Основоположник

Помочь разобраться могла только Муся.

– Погоди, – пытался мыслить логически Беляков, когда перед сном снова завёл с женой разговор об артисте, – выходит, и я мог бы закосить под «Писающего мальчика» или прикинуться «Болтом», а?

– А кто ж тебе мешает? – хохотнула Муся и рука её потянулась под одеялом к мужу.

– Подожди. Я не об этом.

– А я об этом.

– Отстань, нашла время, – потушил шалый блеск Мусиных глаз супруг, и, наперекор её романтическим ожиданиям, уставился в потолок. Себе он был вынужден признаться, что по трезвой ни за что бы не смог повторить художеств Маркина, что, возможно, даже и после пол-литры не рискнул.

Засыпая, следователь решил, что с утра начнёт отрабатывать версию, подсказанную неожиданным визитом обманутой гражданки Труфановой. То, что творчество Маркина подпитывалось за счет вполне конкретного причиндала, делало женский след более чем объяснимым.

«Где есть хоть один мужчина, – по старинке рассуждал Беляков, – нужно искать женщину: шерше ля фам6, где черт с копытом – там и свинья с чем-то там».7

В «Артистическом агентстве Маркина» следователя встретили вежливо и настороженно. Продюсер, как только увидел незнакомца, определил, что это именно тот человек, который просил его утром о встрече. Отношение к представителям карающих органов у Грота навсегда сложилось в период общения с капитаном милиции Петровым, усталое лицо которого нет-нет да всплывало в тревожных снах бывшего коммерсанта. Алексей первым протянул руку гостю и назвал себя.

– Вот видите, как приходится вас встречать, – чтобы придать разговору определённую тональность начал он. – Поверьте, нам всем сейчас очень и очень тяжело.

Сергей Сергеевич не почувствовал фальши в словах Грота. В агентстве всё безмолвно кричало о неожиданной и безвозвратной утрате. Вселенская тоска начиналась уже со входа, где посетителей встречал траурный портрет жизнерадостного Иосифа Маркина, и заканчивалась согбенными фигурами клерков, как тени проплывавших по офису. Рабочие столы были завалены свежими цветами; даже на полу не хватало свободного места для венков от организаций и частных лиц. Беляков лишний раз вынужден был убедиться, что имя Маркина – не пустой звук.

– Я всё понимаю, – кивнул следователь. – Мои соболезнования, как говорится, родным и близким. Вы были с Маркиным друзьями?

– Да, со школы.

– О-о! Похвально. Редко, когда школьные товарищи надолго уживаются в совместном бизнесе. Помню, у меня дело было одно. Там три институтских друга… Мы могли бы с вами где-то поговорить?

Грот повёл следователя в бывший кабинет Маркина, который по убранству больше походил на большую сувенирную, или даже антикварную, лавку с афишами и фотографиями на стенах. Пока гость с нескрываемым уважением рассматривал симпатичные безделушки, Алексей достал из шкафчика бутылку виски.

– Давайте, инспектор, для начала помянем нашего Ёсика.

– Что ж, дело святое. Только почему инспектор? Я – не из отдела кадров и не из Скотленд Ярда.

– Извините, черт дёрнул за язык. А как правильно?

– Сам пока не знаю. У нас реформа. Называйте по имени-отчеству. Так всегда надёжней.

Выпив по первой за помин души Маркина, Алексей спросил:

– Так что там с этими тремя институтскими друзьями, вы говорили?

– Да-да, говорил. Ничего особенного: вначале забрали бизнес у четвёртого, а потом самый шустрый из них заказал двух остальных. Таких историй про старых друзей у меня много.

– Мы с Ёсиком, вообще-то, были, как братья.

– Понимаю… За друга – и в огонь, и в воду. Как говорят, вместе прошли и Крым, и Рим? По девчонкам, небось, тоже вместе хаживали. Ну, так, между нами, – ударяли, а?

