Основоположник

Оживить увядающие отношения и вернуть Викуле расположение Маркина неожиданно вызвалась Лизонька. По настоянию Варфоломея Плёвого она частенько наведывалась к своим подопечным с проверками и подолгу задерживалась в родных краях. Девушки часами щебетали в кофейнях, судачили в салонах, соляриях, и быстро сошлись, сделавшись неразлучными подругами.

– Деньги портят человека, – делилась жизненными открытиями Викуля. – Как ты думаешь, Лизок, он купит мне квартиру? Обещал же.

– А что, хорошо идут дела? – будто мимоходом, интересовалась Лизонька.

– В том-то и дело! Бабки лопатой с Гротом гребут. Лёшка три импланта себе поставил в клинике «У Никитина». Говорит, что весь рот себе хочет сделать таким же, как у твоего Плёвого. Так, как думаешь, купит? Обещал же.

– Конечно, купит. Только тебе, Викуся, нужно самой тоже как-то бороться за своё счастье. Пойми, мужики – как дети. Любят, когда их окружают вниманием, восхищаются ими. А твой – артист, натура тонкая, ранимая. К нему особый подход нужен. Этим жертв подавай.

– Где же я их найду? – задумчиво произнесла Вика.

– Глупая. Я – о самопожертвовании. Вот скажи, на что бы ты решилась, чтобы стать для него единственной, самой любимой?

Наставница задала вопрос с таким надрывом в голосе, который должен был отозваться с не меньшим драматизмом. Но этого не случилось.

– Да что угодно! Если хочешь знать, – Вика перешла на шепот, – мы с ним однажды почти сутки из кровати не вылазили – трахались. Прикинь!

– Поздравляю, – брезгливо скривила губы Лизонька. – Трахались – это хорошо… Только вот, милая моя, секс – всего лишь частичка жизни, малю-юсенькая. Я совсем о другом говорю. Нам нужно с тобой что-то придумать! Такое, от чего бы он ахнул. Ты как к татухам относишься?

– Нормально. Есть очень клёвые.

– Давай тебе забабахаем! Да такую, чтобы у твоего Маркина крышу снесло. У меня есть потрясающий сюжет. Ты обалдеешь – Гарри Потер отдыхает.

Спустя несколько дней в зоне Викулиного крестца появилась выполненная в готическом стиле надпись: «Люби меня крепче», дополненная изображением парящей над горными вершинами орлицы.

Услуги модного тату-салона Лизонька взяла на себя. Вика не знала, как благодарить подругу. Ей так понравилось своё новое украшение, что хотелось, чтобы все люди могли восхититься изящной миниатюрой на одном из самых соблазнительных мест её дивного тела.

– Не торопись. И не вздумай размещать фотки в «Одноклассниках», – предостерегала Лизонька. – А самое главное – никакого секса. Подержи своего Маркина на голодном пайке. Пусть помучается, побесится немножко. Я скажу, когда можно будет.

Команда «Пора!» поступила от Лизоньки в виде короткой эсэмэски: «Втречай едет чмоки чмоки». Случилось это поздней ночью, почти под утро. Викуля тяжело боролась со сном, ожидая возвращения Маркина после очередного корпоратива. Она несколько раз прочитала послание и затем, ни секунды не мешкая, метнулась в душ. Елизаветин план предусматривал также ударный макияж и праздничную атмосферу на всём пространстве скромной квартирки.

Сказочная Марья-искусница и та позавидовала бы сноровке мечущейся по комнатам Викули. Везде, где она пробегала, загорались свечи, аромат от которых распространялся по всему жилищу. На кровати – поверх атласного покрывала – был выставлен поднос. На нём игриво поблескивали бутылка вина и два фужера. Когда Вика осторожно пробовала присесть рядышком, чтобы сообразить – в какой позе предстать перед любимым, стекло отбивало звонкую дробь, оживляло натюрморт, передавая трепетной душе девушки ту же тревожную тональность.

Лязг ключей и шуршание перед входной дверью ни при каких условиях уже не могли застать Викулю врасплох. Музыка в комнате звучала приглушенно и создавала романтический фон. С первым поворотом ключа в замочной скважине лёгкий халатик успел соскользнуть с округлых плеч Вики и упасть на пол. В следующий момент, овладев собой, она замерла по соседству с заранее откупоренной бутылкой «красного полусладкого».

