Любовь по обмену

Неплохая реакция. Даже немного необычная. Давненько со мной такого не было. Вроде девчонка как девчонка, ничего особенного, а у меня от одного запаха ее волос по стойке «смирно». Сажусь на кровати, сдергиваю наушник и прикусываю щеку изнутри. Возбуждение настолько сильное, что срочно хочется залезть под ледяной душ.

Встаю и начинаю ходить из угла в угол, пытаясь укротить свою природу. Стараюсь думать только о том, как выбраться из этой ловушки. Едва ураган внутри успокаивается, первая же мысль о Зоуи и ее милом испуганном личике, мягких округлостях, обтянутых водолазкой, и упругой попке вновь возвращает его в боеготовность.

Еще раз оглядываю комнату. Какое же все унылое. Понятно, почему они к нам все ломятся. Но Челси… девушка из приличной семьи с хорошим достатком, получающая образование в престижном университете. Что? Что могло ее здесь заинтересовать?

Беру с тумбочки фотографию в рамке. На ней смеющаяся Зоуи обнимается с каким-то темноволосым парнем. Они похожи. Видимо, это ее брат. На девушке легкое белое платье, подчеркивающее точеную талию, светлые волосы, рассыпанные по плечам, слегка вздернутый носик и все тот же яркий румянец. Улыбается во все тридцать два, кажется счастливой и довольной. Аккуратная такая, маленькая, как фарфоровая куколка.

Провожу по фотографии пальцем. Эмоции на ней такие настоящие, что кажется, картинка вот-вот оживет. Мы с Челси так не обнимались уже, наверное, лет сто. Наши отношения дали трещину сразу после окончания школы, точнее, в тот момент, «когда ты стал таким мудаком, Джастин».

Улыбаюсь, вспоминая наши с ней перепалки. В первый раз мне становится по-настоящему стыдно. Каким бы диким здесь все ни казалось – это была ее мечта. Побывать в России, посмотреть на местный быт, людей. Никогда не видел, чтобы она желала чего-то так страстно. Называла свое будущее путешествие «настоящим приключением». А я ее этого лишил. Придурок. Когда я наконец спускаюсь вниз, меня встречает аромат горячей еды. Прохожу на кухню. Зоуи, ее мама и папа сидят за столом, заставленным блюдами с разнообразной едой. При виде меня все трое как по команде натягивают на лица улыбки.

Вру. Не все. Зоуи бросает взгляд на часы и устало закатывает глаза. Ее явно напрягает мое присутствие.

Ну что ж. Придется немножко потерпеть, крошка.

– Что тут у нас? – спрашиваю громко и сажусь на свободный стул.

Потираю ладони.

– Руки помыл? – ехидно спрашивает девчонка и кивает в сторону раковины.

Ее губ касается легкая ухмылочка.

-2-

Зоя

Джастин не переоделся. Его бицепсы все так же плавно перекатываются под футболкой, пока он моет руки. А может, и переоделся. Кто его знает? Мама сказала, что парень додумался приехать в холодную Россию без теплой одежды, зато зачем-то притащил с собой скейтборд. Где он собирается на нем кататься? На первой же выбоине упадет и сломает свой надменный, высоко задранный нос.

Одинаковые футболки, одинаковые пары джинсов – ну, это многое объясняет. Я недоумевала, отчего Челси в каждом видеочате предстает передо мной в одной и той же одежде. Вроде не из бедной семьи. Оказывается, все гораздо прозаичнее: американцы просто берут понравившиеся вещи оптом.

Вообще, в этом смысле им повезло больше, чем нам. Особенно южанам. Пока мы закупаемся весенней, летней, зимней одеждой, обувью на каждый сезон и на любые капризы погоды, они имеют возможность тратить эти же деньги на что-то более полезное. Еще и на отдых остается. Интересно, а как этот умник запоет, когда у нас похолодает? Или когда выпадет первый снег?

Хотя… он же собирается быстрее свалить. Вот и пусть валит. Скатертью дорожка!

– Джастин. – Мама опять подскакивает. Ей не терпится увидеть его реакцию на угощения, над которыми она колдовала все утро. – Рашн фуд. Я старалась.

Мне ее жаль. Разве этот хлыщ способен оценить ее труды?

– Садись, сынок, – улыбается папа. После разговора с руководством университета он так и сияет. А уж мне ли не знать, с каким бы удовольствием он свернул в бараний рог этого любителя подымить. В детстве и даже в юности Стёпе частенько попадало за это ремнем. – Угощайся.