Грот не без смущения улыбнулся и даже слегка покраснел – то ли от начавшего действовать алкоголя, то ли от давних воспоминаний.

– Бывало, конечно. Как без этого?

– Ну, вот и я говорю: «Как без этого?» Кстати, не знакома вам некая Евгения Луиновна Труфанова?

– Нет, не припомню. Разве ж их всех этих женечек упомнишь, Сергей Сергеевич?

– Да так оно, конечно. Только эта персонально на вас обиду держит, обвиняет, между прочим, в сутенёрстве. Про птицу какую-то мне вчера толковала. Вообще, решительно настроена дамочка. Даже не знаю, что делать. Двести сорок первой статьёй попахивает, – как бы рассуждая с самим с собой, заговорил следователь и нахмурил брови, усугубив своим видом сложность ситуации.

– Сумасшедших баб много, а уж когда начнут говорить, то хоть святых выноси.

– Ну, может, оно и так. Отставим пока это.

– Вот и славно. Так, чем я могу быть вам полезен? Извините, у меня мало времени.

«Не хочет, змей, говорить, – заметил Беляков. – Есть, есть грешки за ним».

Алексей по новой наполнил стаканы и приготовился оказывать следствию посильную помощь.

– Это правда, что у Маркина были общие дела с криминальным авторитетом Серёжей Соскоком? – резче, чем сам того хотел, спросил Беляков.

– Откуда? – совершенно искренне удивился вопросу Грот, – Иосиф, как огня, боялся всяких бандитов. Особенно после истории с этим англичанином, сэром Го…

– Вы про Тофика Дундуридзе, которого в машине взорвали на Пасху? Да, было такое дело. К этому случаю мы, возможно, тоже вернёмся. Но я вас прошу не спешить с ответом и хорошо подумать. Следствию известно, что Соскок и Маркин неоднократно встречались на яхте Варфоломея Плёвого, артист бывал у него на вилле.

– Сергей Викторович приглашался на все премьеры Иосифа. Естественно, они пересекались, в том числе и на яхте. Между прочим, Прачкин очень милый человек, хорошо играет на гитаре, с прекрасным, хотя и своеобразным, чувством юмора. Среди гостей были и другие интересные персонажи. Почему вы не спрашиваете про депутата Троелобова, прокурора, о других уважаемых людях? Известный народ, между прочим. Только вот никакой госпожи Труфановой, или как там её, – ехидно заметил Алексей, – там точно не было.

– Да бог с ней: несчастная и глупая женщина. А вы, Алексей Андреевич, не обижайтесь. Я обязан отрабатывать все версии. В том числе, уж извините, и связь с криминалом. У меня, вообще, много вопросов, которые хотелось бы вам задать. Например, сами-то вы, вроде бы, – в печали, а музычка-то у вас, – Беляков сделал ударение на «Ы», – играет весёлая. Странно как-то.

Беляков обратил внимание на то, что за всё время разговора Грот не попытался выключить или хотя бы пригасить звук, исходящий из невидимых динамиков, и вносивший диссонанс в строгую атмосферу траура.

– Вы правы, Сергей Сергеевич. Но всё дело в том, что среди этих звуков Иосиф жил. Они сопровождали его. Пока душа Ёсика остаётся с нами, пусть порадуется.

– Красиво сказали, – отметил Беляков. – Мне просто показалось, что такая музыка не к месту, что ли.

– А у Иосифа всё было не к месту. В этом и заключался глубинный смысл его творчества. Оно многих шокировало. Если хотите, – кололо глаза. Всё – вопреки, всё – наперекор правилам и канонам. А жизнь, сама по себе, разве всегда понятна, разве не такова, какова… – Алексей на минуту потерял ход мысли, и Беляков по-своему завершил её.

– Да-да. Я знаю: жизнь такова, какова она есть и больше – ни какова.

– А я говорю о том, что в ней полно несоответствий. Но разве мы её за это меньше любим, разве не цепляемся за неё ежеминутно?

