артиллерийского офицера я обязан теми благоразумными распоряжениями, которые дали нам в руки победу”.

По распоряжению комиссаров, победа при Дего не была использована. Несмотря на то, что Бонапарт в военном совете, состоявшемся в Керо, высказался за продолжение экспедиции, было решено удовлетвориться достигнутыми результатами. Наполеон вернулся в Ниццу, чтобы заняться делами внутренней службы. 15 декабря он уехал в Тулон для подготовления морской экспедиции.

В конце похода в Дего в главную квартиру Дюмербиона прибыли комиссары Конвента Риттер и Тюрро, заступившие место Саличетти и Проста. Они скоро поняли значение и заслуги Бонапарта, и последний снова стал героем дня. Вследствие стягивания австро-сардинской армии перед правым флангом французов снова возникла мысль о наступательных действиях. На основании плана операций, составленного Бонапартом, комиссары 1 и 3 ноября написали снова Комитету общественного спасения и предложили начать новый итальянский поход. Они надеялись после взятия Цевы продвинуться вплоть до Турина, но комитет и Карно были другого мнения. В начале ноября пришло приказание ограничиться исключительно оборонительной тактикой. 6 декабря они повторили приказ, но в то же время задумали экспедицию на Корсику.

Смена комиссаров имела для Бонапарта значение еще и в другом отношении. Тюрро, по выражению Наполеона на Св. Елене, был “assez insignifiant”, жена же его “extrêmement jolie, fort aimable”. Она, по-видимому, произвела сильное впечатление на двадцатипятилетнего генерала, да и сам он не был ей безразличен. Император рассказывает, что во время экспедиции в Дего, в одно прекрасное сентябрьское утро она настолько очаровала его, что он, желая удовлетворить ее каприз, произвел вылазку в окрестностях Коль-ди-Тенда, во время которой было убито несколько человек. “Мы одержали, правда, победу, – говорил он, – но успеха не могло быть… вылазка была бессмысленна, – несколько людей остались на поле сражения. Вспоминая впоследствии об этом небольшом эпизоде, я всегда испытывал раскаяние”.

По-видимому, Наполеон в этом случае выставляет себя в несколько черном свете. То, что стычка эта действительно состоялась, подтверждается как свидетельством императора, так и сообщениями мадам Тюрро. Во всяком случае, однако, она могла последовать лишь после 21 сентября, так как Тюрро приехал в Ниццу вместе со своим товарищем Риттером лишь 21-го и оттуда тотчас же отправился в армию. Трудно предположить, чтобы мадам Тюрро приехала раньше своего супруга. Возможно, однако, что небольшой эпизод, о котором вспоминал в изгнании сверженный император, произошел при нападении на редут “Унион”, близ Вадо, 26 сентября. Мадам Тюрро отрицает, впрочем, что Бонапарт решился на эту стычку из желания ей угодить.

Судя по всему, что мы знаем о характере Наполеона в этом отношении, он не был способен на подобный поступок. Женщины хотя и возбуждали его интерес, но никогда не оказывали на него такого влияния, чтобы из-за пары прекрасных глаз он неблагоразумно и неосторожно согласился поставить на карту жизнь нескольких солдат. Его память, очевидно, ему изменяет. По всей вероятности, желая оказать любезность симпатичной жене начальника, он просто-напросто пригласил ее присутствовать при одной из многочисленных аванпостных стычек. Он доставил капризной красавице это “удовольствие” не только потому, что был в нее влюблен, но по всей вероятности, и потому, что знал, какое влияние имеет она на своего мужа. Комиссар Тюрро был чрезвычайно влиятельным лицом и покровительствовал генералу, а Бонапарт не хотел утрачивать этой благосклонности. Помимо этого, невероятно, чтобы стычка произошла в окрестностях Коль-ди-Тенда, так как в сентябре не было уже больше и речи об этой позиции. Несомненно, однако, лишь одно: Бонапарт не был сухим генералом, всецело поглощенным своими делами, – хорошенькая, симпатичная женщина могла, несмотря на все, вызвать его интерес.

ГЛАВА IX. НЕУДАЧНАЯ ЭКСПЕДИЦИЯ НА КОРСИКУ. ПРЕБЫВАНИЕ В ПАРИЖЕ. В ОЖИДАНИИ СЧАСТЬЯ

(Январь – сентябрь 1795 года

Оказывая сопротивление Конвенту, Паоли рассчитывал главным образом на поддержку английских и испанских войск. Своим присутствием в Средиземном море они должны были воспрепятствовать отправке французских подкреплений на Корсику. Но он не принял во внимание упорства правительственных войск. Комиссар Конвента Лакомб Сан-Мишель оказал ему решительное сопротивление при Сан-Фиоренцо, Бастии и Кальви. Собственными силами и собственными средствами корсиканцы не могли дольше держаться, так как у них не было ни оружия, ни денег. Единственной надеждой Паоли были поэтому англичане. Вероятно, он еще летом 1793 годa получил от них помощь отчасти военными припасами, отчасти же наличными деньгами. Когда затем они лишились Тулона и понимали прекрасно, что Франция не может тотчас же выслать войска, так как должна сперва усилить и укрепить свой флот, то англичане обратились к Корсике, чтобы использовать свой флот и солдат, оказавшихся не у дел после падения Тулона.