Кстати, странно… Челси вроде говорила, что в Америке редко встретишь курильщиков. Это занятие считается пагубным, и «только идиоты могут добровольно портить свое здоровье». М-да. А еще она упоминала, что ее брат – спортсмен. Какой же он спортсмен, если дымит как паровоз?

– Челси сама выбрала блюда для своего первого русского ужина, – сообщаю я, когда Джастин, сев за стол, начинает сканировать недоверчивым взглядом содержимое тарелок. Он испуганно сглатывает и даже слегка морщится, увидев «сельдь под шубой». – Жаль, что она так и не попробует. Для нас, русских, собираться за столом всей семьей – хорошая традиция. Мы общаемся и делимся новостями. Это называется «за-сто-лье».

Папа довольно кивает и выжидающе поглядывает на гостя. Всем своим видом он говорит: «Только попробуй не попробуй».

Мама снова подскакивает:

– Начнем с горячих блюд? – Наливает из пузатой кастрюльки половником в глубокую тарелку борщ с зеленью и кладет в него щедрую ложку сметаны. Ставит перед Джастином. – БорЩ, – улыбается она.

На лице мамы застывает почти детский восторг. На лице парня – настоящий ужас. Папа двигает к нему ложку и тарелку с хлебом.

– Bortsch… – лепечет американец.

Я вижу, как у него перед глазами проносится вся жизнь. Но три пары глаз, уставившихся на него, не оставляют выбора. Видимо, парень все-таки знаком с хорошими манерами, потому что, не смея отказаться, посомневавшись еще пару секунд, он берет ложку и зачерпывает немного супа.

– Горячий, жидкий салат… из свеклы? – спрашивает Джастин, косясь в мою сторону.

Но все ждут, когда он попробует.

– Суп, – ехидно улыбаюсь я.

– Ты с хлебом, с хлебом, – подсказывает ему отец и собственным примером показывает ему, как нужно прикусывать хлебом.

Джастин в это время совершает подвиг: берет в рот ложку борща и с трудом проглатывает.

– Вкусно? Вкусно? – нетерпеливо спрашивает у него мама, наливая и нам с папой супа.

– Вкусно? – перевожу я, победно вздергивая бровь. – Или уже хочется бежать в «Макдоналдс»? Ты только не рыдай, – приступаю к еде, – у моих родителей все строго: не съел – из-за стола не выпустят.

Джастин растерянно кивает и честно пытается съесть. Мне, конечно, жалко парня, но внутри я торжествую.

– Челси говорила, что у вас в основном едят крем-суп или куриный с лапшой, – замечаю я, – но попробовать борщ было ее мечтой.

– Глупая мечта, – не глядя на меня, ворчит американец.

– Привыкай, – ухмыляюсь, – здесь не будет бургеров и картошки фри. Разве что… арахисовая паста. Но только за хорошее поведение.

– Твоя мама… сама все это приготовила? – после минутной паузы спрашивает он.

– А ты видишь здесь прислугу? – откладываю ложку в сторону. – Конечно, сама.

Челси говорила, что ее мать давно не готовит сама. Все делает приходящая повариха. И еще у них принято добавлять сахар почти во все блюда, даже в супы и салаты. Нелегко придется Джастину, если ему «посчастливится» здесь задержаться… Кулинарный пыл моей матери не под силу унять никому.

– Оливье. – Мама бухает на плоскую фарфоровую тарелку огромную ложку салата. На свободный край кладет «шубу». – Селедка под шубой.

– У вас это называется «Russian salad», – усмехаюсь я, видя смятение в пронзительных синих глазах американца. – А вот это красное – «шуба».

– Выглядит странно, а пахнет просто ужасно, – признается он вполголоса.

Ему еще крупно повезло, что мои родители его не понимают.

– Ты ешь, ешь, – подбадриваю я. – Тебе понадобятся силы, чтобы пережить русскую зиму.

– Нет уж, спасибо. – Его вилка в нерешительности зависает над салатом.

– И не забывай хвалить, маме это важно. Иначе я не скажу тебе, где у нас находятся точки фастфуда.

Бросив на меня злой взгляд, Джастин кладет немного салата в рот. Жует медленно, осторожно, будто липкую ириску во рту перекатывает.

– Вкусно? – спрашивает мама. Если парню понравится, она в самое ближайшее время познакомит его с винегретом, салом и гречкой. Последнюю и вовсе почти никто из американцев в глаза не видывал.

– Йес, – неуверенно кивает Джастин, но после того, как во рту у него оказывается селедка под шубой, выражение лица парня заметно меняется.

