Следуй за ритмом

 Чёткие, но мягкие аккорды попадали в ритм моего сердца, заполняя каждую клеточку тела любовью к музыке. Композиция к этому моменту уже преодолела второй куплет и пошла в развитие. Легион восхищённых мурашек стремительно атаковал ноги, поднимаясь жаркой волной к груди. Да, это было самое настоящее возбуждение, но не опошленное зовом плоти. Моя душа кровоточила удовольствием, наполняясь всеобъемлющим счастьем.

 Джеймс распрямил спину и усилил давление. Его плечи напряглись. На длинной шее в такт пульсировала вена. Облизнув губы, он выразительно качнул головой, подчёркивая устойчивый аккорд. Длинные, белокурые локоны упали на окрашенное глубокой задумчивостью лицо.

 Вдох. Отнял руки от инструмента, но в следующее мгновение с неутолимым рвением перешёл к кульминации. Моё сердце вздрогнуло и затерялось в вихре стройных арпеджио.

 Марлоу, определённо, был рождён для музыки. Нет, он являлся её материальным порождением!

 Длинные пальцы продолжали невесомо порхать над клавишами. Под бледной кожей контрабасными струнами проступили мышцы. Глаза музыканта по-прежнему оставались закрытыми, но выражение лица изменилось: плотно сжатая челюсть, трагически нахмуренные брови, трепещущие ресницы – он переживал минорную гармонию как живую эмоцию.

 Последние переборы. Экспрессия в чистом виде на гране отчаянья… Душа жалобно застонала, умоляя пианиста не останавливаться. Каждая искусно взятая нота источала страсть, боль и поклонение чему-то большему, высшему, неземному! Музыка искрила внутри рояля, искрила внутри исполнителя, искрила внутри меня, она была всюду.

 Джеймс закончил.

 Потрясающе! Настоящая магия. Нерушимая сила прекрасного. Рождение, взросление, борьба, смирение, прощение и смерть… Я прожила целую жизнь, стоя на пороге собственной гостиной.

 Спасибо тебе за это, Джеймс Марлоу!

Эпизод второй

– Джонни Кеш? Интересный выбор…

 Марлоу, пойманный с поличным, испуганно дёрнулся и повернул голову по направлению моего голоса. Несколько секунд он смотрел почти возмущённо, но вскоре легонько улыбнулся, ехидно сощурившись.

– И давно ты тут стоишь? – его хрипловатый барион разлился волнующей дрожью по моему телу.

– Почти с самого начала, – честно призналась я, медленно проходя в гостиную, отчего-то чувствуя себя лишней в собственном доме.

– Подглядывала, значит, – вскинув бровь, музыкант снял ногу с педали инструмента и полностью развернулся ко мне.

 Взгляд тут же зацепился за его угловатые колени, торчащие из прорезей чёрных джинсов, точнее за выглядывающую из-под ткани татуировку.

 Интересно, сколько их у него?

 Я немного помолчала, не зная, что ответить. А потом, отметив, что в доме стоит гробовая тишина, огляделась по сторонам, разведя руками.

– Где остальные? Я заехала в TRIPLE-8, привезла китайской еды.

 Марлоу признательно кивнул, но вскоре виновато пожал плечами.

– Парни решили прошвырнуться по злачным местам Лос-Анджелеса и свалили в город.

– Вот оно что…

 Выходит, мы всё-таки остались одни. Туше!

– Ладно, – встрепенувшись, пытаясь отогнать неуместные мысли я, неуклюже переступила с ноги на ногу и хлопнула себя по бёдрам ладонями. – Еда на кухне, не буду тебе мешать, можешь продолжать музицировать…

 Развернувшись на пятках, я тут же засеменила к лестнице, но на полпути Марлоу меня окликнул.

– Лора!

 Нет уж! Нам не о чем говорить, тем более тет-а-тет! Нужно срочно валить к себе!

 Не реагируя, я начала подниматься на второй этаж.

– Лора, да подожди ты! – ударило в спину.

 Британец встал из-за рояля и бросился вдогонку. Вдоль позвоночника пробежал колючий холод. Я ускорила шаг.

– От чего ты бежишь? – с вызовом крикнул парень.

 Это вынудило меня остановиться. Медленно повернувшись, я надменно хмыкнула.

– Никуда я не бегу. Просто устала. Тяжёлый день.

– Послушай, – потянувшись ко мне своими длиннющими пальцами, бегло заговорил блондин, – понимаю, мы попали в странную ситуацию…

– О, вот как это называется – странная ситуация?! И нет, не трогай меня! – огрызнулась я, отскочив от британца, как от огня.