Грот, успевший за разговором опустошить свой стакан, был настроен меланхолически. Его потянуло на философию. Голос продюсера стал звучать тихо и чуть глуше, а в речи появилась та особая, плавная, задушевность, когда русский человек, перед тем как пуститься в разнос, готов вывернуть себя наизнанку и, не преследуя для себя никакой корысти, наврать случайному собутыльнику с три короба.

Сергей Сергеевич подумал, что, возможно, именно Гроту он сейчас и должен задать вопрос, на который вот уже какой день самостоятельно не мог найти ответа.

– Вы меня, Алексей Андреевич, извините, не для протокола, как говорится, а для моего собственного понимания. Скажите, ваш друг Маркин, действительно, считал себя артистом, верил в то, что делает? Простите меня, ради бога, но то, чем он занимался, лично я искусством, при всём моём желании и уважении к его памяти, назвать не могу. Он ничем таким, – Беляков сделал неопределённый жест рукой – не страдал? Каким, вообще, человеком он был?

Вместо ответа продюсер встал с кресла и вернулся с двумя увесистыми папками в руках.

– Здесь ответы на многие вопросы, – важно сообщил Грот. – В прошлом году к нам приезжали немецкие кинематографисты – заинтересовались Иосифом. Снимали для одного частного телеканала. Фильм, как оказалось, был обычной немецкой порнухой. Им вставки нужны были из выступлений Маркина. Но! Факт остаётся фактом: запад клюнул на Ёсика. Почитайте вот это, если интересуетесь, – и продюсер протянул гостю два бумажных кирпича, на которых фломастером было написано «Маркин: наследие».

– А нельзя ещё и своими словами, коротенько? В чем его феномен? —попросил следователь и положил папки рядом с собой.

– Кратко? Вы правильно сказали – феномен. Современное воплощение рафаэлевского Давида. Таких называют пионерами, первопроходцами, основоположниками. Вы знаете, что Маркина сравнивали с Энди Уорхолом? Но Иосиф, поверьте мне, был глубже в своём безыскусном примитивизме, выпуклей. Как-то так, если коротко.

По дороге в околоток Беляков ругал себя, что дал слабину и взял папки. Наследие оказалось тяжелым и неудобным в носке. Да и надобность в психологическом портрете артиста отпала. Необходимое представление о нём у следователя уже более-менее сложилось, а последние слова Грота о мировой славе, ожидавшей его школьного товарища, доказывали, что и окружение Маркина было не в себе.

«Да и я, идиот старый. Зачем мне эта макулатура? – ворчал Сергей Сергеевич. – Мало мне своих бумаг?».

Успокаивал он себя тем, что из полученного мусора, возможно, удастся выловить что-то важное, а, может быть, и ключевое.

V

Молодой сотрудник из оперативной группы Белякова, занятый поиском неизвестно куда подевавшегося тела Маркина, безрезультатно бился над поставленной задачей уже больше трёх суток. Всякий раз, когда наступало время сообщать об итогах поиска, он лишь недоумённо пожимал плечами и обещал результат на следующий день. Возвратившись из агентства, Сергей Сергеевич заглянул к нему в кабинет и по наглым глазам подчинённого понял, что на этот раз у него хорошие новости.

– Труп Маркина найден, – радостно отрапортовал помощник.

– Вижу, вижу, что добил ты это дело. Молодец. Докладывай.

– Я уже думал – что за черт, может, его инопланетяне с собой уволокли? Честное слово! – бойко начал младший чин, и рассказал всё, с чем ему пришлось столкнуться при выяснении мистического исчезновения тела Иосифа Маркина.

Беляков слушал подчинённого без особого интереса, но длилось это ровно до тех пор, пока в докладе не прозвучала фамилия бывшего идеолога реверсивной партии.

– Ага! Вот и опять всплыл наш Митрофанушка, – воскликнул он, будто давно ждал этого сообщения.

