Всем поровну (сборник)

ДОЛОЙ ПРОБЛЕМЫ С МАТОБЕСПЕЧЕНИЕМ! ПУСТЬ БИЛЛИ КУСАЕТ ЛОКТИ!

ИМПЛАНТАЦИЯ БЕЗОПАСНА И БЕЗБОЛЕЗНЕННА.

СЕРТИФИЦИРОВАНО МИНЗДРАВОМ РОССИИ.

ЗВОНИТЕ НАМ ПРЯМО СЕЙЧАС!

Рябило в глазах, но аляповатая клякса в нижнем углу щита все же приковывала внимание. До верха, значит, не докинули. Если нет сил завалить щит, делай проще: лей в пластиковый пакет краску, завязывай горловину узлом и мечи.

Я отвернулся.

Crown – это корона. Название броское и, пожалуй, не лишенное некоторого ассоциативного смысла: чип, как известно, тоже предназначается для головы, с той разницей, что не надевается на маковку, а имплантируется в клинике под затылочную кость, отчего, между прочим, по проникновении в Россию мгновенно был окрещен подзатыльником. Свидетельствую: точечная трепанация в самом деле сравнительно атравматична и под местным наркозом практически безболезненна. Чтобы разместить в голове капсулу с чипом, весящую не больше рисового зернышка, миллиграмм золотой паутинки да крошечную изотопную батарейку с ресурсом на пять лет, нет нужды сверлить в черепе дыру размером в кулак.

Рекламный щит умалчивал, правда, о необходимости провести в клинике IBM не менее двух недель, оплачиваемых сугубо отдельно. С чипом в голове надо начинать жить заново, под наблюдением специалистов: в первые дни после имплантации пациент совершенно беспомощен. Примерно так же человек, нацепивший на нос перевертывающие изображение очки, учится ходить и совать ложку с супом в рот, а не в глаз, – пока в один истинно прекрасный день не обнаруживает, что пол все-таки не побелен, а потолок не крыт паркетом. В обоих случаях мозг требует времени на переключение нейронных связей для нового ориентирования, а в реальном ли мире, в информационном ли – все едино.

Времени и упражнений. И платить все-таки нужно. Отнюдь не маленькие деньги: за все про все от двадцати пяти до шестидесяти среднемесячных зарплат россиянина, в зависимости от класса клиники и модели чипа. Однако, согласно статистике, уже каждый сотый россиянин носит в голове чип – это примерно впятеро меньше, чем в США, и втрое меньше, чем в Евросоюзе, зато, как ни странно, много больше, чем в развитых странах Восточной Азии, включая Японию и Корею, – брезгуют они там, что ли?

Вполне возможно. Хотя есть непроверенная информация, будто японцы считают данный путь тупиковым и готовят на свою голову (в буквальном смысле) нечто принципиально иное. Быть может, кто-то и знает, что именно, но не я.

Мне было проще: мой чип – собственность УНБ. Ни денег из моего кармана, ни мыслей о том, надо ли подвергать себя. Что положено, то не обсуждается.

Я смотрел на рекламную надпись и думал о том, что она врет еще минимум дважды: чипы вовсе не привели к отмене компьютеров. Новое качество жизни, если иметь в виду жизнь общественную, – и то спорно. Ну политики перестали читать по бумажке, ну на приемных испытаниях в университеты и высшие училища экзаменаторы теперь стараются оценить не объем знаний, а способность абитуриента соображать, – вот почти и все. И стареющий мультимиллиардер Билл Гейтс, насколько мне было известно, вовсе не намеревался кусать чьи бы то ни было локти, тем паче свои собственные. Пусть принцип чип-управления мозгом был разработан не в его корпорации, да и не в IBM, а фактически «на коленке» одним русским эмигрантом, одним французом и одним бельгийцем, – ну и что? Громоздкий дредноут «Майкрософта» по-прежнему на плаву, топит опрометчиво подвернувшиеся под форштевень джонки и процветает. С точки зрения рядового чиповладельца, проблем с матобеспечением чипов не существует, это верно, но кто сказал, что не существует самого матобеспечения?..

Не Билл же Гейтс.

– Кошмарно много текста, правда?

Вопрос задала женщина с соседнего столика. Еще сравнительно молодая или успешно молодящаяся – не понять, когда солнце светит прямо в глаза. Одна. Кажется, приехала вон на том спортивном «Ауди». Большой узел светлых волос на затылке, стаканчик колы и салат с воткнутой вилкой на столике. Больше ничего не разглядеть.

