Айван, единственный и неповторимый

Я постараюсь есть больше, тогда, может быть, и посетителей прибавится. Завтра я съем двадцать два килограмма, а может, даже двадцать пять.

Тогда Мак снова повеселеет.

боб

Я излагаю свой план Бобу.

«Айван, – говорит он, – поверь мне, проблема вов се не в твоем аппетите». Он прыгает мне на грудь и лижет подбородок – на случай, если там остались крошки еды.

Боб – бродячий, то есть у него нет постоянного места жительства. Он такой быстрый и изворотливый, что работники торгового центра уже давно перестали его ловить. Боб проскальзывает сквозь любые трещины и отверстия не хуже спасающейся крысы. Он прекрасно живет за счет недоеденных хот-догов, которые находит в мусорных ящиках, а на десерт лакает пролитый лимонад и подъедает упавшие рожки с мороженым.

Я пытался поделиться с Бобом своей пищей, но он весьма привередлив в еде и сказал, что предпочитает добывать пищу самостоятельно.

Боб мелкий, поджарый и стремительный, словно научившаяся лаять белка. Он орехового цвета, с большими ушами. Хвост у Боба все время изгибается и танцует, как высокая трава на ветру.

Из-за этого хвоста у меня кружится голова, я теряюсь. Он, как и язык людей, умеет передавать сложные мысли, одна внутри другой. «Мне грустно», – говорит хвост Боба. «Мне весело». А еще: «Берегись! Я, может, и невелик, но зубы у меня острые!»

Гориллам хвосты ни к чему. Наши чувства просты. Наши седалища лишены украшений.

Когда-то у Боба было трое братьев и две сестры. Щенкам исполнилось всего несколько недель, когда люди выкинули их из грузовика прямо на шоссе. Боб скатился в канаву у дороги.

Остальные – нет.

Первую ночь Боб провел в ледяной грязи на дне канавы. Он так сильно замерз, что, когда проснулся, целый час не мог согнуть лап.

Потом он ночевал под каким-то грязным сеном около мусорных контейнеров нашего торгового центра.

А в следующую ночь он отыскал дырку в одном из углов моих владений. Мне приснилось, что я съел маленький лохматый пончик, а когда я проснулся, то в полной темноте обнаружил у себя на животе крошечного посапывающего щенка.

Я так давно не чувствовал мирного тепла чужого тела, что даже не знал, как поступить. Нет, гости у меня, конечно, случались. В мои владения, естественно, заглядывал Мак, да и другие смотрители заходили. Я повидал здесь немало крыс и случайных воробьев, пробиравшихся через дырку в потолке.

Но никто из них никогда здесь не задерживался.

Той ночью я ни разу не пошевелился до самого утра, чтобы не разбудить Боба.

дикий

Однажды я спросил Боба, почему он не ищет себе постоянный дом. Люди, насколько я заметил, питают совершенно необъяснимую любовь к собакам – и я очень даже могу понять, почему с щенком им возиться гораздо приятнее, чем, скажем, с гориллой.

«Я всюду как дома, – ответил Боб. – Я дикий зверь, друг мой, неукротимый и неустрашимый».

Я сказал Бобу, что он вполне мог бы участвовать в нашем представлении, как Сникерс, пудель, что ездит верхом на Стелле.

Боб ответил, что Сникерс спит на розовой подушке в кабинете у Мака. Он, сказал Боб, ест ужасно пахнущую собачью еду из жестяных банок.

Тут он скорчил гримасу. Его губы сморщились, открыв маленькие иголки зубов.

«Пудели, – сказал Боб, – сущие паразиты».

пикассо

Мак дал мне новый карандаш, желтый, и десять листков. «Пора отрабатывать свой хлеб, Пикассо», – пробормотал он.

Интересно, кто такой этот Пикассо? И есть ли у него такие же качели, как у меня? А свои карандаши он ест?

Я знаю, что растерял свое очарование, и на этот раз постараюсь изо всех сил. Я сжимаю карандаш и задумываюсь.

Осматриваю свои владения. Что тут есть желтого?

Банан.

Я рисую банан. Бумага рвется, но только с краешку.

Я выпрямляюсь, и Мак поднимает листок. «Что ни день, то новые каракули, – говорит он. – Один готов, осталось девять».

Оглядывая свои владения, я думаю: «Что тут еще есть желтого?»

Рисую еще один банан. А потом еще восемь.

три посетителя

У меня трое посетителей – женщина, мальчик и девочка.

Я расхаживаю для них по своим владениям. Я болтаюсь на качелях. Я съедаю три банановые шкурки кряду.

Мальчик плюет на мое стекло. Девочка бросает в меня пригоршню гравия.

