История пилота истребителя. Рассказы о войне

Алексей Леонтьев(Поправкин)

История пилота истребителя. Рассказы о войне

ПЕРВЫЙ БОЙ

Рисунок автора.

После Смоленского сражения фашисты возобновили наступление на Москву. Ставка сосредоточила основные силы Западного фронта на оборонительных рубежах в районе Вязьмы. На защиту столицы были брошены все силы, вся новейшая техника. ВВС и ПВО Москвы получили новейшие истребители, такие как МИГ-3, ЛаГГ-3 и Як-1. Прилагалось максимум усилий, чтобы не допустить бомбардировку города (ПВО столицы было лучше, чем, к примеру, Лондона).

Именно 4 октября 1941 года состоялся первый бой младшего лейтенанта Дмитрия Иванова. Дмитрию уже стукнуло двадцать два, он летал целых три года и уже считался летчиком. Нужно было патрулировать в районе Карманово и не допустить бомбардировки мостов.

Местность там была лесистая, и много маленьких речушек пересекали тот район. Мосты и переправы работали с перенапряжени ем, пропуская тысячи солдат и оставшейся техники на восток, к сердцу нашей страны, к Москве. Получив боевую задачу, Дмитрий надел парашют и при помощи техника забрался в кабину. Нельзя сказать, чтобы он волновался, но это первый боевой вылет со всеми его обычными страхами. Он был ведомым, как и Серега. И их главной задачей было удержаться за ведущим. А как поведет себя он сам? А как поведет себя новый истребитель ЛаГГ-3? Да и какой он по сравнению с хваленым «Мессершмиттом»?

Выдержит ли он тот самый первый бой, не подведет ли товарищей? Эти мысли копошились в его голове на земле, а в кабине все стало привычным и ясным.

Сигнальная ракета появилась в небе все равно внезапно, и тишину бодрого октябрьского утра нарушил рокот двигателей ЛаГГов. Через двадцать секунд он был в воздухе, и земля убегала назад и вниз. В шлемофонах – треск и фоновый шум. Два звена ЛаГГов, целых шесть истребителей набирали высоту. Видимость была хорошей, и даже расположенная в тридцати километрах по курсу взлета Вязьма была уже хорошо видна с высоты всего 600 метров, но это продолжалось доли секунды, они вставали на курс. Через пять минут полета они уже были в зоне патрулирования. Высота – три тысячи метров, светило солнце, и земля в дымке посто завораживала.

– Ниже по курсу – «мессеры»!

При патрулировании на том курсе оказалось, что солнце осталось позади нас, а противник – впереди по курсу и ниже. Идеальная позиция для атаки!

Звено бросилось в атаку, а немцы, увидев свои первые горящие и падающие самолеты, бросились врассыпную. Дмитрий следовал за ведущим. Тот открыл огонь, и очередной «мессер» задымил, от него отвалилось крыло, и он беспорядочно завертелся, понесся к земле.

Ведущий отвернул вправо и начал выводить из пикирования. Дмитрий опоздал всего на секунду, он не думал на шаг вперед, он проскочил своего ведущего, Самолет начало трясти от превышения скорости, а земля набегала стремительно. Дмитрий убрал газ и, упершись ногами в приборную доску, стал тянуть ручку штурвала на себя. Он смог вырвать самолет лишь метрах в пятидесятии наконец пошел в набор. Спина Дмитрия была мокрой от пота, но самолет был выведен.

Прошло меньше десяти секунд, но ведущего уже не было видно. Спина Дмитрия покрылась потом еще раз. Бросить в бою ведущего…

Его короткие и тягостные мысли прервали две разрастающиеся на глазах черные точки, от которых потянулись трассеры – это «мессы» открыли огонь. Трассы пронеслись рядом, но имо. Дмитрий шел в лоб:

– Хрен, не сверну.

Он нажал на гашетку, и двадцатимиллиметровая пушка и пулеметы заговорили, изрыгая всю ненависть к фашистской сволочи. Залп продолжался менее секунды, черные кресты пронеслись совсем близко. Дмитрий развернул самолет, пытаясь разглядеть удаляющиеся «мессы», но горизонт был чист.

Пару пуль все же попали в «Мессершмитт-109Е», пилотируемый Гансом Штаубергом, который к своим двадцати пять годам уже имел двухлетний летный опыт боев в Польше и Англии. Он сбил четыре польских и английских самолета, и поездка в СССР представлялась ему милым приключением.