– Пожалуй, – согласился я, жмурясь от слепящих бликов.

– Им следовало оставить одну строку, самое большее две, вы не находите? На скорости буквы совершенно сливаются.

– Простите, вы специалист по рекламе? – спросил я.

Она рассмеялась:

– Слава богу, нет. Я социолог. В сущности, меня интересует совсем другое: как изменится наш мир после повсеместной чипизации? Конечно, я не верю в то, что он погибнет, как думают эти ревнители старины, – тут она указала на подпортившее щит пятно краски, – но он изменится. Он уже сейчас меняется. Преступники с чипами, например. Подзатыльник делает ум шире и быстрее, но не глубже, разве нет? А если колодец не углублять, он заплывет илом.

С этим тезисом я спорить не собирался. И вообще не собирался спорить. Оставалось пожать плечами и пробормотать:

– Шире и быстрее – уже кое-что.

– Полная энциклопедия «Британника» в голове, Брокгауз и Ефрон, цитаты из любого классика, подсказки, что когда сказать и как лучше себя вести… – перечислила она, по-моему, собираясь пересесть за мой столик. – Интересно, кому это нужно? Умнее мы не станем, а счастливее и подавно. Превратимся в толпу эрудированных кретинов… Вот в чем вопрос: нужны ли здоровому мозгу протезы?

Вряд ли она набивалась на что-то большее, чем мимолетный разговор. Я не тот предмет. Насчет обаяния полковник Максютов изволил пошутить, мои внешность, костюм и стиль штатно определены: я сер и малозаметен. Не с рождения и не только по роду службы – просто-напросто давно уже ненавижу выглядеть плейбоем и вешалкой для случайных женщин. Мало им, что ли, вешалок? Вон хотя бы мужественный голубоглазый блондин Саша Скорняков – чем плох? Его работа с женщинами часто дает превосходные результаты.

Если бы не приспичило в туалет – хрена бы я вообще вышел из машины, перекусил бы наскоро с пристыкованного к дверце подноса!

– А вы как думаете? – вяло спросил я.

– Машина ценна ровно настолько, насколько ценен использующий ее человек, – выпалила она заведомую цитату и пояснила много скорее, чем следовало: – Винер.

Понятно…

Неделя или две из клиники. Максимум три, но никак не больше. Иначе она сказала бы: «Это Винер» или хотя бы выдержала паузу. Под узлом светлых волос, под едва зажившей кожей и пробуравленной затылочной костью сидел чип. Просто она еще не научилась как следует им пользоваться. Я помнил по себе: первый месяц после имплантации было трудно – чудовищно трудно! – не выбалтывать напропалую все подсказки, предоставляемые чипом на выбор.

Чипированные женщины обычно предпочитают скрывать свой чип в разговоре с нечипированными мужчинами – те от них панически бегут… Иные чип-красавицы приспосабливаются очень ловко симулировать пустую голову – только не сразу после клиники.

Я безразлично кивнул и отвернулся, прекращая разговор. Пусть дама поищет себе для практики другие тренажеры…

Знакомая придорожная кафешка у заправочной станции на четыреста первом километре – прежний «Вольный ветер», – как видно, поменяла хозяина, называлась теперь «Госснаб» и была снабжена подмигивающей отекшей рожей типичного бюрократа-взяточника, намалеванной на витринном стекле: юмор, мол. Нынче лягать прошлое опять входит в моду. Забыв о случайной собеседнице, я сидел за столиком под полосатым тентом, ел гамбургер, запивал ледяной колой и ломал голову, ради чего начальству позарез понадобился подполковник Шкрябун. И даже, по-видимому, не столько он сам, сколько его архив.

Вообще, что за бред параноика? Какой такой личный архив может быть у подполковника КГБ – ФСБ – УНБ? Оно, конечно, в девяностые годы случались всякие чудеса, но чтобы такое…

Ну допустим. Допустим, он собирал нечто, уже будучи в отставке, пользуясь преимущественно сообщениями открытой печати. Не поощряется, но вполне возможно. Почти наверняка он собирал информацию по своим любимым аномалиям и прочим магиям-фагиям. За полтора десятилетия могло набраться порядочно. Что, спрашивается, могло помешать полковнику Максютову получить эти данные, не прибегая к помощи замшелого отставника и не гоняя меня к нему в качестве бобика? Да ничто!

Кроме, возможно, одного: мой начальник сам толком не знает, какая информация ему нужна, по каким таким критериям ее собирать…

Чудеса в решете, и только.