Иногда я рад, что тут есть стекло.

мои посетители возвращаются

После представления плююще-швыряющие дети возвращаются.

Я демонстрирую свои внушительные клыки. Я плещусь в грязном бассейне. Я рычу и ухаю. Я ем, снова ем и ем еще немного.

Дети бьют себя в свои тощие груди. Они снова бросаются камешками.

Я бормочу: «Скользкие макаки». Я бросаю в них свой катыш.

Хотел бы я, чтобы здесь не было стекла.

жаль

Мне жаль, что я обозвал детей скользкими макаками.

Маме за меня было бы очень стыдно.

джулия

Джулия, как и плююще-швыряющие дети, тоже ребенок – но это, в конце концов, не ее вина.

Вечерами, пока Джордж, ее отец, убирается в магазине, Джулия сидит у моих владений. Она могла бы усесться где угодно – у карусели, в опустевшем ресторанном дворике, на покрытой опилками арене. Но я не выдумываю – она всегда садится рядом со мной.

Думаю, это потому, что мы оба любим рисовать.

Раньше в уборке помогала и Сара, мама Джулии. Но потом она заболела, стала очень бледной, ссутулилась и приходить перестала. Каждый вечер Джулия предлагает Джорджу свою помощь в уборке, и каждый вечер он твердо отвечает: «Домашнее задание, Джулия. Пол все равно опять испачкают».

Домашнее задание, как выяснилось, это что-то связанное с остро наточенными карандашами, толстыми книгами и тяжелыми вздохами.

Я очень люблю грызть карандаши, так что и с домашним заданием наверняка отлично справился бы.

Иногда Джулия дремлет, порой читает свои книги, но чаще всего рисует и рассказывает мне о том, что случилось за день.

Я не знаю, зачем люди разговаривают со мной, но делают они это часто. Может быть, думают, что я их не понимаю.

А может быть, потому, что я не могу ответить.

Больше всех других предметов Джулии нравятся естествознание и изобразительное искусство. Она не любит Лилу Бёрпи, которая смеется над ее старой одеждой, и Дишон Уильямс, которая тоже смеется над ней, но только не так обидно. Джулия хочет стать знаменитым художником, когда вырастет.

Иногда Джулия рисует меня. Я получаюсь у нее элегантным красавцем с серебристой спиной, мерцающей, словно мох под лунным светом. И я никогда не бываю у Джулии злым – таким, как на рекламном щите у шоссе.

Хотя всегда выгляжу немного грустно.

рисуя боба

Мне очень нравятся портреты Боба, которые рисует Джулия.

Она рисует его летящим через страницу – такое смазанное движением пятно меха с лапами. Она рисует его неподвижным, выглядывающим из-за мусорного ящика или мягкого холма моего живота. Иногда в своих рисунках Джулия украшает Боба крыльями или львиной гривой. А однажды она нарисовала его с черепашьим панцирем.

Но самым замечательным из того, что Джулия подарила Бобу, стал не очередной рисунок. Она дала Бобу имя.

Никто не знал, как обращаться к Бобу. Время от времени работники торгового центра пытались подобраться к нему с какой-нибудь приманкой. «Сюда, песик», – подзывали они, держа в руке палочку картошки фри. Или же: «Ко мне, собачка, хочешь кусочек сэндвича?»

Но он всегда ускользал в тень еще до того, как к нему успевали подобраться.

Однажды Джулия решила нарисовать песика, свернувшегося в углу моих владений. Сперва она долго глядела на него, покусывая ноготь большого пальца. Ясно было, что она смотрит на него точно так, как художник смотрит на мир, – пытаясь постичь его.

И вот она наконец взяла карандаш и принялась за работу. Закончив, Джулия подняла листок.

И на листке был он – маленький пес с большими ушами. Смышленый и милый, вот только взгляд у него был печальный.

Под рисунком толстыми уверенными линиями были прочерчены и обведены большим кругом три знака. У меня не было никаких сомнений, что это слово, хотя прочитать его я и не мог.

Отец Джулии взглянул на рисунок из-за ее плеча. «Один в один, – сказал он, кивая. А потом ткнул пальцем в обведенные знаки: – А я и не знал, что его зовут Боб».

«Я тоже, – ответила Джулия и улыбнулась. – Я поняла это, только когда его нарисовала».

боб и джулия

Боб не позволяет людям прикасаться к нему. Говорит, что от их запаха у него ухудшается пищеварение.

Но теперь я то и дело вижу, как он сидит у ног Джулии, а ее пальцы нежно перебирают шерсть за его правым ухом.