– Ладно, хорошо! – отойдя на пару шагов, Джеймс поднял обе руки вверх. – Мы просто не с того начали…

– Да уж, точно, не с того… – едко поддела я.

 Комичность данной фразы, учитывая как именно мы «начали», а точнее «кончали», казалась мне просто апофеозом идиотизма!

 Повисла тишина. И я, и Марлоу бездумно уставились в пол. Не знаю, испытывал ли Джеймс чувство вины, но меня буквально разрывало от него.

Спустя некоторое время музыкант звучно выдохнул и, проведя ладонью по голове, убрал назад волосы.

– Давай попробуем рестартнуть? Поужинай со мной, как друг.

 Я заглянула в его глаза, и чуть было не застонала вслух. Джеймс не улыбался, выглядел очень серьёзным, но в его голубых озёрах плескалось нечто опасное, дурманящее моё сознание.

 ВНИМАНИЕ! Уровень опасности желтый!

– Спасибо за приглашение, но я перекусила в городе.

 Мой желудок тут же предательски заурчал на всю проклятую комнату!

– Точно? – приглушённо засмеялся рокер, от дребезжания его связок я почувствовала лёгкие толчки внизу живота.

 Чёрт! Может, это какой-то вирус? Марлоу-вирус нового поколения? Биологическое оружие призванное порабощать женщин? Ну, точно! Уже и голова загудела, и ноги подкосились, совсем как при гриппе!

– Ладно, поймал, я не ужинала. Просто думаю, что нам не следует… – я туго сглотнула и твёрдо добавила, – это плохая идея, Джеймс!

– Лу, если ты будешь шарахаться от меня как от прокажённого, Алан точно что-то заподозрит.

 Почему он назвал меня Лу?.. Очень странно, но мне понравилось. И да, в чём-то Марлоу был прав. Моя нервозность могла вызвать куда больше подозрений. Ведь обычно я держалась особняком и не проявляла особых эмоций по отношению к его музыкантам.

 Я задумалась, ненадолго выпав из реальности. Стояла, как мраморная статуя с пустыми глазницами. За это время британец успел подойти достаточно близко, но тактично не вторгался в личное пространство. Ждал.

– Я не знаю, Джеймс, правда… Это всё неправильно.

– Согласен! – уверенно кивнул он. – Но Лора, мы взрослые люди! А взрослые люди решают проблему, а не бегут от неё. Любой косяк можно исправить, если думать головой, а не…

– Достаточно! – перебила я, выбросив руку в предупредительном жесте. – Твоя позиция мне ясна!

– Ну, так что? Составишь компанию? Ненавижу есть в одиночку.

 Недолго потоптавшись на месте, я таки решилась. Это всего лишь ужин, чего так дёргаться? Да, произошло недоразумение, но вполне себе разрешимое! Как там? Принять и идти дальше? Попробуем. А вдруг получится?

– Хорошо, я поужинаю с тобой, только держи руки при себе.

– Обещаю.

 Марлоу растянул губы в довольной улыбке и, заправив за ухо упавшую на лицо прядь волос, зашагал в сторону кухни. Я же, окинув взглядом гостиную, усмехнулась очередному стечению обстоятельств. Сами посудите: муж неожиданно улетел в Нью-Йорк, а музыканты The Crash свалили в город…

 Вселенная? Ты всё ещё на связи?.. Впрочем, пофиг! Можешь не отвечать.

 Отбросив в сторону философские мысли «о вечном», я направилась вслед за блондином, повторяя про себя: я сильная, независимая женщина! Сильная, независимая и ЗАМУЖНЯЯ!

Эпизод третий

 Столько, сколько мы смеялись в этот вечер я, наверное, не смеялась никогда в своей жизни!

 Джеймс оказался полным психом, в самом хорошем смысле этого слова, постоянно дурачился и травил уморительные байки! Мы много говорили «без купюр» о жизни, о планах на будущее, о прошлом. Он рассказал с чего всё началось, как впервые пришла мысль сколотить группу, не ради того, чтобы нравиться девчонкам, а потому что песни, рождающиеся в голове, рвались наружу – очень знакомое чувство. А вот обилие поклонниц, напротив, Марлоу считал проблемой. Как-то он решил выступить на школьном концерте с песней группы Queen. Публика приняла белобрысого, худощавого парнишку на ура, но потом ему пришлось сбегать от толпы девиц, через окно в мужском туалете на втором этаже.