Почему он погнал меня, а не Сашу Скорнякова? Почему послан я, руководитель маленькой, но самостоятельной группы в отделе, занимающемся борьбой с промышленным шпионажем? Случайно это – или тут имеется некая связь? Думай, голова. Зачем полковнику Максютову вдруг потребовались аномалии и магии-фагии?

Допустим, есть веская причина. А у меня слишком мало информации, чтобы вывести собственное умозаключение. Бобик я в этой истории, и ничего больше. Бобик с чипом в башке. Капитан Рыльский, апорт! Место! Фу, тебе говорят!

Всякая скотина имеет право на информацию, прямо ее касающуюся. Вон кот серый стоит возле кустов, не шелохнется, уши прижал и только хвостом дергает туда-сюда. Что он там в кустах увидел? Наверняка – другого кота. А я не вижу.

Ну ладно. Переживем. И не такое переживали.

Быть с обиженным органами подполковником Шкрябуном паинькой и лапочкой? Хорошо. Буду. Все они, отставные, обижены, даже генералы. Хотя что может быть естественнее отставки после крупного провала? Легко отделался, могло быть хуже. Теперь ему за шестьдесят, живет себе спокойно на природе, копается в огороде, старый пень, по грибы небось ходит. А в свободное время бреет косилкой траву перед домиком и находит в этом занятии удовольствие…

Хватит о нем пока. Любопытно знать, что там за дело такое необыкновенное проклюнулось в Языкове? Хотя, по правде, с вероятностью процентов в девяносто можно предположить, что интереса для Нац-беза дело не представляет, провинциальные пинкертоны, как всегда, рады спихнуть на нас все, что не относится к категории легко раскрываемого…

Тоже потом.

«ЧИППИ»!

Забавный мультяшный бурундучок в шляпе с прорезями для ушей, потешно серьезный и немного занудный…

«ЧИППИ, А НЕ ЗАБЫЛ ЛИ Я ЧЕГО?»

Так и есть. Забыл купить дочери шоколадный батончик, она их любит, особенно «сникерсы». Можно по дороге домой, но лучше прямо сейчас. Маша по телефону напомнила: купи, мол, ребенку шоколада. Не Настьке – ребенку… Она всегда так говорит, я сперва бесился, потом привык. Не густо у дочери радостей в жизни, и уж главную радость – съесть шоколадку и перемазаться ею по уши – я у нее не отниму.

Дурное настроение обрушилось на меня как-то вдруг, и тут же заломило в затылке, под череп пролезла тупая боль. Этого еще не хватало! Нет у меня такого обыкновения – страдать от пошлой мигрени.

Запихнув в рот последний озубок гамбургера, я протянул руку к банке с недопитой колой – и промахнулся. Ни с того ни с сего мелко-мелко задрожал пластмассовый столик. Банка хитрым финтом увернулась от моей пятерни и, дребезжа, пустилась в дрейф по столику в направлении примерно на северо-запад. От неожиданности я не сразу повторил попытку схватить беглую жестянку и пару секунд изумленно наблюдал, как она отъезжает к краю стола. Э, стой!.. За тебя заплачено!

Дзень! Кто-то вскочил, кто-то ахнул. Задребезжало и звонко лопнуло «госснабовское» витринное стекло с намалеванной рожей, но устояло в раме, лишь рассеклось надвое кривой трещиной. Каркнула, сорвавшись с дерева, одинокая ворона, закачался полосатый тент, выскочил сквозь вертящуюся дверь хозяин, не то напуганный, не то полный рвения разобраться с негодяями, покусившимися на его собственность, тем дело и кончилось. Да и странно было бы, если бы не кончилось.

Ну что теперь уставился на меня, госснабовец? Прижмурь веки, зенки выпадут. Думаешь, это я? Ну, землетрясеньице. Ты небось его никогда не видел, а оно и у нас пусть редко и слабо, но бывает. Отголосок могучего тектонического катаклизма где-нибудь в Карпатах, у румын, которые сами трясутся и других трясут. Так что не пялься на посетителей, пучеглазый, а смотри по ящику новости, как всякий порядочный обыватель, смакующий число жертв. Я и сам вечером посмотрю. Вернее, ночью.

А вдруг это не толчок, а всего-навсего подземный карстовый обвал под твоим «Госснабом»? Обрадуешься ли ты тому, что несколько сотен или тысяч неведомых тебе румын остались живы-здоровы?