«Зараза рыжая. Завела шарманку», – раздраженно буркнул Иосиф, когда через дверь до него донеслись слова заунывной песенки:

Друг твой не пришел, вечер не сложи-и-и-ился…

Простенькая мелодия включилась в его голове так же быстро, как цепляется к подошве выплюнутая на асфальт жвачка. Маркин открывал дверь уже мурлыча против воли: «Тучи, а таки тучи…».

На пороге он в недоумении застыл – от обувного ящика к полу тянулась дорожка из мерцающих живых огоньков.

– Э-э-э, коза, ты дом спалить собралась?! – крикнул Маркин. Получилось зло.

Викуля вздрогнула. Бокалы за её спиной издали жалобный звук. Она взглянула на них через плечо, перевела взгляд на обнажённое бедро, нацеленное на входившего мужчину.

– Сюрпри-и-и-из, – в тональность звучавшей мелодии промурлыкала Вика и подарила входящему в спальню Иосифу испуганную улыбку.

Маркин обвёл взглядом альков. Он силился понять масштаб произошедших в нём изменений. Кровать была развёрнута по диагонали, в зеркалах трюмо и в оконных стёклах бликовали огни горящих свечей. Всё это делало спальню чужой, мало узнаваемой и больше похожей на склеп или монашескую келью.

Иосиф зажёг свет. Яркая вспышка заставила Викулю зажмуриться и узкой ладонью оградиться от слепящих ламп.

– Какой ты не романтичный. Потуши, иди ко мне, – прошептала Вика и поманила рукой. При этом она почти не шелохнулась; поза её осталась застывшей, как у мраморного изваяния, что выдавало в дурёхе упрямый характер и непреклонную решимость до конца бороться за ускользающее счастье.

Маркин послушно щёлкнул выключателем и вплотную подошёл к кровати. Тут-то его взгляд и упал на Викину «татушку», которую она дотоле старательно скрывала. Пораженный увиденным, Иосиф выпустил из рук связку ключей. Кандальный звук упавшего на паркет металла привнёс в мизансцену мрачный, тяжелый акцент.

Каких-то пару часов назад точно такую же картинку с похожей буквенной вязью он наблюдал своими глазами на теле случайной знакомой, склонившей его к первородному греху с помощью бесстыжей лести и привлекательных форм.

– Птичка у вас как живая. Не спугнём? – сохраняя ироничный тон, прошептал в затылок податливой фанатке Иосиф, когда та, стряхнув с ноги белый треугольник, спешно повернулась к нему спиной.

На вопрос греховодница не ответила, лишь глухо простонала:

– Ну, же.

Излишняя меркантильность девицы, полное отсутствие у неё чувства самоиронии довели встречу, обещавшую стать романтической, до позорного конфуза. Девушка потребовала от маэстро расплатиться наличными и ни в какую не хотела довольствоваться автографом, который Иосиф предложил оставить на её глянцевой ягодице, заметив, что, когда картина дописана, известный художник должен оставить на ней свою подпись.

– Жлоб! Козёл! Импотент! – злобно шипела незнакомка, обнаружив, что ожидаемого гонорара за ооткровенную благосклонность, ей не видать. В отчаянии она попыталась выцарапывать Маркину глаза, а в самом конце рандеву ударила ногой по колену, явно желая попасть выше.

Продолжать знакомство не имело смысла. Злой, оскорблённый, Иосиф поспешил покинуть чуждую артистической натуре атмосферу подсобного помещения.

«Дрянь неблагодарная, шалава», – повторял всю дорогу к дому Иосиф. Он негодовал. Жгучая досада угнетала его. Болело колено и безумно хотелось вернуть время назад, чтобы примерно наказать «толстозадую корову». Ему представлялось, что в той ситуации правильным было бы не опускаться до грехопадения, а, наоборот, возвыситься над обуревавшей страстью и тем самым унизить меркантильную стерву.

«Коленом бы дать ей под зад, облить водой, – перебирал в уме варианты Маркин. – Забрать шмотки и выбросить. Гадина».

Ругал он за излишнюю доверчивость и себя. Но пережитый позор не давал успокоиться, память возвращала к постыдной сцене, из которой он, при всём своём умении импровизировать, не нашёл способа выйти более достойно. Терзало и то, что шанс для законного отмщения безвозвратно упущен.

Сумерки в собственной спальне неожиданно напомнили Маркину атмосферу злосчастной подсобки. Знакомые готические узоры и хищная орлица, очевидно, высматривающая на земле очередную жертву, напомнили Иосифу о недавнем фиаско.