Мотор водяного охлаждения, какой имел и «Мессершмитт», и Лавочкин с Горбуновым был более уязвим, чем мотор воздушного охлаждения. Дмитрию было достаточно всего лишь одной пули, чтобы пробить систему охлаждения мотора «мессера». Вода через пулевое отверстие начала выливаться, потом вскипело масло, произошел заброс температуры, и двигатель, чихнув, остановился.

Высота была около полутора тысяч метров. Внизу был лес, а чуть впереди, километрах в 10–15 – поле. Хотя это и была временная территория СССР, славные войска вермахта так стремительно продвигались к Москве, что Ганс решил дотянуть до поля. «Мессер» снижался по

пять-семь метров в секунду, скорость поддерживалась, и Ганс уже знал, что дотянет.

А в этот момент баба Дуся шла по этому самому полю, на которое планировал подбитый «мессер» Ганса. Вчера баба Дуся нарубила топором ветки и уложила их наблизлежащее бревно. Рукоятка топора «устала» и сломалась, поэтому на следующее утро она и тащила топорище и веревку для веток, которые должны быть вывезены чуть позже с оказией.

Пели птички, солнце уже хорошо пригревало. «Может, конечно, немцы еще пройдут, но скоро их остановят», – думала тетя Дуся.

Думы ее прервал планирующий самолет, который, коснувшись земли, пропахал

целую борозду и остановился.

Тетя Дуся, завидев огромные кресты, бросилась к аэроплану. Когда самолет плюхнулся на землю, Ганс, открыв фонарь кабины, начал вылезать. Он уже почти вылез, когда тетя Дуся в два прыжка оказалась у самолета и ударила его топорищем по голове.

Ганс упал на фонарь, а баба Дуся достала веревку и крепко связала руки немецкому оккупанту. Так баба Дуся привела Ганса в сельсовет, за что приобрела дополнительное уважение односельчан.

Дмитрий тем временем нашел своих, и все без потерь сели на родном аэродроме. Он вылез из самолета и пошел к своему ведущему: получать взбучку, а может и хуже. Но летчики и особисты – люди из разного сплава, поэтому они решили никому не рассказывать, как ведомый оторвался от ведущего, еще и потому, что сбили троих немцев без своих потерь, и для Дмитрия это был первый боевой вылет.

Вдруг телефонный звонок из штаба. Выяснилось, что сбили еще один самолет, и все от него отказывались, мол, не мы его сбили. Допросили Ганса, который обрисовал ситуацию, и выяснилось, что его сбил Дмитрий!

БЕРТА

Нападение фашистов на СССР 22 июня 1941 года прервало мирную жизнь советских граждан, и вся сила удара была сосредоточена на Москве. Как известно, город Ржев был на пути в столицу, и уже 19 июля он подвергся первой бомбардировке, а 14 октября фашистские войска вошли в город. Началось тяжелое, страшное время, о котором очевидцы до сих пор вспоминают с содроганием.

Гитлеровцы установили в городе «новый порядок». Они грабили, вешали непокорных, сжигали целые селенья, угоняли молодежь в рабство, расстреливали.

Так продолжалось семнадцать долгих кровавых месяцев. За время оккупации в городе и районе фашисты уничтожили свыше 50 тысяч человек. Даже после нашей первой исторической победы под Москвой 6 декабря и контрнаступления фашисты, с одурманенными гитлеровской пропагандой мозгами, пытались овладеть ситуацией. Они приволокли из самой Германии «Большую Берту» в надежде, что она им понадобится для стрельбы по Москве.

На самом деле «Большая Берта» не упоминается нигде. В Первую мировую она была на самом деле – немцы использовали ее при осаде Парижа. Во Второй мировой немцы применяли сверхпушку под названием «Дора». Она была собрана в конце 1941 года. Калибр – 813 миллиметров. Длина ствола – 32 метра. Дальность действия – 40 километров. Ее снаряды пробивали метровую броню либо восьмиметровое бетонное укрепление.

Подо Ржевом такую пушку установили на платформе, построили новую железнодорожную ветку и таскали по ней эту «дуру». Но в конце сентября 1942 года Дмитрий почти год летал в третьем истребительном авиакорпусе на ЛаГГ-3, сбил два фашистских самолета лично и два в группе, был награжден орденами Красной Звезды и Боевого Красного Знамени, совершив шестьдесят боевых вылетов, получил звание старлея, пользовался любовью и уважением летного состава и девушек из летной столовой. Но самое главное – он был жив!