Вряд ли…

Не враг я тебе и не судья. Просто проезжий, ничем особо не примечательный, – ты и внимание-то на меня обратил потому только, что я сижу ближе всех к злополучному стеклу. Стряхнет сейчас проезжий крошки с колен на радость воробьям, сядет в машину, да и поедет дальше по своим делам, обдав выхлопом твою кафешку. А ты останешься, и нет мне до тебя дела. Адью, госснабовец.

Я поднялся из-за столика.

– Еще два гамбургера, «сникерс» и колу. С собой. Упакуйте получше, пожалуйста.

* * *

Таких домов я еще не видел ни разу в жизни. Вернее, таких руин.

– Пострадавшие? – спросил я, наблюдая за манипуляциями уездных криминалистов, по правде сказать, довольно толковыми.

– Пострадавших нет. – Начальник следственной бригады майор Алимов отрицательно качнул головой. – Хозяева отдыхают на Канарах. Муж и жена, без детей. С ними уже связались через турфирму. По-видимому, они не намерены прерывать отдых. Сегодня у них конная прогулка, а завтра восхождение на пик… этот… как его…

– Пик Тейде.

– Точно. – Майор Алимов просветлел лицом. – Это на Тенерифе. Мой зять туда собирается, два года деньги копил…

– И не огорчены? – перебил я.

– Да как сказать…

– Ладно. Кто, кроме них, мог иметь доступ в дом?

– Только приходящая домработница и охранник на долгосрочном контракте. Домработница местная, из деревни, в ее показаниях ничего интересного. Охранник в отпуске. Перед отъездом хозяев дом был заперт и поставлен на сигнализацию. Да вы зря сомневаетесь: людей под обломками нет, проверено служебной собакой. Вон и дверь цела и на запоре, сами видите. А на окнах – решетки. Даже на втором этаже… были.

Уцелевшая дверь действительно была на запоре и выглядела внушительно – ворам-любителям и бомжам, пожалуй, не открыть. Тут понадобилась бы или взрывчатка, или стенобитный таран. Впрочем, тот, кто превратил красивый кирпичный коттедж в самую удивительную из виденных мною когда-либо развалин, заведомо обошелся без тарана.

Дом был рассечен пополам. Наискось, слева направо и сверху вниз, под углом приблизительно сорок пять градусов.

Есть такие детские игрушки для развития координации и пространственного воображения – вроде популярного «Лего», только похитрее: с разнокалиберными косоугольными деталями, стыкующимися друг с другом. Пожалуй, уцелевшая часть дома, косо срезанная от края крытой металлочерепицей крыши почти до фундамента, сильнее всего напоминала именно такую деталь.

Когда-то мы с Марией покупали для Настьки игрушки попроще…

Она с ними не справилась.

Второй части дома не было – вместо нее имелась бесформенная груда кирпича, стекла, стальных прутьев и все той же металлочерепицы. Будь разрез горизонтальным, дом устоял бы. А так… груз с трением съезжает по наклонной плоскости. Задачник по физике, восьмой, кажется, класс. Съезжая – рассыпается строительным мусором.

– Когда это произошло?

– Позавчера ночью. Приблизительно в три часа.

– Какого типа сигнализация?

– Полуактивная, типа «Аргус». Радиосигнал в местное отделение и усыпляющий газ. Срабатывает при попытке проникнуть через входную дверь или окна на первом этаже.

– И не сработала? – полюбопытствовал я.

– Сработала, – недовольно пробубнил Алимов, – когда мы вчера тут копались…

Так. Я с интересом взглянул на своего собеседника.

– Утолите мое любопытство, майор. Почему на осмотр места происшествия вам понадобилось два дня?

Майор недовольно дернул щекой.

– Странное дело, капитан, – счел он уместным напомнить мне разницу в звании. – Полоса неудач, так надо понимать. Представьте: позавчера ломаются обе наши машины, новенькие, между прочим. Пока добрались – стемнело. Начальник опергруппы схлопотал по полной. А вчера микроавтобус с экспертами по дороге сюда на пятидесяти в час влетает в кювет – и колесами кверху. Никто, к счастью, особенно не покалечился, но пока то, пока се…

– Ясно. Кто-нибудь, – я кивнул в сторону деревни, – здесь уже мародерствовал?