мак

Обычно Мак уходит сразу после вечернего представления, но сегодня он засиделся в своем кабинете допоздна. Закончив наконец все дела, он подходит к моим владениям и долго смотрит на меня, время от времени прикладываясь к коричневой бутылке.

Джордж с метлой в руке останавливается рядом с ним, и Мак говорит все то же, что обычно: «Как тебе вчерашний матч?», и «Сейчас дела не очень, но все наладится, вот увидишь», и «Не забудь вытряхнуть все урны».

Потом Мак смотрит на рисунок, которым занята Джулия, и спрашивает: «Что ты рисуешь?»

«Это для мамы, – отвечает Джулия, – летающая собака. – Она поднимает листок и оценивающе разглядывает его. – Мама любит самолеты. И собак».

«Гм… – неуверенно мычит Мак, а потом поворачивается к Джорджу: – Кстати, как там дела у жены?» «Да все то же, – отвечает Джордж. – Бывают хорошие дни, бывают плохие».

«Ну да, как у всех нас», – говорит Мак.

Он поворачивается к дверям, а потом останавливается. Запустив руку в карман, Мак выуживает оттуда смятую зеленую купюру и сует Джорджу.

«На вот, – говорит он, коротко пожав плечами, – купи девчушке еще карандашей».

Мак уже почти исчезает за дверями, когда Джордж наконец выкрикивает: «Спасибо!»

не спится

«Стелла, – говорю я, когда Джулия и ее отец уходят домой, – я не могу заснуть».

«Ну да, как же, – откликается она, – ты же король всех сонь».

«Ш-ш-ш, – шипит Боб со своего лежбища у меня на животе, – мне снится картофель фри с чили».

«Устал, – говорю я, – но спать не хочется».

«И отчего же ты устал?» – спрашивает Стелла.

Я некоторое время думаю. Это сложно выразить словами. Гориллы по природе своей не жалобщики. Мы мечтатели, поэты, философы и любители вздремнуть.

«Точно не знаю. – Я бью по висящей шине. – Может, я немного устал от своих владений».

«Потому что это – клетка», – говорит мне Боб.

Порой он бывает не слишком тактичен.

«Знаю, – говорит Стелла. – Это очень маленькие владения».

«А ты очень крупная горилла», – добавляет Боб.

«Стелла?» – окликаю я.

«Да?»

«Я заметил, что сегодня ты хромала сильнее, чем обычно. Нога беспокоит?»

«Чуть-чуть», – отвечает Стелла.

Я вздыхаю. Боб устраивается поудобней. Его уши подергиваются, из пасти капает на меня слюна, но я не против. Я привык.

«Попробуй что-нибудь съесть, – говорит Стелла. – Это всегда поднимает тебе настроение».

Я съедаю старую потемневшую морковку. Это не помогает, но Стелле я ничего не говорю. Ей надо поспать.

«Или можешь попробовать вспомнить какой-нибудь хороший денек, – предлагает Стелла. – Я сама так делаю, когда не могу заснуть».

Стелла помнит каждый миг своей жизни с момента рождения – каждый запах, каждый закат, каждую мелочь, каждую победу.

«Ты же знаешь, я мало что могу вспомнить», – говорю я.

«Есть разница, – мягко говорит Стелла, – между “могу вспомнить” и “хочу вспомнить”».

«И правда», – признаю я. Вспоминать забытое непросто, но у меня на это есть уйма времени.

«Воспоминания бесценны, – добавляет Стелла. – Они позволяют нам понять, кто мы есть. Попробуй вспомнить всех своих смотрителей. Тебе всегда нравился Карл – тот, с губной гармошкой».

Карл. Да-да. Помню, как он мне, тогда еще совсем молодому, дал кокос. Я весь день потратил на то, чтобы его расколоть.

Я пытаюсь вспомнить и других смотрителей, которых знал, – тех людей, которые чистили мои владения, готовили мне еду и иногда составляли компанию. Был еще Хуан, который лил пепси-колу в мой призывно подставленный рот, и Катрина, тыкавшая в меня, спящего, метлой. А еще Эллен – когда она чистила мою миску для воды, то грустно улыбалась и напевала «Почем обезьянка с витринки?».

И Джеральд, который однажды принес мне целую коробку крупной свежей клубники.

Джеральд был моим любимым смотрителем.

У меня уже давным-давно не было настоящего смотрителя. Мак говорит, что у него нет денег на няню для обезьяны. А в те прежние дни Джеральд чистил мою клетку, а Мак меня кормил.

Когда я думаю о всех тех людях, что заботились обо мне, то перед глазами прежде всего встает Мак, который был рядом день за днем и год за годом. Мак, который купил меня, вырастил и говорит теперь, что я перестал быть забавным.

Как будто силвербэк вообще может быть забавным.