За это время третий авиаполк потерял двадцать своих пилотов. Что творилось на земле, лучше и не говорить. Это была мясорубка.

Туман с моросящим дождем сковал всю землю, аэродром застыл в ожидании. Полетов не было. Было хреново. Тишина нарушалась лишь отдаленной канонадой да бульканьем моторов самолетов авиационного корпуса, которые гоняли механики. Это безделье длилось уже целую неделю. Морально летчики устали, так как нет ничего хуже, чем ждать.

Дмитрий ждал, а в Ленинграде была его мать, а Ленинград был в блокаде.

Наконец после обеда Дмитрия вызвал командир полка. Нужно было с воздуха посмотреть, что творится. Пехота рассказывала о какой-то огромной пушке, снаряды которой оставляли воронки, сопоставимые с теми, которые оставляет бомба весом в одну тонну.

Погода была дрянь, но данные разведки были необходимы. Было решено, что Дмитрий полетит один, для меньшей заметности. На высоте в две тысячи метров он пройдет на запад,

пробьет облачность и с тыла, на малой высоте, насколько позволит облачность, начнет летать галсами, чтобы обнаружить по возможности ту пушку.

Дмитрий был подготовлен к полету. Изучен район, но погоды все еще не было. Стоял густой туман. Этот адвективный туман иногда сливался с облачностью, и в этом случае облака просто цеплялись за аэродром, и понятия нижней кромки облачности уже просто не существовало. Моросил дождь, и было тоскливо. Наконец подул ветерок, туман рассеялся, а нижняя кромка приподнялась.

Дмитрий настаивал на вылете. Во-первых, он вылетит, когда погода еще не наладится, и, следовательно, вероятность встречи с немцами в воздухе будет мала. Во-вторых, присутствует элемент внезапности…

Командир полка с доводами согласился, пожелал удачи, и Дмитрий отправился к самолету, который вместе с механиком его уже ждал.

Было прохладно. Поверх гимнастерки Дмитрий надел кожанку, парашют. В кабине было тесно. Заурчал мотор, и кабина стала нагреваться, а вместе с ней и Дмитрий.

Наконец температура воды и масла достигла необходимого уровня, он дал газ, и ЛаГГ, подпрыгивая, начал набирать скорость.

Самолет быстро оторвался и пошел набирать высоту. Почти сразу он вошел в облачность. Ее нижняя граница была менее 80 метров и дальше понижалась.

Все внимание было теперь приковано к «пионеру» – прибору, по которому можно было судить о пространственном положении, секундомеру, указателю скорости, компасу да указателю высоты. Через пять минут, по расчету, он должен был пересечь линию фронта, занять высоту две тысячи метров, затем, еще 120 секунд не меняя курса, приступить к снижению и пробить облачность с вертикальной скоростью не более пяти метров в секунду.

Чистое небо появилось на 1800 метрах. Полет был между слоями. Самолет летел без крена и без изменения курса. Дмитрий похвалил себя. Прошло 350 секунд полета, и через 70 секунд уже можно снижаться, зайдя опять в облачность. Все внимание было приковано к выдерживанию курса.

Мысли Дмитрия были в навигации, и золотое правило летчика-истребителя – крутить головой на 360 градусов – было забыто (шелковые шарфики на шее – это не пижонство, а необходимость для летчика-истребителя). В этот момент резкий толчок, треск, даже грохот прервали наблюдения за приборами. Самолет круто накренился, вошел в облачность, вариометр показал максимальное снижение, голова стукнулась о фонарь кабины. Дмитрий попытался вылезти из кабины, но сила тяжести вдавливала его в кресло. Высотомер откручивал

высоту. Она уже была 1100 метров.

У Дмитрия был только один вариант. Ему удалось приостановить вращение, и, отведя ручку от себя, он смог создать отрицательную перегрузку, которая и помогла ему покинуть самолет…

Открытие купола парашюта совпало с выпадением из облачности и ударом горящего истребителя о землю. Дмитрий висел на парашюте, а внизу шел поезд с одним-единственным вагоном, на котором лежала какая-то труба. «Пушка», – пронеслось в голове Дмитрия. Он успел только соединить ноги и уже упал на землю. До линии фронта было километров тридцать, и направление было понятным. Дмитрий отстегнул парашют, забросал его ветками и опавшими листьями и прислушался. Слышалась канонада, да постукивал поезд с огромной пушкой на платформе. Канонада звучала на юго-востоке, а паровоз уходил на север. Тридцать километров по лесистой местности здоровому парню не показались сложными. Легким бегом Дмитрий выдвинулся на юго-восток.