– Как ни странно, нет. – Майор Алимов оживился. – Мы сами удивились… то есть удивились, когда приехали в первый раз. Деревня, понятно, переполошилась, но через забор лазал только один человек, местный зоотехник. Клянется, что к дому близко не подходил – забоялся. Хотя, казалось бы, подходи и бери что плохо лежит. Еще, говорят, фотокорреспондент был, он здесь гостит у родственников, но он снимал из-за забора. Ну а со вчерашнего утра мы здесь пост установили. И ночью человек дежурил.

– Меня ждали?

– Да как вам сказать…

– Так и скажите, чего стесняться. Ждали ведь?

– Ждали.

– И рассчитываете, что я заберу у вас это дело?

Майор Алимов не обиделся.

– Почему бы нет? Я не прав?

– Посмотрим…

Участок возле дома был велик – не меньше гектара. За забор попала часть леса на взгорке, пологий склон, этакий живописный травяной лужок, спускающийся к шумящей перекатами чистой речке, и даже ручей, берущий начало где-то в лесу. Приблизившись и приглядевшись, я сделал открытие: ручей, оказывается, протекал под домом, для чего в высоком фундаменте была предусмотрена специальная арка.

Ловко они тут решили проблему канализации. Никаких тебе биотуалетов, наших или импортных… А зимой, когда ручей замерзает, здесь, наверное, и не живут.

– Владелец, он кто – предприниматель?

– Член правления торговой компании. У нас на него не так уж много материала. Можно считать, вполне добропорядочен.

– В тихом омуте…

Вот именно, закончил я про себя. Не потому ли, кстати, он не торопится с Канар домой, чтобы потребовать страховку за разрушенную недвижимость? Но пусть даже по нашим меркам владелец чист аки агнец – все равно за клозет над чистым ручьем надо морду в кровь бить! Жаль, что хозяина нет, а я при исполнении.

Уже состарилось первое поколение хозяев, подросло второе. А разница практически неощутима. Какой, интересно, длины должна быть родословная человека, чтобы он перестал гадить на красоту и чистоту? Пять поколений? Десять? По Савве Морозову, вырождение наступает в третьем…

Перед бесформенной грудой, еще недавно составлявшей полдома, ручей разлился, но не изменил русла, а сумел как-то просочиться под обвалом. Вода дырочку найдет. Пусть среди битого кирпича, зато в нее не будут гадить. Как это пелось в популярной песенке времен моего детства:

Течет ручей, бежит ручейСреди стекла и кирпичей…

Примерно так, кажется.

«Лусей», – говорила Настька вместо «ручей» и смело топала ножкой по воде, чтобы сверкающие на солнце брызги взлетали выше головы. И радостно визжала, ей это нравилось. Сколько ей было тогда – три? четыре? Она почти не отличалась от своих сверстниц и отставала в развитии совсем не сильно, но мы с Машей знали задолго до того: это не лечится. Диагноз нашей дочери был поставлен еще в роддоме. Сорок седьмая хромосома – это навсегда.

Она и сейчас скажет: «Лусей». Если, конечно, вспомнит, что это такое.

Бормоча себе под нос «течет лусей, бежит лусей в края лосей и лососей», я обошел вокруг дома. На вид и на ощупь поверхность среза была идеально ровная, едва ли не полированная, с едва заметной шероховатостью, вообще свойственной кирпичу. Меня поразило именно то, что шероховатость была едва заметна. Кое-где внутри стены явственно виднелись дефекты кладки – вмурованные негодные обломки кирпича, камешки в растворе от плохо просеянного песка, пустоты в швах, а в одном месте я разглядел косой срез окурка, наверняка выплюнутого кем-то в цементное месиво. Строители, как обычно, торопились и халтурили. А может быть, выражали таким образом свое тихое неодобрение «хозяевам жизни». При задержках в денежных расчетах способы выражения неодобрения могли быть и более крутыми: заделать в штукатурку сырое яйцо, вварить в систему водяного отопления стальной лом вместо отрезка трубы, и так далее, и тому подобное…

Стоп. Чем, спрашивается, мог быть сделан такой срез? Движущейся стальной лентой с абразивом? Бред. Лазером? Тоже маловероятно. Импульсные «карманные фонарики», что последнее время медленно и неуверенно входят в употребление спецслужб и мало кому нравятся, способны разве что убить человека с десяти шагов при точном попадании в глаз и несколько более пригодны для того, чтобы метров с пятидесяти поджечь кому-нибудь одежду. А тут, по самым приблизительным прикидкам, потребовался бы лазер на тягаче, связанный кабелем с подвижной электростанцией средней мощности.