Первою их целью было Сан-Фиоренцо. Уже 17 февраля 1794 г. оно досталось им в руки, хотя и после упорной борьбы. Три месяца спустя, 22 мая, капитулировала Бастия, а 11 августа, наконец, и Кальви. Геройству Нельсона пришлось здесь выдержать тяжелое испытание: при осаде Бастии он потерял глаз.

Но и Лакомб Сен-Мишель сражался геройски, пока, наконец, в одну бурную ночь, 6 флореаля II года (25 апреля 1794 года), он не был принужден спастись бегством в Капраю, а оттуда в Геную, чтобы испросить там помощи. Он занялся собиранием боевых припасов и жизненных средств и попытался переправить их на лодках в Капраю, которую считал своего рода резервным депо. Груз, однако, был почти целиком захвачен английскими судами, крейсировавшими в водах Средиземного моря.

Лакомб Сен-Мишель отправился в Тулой. Там Саличетти получил, наконец, от Комитета общественного спасения разрешение оказать помощь Корсике, но приготовления к экспедиции затянулись, а тем временем и Бастия, и Кальви пошли на капитуляцию.

Занятие трех крепостей англичанами имело для острова самые обширные последствия. Паоли заключил с победителями договор, согласно которому король должен был получить верховную власть над островом и быть представленным на нем в лице вице-короля. Паоли полагал, что тем самым даст родине не только свободу, но и наиболее верную защиту и твердую опору против всех внешних врагов. Но он жестоко ошибся. Отдаться в руки англичан и подчинить своих соотечественников управлению сэра Жильберта Элиотта было все равно что совершенно лишить их свободы. Недовольство продолжало расти. Положение Паоли на родине становилось все более и более непрочным.

Все эти обстоятельства и события, разыгравшиеся на Корсике, побудили французское правительство принять решительные меры. Во главе партии, добивавшейся этого, стоял, как мы уже говорили, Саличетти, поддерживаемый в этом отношении Бонапартами. 23 сентября 1794 года (2 вандемьера II года) Наполеон писал комиссару Конвента, гражданину Мюльтедо о результатах экспедиции в Дего и в заключении письма говорил:

“Нам остается только освободить Корсику от рабства англичан. Время сейчас самое удобное, нам нельзя терять ни минуты. Испанцы вернулись в свои гавани. У нас самые свежие известия из Аяччио. Вместо того чтобы усилить этот защитный пункт Корсики, англичане, наоборот, ослабили цитадель, забрав из нее много военных припасов.

С восьмью – десятью тысячами человек экспедиция на Корсику будет в это время года лишь приятной военной прогулкой”.

“Прогулка” эта подготовлялась в Тулоне. Заново вооруженный флот был вначале предназначен правительством к экспедиции в Ливорно для высадки там войск и дальнейшей их отправки в Рим. Город этот служил центральным пунктом всех религиозных интриг и заговоров, угрожавших серьезной опасностью революции.

В январе 1793 года посланник Бассевиль был злодейски убит. Нужно было отомстить за его смерть. План экспедиции был разработан и, наверное, был бы приведен в исполнение, если бы до отплытия флота 9 февраля 1795 года не был заключен мир между Тосканой и Францией.

Лишь теперь Комитет общественного спасения высказался всецело за экспедицию на Корсику.

Наполеон был счастлив, что желание его исполняется. Он снова задумался о своем будущем на родине. При господствовавшей реакции, последовавшей за террором, и вследствие малоблагоприятного положения, в котором он находился после своего ареста, он должен был быть готов на все. Он вовсе не так уже прочно сидел в седле, как сам старался себя уверить. Как однажды Франция, так теперь Корсика была для него спасительным якорем.

Приготовления к этой экспедиции шли, однако, чрезвычайно медленно. Хотя комиссары Конвента уже 5 декабря 1794 года писали: “Все приготовления к стягиванию войск, предназначенных для Корсики, закончены. Осадные и полевые батареи на судах, провиант и военные припасы прибудут через несколько дней”, – но все же даже месяц спустя экспедиция была далеко еще не готова. Лишь в начале марта 1795 года флот двинулся к Корсике.