– Что это? – во весь голос прокричал Маркин, поражённый тем, что жизнь даёт ему шанс реабилитироваться, отомстить за недавнее унижение.

Он смотрел на Викулю в полном безумии. Рука его дрожала, а указательный палец, направленный в сторону Викиного крестца, казалось был так напряжён, что через него вполне мог пройти мощный электрический разряд.

– Шалава подзаборная, дрянь! – заорал, не помня себя, Маркин.

Клокотавшие внутри него демоны разом вырвались наружу и со всей силой обрушились на безответную девушку, продолжавшую тянуть к Иосифу свои тонкие пальцы, подрагивавшие под жалобную дробь бокалов.

VI

– Финита ля комедия, – отчитывался перед Лизонькой Грот. – Нет больше нашей Викторины.

– Типун тебе на язык. Что ты такое говоришь?!

– А то и говорю: выгнал Викулю Маркин. Попёр с хаты, выбросил шмотки. И зачем-то ещё водой облил. В общем, скандалёж устроил ломовой. Теперь сидит дома бухает. С тебя триста баксов.

– С какой такой радости?

– Женька…

– Что Женька?

– Думаешь, легко было уговорить девочку разрисовать телеса? Ну и… любовь, прикинь, в антисанитарных условиях. Лав стоя… сама понимаешь.

– Это что ещё за разговоры? Это чего такого я должна понимать?

– Пардон, конечно, но дурашке нужно компенсировать моральный ущерб. Ёсик ей не заплатил. Я обещал, что домажу.

– Перебьётся, – отрезала Лизонька. – Ей надо было предоплату с Маркина брать, а не в кредит работать. Я потратилась на тату этим двум дурам, так ещё твоим бабам должна оплачивать удовольствия? Хрена, Лёшенька. Тебе за работу заплатили – вот и крутись.

Она внимательно посмотрела на Грота, и с холодным спокойствием произнесла:

– Жадный ты, а жадность фраера сгубила. Забыл?

Алексею, как и тогда, в Лондоне, стало не по себе от пристальных кошачьих глаз, внушавших предчувствие гарантированных потерь. Инстинкт самосохранения, помимо воли, заставил пойти на попятную.

– Да нет, я так сказал. Просто хотелось помочь девчонке. Может, когда ещё пригодится. Я в этом смысле…

Парочка сидела в аэропортовском кафе. Елизавета Фёдоровна собиралась улетать в Лондон. Она не ожидала, что так быстро и легко получится отделаться от Викули. Идея с татуировкой пришла к ней случайно и, странным образом, сработала. Путавшаяся под ногами дурёха, мечтавшая пускать заработанную прибыль на собственные глупости, не вызывала у помощницы Варфоломея Плёвого никакой жалости.

– Ладно, – подобрела к концу разговора Лизонька, – держи стольник, но учти – это тебе, а не твоей сучке. Ты неплохо поработал, жадина-говядина. Я доложу Варфоломею.

Прибрать Маркина к рукам Лизонька решила задолго до того, как артист громко отличился на лазурном берегу. Удачная премьера подтолкнула к действиям, которые начались при участии словоохотливого и чрезмерно услужливого Грота.

«Он симпатичный… талантливый», – уговаривала себя Лизонька, весь тот памятный вечер, сопровождая Иосифа на яхте. От неё не могло ускользнуть то, как дамы, выдохнув своё: «Явшоке», начинали с интересом рассматривать дебютанта, как бы примеряя статного артиста на себя. Внимание обладательниц чрезмерных силиконовых прелестей щекотало Лизоньке нервы, заставляло испытать чувство, похожее на ревность. Ей было приятно ощущать себя собакой на сене, хозяйкой положения, зная, что отныне артистическая судьба обидчивого и самолюбивого Писающего мальчика принадлежит ей.

Всё понимающий, всё замечающий вокруг себя Грот не мог не увидеть Лизонькиного интереса к своему другу, не почувствовать выгод, которые сулил перспективный союз. После встречи со Стопудовым и лекции кураторши о пользе нужных знакомств, Лёшка при каждом удобном случае толкал Иосифа локтем в бок, кивал головой в её сторону и тайком поднимал большой палец.

– Нам такая баба нужна, – с жаром убеждал Алексей друга, когда они оставались с Маркиным с глазу на глаз. – По-английски шпрехает, хата в Лондоне и совсем не крокодил. С ней мы, без проблем, и Голливуд на дыбы поставим. Я отвечаю – она на тебя запала. Прикинь, какой ей кайф туда-сюда мотаться? Я бы на твоём месте ей вдул.