– Только попробуй выплюнуть, – предупреждаю я, – глотай, если хочешь жить. Папа такого не простит.

– Может, надо было пельменей сварить? – переживает мама, глядя, как парень силится проглотить непривычный для него продукт.

– Завтра, – улыбаюсь я.

Пусть сегодня сполна вкусит безвыходности своего положения.

– А какие у вас национальные блюда, Джастин? – спрашивает отец.

Парень беспомощно устремляет взгляд на меня. Так уж и быть, переведу ему вопрос:

– Какие национальные блюда в Штатах?

– Э… хм… – На его лице написаны смущение и тяжелый мыслительный процесс одновременно. – Пицца?..

– Пицца – это еда итальянских бедняков, которые запекают с тестом все, что завалялось в холодильнике, – категорично заявляет папа, услышав ответ.

Разумеется, его не волнует, что пиццу давно едят во всем мире. И даже в нашей семье. Оставляю его замечание без перевода, чтобы не травмировать не устоявшуюся нежную психику гостя.

– Бедный мальчик, – качает головой мама. – Он же совсем не знает, как пахнут свежие продукты. Одни сэндвичи там у себя лопают с усилителями вкуса да с консервантами! Ну, ничего, мы его выходим. За полгода станет на человека похож!

Ее решительность всегда меня пугала, но сейчас вызывает улыбку. Такой здоровый бугай, а она его выхаживать собралась.

– Что это? – стонет Джастин, когда мама ставит перед ним тарелку с окрошкой.

И я теряюсь, не знаю, как назвать это блюдо. Может «о, крошка», это же типа «o, baby» или вроде того… Тут же краснею, заметив, как гость разглядывает меня, ожидая ответа.

– Это такой… холодный суп, – тщательно подбираю слова. – Салат, который заправляют…

– Содовой? – Парень зачерпывает ложкой окрошку, нюхает и морщится. – Пивом?

– Это… хлебный напиток, – наконец говорю я, – называется «квас».

Он будто размышляет, стоит ли попробовать, если ему все еще хочется жить.

– Ох уж эти русские… – бормочет, складывая свои пухлые губы утиным клювиком и осторожно пробуя на вкус окрошку. – Почему ж не водкой сразу?

– Ах да, – вспыхиваю я, – пойду наверну водки, накормлю своего ручного медведя, потом надену лапти и сяду играть на балалайке. Так вы о нас думаете, да?

– Слушай, Зоуи, – теперь он даже выглядит виноватым, – я против стереотипов, честно. – Его лицо внезапно озаряется самодовольной ухмылкой. – Но мне нравится, как ты злишься.

– Тогда попробуй вот это, – сама уже не зная, на что злюсь, восклицаю я. Ставлю перед ним прозрачную емкость с холодцом. – Тебе понравится!

Парень хмурится, вглядываясь в содержимое стеклянной мисочки.

– Желе из… мяса? – Его брови ползут вверх. – Ты серьезно, Зоуи?!

– Ну, вы же едите сладкое желе? Это такое же, – поджимаю губы, – только соленое.

Парень, кажется, пятнами скоро пойдет. Ест медленно, почти не дыша, видимо, боится, что его стошнит прямо на стол. Мои родители не отрывают от него глаз, а я кайфую. Подобная пытка сбивает спесь даже с самовлюбленных идиотов.

– А теперь налей Джастину чая, пожалуйста. Да погорячее, – подсказываю маме, когда испытание «русским гостеприимством» подходит к концу.

Не могу удержаться, очень хочется посмотреть на его ошарашенный «фейс». Американцы почти не пьют чай, тем более горячий. По умолчанию в любом кафе вам подадут чай или кофе со льдом. Если только заранее не попросить «no ice».

– А это еще что? – нижняя челюсть гостя медленно отъезжает вниз.

– Чай. Обычно мы пьем его от двух до пяти раз в день. Тебе понравится. Очень согревает, – не могу удержаться от довольной улыбки. – Это ты еще кисель не пробовал. М-м-м, пальчики оближешь! – Поворачиваюсь к маме: – И молочка ему плесни, мамуль.

Никогда еще наши семейные посиделки не проходили так весело.

Джастин

Это было жестоко.

Даже не знаю, Челси так отомстила своим меню «первого ужина» или сами хозяева, но мне сейчас реально дурно. Не может быть, чтобы эти сумасшедшие русские питались так каждый день.

Горячий суп, холодный суп. Мерзкого вида рыба с вареными овощами под розовым соусом! Как вспомню тот запах, так все съеденное моментально подкатывает к горлу. А желе из мяса… бр-р-р… Этой гадостью можно пытать людей. Как они вообще это едят? А главное – зачем?