– Тогда я в полной мере ощутил, что такое популярность, – посмеиваясь, сказал он, тряхнув своей шикарной шевелюрой. – Знаешь, меня это напугало до чёртиков, прежде никто не обращал внимания на странного, долговязого чудака с гитарой, постоянно что-то пишущего в тетради. А тут, такой ажиотаж. Я просто не знал, что с ним делать. Хотя, не скрою, было приятно, особенно подростку, нуждающемуся в признании. Я говорил, что вырос без отца?..

– Нет, – тихо ответила я, грустно улыбнувшись. – Но, у монеты всегда две стороны. Ты не можешь просто писать песни, вышвыривать их в мир, и не нести за это ответственность.

– Именно, – согласился музыкант.

 Мы замолчали, правда теперь тишина не казалась напряжённой, а была уютной, наполненной особым смыслом и взаимопониманием.

 Ещё я узнала, что лучшим концертом в своей жизни Марлоу считает выступление в Сент-Джеймсском парке в Лондоне. Играли акустику. Пели в основном по заказу публики. Бесплатно и для удовольствия. Но ребятам всё равно кидали деньги, прямо на траву. После окончания сета они отнесли всю собранную наличность в ближайший приют для бездомных животных.

– Я никогда не рассматривал музыку, как средство заработка. Для меня писать песни, петь их, всё равно, что дышать или есть, – Джеймс мечтательно улыбнулся и засунул в рот огромную креветку, аппетитно её пережевывая.

 Мы были в гостиной, расположились на пушистом белом ковре возле камина. И не спрашивайте на кой чёрт в доме камин, если ты живёшь в Калифорнии! Это была моя сумасшедшая идея, которой Алан не стал противиться. Никакого газового оборудования и имитаций, только настоящие дрова и треск огня, согревающий душу. Харди пришлось вбухать немало денег в индивидуальную систему охлаждения, чтобы при использовании в плюс тридцать дома не случилось крематория.

– А почему ты ей изменила? Почему оставила музыку? – задумчиво спросил Марлоу, наливая вино в мой опустевший бокал.

 Честно признаться, я не любила женский алкоголь, предпочитала что-то потяжелее, но сегодня был странный вечер и, в каком-то смысле, особенный.

– Что ты имеешь в виду? – Наблюдая за танцующем пламенем, уточнила я.

– Ты ведь приехала в LA, чтобы пробиться.

 Я удивлённо глянула на блондина. Он лежал на боку, подперев голову согнутой в локте рукой.

– Откуда такая осведомлённость?

– Я тебя прогуглил, – чуть вскинув бровь, ответил Джеймс.

– Серьёзно? Ты меня гуглил? – я засмеялась, забрала бокал и, пригубив вина, досадливо покачала головой.

– Ага, а ещё подписался на твой профиль и кинул заявку в друзья. Уже дважды, между прочим. Но, ты её так и не подтвердила, – наигранно обиженно скорчился британец.

 Я притворно закатила глаза.

– Так что случилось? Почему отказалась от своей мечты? – не унимался он.

– Не знаю… Алан случился, – нехотя ответила я, залпом уничтожая вино, выдавая с потрохами разочарование собственной жизнью.

– Что за бред? Разве это, наоборот, не должно было сыграть тебе на руку? Он ведь уже тогда продюсировал артистов и весьма успешно.

– Харди не любит смешивать личное с работой. А я была для него слишком личным…

 Джеймс осуждающе хмыкнул. Мы снова замолчали. Непринуждённая атмосфера начала стремительно съеживаться, наводняя пространство горькой дымкой тоски. Тишина, повисшая в воздухе, стала почти ощутимо кислой на вкус.

 Я ненавязчиво посмотрела на собеседника. Он почти не двигался, глядел куда-то вдаль, погружённый в собственные мысли. Такой красивый, задумчивый, необычайно чувственный. Свет от камина обрамлял его профиль, мягко подчёркивая плавную угловатость черт. Противоречие на противоречии, в этом был весь Джеймс Марлоу! С виду бесшабашный панкушник, дерзкий (ходили слухи, что ещё и драчливый), а на самом деле очень искренний парень, с тонким внутренним миром и весьма трезвым взглядом на жизнь. И, да, в отличие от других музыкантов, почти без вредных привычек!

 Британец заторможено моргнул. Уголок бледных губ дрогнул, словно он собирался улыбнуться, чего так и не произошло. Вместо этого блондин опустил взгляд к своему бокалу, слегка покатал вино по стенкам и сделал глоток.