У Сергея Сергеевича вызревала параллельная версия – политические амбиции оппозиционного артиста. На этом скользком направлении ключевой фигурой он считал бывшего идеолога реверсивной партии Митрофана Брунета.

– Пора с этим деятелем познакомиться поближе. Как считаешь? – с возбуждением, будто в нём разом проснулись все инстинкты ищейки, воскликнул следователь. – Пригласи-ка ты мне этого субчика в околоток. Здесь с ним потолкуем.

Новоявленный державник-почвенник из клана Геннадия Погорельца явился на допрос в точно назначенное время. Внешних признаков волнения или беспокойства свидетель не проявлял.

«Неплохо держится, шельмец, – отметил про себя Беляков. – Ни по одному политику не определишь, когда он врёт. Вот ведь сучье племя! Ладно, мы тебя, дружок, всё равно найдём как прищучить. Повертишься ты у меня. Как уж на сковородке повертишься.»

И следователь, с уверенностью человека уже знающего правду, но желающего, чтобы её озвучил сам подозреваемый, задал Брунету первый вопрос:

– С какой целью вы пытались скрыть труп Маркина?

– Извините, – улыбнулся Митрофан, – что я пытался сделать с трупом?

– Следствию известно, что это вы договаривались с медициной о дежурстве во время митинга, а, значит, могли быть заинтересованы в том, чтобы тело Маркина не сразу могли найти, – принялся плести сети Беляков. – Как вы объясните, Митрофан Дадашевич, что бригада оказалась полностью состоящей из незаконных мигрантов, да ещё и не владевших русским языком? Можете сказать?

– Откуда вы всё это взяли? Чушь какая-то, дикий поклёп.

– У нас есть документальные свидетельства. Кроме того, вы давали устные поручения секретарю Уссацкого Оксане. Так, почему же гастарбайтеры, господин Брунет? Так легче концы спрятать?

– Какие концы? Причем здесь концы? Всем известно, что россияне не хотят работать на скорой помощи. В этом главная проблема.

– Россияне, насколько известно, не хотят работать дворниками, но, чтобы они отказывались ещё и лечить себя, – я пока этого не слышал, —попытался поймать политика на лжи Беляков.

– Правильно, отказы начались с дворников, а теперь, по последним опросам, перечень непрестижных профессий значительно пополнился. В него уже вошли: гардеробщики, официанты, повара, преподаватели русского языка, истории, – Брунет сделал паузу и добавил: – Ну и врачи скорой помощи, конечно. Лентяи наши соотечественники, любезный Сергей Сергеевич, поверьте мне. Скоро и на выборы вместо них придётся специальных людей нанимать. Дожили, уже и волеизъявляться не хотят. Это я вам, как политик с большим опытом, говорю.

– Но вы хоть знаете, что эти гаврики завезли тело Маркина на свой сабантуй? Если бы не система ГЛОНАСС, то машину скорой помощи, может быть, искали до японской пасхи. Но время-то потеряно. Не проведена своевременно судебно-медицинская экспертиза. До сих пор нет результатов вскрытия. Нонсенс, но мы пользуемся сведениями, которые сообщаются в СМИ. Такого ещё никогда не было. Это – бред!

– Вы хотите сказать, что я организовал этот бред, а заодно оплатил упомянутый вами сабантуй? У вас есть доказательства?

– Судя по протоколу последнего заседания политсовета реверсивной партии, – продолжил Беляков, пропустив мимо ушей язвительные слова Брунета, – вы не были заинтересованы в том, чтобы Маркин представлял лицо партии. А самый надёжный способ решить проблему с человеком – убрать его физически.

Чтобы припереть политика к стенке ещё крепче, следователь зачитал фрагмент из протокола, где Брунет предрекал артисту недолгий век:

– «Уорхол уже в могиле. Пройдет время, там же окажется и ваш Маркин». Это же ваши слова, Митрофан Дадашевич?