Хотя, надо отдать должное, как бы противно ни выглядела русская еда, на вкус она вовсе не так плоха. Особенно «борт»? «Броч»? «Боршщш»? Если есть его с закрытыми глазами и не вспоминать про свеклу. Я видел этот овощ всего три раза в жизни, один из которых – на картинке в каком-то журнале.

– О, боже мой…

Поднимаюсь по лестнице, захожу в свою новую комнату и падаю на кровать лицом вниз. Белье свежее, пахнет цветами или, может, морозной свежестью. Но меня мутит даже от этого запаха. Отважно сражаюсь с самим собой, стараясь думать о чем-то отвлеченном.

Достаю из кармана мобильный и проверяю почту. Две сотни лайков и дюжина комментариев в духе: «Боже, как тебя туда занесло?», «Джастин, это что, шутка?», «Не завидую», «Крепись, бро».

Челси тоже поставила «лайк» под моим фото. Даже через экран чувствую, как сильно ей хочется меня придушить. Если бы не деньги отца и его дикая ярость, никто бы, конечно, не взял меня в программу вместо сестры. Еще и так быстро, экстренно даже. Мне очень жаль, но Челс сама виновата – сдала меня отцу. Вот и осталась теперь без путешествия, подружки Зоуи и «бортчщ».

О нет, нет, нет, нет…

От одного воспоминания о застолье меня прошибает пот. Смахиваю холодные капли со лба, стараюсь дышать глубоко и часто, хватаюсь за живот. Так плохо мне не было, даже когда мы с парнями из команды решили перекусить мексиканскими чимичангами, тогда я провел в туалете почти двое суток.

Оу, боже мой…

Утыкаюсь лбом в подушку и сглатываю. Во рту столько слюны, что можно затопить всю постель. Это, вообще, нормально? Или я уже умираю? В области живота появляется невыносимая тяжесть, а затем неприятная навязчивая резь. Будто кто-то тычет ножичком в солнечное сплетение, наверное, это Зоуи, мстит мне за что-то. Только вот за что? Открываю гугл-переводчик и ввожу слово «zadnitsa» – так сказала Зоуи, показав на меня пальцем. Не проходит и секунды, как в графе «перевод» отображается слово «zadnitsa». «Черт. Ну а что ты хотел? Нужно писать русскими буквами, а их я не знаю. Попробую спросить завтра у хозяина дома или его жены. Они мне теперь должны. После такого приема еще неизвестно, быстрее я сам отсюда свалю или эти люди прикончат меня своей пищей.

Снова вытираю пот со лба. В голову стучится запоздалая мысль о том, что пора бы пойти разыскать уборную.

Зоя

Переодеваюсь в пижаму – коротенькие шортики, тонкий топ на бретельках – и забираюсь с ногами на постель. Конечно, мне немного стыдно, но только самую малость. Не стоило заставлять его доедать все до конца. Предполагалось, что Челси просто попробует все, о чем так давно мечтала, но видеть смесь ужаса и безвыходности в глазах ее братца – поистине бесценное удовольствие. Это лишь немного компенсирует мою досаду от того, что я лишаюсь возможности поехать в Штаты на будущий год, и все благодаря ему.

Достаю телефон. На экране большими буквами высвечивается сообщение от Ч. Реннер: «Прости, что так вышло. Это все отец. Он очень разозлился на брата и решил, что в ссылке тот одумается бросать бейсбол».

Отвечаю: «Он невыносим».

Ч. Реннер: «Знаю:(Сорри, сорри, сорри:(:(:(Держи меня в курсе всего, ладно? Завтра созвон. Я на учебу».

Ах да. У них же около одиннадцати часов дня. Челси всегда в это время выходит из своего частного общежития для состоятельных студентов и едет на машине двести метров до университета.

Ну, ладно. Зато можно позвонить Славе. Набираю. Сначала в трубке что-то шуршит, затем повисает оглушительная тишина. Сбросил, что ли? Ну и правильно. Дорого же. Наверное, сейчас перезвонит по «Скайпу» или «Ватсаппу».

Но звонок не раздается ни через минуту, ни через десять.

Пишу сообщение: «Все в порядке? Как там USA?»