Это во-первых. А во-вторых, лазер оплавил бы кирпич в месте разреза до стекловидного состояния, а этого нет. Такое впечатление, что кто-то полоснул по дому громадной бритвой микронной толщины. Н-да…

Как бы там ни было, дело у Алимова надо забирать. Он будет только счастлив.

«А чей кирпич? А он ничей», – пробормотал я вслух на намертво въевшийся в мозги мотивчик.

– Что?

– Ничего. Майор, вы не поможете мне собрать образцы для науки?

– Мои орлы уже собрали. Пойдемте покажу.

«Орлы» Алимова действительно постарались на совесть. Несколько обломков кирпича с плоскости среза, кусок металлочерепицы, обрубок деревянного бруса с прибитым к нему куском доски (надо думать, из перекрытия второго этажа), кусок пенополиуретановой стенной панели, кусок бетона, отколотый от фундамента, кусок стекла, выпиленный ножовкой металлический пруток (из оконной решетки, как я понимаю), фрагмент какой-то трубы, кусок электропровода, даже срезанная наискось половинка вазы темного хрусталя – все это было аккуратнейшим образом запаяно в прозрачные мешочки, снабженные пояснениями, откуда был взят образец. Если бы разрезало унитаз, то «орлы» и его запаковали бы в полиэтилен. В двух крайних мешочках имелись еловая ветка и несколько слегка подзавядших травинок.

Ай-ай. Где были мои глаза? Капитан Рыльский, ты слепой болван, вот что я скажу тебе по секрету. Хорошо еще, что знаешь: молчание – золото, иначе осрамиться бы тебе перед майором из заштатного УВД. Почему это ты вообразил себе, что нападение (будем пока называть это так) совершилось с земли? В том-то и дело, что оно произошло с воздуха! Вон из той точки примерно. Неизвестной природы луч, установленный на неизвестном летательном аппарате, чиркает по земле, скашивая травинки, по пути срезает ветку ели, с не меньшей легкостью срезает дом…

Бред сумасшедшего. Во-первых, почему луч с такой бешеной энергетикой не поджег дерево? Он даже не обуглил срез. Во-вторых, кирпичную стену поперек – это я еще понимаю. Но кирпичную стену вдоль?! Вон он, срез, не меньше десяти метров в длину, и все десять метров – кирпич.

– Какова длина разреза по земле? – спросил я Алимова.

– Отсюда почти до забора. Более пятидесяти метров.

Недурно…

– А глубина проникновения в землю?

– Невозможно определить, очень тонкий разрез. Невооруженным глазом практически не прослеживается, взгляните сами.

И то верно.

– Подземные коммуникации не рассекло?

– А они не здесь проходят. – Майор показал рукой. – Электрокабель вон там, а водопроводные трубы правее. Хорошо, хоть вентиль в подвале был перекрыт, иначе затопило бы. На первом этаже холодильник старый разрезало, но фреон не рванул.

– Местные жители ничего не слышали? Вертолета, например.

– Уже опросили. – Алимов понимающе кивнул. – Один парень не спал и был трезв. Ничего не слышал. Говорит, была очень тихая ночь. И ни с того ни с сего – кирпичный грохот.

– Испугался?

– Не то слово. Я сам удивился: здоровенный такой лоб. Третий день дрожит, водкой питается…

Майор Алимов смотрел на меня выжидательно. Я решил больше его не томить.

– Дело я у вас беру, майор. Похоже, оно действительно не по вашей части. Все материалы у вас с собой, или я ошибаюсь?

– Все здесь. – Алимов не скрывал своего удовлетворения. – Приказать погрузить вам в машину?

– Да, конечно. Распорядитесь.

Он пошел было распоряжаться, но я остановил его:

– У меня еще один вопрос, лично к вам, майор. Что вы сами думаете по поводу происшествия?

– Как следователь?

– Ну разумеется.

– Как следователь, я считаю, что имело место случайное применение космического оружия. Рентгеновский лазер или что-то вроде. Еще повезло, что не чиркнуло по городу.

– А не как следователь? – продолжал допытываться я.

Алимов пожал плечами.

– Как материалист, я в чертовщину не верю, но… Судите сами: большая часть первого этажа цела, открыта – и не разграблена! Население боится. Первый случай такого рода в моей практике. Да я и сам… – Он замялся.

– Продолжайте.

– Ну, словом, мне здесь тоже неуютно, – неохотно пробурчал майор. – Сегодня еще ничего, терплю, а вот позавчера…

– Что позавчера? Между нами.