– Гражданин начальник, вам каждый скажет, что к моменту трагедии меня не было у сцены, и повлиять на действия медиков я, при всём своём желании, не мог. Как, вообще, можно было предвидеть то, что произошло с несчастным Иосифом? Я чист перед ним и перед законом. Кроме того, я никогда, ни за кого не плачу. Это мой жизненный принцип. С какой стати мне оплачивать чужие удовольствия? Мои бывшие товарищи направили вас по ложному следу. «Я тебя породил, я тебя и убью» – это не про меня.

И Брунет поведал историю своего знакомства с Маркиным, начиная с того самого дня, когда он впервые увидел молодого артиста на даче своего лечащего врача Кирилла Даниловича Стопудова и его замечательной супруги, по тем временам называвшей себя Таисией фон Лемпке.

– Я всегда морально поддерживал Иосифа, а он, соответственно, иногда финансово поддерживал нашу партию.

– Вы хотите сказать – вас лично, – сурово перебил Митрофана Беляков. – Следствие располагает сведениями, что часть денег за свои выступления он отдавал вам.

– Я никогда не отделял себя от партии. Все эти ваши намёки для меня оскорбительны. Могу только ещё раз повторить: вы идёте по ложному следу. Запомните: на всё – воля божья. Это я теперь знаю, как «Отче наш».

Глаза Брунета всё так же были честны, но это не могло ввести в заблуждение опытного служаку. За годы своей работы Беляков сотни раз видел застенчивых очкариков, на деле оказывавшихся семейными тиранами и насильниками, солидных начальников, пускавших по миру родные предприятия, бравых генералов, продающих за медный грош и своих подчинённых, военные тайны и амуницию. Сергей Сергеевич знал жизнь во всех её проявлениях, и в ней не оставалось уже ничего такого, чего старый следователь не мог бы допустить. Случай с Маркиным слегка выбивался из общего ряда дел, да и то только лишь за счет богемного статуса жертвы.

За то непродолжительное время, что Беляков беседовал с ренегатом-перебежчиком, в кабинет несколько раз заглядывал заместитель Ересьнева, подполковник Токарев. Просовывая голову в дверь, он громко предупреждал о необходимости срочно прибыть в приёмную начальника околотка и ознакомиться с приказом.

– Каждый день новый приказ. Напасть какая-то. Как мы раньше работали без них? – недовольно пробубнил Беляков, исподлобья посмотрел на Брунета и понял, что сболтнул лишнее.

– Ладно, Митрофан Дадашевич, свободны. Думаю, что у нас с вами это не последняя встреча, – подписывая Брунету пропуск на выход, завершил разговор Беляков.

Собственные промашки старый служака чувствовал моментально, так же, как редкие осечки своего табельного «макарова». В этот раз он понял, что впервые за годы службы искал сочувствия не на груди у жены, а у совсем постороннего человека, который к тому был, без пяти минут, подозреваемым. Белякову стало стыдно и гадко за своё малодушие. Чтобы скорей избавиться от угрызений совести, Сергей Сергеевич резко встал из-за стола и быстрым шагом направился в приёмную начальника.

В спешке, Беляков чуть было не проскочил мимо доски объявлений, которая ежедневно помогала сотрудникам находиться в курсе повседневных дел и забот околотка. Боковое зрение заставило вернуться, чтобы внимательно ознакомиться с содержанием рекламного листка, пристроенного чуть ниже вечного, почти уже вросшего в стену, «Их разыскивает милиция».

«ЛУЧШЕ СВИСТЕТЬ, ЧЕМ НЕ СВИСТЕТЬ», – прочитал Беляков. Далее, мелким шрифтом сообщалось о новейшей разработке в области нанотехнологий, облегчающей службу полицейского. Глаза следователя скользнули ниже – к фотографии. На ней человек, вооруженный лупой, с недоверчивой улыбкой изучал указательный палец, подсунутый кем-то ему под нос.