Лунный свет падает на замершие карусели, на безмолвную стойку с попкорном и прилавок с кожаными ремнями, которые пахнут давно умершими коровами.

Звук тяжелого дыхания Стеллы напоминает шум ветра в кронах деревьев, и я терпеливо жду, когда сон наконец меня отыщет.

жук

Мак дает мне новый черный карандаш и кучу чистой бумаги. Пора снова работать.

Я нюхаю карандаш, катаю его в руках, слегка вдавливаю острый кончик себе в ладонь.

Нет ничего, что бы я любил больше новенького карандаша.

Я оглядываю свои владения в поисках предмета для рисования. Что тут есть черного?

Можно было бы нарисовать старую банановую шкурку, но я их все съел.

Не-Салки коричневого цвета. Мой маленький бассейн – голубого. Изюм в глазури, который я отложил, чтобы съесть днем, белый (по крайней мере, снаружи).

И тут я вижу какое-то движение в углу.

У меня посетитель!

Меня навестил блестящий жук. Букашки часто пересекают мои владения на своем пути.

«Привет, жук!» – говорю я.

Он замирает, не издав ни звука. Букашки никогда не желают общаться.

Этот жук – красавец, его тело похоже на блестящий орех. Он черный, как беззвездная ночь.

Вот оно! Его-то я и нарисую.

Сложно рисовать что-то незнакомое. Со мной такое редко случается.

Но я пытаюсь. Я смотрю на жука, который оказывается достаточно любезен, чтобы не двигаться, а потом опять на бумагу. Я рисую его тело, ноги, маленькие усики, его общее мрачное выражение.

Мне везет. Жук остается до вечера. Обычно букашки здесь не задерживаются. Я начинаю волноваться, все ли с ним в порядке.

Боб, который не прочь время от времени перекусить насекомым, предлагает его съесть.

Я говорю Бобу, что в этом нет необходимости.

Я уже почти заканчиваю свой последний рисунок, когда возвращается Мак. С ним приходят Джордж и Джулия.

Мак входит в мои владения и поднимает рисунок. «А это еще что такое? – спрашивает он. – Ума не приложу, что себе думает Айван, когда рисует. Это же ни на что не похоже. Большущее черное ничто».

Джулия стоит снаружи моих владений. «Можно мне?» – спрашивает она.

Мак подносит мой рисунок к стеклу. Джулия наклоняет голову. Она прикрывает один глаз. Потом открывает его и осматривает мои владения.

«Знаю! – восклицает она. – Это же жук! Видите, вон, около бассейна, жук!»

«Эй, я же недавно обрабатывал тут все от насекомых!» – С этими словами Мак подходит к жуку и поднимает ногу.

Но прежде, чем он успевает ее опустить, жук уносится прочь и исчезает в трещине в стене.

Мак поворачивается к моим рисункам. «Так ты считаешь, что это жук, да? Ну как скажешь».

«О, это точно жук, – говорит Джулия, улыбаясь мне. – Его ни с чем не спутаешь!»

Как хорошо, думаю я, когда рядом есть коллега-художник.

перемены

Стелла первая замечает признаки близящихся перемен, а вскоре и все мы начинаем ощущать их.

В наш «Шатер» везут новое животное.

Как мы об этом узнали? Ну мы же слушаем, мы смотрим, и – это самое главное – мы держим нос по ветру.

Когда близятся перемены, от людей всегда начинает странно пахнуть.

Вроде запаха гнилого мяса с легкой примесью папайи.

догадки

Боб опасается, что нашим новым соседом будет огромная кошка с прищуренными глазами и гибким хвостом. Но Стелла говорит, что сегодня днем грузовик привезет к нам маленького слоненка.

«Откуда ты знаешь?» – спрашиваю я и втягиваю воздух носом, но чувствую лишь запах сладкого попкорна.

Я люблю сладкий попкорн.

«Я ее слышу, – говорит Стелла, – она плачет и зовет маму».

Я прислушиваюсь. Шум проносящихся машин. Храп малайских медведей, доносящийся из их проволочных владений.

И никаких слонов.

«Ты просто надеешься на это», – говорю я Стелле.

Стелла прикрывает глаза. «Нет, – говорит она мягко, – я ни на что уже не надеюсь. Ни на что».

джамбо

Мой телевизор выключен, так что пока мы ждем нашего нового соседа, я прошу Стеллу рассказать какую-нибудь историю.

Стелла поднимает правую переднюю ногу и чешет ее о стену. Нога опять воспалилась и приобрела ужасный темно-красный оттенок.

«Если ты плохо чувствуешь себя, Стелла, – говорю я, – то лучше отдохни, а историю потом расскажешь».

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.