Ветви иногда хлестали, пару раз он падал, но продолжал бежать. По пути несколько раз попадались небольшие деревни. Их Дмитрий обходил, стараясь не попадаться никому на глаза.

Смеркалось. Очень хотелось пить. Во фляжке воды оставалось на один привал, но надо ежать. Его бег приостановило шоссе. По шоссе, в сторону фронта, лязгая гусеницами, двигалось восемь танков и десять машин с пушками и полевой кухней.

В кузовах машин сидели немецкие солдаты. Они, солдаты армии «Центр», орали песни, кто-то играл на губной гармошке, они еще не понимали, что их везут на убой. Лишь только убедившись, что дорога свободна, Дмитрий, пригнувшись, перебежал ее.

Впереди он встретил шалаш, построенный совсем недавно. В нем Дмитрий и решил переночевать. Он набросал на пол еловых веток и, немного подкрепившись, лег спать.

Он проснулся с первыми лучами солнца, проникавшими сквозь низкую облачность, съел плитку шоколада и запил ее оставшейся водой. Уже было половина десятого. Он побежал. Едва волоча ноги, добрался, наконец, до огромного поля, которое было изрешечено снарядами и минами. Свистели пули и снаряды, вздымая вверх землю со всей требухой, что была там.

Дмитрий понял, что напрямик не пройти, а обходить надо осторожно, чтобы не нарваться на фашистов. Дмитрий устал, пожалуй, больше за последние три часа, чем за все время службы. Местами он полз, местами бежал прежде чем услышал: «Хенде хох!»

Он радостно поднял руки вверх и позволил себя обыскать совсем молодому парню, который никак не ожидал, что, похоже, ему придется обыскивать вовсе не врага. В блиндаже, где сидел командир полка, Дмитрия допросили и, только убедившись в том, что он действительно свой, накормили и на попутке отправили в распоряжение третьего авиаполка.

В родном полку Дмитрий еще раз рассказал об увиденном. Распогодилось. Утром несколько звеньев пикирующих бомбардировщиков оправились на бомбежку.

Стройная, длинная Берта, «Шланке Берта» по-немецки, не изменила хода войны. Уничтожили ее и забыли про нее.

В НЕБЕ СТАЛИНГРАДА.

НАЧАЛО НОЯБРЯ 42-ГО

Фото из интернета после 1943 года.

В 1942 году на фронтах наступило затишье. Лучше сказать – стабильность. Попытки РККА начать контрнаступление от юга до севера успеха не имело.

После декабрьского поражения под Москвой миф о непобедимости Германии развеялся, как утренний туман. Однако войска вермахта были еще очень сильны, а Бесноватого еще не

до конца поразила «истерическая слепота».

Фашистская Германия делала ставку на Сталинград. После взятия Сталинграда открывались пути к нефтяным месторождениям СССР на Кавказе, а затем и к остальным частям СССР.

Ставка Верховного Командования понимала это четко. Происходит концентрация на-

ших и немецких сил на этом направлении.

23 августа 1942 года фашистская авиация, а точнее, 4-й воздушный флот наносит страшный бомбовой удар по Сталинграду. Несколько сотен самолетов за один только

день совершили более двух тысяч вылетов. Фашистские ублюдки превратили город в руины. 43 тысячи мирных жителей были убиты, а более 50 тысяч ранены. Лучшие образцы боевой техники теперь направляются к Сталинграду. Авиация не была исключением.

Первые серийные самолеты ЛаГГ-5 стали сходить с конвейера в июле 1942 года, и лучшие летчики ВВС посылались на этот новый самолет. Первоначально ЛаГГ-5 имел на вооружении две автоматические Двадцатимиллиметровые пушки ШВАК. Один снаряд такой пушки разбивал

вдребезги самолет противника с дистанции до 150 метров. Пушки размещались в передней части фюзеляжа над двигателем.