Нижнюю часть фотографии закрывало прикреплённое к ней объявление:

ВЫДАЧА ОДНОРАЗОВЫХ НАНАСВИСТКОВ

СОТРУДНИКАМ ОКОЛОТКА БУДЕТ

ПРОИЗВОДИТЬСЯ КАЖДУЮ СРЕДУ

И В ПЯТНИЦУ с 11:00 до 14:30.

«Страшное дело – модернизация», – заметил про себя Беляков и поспешил в приёмную.

Там уже образовалась очередь, в которой собравшиеся мужчины обсуждали новость о присвоении новому начальнику звания генерала. Приказ сухо подтверждал этот факт и предписывал всем прибыть в актовый зал околотка в определённый день и час.

VI

– Правильный, видать, мужик твой новый начальник, – сделала вывод Муся.

Она гладила мужу к торжественному собранию парадную форму и была настроена на философский лад. – Прежним-то было на всех вас наплевать. Поэтому и ходили вы, как охламоны. Посмотришь на улице – идёт: ширинка расстегнута, неопрятный. Тьфу! Может, и действительно что-то будет у вас меняться. Молодёжь сейчас совсем по-другому видит жизнь.

– А у меня вот неважные предчувствия. И сон какой-то нехороший ночью снился.

– Расскажи.

– Да что рассказывать? Ерунда сплошная.

– Ерунда-не ерунда – рассказывай. Я ж с тебя теперь не слезу.

И – не потому, что отвертеться шансов у него почти не было, а из-за желания услышать разгадку сна, в чем Муся всегда была большим спецом – Беляков начал рассказ:

– Короче, снится мне Токарев, наш новый зам. Я, вроде, на улице нахожусь. Иду, здороваюсь с ним, а он мне: «Стоп! – говорит и начинает дрючить, как салагу какого-то. – Почему ты, разгильдяй, не по форме приветствуешь? Ты знаешь, – говорит, – что вышел приказ отдавать честь левой рукой?». Глаза у него начинают наливаться кровью, лицо грозное такое. Напустился на меня. Нагнал страху. Гнёт матом, как наш дядя Лёва. Кричит, что мы всю жизнь неправильно честь отдаём, что левая рука у полицейского для того и существует, чтобы приветствовать начальство от чистого сердца. А я, вроде, понимаю свою оплошность, но стою – дурак дураком. Хочу козырнуть ему по-новому, чтобы он перестал злиться, а вместо левой руки всё равно поднимается правая. Токарев бесится, думает, что я специально издеваюсь над ним, типа, сознательно нарушаю дисциплину. В руке у него трость длинная и я почему-то знаю, что она с золотым набалдашником. Замахнулся на меня, гад, но ударить не успел – я проснулся. Вот что это такое? К чему вся эта белиберда?

Сергей Сергеевич замолчал и посмотрел на жену. Муся стояла посреди комнаты серьёзная, лоб её был нахмурен.

– Многовато у тебя намешено, – наконец произнесла она. – Что сказать? Когда твои любимые менты снятся – ничего хорошего не жди. В лучшем случае, это к разочарованию или к предательству. А тут ещё, видишь, ругань, да с матом. Обычно это – к неприятностям… всевозможным. Плохой сон, Серёженька.

Неутешительный прогноз бросил тени под глаза Белякова. Внутренние ощущения совпадали с тем, что открыла ему жена.

– Но, с другой-то стороны, мы же и так знаем, что в вашем грёбаном околотке – реформа, реструктуризация – продолжила Муся. – Никогда это и нигде спокойно не проходило. Я думаю вот что: давай-ка мы с тобой, Серёжка, на всякий случай, оденем все наши ордена. Чего им лежать без дела? Пусть послужат.

– Не-не-не. Не надену. Не перед кем там хвастаться.

– Одень, говорю. Причем здесь хвастаться? Пускай все видят, какой ты у меня бравый защитник. У кого поднимется рука на героя?