Начальствование над войском было поручено генералу Муре. Начальником генерального штаба был назначен генерал Берн, а бригадными командирами Первони и Лагарп. Во главе артиллерии стоял Наполеон Бонапарт, а флотом командовал адмирал Сен-Мартен. Комиссары Саличетти и Лакомб Сен-Мишель приняли также участие в экспедиции, лишь Тюрро остался в Тулоне. Бонапарт развернул снова свою обычную энергию. Он был окрылен самыми радужными надеждами на успех. Все его друзья получили ответственные должности. Юно сопровождал его в качестве личного адъютанта, – он лишь недавно был произведен в капитаны. Мармон получил начальствование над обозом. Мюирон был назначен начальником главного штаба, Сюньи и Сонжи распоряжались движениями войск. Наполеон спокойно смотрел в будущее. Малорадостное прошлое было забыто, и все мысли его были устремлены вперед, 2 апреля он со своим немногочисленным штабом вступил на борт “Амитье”. Адмирал Сен-Мартен был, однако, человеком весьма осторожным. Он не хотел брать на себя ответственности за ведение на Корсику столь многочисленного войска с малоопытным и малопригодным для морских экспедиций флотским экипажем. Поэтому он решил предварительно отплыть вместе с эскадрой, чтобы осмотреть укрепления врага. Если ему удастся очистить море от англичан, то он возвратится и возьмет войско. Флот горделиво двинулся в море. Но столкновение его с английской эскадрой, состоявшей из пятнадцати боевых судов и десяти фрегатов, окончилось довольно неудачно. Хотя французской эскадре и удалось сперва захватить английское судно “Бервик”, отправившееся в Гибралтар для починки, но вскоре после этого, 13 и 14 марта, произошло сражение между мысом Корсо и Ливорно. Сражение окончилось чрезвычайно неудачно для французов, несмотря на всю их храбрость. Они потеряли два своих лучших судна и в конце концов были принуждены скрыться под охрану береговых батарей в гавань Сен-Жуан и на Гиберийские острова.

Это поражение положило конец всей экспедиции на Корсику. Войска получили 12 марта 1795 года (29 вантоза II года) приказание тотчас же присоединиться к итальянской армии.

Надежда Наполеона рушилась! Он остался без определенной должности, так как его пост инспектора побережья был передан тем временем его соотечественнику Казабиянке. Но бездеятельность его длилась недолго. 8 апреля 1795 года он получил приказание тотчас же отправиться в западную армию. В это время он находился в кругу своей семьи в Марселе. Причина такого перемещения заключалась в том, что в Париже зародилось недоверие против многочисленных корсиканцев, находившихся в итальянской армии: их старались распределить по всему войску. Наполеон, правда, не был ни смещен, ни понижен в чине; его просто коснулась общая мера, предпринятая комитетом против двадцати дивизионных и пятидесяти четырех бригадных генералов.

Радоваться Бонапарту, однако, было нечего, так как это было равносильно отказу от всех его планов на будущее. Кроме того, он должен был стать в вандейской армии под начало смелого Гоша, равного ему по силе гения и энергии. Его честолюбие противилось этому. Но служба в Вандее была ему неприятна и вследствие самого характера тамошней борьбы: гражданская война никогда не пользовалась особыми симпатиями Наполеона.

Он старался поэтому отсрочить свой отъезд сперва под предлогом, что должен подождать своего преемника в итальянской армии. Преемником его был назначен генерал Дюжар, прибывший в Марсель лишь в начале мая. 8 мая, продав часть своих экипажей и лошадей, Бонапарт вместе с братом Людовиком, который ехал покамест в военную школу в Шалон, а также с Юно и Мармоном покинул Марсель. Они отправились в большом удобном дилижансе и в дороге не отказывали себе ни в чем. Ближайшей целью их путешествия был Париж. Сейчас, как и в 1792 году, Наполеон надеялся найти там выход из своего критического положения.

По дороге в столицу они остановились на несколько часов в Авиньоне и на несколько дней в Монтелимаре. Здесь Наполеон намеревался приобрести поместье и тотчас же уплатить за него. Вслед за этим они направились в Валанс и нашли там старых знакомых Монталиве и книгопродавца Ореля.

В Шалоне Наполеону снова пришла мысль купить себе поместье. Он осмотрел поместье Раньи, принадлежавшее де Монтиньи, и написал Жозефу: “Если бы ты был хорошим дельцом, ты бы купил это имение за восемь тысяч ассигнациями. Ты мог бы пустить в ход шестьдесят тысяч франков из приданого жены. Мне лично этого бы очень хотелось, и я советую тебе так поступить”.