Приборное оснащение было очень скудное. На самолете даже не имелось ни одного гироскопического прибора, например, авиагоризонта или гирокомпаса. Если сравнивать ЛаГГ-5 с аналогичными самолетами Германии, Великобритании или США, то может показаться, что технически он значительно уступал им. Однако по своим летным качествам он вполне

соответствовал требованиям времени. Кроме того, его простая конструкция, отсутствие необходимости в сложном техобслуживании и нетребовательность к взлетным полям делали его идеальным для тех условий, в которых приходилось действовать частям советских ВВС.

Эта традиция сильна до сих пор. Некоторые изделия так просты, что вызывают у ностранцев удивление и даже раздражение. На самом деле за нашим природным разгильдяйством кроятся блистательные идеи, которые в гарвардах и не снились.

Приказом от 8 сентября 1942 года истребители ЛаГГ-5 были переименованы в Ла-5. С лета 1942 года в Сталинград направлялись лучшие самолеты и лучшие летчики ВВС. Переучивание летного состава продолжалось пятнадцать дней и осуществлялось в городе Горьком на заводе 21.

Технология сборки была не отработана. Все больше работ по сборке осуществляли женщины, и все меньше мужчин оставалось закреплено на заводе. Качество сборки было соответствующим. Аварийность была высокой. То шасси не выпускалось, то мотор грелся, но это было начало.

В числе первых Ла-5 получил 3-й ГИАП. До 6 декабря 1941 года полк имел 155-й номер. В конце августа 1942 года 3-й ГИАП стали перевооружать истребителями Ла-5. Полк находился в резерве Ставки Верховного Главнокомандования, в ноябре его направили под Сталинград.

Дмитрий после своего приключения был отправлен в резерв своего полка и на переучивание на Ла-5. В резерве он получил недельный отпуск. Как можно провести отпуск в городе, где все поставлено на оборону? Отец был на фронте, а мать эвакуирована из Ленинграда в Самарканд.

К середине октября переучивание на Ла-5, как и недельный отпуск у Дмитрия, закончились. Новый истребитель Дмитрию понравился, после того как он налетал на нем первые пятнадцать часов. Ла-5 был более мощным, маневренным и лучше вооруженным по сравнению с ЛаГГом.

В теории Ла-5 не уступал по скорости основному противнику – истребителю Bf 109F. На практике же все обстояло не так хорошо. Как и на ЛаГГе, мотор Ла-5 плевался маслом, забрызгивая фонарь кабины. Летчики предпочитали летать с открытым фонарем, створку маслорадиатора обычно открывали на максимальный угол, а хвостовую опору шасси в полете не убирали. Как результат – увеличивалась лобовое сопротивление и падала скорость. Реально Ла-5 по скоростным показателям уступал «Фридриху» (Bf 109F).

Резерв закончился. Наступило время двигаться на фронт. Штурман полка решил, что лучше сделать первую посадку в Пензе. Всего чуть больше часа полета над территорией свободной от фашистов. Кроме того, отсутствует вероятность встречи с врагом при перегоночном полете.

В ноябре погода изменчива, низкая облачность и туманы. После дозаправки в Пензе, всего через сорок минут полета, новая посадка в Саратове и далее еще час полета и посадка на одном из аэродромов под Сталинградом, пока планируется в Волжске. Последний перелет – простой над Волгой. В тот район фрицы тоже маловероятно сунутся. В конце маршрута возможны встречи с истребителями противника, но тут все просто. Врага надо бить, а ориентировку не терять – река Волга рядом.

8 ноября в 10 часов 5 минут полк в составе двадцати истребителей и трех транспортных самолетов Ли-2 с техниками и летчиками полка пошли на взлет. Погода была хорошей, и полк без особых проблем приземлился на аэродроме в Волжском.

Целый день 10 ноября полк размещался и изучал район предстоящих полетов. Было уже морозно, лежал снег, и самолеты были выкрашены в белую камуфляжную окраску. Парни балагурили, зачетов не было – хочешь в живых остаться, знай район полетов! Им было радостно, что резерв кончился и предстоит им уже на равных сражаться и бить «гансов». И никто не сомневался, что их дело правое и что враг будет разбит, а победа будет за ними.

В Сталинград уже пришла зима. Чтобы моторы лучше запускались и масло не теряло своей вязкости, весь технический состав добавлял в масло бензин. Говорят, что под Москвой в 41-м немцы данной технологии не знали и очень удивлялись, когда русские умудрялись летать в та-

кую стужу. Вообще, конечно, немцы удивлялись нам, а мы им.