Следователь никогда не шёл на хитрости ради собственной выгоды, но в этот раз поддался на уговоры. Из дома выходил при полном параде. Он даже пшикнул на себя французскую туалетную воду, ради чего жена позволила в ботинках зайти в ванную комнату.

– Ну, вот видишь, как хорошо, – напутствовала Муся и лёгкими движениями пальцев не переставала сбивать несуществующие пылинки с мужниного кителя, – Нечего тут стесняться, дорогой. Ты их не своровал.

В холле, перед актовым залом, сослуживцы окружили Сергея Сергеевича, похлопывали по плечу, шутили про Шарапова и Кибрит8, которые, наверняка, померли бы от зависти, увидев увешенного наградами Белякова. Несколько раз на грудь ветерана, казавшуюся широкой от сияющей золотом россыпи, среди которой мерцал ещё и один боевой орден, глянул и новоявленный генерал.

– Что там за цацка у нашего супер следака? – недовольно спросил Ересьнев у Токарева, когда тандем плечом к плечу засел в президиум.

– Хрен его знает.

– А я вот знаю. У меня такой нет, – пожаловался генерал. – Решай вопрос.

Через неделю после торжественного собрания, заместитель начальника по кадрам, майор Щербак, сообщил Сергею Сергеевичу, что оптимизация работы околотка в дальнейшем будет происходить без его участия.

– Принято решение о твоём увольнении. Жаль тебя терять, уж больно мужик ты толковый. Но в интересах дела взят курс на принудительное омоложение. …И черт же тебя дёрнул, Серёжа, прийти в наградах! – не сдержался кадровик. – Чего ты этим хотел доказать? Себя подвёл и мне свинью подсунул.

– А ты-то здесь, Вячеслав Александрович, каким боком?

– Токарев поручил любым путём сделать для Георгия Георгиевича такой же орден, как у тебя. Вот такая канитель.

Единственное, что мудрый Щербак утаил от Белякова, – слова, которые генерал с обидой и в крайнем раздражении почти прокричал:

– Пусть этот ваш «майор Пронин» свой богатый опыт, играть-колотить, в задницу себе засунет.

О пожелании Ересьнева Сергей Сергеевич узнал чуть позже из других источников и пересказал услышанное жене.

– Это же надо – какой оказался говнюк этот твой новый начальник, – сокрушалась Муся и долго не могла успокоиться от несправедливых слов про Серёжу, больно ранивших и её саму.

Опального следователя начальство к себе больше не подпускало. При случайных встречах с Беляковым – в коридорах или у главного входа в околоток – Ересьнев доставал из карманов мобильные телефоны и начинал выковыривать из них кнопки. Генерал категорически не мог простить подчинённому заслуженного ордена и люто его возненавидел.

Беляков, как и полагалось по уставу, продолжал ходить на службу, отрабатывал версии по делу Маркина и первым отдавал честь старшим по званию, когда они, вечно куда-то опаздывая, стремительно пробегали мимо, не поворачивая своих голов в его сторону.

Конечно, в глубине души Сергей Сергеевич надеялся, что судьба будет к нему благосклонна, что всё образуется и лихие дни минуют, не затронув его. Грядущая пенсия ни столько пугала Белякова, сколько представлялась чем-то противным и неестественным, вроде поросшей мхом старухи, требующей интима, шанс избежать которого равнялся нулю. При таких оказиях люди, кто в панике, кто с упрямым взором в глазах, ищут удачного для себя исхода. Везёт единицам: в ковчеге, по крайней мере, в том, который взял курс на омоложение, не бывает слишком много свободного места. Сергей Сергеевич пытался зацепиться за трап уплывающей посудины, но делал это единственно известным ему способом: служебным рвением. Ему хотелось изловчиться и сделать так, чтобы все ахнули от изящности и быстроты, с какой он завершил громкое дело.