Новость, которую принёс Грот, заставила Лизоньку действовать быстро и энергично. Наступил именно тот момент, когда на арену должна была выйти она.

– Всё, никуда не лечу! Едем Ёжика спасать.

«Ёжика», – чуть не упал со стула Алексей. Маркина так ещё никто не называл. Смешно было слышать ласкательно-нежное прозвище из уст заносчивой бизнес-вумен, привыкшей хранить дистанцию, и в редких случаях позволявшей себе – исключительно из одной только вредности – злить приставленных к ней мужиков.

Грот с простодушным удивлением посмотрел на решительно вставшую из-за столика начальницу и на всякий случай напомнил:

– Так Ёжик-то наш – бухой в дымину. Учти, он не скоро оклемается.

Предупреждение не повлияло на решимость Лизоньки. Она встряхнула головой, чтобы убрать упавшую на глаза прядь, и тихим, но твёрдым голосом приказала:

– Вставай, поехали.

Маркин сидел на кухне в одних трусах и копался в большой суповой миске, успевшей за несколько дней превратиться в пепельницу. Он вылавливал из её глубин остовы сигарет и осторожными движениями распрямлял бумажные гармошки, которые внутри себя ещё могли содержать «заряд» на пару затяжек. Малопочтенным промыслом он занимался увлеченно, с той же упорной сосредоточенностью, с какой профессиональные забулдыги калибруют своими заскорузлыми пальцами пригодные экземпляры. Делал это Иосиф, по-видимому, за последний день уже не первый раз. В куче рахитичных чинариков ему то и дело попадались его старые знакомые. Натыкаясь на них, он сильно раздражался, заговаривал с «калеками» и даже нецензурно обзывал. Исследование содержимого тарелки настолько поглотило Иосифа, что он не заметил момента появления гостей, не узнал Лизоньку, к которой, подчиняясь инстинкту размножения, тут же полез обниматься.

– Обидели нашего мальчика, – нараспев, как сердобольная нянечка из детского сада, заговорила с Маркиным Елизавета и почти не обратила внимания на то, как руки горького пьяницы полезли снимать с неё кофточку. – Ну, всё, всё, всё. Бросаем глупости. Лёсик, налей ему немного коньяку. Может, уснёт. Ему сейчас нужно поспать.

Но и после сна, рваного и тревожного, Иосиф не сразу узнал благодетельницу. Лизонька, решившая привести логово друзей в порядок, нарядилась в хозяйскую одежду. Маркин долгим удивлённым взглядом рассматривал собственную рубашку, которая парила по квартире в чужом теле.

– Пить воды, – простонал он, и театрально, словно былинный герой на поле брани, приподнял руку, чтобы его заметили и отнесли к живому источнику.

– Оклемался маленько, барбос? – дружелюбно произнёс Лёсик, успевший принести в дом продуктов и помыть, по настоянию своей мучительницы, окна.

– Всё хорошо, пей, – поощрительно улыбнулась Лизонька и подала большую кружку, из которой, будучи трезвым, артист любил вечерами пить чай.

Кружка была наполнена чем-то приятно-кисленьким. Маркин пил жадно, большими глотками, вытаращив мутные глаза, в которых поселилась растерянность. Его пугало, что добрая фея исчезнет, а он опять останется наедине со скользящими по стенам тенями, которые, на самом деле, и были теми злобными человечками, таскавшими у него сигареты.

– Какое сегодня число, – облизав потрескавшиеся губы, поинтересовался Иосиф.

Ему казалось, что если он вовлечёт гостей в разговор, то ни Лёсик, ни та, что переодета была в его рубашку, не посмеют исчезнуть. Лизонька уловила в его словах хитрость. Всё с той же заботливой улыбкой она села на край дивана и положила пьяную голову Маркина себе на колени.

– Какая тебе разница – какое сегодня число? Теперь у тебя всё будет по-новому, всё будет совсем по-другому, – монотонно, убаюкивающе шептал добрый женский голос.

– Волос в супе не будет? – доверчиво поинтересовался Иосиф.

– Каких волос?

– Я не люблю, когда в супе волосы.

– Правильно. Никто не любит, – подтвердила Лизонька и вопросительно посмотрела на Грота.

– Это он Викины обеды вспоминает, – тихо пояснил Алексей. – У неё только пирожки с картошкой вкусно получались, да и то их можно было есть пока горячие.