 Прекрасен… Как же он прекрасен!

– Лора, ты счастлива? – ни с того ни с сего, спросил Марлоу, глядя на меня из-под светлых ресниц.

– Ну… – протянула я, стараясь казаться не обременённой сожалениями, – королевой Лос-Анджелеса я так и не стала, зато обзавелась титулом первой леди рокерского котла.

 Музыкант как-то слишком печально улыбнулся.

 Меня начала напрягать сложившаяся ситуация. Джеймс копнул непозволительно глубоко в прошлое. Кажется, он и сам не был готов к такому погружению. Мы коснулись чрезмерно личных тем, непростительно быстро стёрли черту между дежурной вежливостью и абсолютным откровением. Одно дело – «начать сначала» и стать просто знакомыми, коллегами в каком-то смысле. И своем другое – делиться друг с другом чем-то интимным: воспоминаниями, мечтами, разбитыми надеждами. Это накладывало особый отпечаток, делало нас ближе.

 Уровень опасности – оранжевый!

 Чтобы хоть как-то разрядить обстановку, я встала на ноги и пошла за гитарой. Джеймс ничего не сказал, просто молча смотрел на то, как с характерным щелчком открывался кофр и в моих руках появился акустический Martin.

 Вернувшись к камину, я протянула парню гитару, требовательно кивнув.

– И что ты хочешь, чтобы я сыграл? – без лишних пререканий, спросил он, принимая сидячее положение.

– Не знаю, что-нибудь, что подчеркнёт трагичность моей жизни, – иронично усмехнулась я.

– Может быть, лучше это?..

 Рокер ударил несколько раз по струнам, обозначая гармонию. Я сразу же поняла, что он наигрывает The Offspring «Give It To Me Baby».

– Какая пошлятина…

 Марлоу звонко цокнул языком, а затем синие глаза пытливо обвели комнату взглядом, останавливаясь на гитарном комбике, стоявшем возле ударной установки и на Fender расположившемся там же – неподалёку от рояля.

 Отложив акустичку, британец поднялся на ноги, уверенно направляясь к электрическому инструменту.

– Для трагичности, нужен звук пожёстче, – на ходу оповестил он.

– Может тебе ещё и микрофон подключить, да нагнать сюда толпу фанаток? – издевательски бросила я, наблюдая за тем, как парень склонился к гитаре, бережно взял её в руки, перебросил ремень через плечо, вставил штекер в разъём и включил комбарь.

 Выкрутив звук на инструменте, Марлоу прошёлся по аккордам, проверяя строй, после тряхнул головой, отчего волосы упали ему на лицо, пряча от меня глаза (привычный образ на сцене), и тихо произнёс:

– Я редко пою эту песню на публике, она слишком личная…

 Отлично! Я пыталась увести беседу на безопасную территорию, а в итоге снова вторглась на заповедные земли! Но протестовать было поздно, Джеймс начал играть. И когда его голос вплёлся в действительно трагическую гармонию, подчёркивая её словами, я в мгновении ока прикусила язык, потрясённо глядя на него, чувствуя, как от каждого пропетого слова у меня сжимается сердце.

«ЯС пулей навылет в грудь,Втоптанный между строк,Не ухвативший суть,Падая на колени…Знал,Кто, подписав конверт,Всадит в меня клинок.И наложив запретВновь разожжёт сомнение.ЯМаявшись до темна,Высушенный от чувств,Выжженный до бела,Приговорён к смирению.Знал,Что рассвет придёт.День окажется пуст.Солнце меня убьёт.Знал и искал спасенья…»

 Эта была не просто песня, а переплетение музыки, голоса, боли и тягостных сожалений. Описать словами подобное невозможно, только почувствовать. Личное… определённо слишком личное.

 Марлоу продолжал петь, и с каждой секундой меня уносило всё дальше от Калифорнии. Я была где-то там и, вместе с тем, слишком глубоко здесь, увязнувшая в собственных драмах и потерях. Хриплые срывы низкого голоса болезненно хлестали душу. Я страдала вместе с исполнителем, проживая его историю. Джеймс превратился в один сплошной комок нервов, в шаровую молнию, которая могла рвануть в любой момент. Теперь он играл не просто с закрытыми глазами, а жмурился изо всех сил, словно ему было физически больно. От надрыва на лбу музыканта постоянно пульсировала вена, её было заметно даже под волосами. Он снова не существовал отдельно от музыки, слов, инструмента, став звуковой волной, единым потоком прекрасного.