Товарищу Сталину было совершенно не понятно, как Гитлер мог сунуться против СССР, имея в 3,4 раза меньше танков, и в 2,2 раза меньше самолетов. Чехословацкие события 38 года могли показать, что СССР может поставить «под ружье» еще 5 млн человек в течение года. Цены на овчину не поднялись, а на мясо овец не понизились. «Гитлер, что глупый совсем? Но Гитлер рассчитывал на свой Блицкриг. Он еще на что-то надеялся», – думал Сталин.

11 ноября было морозно. Пяти-шестибалльная облачность не ухудшала условий. На Ла-5 подвесили пару пятидесятикилограммовых фугасных бомб. Имелись сведения, что к Сталинграду двигалась моторизированная колонна. И эту колонну надо было найти и уничтожить.

Назревало окружение 6-й армии вместе с ее оставшимися союзниками, и можно было говорить о стабилизации на этом участке фронта.

Летали уже парами, и десять Ла-5 взяли курс на Сталинград. Дмитрий шел уже ущим, а хвост ему прикрывал Серега. Они начинали еще в 155-м полку, и боевой опыт у них был примерно одинаковым. Серега сбил одного немца, а Дмитрий вогнал в гроб уже двоих. Сам Дима полагал, что ему просто больше везло. Хотя остаться в живых после шестидесяти боевых вылетов – уже везенье!

Десятая минута полета проходила спокойно, как в небе показались четыре точки. «Мессеры»! Командир группы отдал команду на перехват шести первым, и оставшиеся две пары продолжали полет с бомбами к автоколонне.

Побросав бомбы в бескрайние волжские степи, три пары истребителей, подобно сторожевым псам, бросились на «мессеры». Среди них были и Дмитрий с Сергеем.

В этот момент Дмитрий увидел еще четыре точки. Дима и Серега по команде Дмитрия, пошли на перехват. Этими четырьмя точками оказались бомбардировщики «Хейнкели-111». Они имели небольшую скорость, около 300-400 км/ч, и достаточно мощное вооружение защиты.

Они шли бомбить Волжск. «Хейнкели» летели выше на тысячу метров, и было уже видно, что жерла их орудий направлены на Диму и Серегу и отслеживают их.

Правым разворотом с максимальным набором высоты пара пошла на ближение. Моторы ревели на полную мощь. Дмитрий принял решение атаковать снизу и сбоку.

Времени уже не было. Точнее, его было слишком мало. Надо было уничтожить хотя бы лидера, чтобы разрушить строй.

Когда до лидера оставалось метров двести, Дмитрий нажал на гашетку. Двадцатимиллиметровые снаряды пушки полетели в цель. Сначала стабилизатор отвалился, а потом левая мотогондола очень сильно задымила, бомбардировщик неуклюже накренился на левый борт, и со всевозрастающим

левым креном, кувыркаясь, полетел к праотцам.

Но Дима этого уже не видел. Он дернул (дергают девок за косички, а в авиации интенсивно, но не резко перекладывают штурвал или ручку в набор, то есть к себе)

ручку на себя. Они с Серегой были выше «Хейнкелей» на 150-200 метров. Ниже шло три «Хейнкеля», и четвертый все еще падал, оставляя черный шлейф.

– Я атакую левого, а ты – правого, – скомандовал по рации Дима.

– Понял, – ответил Серега.

Дмитрий переложил истребитель на левый борт и устремился в атаку. Скорость росла. «Хейнкель» стремительно увеличивался в размерах. От него потянулись трассеры. Несколько пуль попали в мотор с характерным звенящим звуком, а несколько попали в крыло, ближе к центроплану. Дмитрий нажал на гашетку. Снаряды полетели в цель. Враг перестал стрелять, наверное, уже было некому ответить. Левый мотор пылал, отлетел правый элерон, и «Хейнкель» устремился к земле.

– Второй! Сука! – пробормотал Дмитрий.

Истребитель был переведен в набор. Было время посмотреть на труды своей деятельности. Ниже три с половиной тысячи метров, на берегу великой русской реки Волги горели обломки первого бомбардировщика, а еще два бомбардировщика, оставляя черные шлейфы, неслись к земле. Последний, четвертый

бомбардировщик, побросав бомбы в волжские степи и дымя моторами, работающими на максимальном режиме, пытался скрыться.

– Врешь, не уйдешь.