– Не будет волос, дорогой, успокойся, – продолжал убаюкивать певучий голос. – Зачем нам в супе всякая гадость? …И пирожков тоже никаких не будет, – глядя на Грота в упор, с некоторой угрозой добавила Лизонька.

VII

На традиционный конкурс синтетического эстрадного искусства, подаренный народу в разгар гласности и проходивший каждое лето в чудном приморском городке, троица прибывала поездом в обновлённом составе. Неутомимая беготня Грота и близость Лизоньки к оффшорным кущам, несказанно удачно сочетались между собой и неплохо взаимодействовали. Популярность артиста Маркина ширилась.

Иосиф слыл первопроходцем в жанре «гендерной эквилибристики», но зацепился за него не этот почетный титул, а ярлык «членистонога», запущенный недоброжелательным критиком в одной из газетных статей. Именно так и стали его именовать те, кто, либо никак, либо косо смотрел на творческие изыски удачливого артиста. Зоологическое определение показалось обидным основоположнику нового жанра, но Лизонька и Грот быстро объяснили, что всё это не более чем зависть никчемных людишек, не способных даже за год заработать столько, сколько Иосиф умудряется «поднимать» во время одного сольного выступления.

– Пусть эти умники пишут что угодно, – успокаивала Лизонька. – У тебя море поклонников, а это что-то да значит. Жанр твой признан народом. В гробу мы видели всех этих критиканов.

В шоу-бизнесе, как ни назовись, всё будет к месту. Музыканты присвоят своей группке мудрёное название, типа «Розовощёкая спирохета», – и мотаются с ним по городам и весям. Потешаются, успешно решают финансовые запросы. Другие – те, кто тоже не желает лабать бесплатно, – стараются переплюнуть конкурентов, мастерят название поусастей, да такое, с каким власти не всякого населённого пункта решатся принять гастролёров.

Каждый, кто желает славы, должен калёным железом выжечь на своём боку тавро. Процедура эта болезненна, но, чтобы стать узнаваемым, необходима. Если повезёт, рубец превратится в лейбл, фирменный знак. Только он и даёт гарантию, что в старости продержишься на плаву, не оголодаешь.

«Действительно, какая разница: «королевич Елисей» или «членистоног»? – соглашался с доводами своей дружной команды Иосиф. – При бабках всё, что угодно можно стерпеть. Как говорится, пусть клевещут!»

Обидный ярлык упал на хорошо унавоженную почву. Маркина стали привечать в шоу-бизнесе. Узкий самопровозглашенный круг титулованных академиков от эстрады, после индивидуальных походов к ним Грота и Лизоньки, решил включить Иосифа в состав жюри большого конкурса, где ему, как родоначальнику горячо принятого зрителями направления, доверялось судить артистическую молодёжь.

С этого времени творческая жизнь артиста вступила в ту приятную полосу, когда уже не нужно клянчить койку в гостинице, выкраивать копейки, добираясь до мест выступления на попутках, и питаться всухомятку. Иосифа теперь встречали как звезду, чтобы потом довести до дверей самых лучших отелей, где знаменитостей круглосуточно караулят толпы поклонников и праздные зеваки.

Официальный представитель дирекции конкурса ждал группу Маркина на перроне железнодорожного вокзала. По счастливому стечению обстоятельств, уполномоченный по встречам значился местным функционером реверсивной партии и ценил любой вид искусства, который признавался в официальных партийных документах полезным для народа.

– Как там наш товарищ Уссацкий? – первое, чем поинтересовался активист у Иосифа, когда троица вышла из вагона. Получив обнадёживающий ответ, он радостно выкрикнул: «Йес!» и подпрыгнул на месте, сжав в прыжке оба кулака. Стоявшие рядом люди вздрогнули и с опаской оглядывались на дёрганого мужчину, носившего на голове кепку в виде смешного разноцветного зонтика.

– Великий человек и толковый организатор наш Гарик Леонтьевич. Да, товарищ Маркин? Дай ему бог здоровья, – закрепил за собой образ верного члена партии абориген и, переведя дух, предложил двигаться:

– Ну, что, едем? Машинку я тут рядом поставил.

Город в беспамятстве бредил предстоящим конкурсом и традиционным гала-концертом. Вдоль дороги, от вокзала и до самой гостиницы, всё свободное пространство было заполнено рекламными щитами, перетяжками, афишами, на которых Иосиф с радостью узнавал себя в образе Писающего мальчика. И выступление то было давним, и лицо исполнителя скрывалось за внушительным надувным «кабачком», но всесильная реклама превращала именно его, Иосифа Маркина, в главную фигуру наступавшего творческого буйства.