 Ко второму куплету у меня закружилась голова, потому что я напрочь забыла, как дышать. Казалось, будто бы моя собственная душа покинула тело и теперь стояла рядом с британцем, не решаясь к нему прикоснуться, но неистово желая этого.

 Рваные аккорды пронзали насквозь вихрем чувств и эмоций. О чём я только думала, когда попросила Джеймса спеть? Что он один из той серой массы музыкантов, которые пишут песни ради толпы? Как же я ошиблась! Опять…

 Тишина. Всё закончилось. Но еле заметные вибрации всё ещё блуждали по комнате, сталкиваясь с мебелью и стенами, рикошетя от них, возвращаясь ко мне. Я была поражена до глубины сознания, подсознания, и до них же очарована, восхищена, уничтожена.

 Некоторое время Марлоу стоял неподвижно. Я тоже не шевелилась, просто смотрела на него. Наверное, стоило похвалить исполнение, композицию, текст, но мы оба понимали – в данный момент любые слова окажутся лишними. К тому же, по моим глазам, в которых блестели слёзы, и так всё было понятно. Кому бы Марлоу не посвятил эту песню, он вывернул из себя душу, чтобы написать её. И за этот подвиг я безмерно его уважала. Алан выбрал правильного артиста! Нет, не артиста – музыканта, настоящего музыканта! Человека отмеченного печатью Бога.

Эпизод четвёртый

– Теперь твоя очередь, – вернувшись в реальность, заговорил Джеймс, убирая гитару на стойку.

 Я отмерла и посмотрела на него с мерцающей паникой в глазах.

– Издеваешься? После того, что я только что услышала?..

 Марлоу слегка улыбнулся. Видимо, этих ничтожных слов ему было достаточно, чтобы удостовериться – мне понравилось его выступление.

 Невзначай проведя пальцами по грифу, словно благодаря Fender за поддержку, блондин подошёл к ковру и вальяжно на него завалился, перехватывая налету из моих рук бокал с вином, тут же к нему прикладываясь.

– В горле пересохло, – объяснился парень, возвращая напиток, после чего, откинулся на спину, прикрыв глаза.

 Его голова лежала прямо у моих коленей, и мне так сильно захотелось провести ладонью по белобрысым волосам, что аж пальцы свело.

 Уровень опасности – КРАСНЫЙ!!!

 Я сжала руку в кулак, отвела в сторону взгляд и размеренно выдохнула.

 В тягучем молчании прошло минут пять, может незначительно больше. Блондин всё так же лежал с закрытыми глазами, я смотрела на огонь, думая… да ни о чём не думая.

– Ну, так что это будет? – нарушил тишину фронтмен «Крешеров», приоткрыв один глаз.

– В смысле? – я глянула на него вскользь, желание прикоснуться никуда не ушло, просто притаилось…

– Гитара или фоно?

– В смысле? – вновь раз повторила я.

– Песня! Ты должна мне личную песню, – широко улыбнувшись, напомнил Марлоу.

– Ничего я тебе не должна, – сощурившись, хмыкнула я, допивая вино.

 Джеймс резко принял сидячее положение и, балансируя на прямых руках упирающихся ладонями в пол, завис в нескольких сантиметрах от моего лица.

 Близко… опасно близко.

– Неправильная формулировка! Мы никому ничего не должны… – от голоса британца, опустившегося на несколько тонов, по моей спине побежали взволнованные мурашки.

– Мы? – слизывая с губ его дыхание, уточнила я полушёпотом.

– Люди, – пояснил блондин. – Долг понятие слишком приземлённое. Ты должна. Я должен. Мы должны. Но где во всём этом искренность? Исполнять долговые обязательства не значит быть хорошим человеком. Как думаешь, брошенный ребёнок радуется приходящему раз в месяц чеку от отца? – Я отрицательно качнула головой. – То-то и оно! Поступать по совести и следовать долгу не одно и то же. Благие дела не должны быть продиктованы вынужденной ответственностью, они идут изнутри, понимаешь? От сердца…

 Всё это время Марлоу смотрел мне в глаза. Его прямой взгляд, окрашенный всеми оттенками синего, горел искренностью, заставляя дыхание сбиваться. Интересно, как долго этот парень продержится на олимпе славы? В какой момент она сломает его? Заставит пересмотреть постулаты, нарушить принципы, изменить себе в погоне за успехом? Не то чтобы я не верила в Джеймса, просто это случалось со всеми, рано или поздно. Я видела десятки, сотни примеров падения. Жажда популярности, зачастую, доводит людей до края.

– Фортепьяно… – точно под гипнозом, выдохнула я.

– Фортепиано? – озадачено переспросил Джеймс, но тут же смекнул о чём речь. – Окей, фортепиано!

 Я смущённо опустила взгляд и медленно встала с пола, отдавая Марлоу бокал. Руки почти сразу заледенели – так всегда случалось, когда я нервничала. Под рёбрами внезапно возник воздушный пузырь, стремительно увеличивающийся в размерах, мешающий дышать.

 Святые угодники! Неужели я буду петь?..

– Песня посвящение? – поднимаясь следом, Джеймс поплёлся за мной к роялю.

 Парень обошёл инструмент и остановился справа, облокачиваясь локтем о его ребро. Будет наблюдать из первого ряда. Совсем не облегчает задачу!

– Я давно не пела на публике… Кхм, в принципе давно не пела, так что сделай скидку, – опуская вопрос блондина, дрожащим голосом предупредила я, усаживаясь на банкетку.

– Постараюсь, – кивнул музыкант, тепло улыбнувшись.

 Подбородок упал на грудь. Взгляд упёрся в клавиши. Я попыталась выдохнуть, но воздух застрял в горле. Руки всё это время лежали на коленях, заметно подрагивая. Да что руки, всё тело колошматило так, словно я дотронулась до оголённых проводов.

 Идеи относительно песни не было! Я напрочь забыла все слова и ноты даже супер хитовых песен. Марлоу тактично ждал, чуть отойдя в сторону, делая вид, что поправляет гитару. Спасибо и на этом!

 Прошло не меньше пяти минут, прежде чем я осмелилась прикоснуться к инструменту. Дыхание в очередной раз оборвалось. Сердце испуганно подпрыгнуло и забилось у основания языка.

 Первый аккорд был взят вроде как наугад, но последовавший за ним чётко обозначил в моём сознании гармонию – комбинация была не случайной.

 Вступление затянулось. Я вспоминала текст, написанный несколько лет назад. Джеймс вновь переместился к белоснежному роялю, глянул на меня исподволь, и тут же отвёл взгляд, чтобы не смущать.

 Пора! Взяв дыхание, я прикрыла глаза и запела:

«Мне пора уходить…В бесконечных витринах одинокие лица.Лёгких нет, чтоб курить.А душа продолжает из костей в клетке биться.Недописанный стих.Остывает мой кофе в гудках телефонных.Голос Жизни утих,А когда-то не знал мир сильнее влюблённых…»

 Вибрация инструмента коснулась кончиков пальцев, проникла под кожу и, поднявшись по рукам, ласково обняла за плечи. Время остановилось. Окружающий мир поблек. Мы остались один на один с музыкой. Это забытое ощущение всколыхнуло во мне столько светлых и одновременно горестных чувств, что голос предательски задрожал, срываясь с нужной ноты испуганным вибрато.

 Припев:

«Кто ты, человек в отражение?Дай мне – надежду на завтра.Вот мои руки, вот твои плети,Сердце почти без ландшафта.Кто ты? Почему я забыла?Солнце – оно меня так любило.Звёзды – падали в руки.Боже, я умираю от скуки…»

 Ко второму куплету, я смогла совладать с волнением. Мне помогла музыка, она всегда помогала… Я, как и Джеймс, никогда не писала песни для толпы. Мои тексты были чем-то вроде исповеди, завуалированной автобиографии. В них прятались личные переживания, размышления, мечты.

 Я настолько глубоко ушла в себя, наслаждаясь процессом, что полностью отключилась от материального и вспомнила о присутствии британца лишь к последнему припеву, когда, совершенно неожиданно, за моей спиной проснулась ударная установка.

 Резко обернувшись, я пугливо посмотрела на блондина, по-хозяйски сидевшего за барабанами. Он подбадривающе улыбнулся и ударил по тарелке, подхватывая ритм. Трепетное волнение вернулось. Я продолжила петь:

«Так дай же надежду на завтра!Поезд везущий обратноПрочь из этой разрухи,Пока в отражение нет жалкой старухи.Где ты? Почему я не слышу?Голос до хрипа повышу.Ну же, скорей, протяни свои рукиИ прекрати наши муки!»

 Наша маленькая импровизация длилась не больше минуты, однако я в полной мере успела вспомнить как это – быть частью чего-то большего. Не красивым приложением или «вынужденным долгом», а звеном общей цепи, столь же важным и незаменимым.