Лишь одно обстоятельство серьёзно подпортило благостную картину. Чья-то паскудная рука успела надругаться над афишами, надписав худое слово на самом видном месте.

– Вот, сволочи, – не сдержался член жюри, и в раздражении выпалил тираду, от которой местный активист заёрзал на водительском сиденье и понимающе закивал головой.

Как человек, волею судьбы вовлеченный в политическую борьбу, он лучше других понимал, каково это – открыть подлинное отношение к тебе со стороны сограждан, за чьи интересы ты неустанно борешься. Он мог много рассказать артисту о том, какие слова писали на его предвыборных плакатах, как преображался на территории одномандатного округа его портрет под фломастерами недоброжелателей. Активист разделял чувства Маркина, через много лет вернувшегося на родную землю и не заслужившего от своих земляков неуважения.

– Не жалуют тут нашего брата – творца, – горько посетовал Иосиф.

– Виноваты. Не досмотрели малость, Иосиф Богданович. Звиняйте. В моём лице принимающая сторона, как говорится, приносит вам свои глубокие комплименты. А вообще вы не думайте, реально, вы – наш кумир. Это какие-то залётные гаврики постарались. Вы же знаете, мы за нашего земляка глотку любому перегрызём. Гадов этих найдём. Бейцы им, пардон, конечно, мадмуазель, открутим! Не сомневайтесь, товарищ Маркин.

– Да ладно, я всё понимаю, но просто диву даёшься: им тупо культуру несёшь, а они тебя же ещё и хулят. Неблагодарный, нет, неблагодарный у нас народ.

– Я прошлой весной шёл на выборы… – начал реверсист, но Лизонька мигом пресекла рассказ о тонкостях местных политических междоусобиц.

– Что ты, Ёжик! Мало ли какой дурак что напишет, – вмешалась она, – так что: сразу лапки вверх? Не распускай себя. В детстве, знаешь, как я говорила? «Я не буду зареветь». Вот и мы плакать из-за всякой ерунды не будем. Да?

– Точно! Забей, Ёся, – поддержал Грот, – глупости всё это. Помнишь, как мы, пацанами, Пугачихины афиши подписывали? Здесь, небось, тоже детвора руку приложила. Какой с них спрос?

– Дети такие слова не пишут, – с ожесточением возразил Маркин.

– Знаешь, если бы ты сам со своим прибором по сцене не бегал, то и не писали бы. А так… чего уж… – затянул старую песню Лёсик, но тут же, под уничтожающим взглядом Лизоньки, осёкся.

      Она, чтобы покончить со щекотливой темой, увела разговор в сторону, задав водителю вопрос, который волновал её больше, чем несчастные три буквы на афишах:

– Не знаете, спонсоры все заехали? Меня «Трахтенбанк» интересует.

– Все, все здесь. От банка, что вы говорите, вчера самый главный их прибыл. Так – смех и грех. Всей командой пошли они в бар на пляже и прихватили певца этого – Лапулиса. Так этот чудик, рассказывают, там нажрался, разбил столик, кресло, а пепельницей ещё и голову охраннику. Его сегодня уже увезли в аэропорт, от греха подальше. Шкодный, чертяка, оказался. Часом, не знаете, товарищ Маркин, за какую партию он поёт?

Иосиф промолчал. Его попутчики тоже ничего конкретного не могли сказать и лишь в сомнении пожали плечами.

– Наверное, за власть, – предположил сплетник. – Они себя вообще нагло ведут. То ли дело мы, стойкие реверсисты. А, товарищ Маркин? – ища поддержки, обернулся и подмигнул Иосифу активист.

– Смотрите на дорогу, – строго посоветовала ему Лизонька, когда верный сторонник Уссацкого за разговором проскочил перекрёсток на красный свет и получил в ответ шквал гудков от слабонервных автомобилистов. – Не хватало, чтобы вы нас тут всех угробили.

– Звиняйте, мадмуазель. Всё под контролем.

– Какой-то дурачок нам попался, – шепнула Лизонька Гроту. – Смотри, чтобы он нас куда-нибудь не завёз.

– Не завезёт, Лизок. Ты лучше глянь – красота какая. Сейчас проедем по нашим с Ёсиком местам.

Машина резко свернула на узкий серпантин. Лизонька вскрикнула и вцепилась Алексею в руку.

– Что ж вы, бабы, такие пугливые. А я тут раньше, прикинь, с закрытыми глазами летал. Были времена…