Гипнотизирую глазами телефон. Десять минут, двадцать, тридцать. Начинаю нервно тереть пальцем дисплей. «Лучше мозги себе потри, глядишь, заработают, – приходит очевидная мысль. – Человек первый день на новом месте. О господи!.. Да он же еще в самолете! Стёпка говорил, что им лететь больше десяти часов. Вот я дурочка…»

Закидываю телефон под подушку, выключаю свет и выхожу из комнаты в темный коридор. Крадусь на цыпочках в полной тишине. Когда до ванной остается всего пара метров, любопытство берет верх. Останавливаюсь и делаю два шага назад.

Дверь в комнату брата прикрыта. Свет не горит, но в вечерних сумерках даже через узкую щель видны голые ноги гостя, торчащие у изножья кровати. Он лежит на животе, не шевелится. Надо же, уснул. Так быстро.

Слушаю его мерное дыхание и качаю головой. Выносливый попался нам постоялец. Глядишь, все действительно окажется не так плохо. Может, он даже не такой мерзавец, каким кажется. Хотя вряд ли.

«Зоя, даже не мечтай!»

Набираюсь смелости и приоткрываю дверь шире. В свете луны его ступни кажутся идеальными: ровными, аккуратными, даже красивыми, несмотря на гигантский размер. И пальчики – такие кругленькие, подушечки мягкие, а пяточки… Захотелось потрогать.

«Ой-ей! Неужели квас в голову ударил?»

Захлопываю с размаху дверь и бегу в ванную. Отражение в зеркале подтверждает мои опасения – щеки опять горят. Возмутительно, бесстыдно, невозможно горят! Прямо как красное знамя – только дурак не заметит.

Дрожащими руками закрываюсь на замок, включаю воду, жду с полминуты, пока немного нагреется, и лезу под душ. Освежиться. Смыть с себя все эти мысли. Жаль только, голову не прополощешь – было бы сейчас как нельзя кстати. Добавляю холодной воды. Еще немного. И еще. Пока становится почти невозможно терпеть. Зубы стучат, сердце колотится как бешеное, а передо мной опять эти ступни – сексуальные до невозможности. И бицепсы, и волосы эти, слегка тронутые солнцем на кончиках, и кожа загорелая с оливковым оттенком. А глаза – до невозможного синие, хитрые и отчаянно наглые.

«Слава. Слава. Слава. У меня есть Слава», – повторяю как мантру, направляя душ себе прямо в лицо.

Это просто временное помешательство. Только и всего. Ну, и почему так тяжело выкинуть этого Джастина из головы? Пяточки, пяточки, м-м-м… Не знала, что они могут быть такими притягательными.

«Окстись!» – как сказала бы мама.

Я неловким, почти импульсивным движением выключаю воду и принимаюсь судорожно вытираться махровым полотенцем. Лицо, шею, плечи, грудь. «Завтра все пройдет, – уверяю себя, пока все тело высыхает. – Обязательно. Вот только поговорю со Славой. Да и этот американец, наверное, не выдержит и свалит. Так что все пройдет. Пройдет. Ну вот, смотри, как легко выкинуть его из головы».

Натягиваю пижамный костюм, распахиваю дверь и со всей силы впечатываюсь холодным носом в горячую грудь Джастина. Бам! Беззвучно, но мое сердце останавливается, издав именно такой несчастный стук. Жалобный и жалкий.

Меня тут же отбрасывает назад от удара. Теряю равновесие, по инерции взмахиваю руками, но не успеваю даже охнуть от неожиданности, как сильные мужские руки обхватывают в темноте мою талию – Джастин решительно притягивает меня к себе.

Боже… Он в одних штанах, а его грудь такая горячая и твердая, что я своими сосками чувствую каждую мышцу. Замираю на мгновение и какого-то черта позволяю удерживать меня так: требовательно и даже излишне крепко. Его дыхание опаляет таким жаром, что щеки опять мгновенно вспыхивают.

Проходит секунда или двенадцать тысяч секунд, прежде чем в голову приходит мысль о непристойности происходящего. Понимаю, что пора бы уже начать вырываться, и возмущенно взмахиваю руками в попытке оттолкнуть наглеца, как он вдруг отшвыривает меня в сторону. Бесцеремонно и небрежно, словно тряпичную куклу. Затем быстро забегает в ванную комнату, резким движением открывает крышку унитаза, склоняется, сгибаясь почти пополам, и с громким утробным звуком избавляется от всего, что было съедено за ужином.

Джастин

Освободив желудок, сразу чувствую облегчение. Нажимаю кнопку слива и оборачиваюсь к двери. Зоуи все еще здесь. Стоит в проеме и смотрит на меня глазами, полными ужаса.

– Оh, – вздыхает она и затем громко сглатывает, – blin…

– Что такое «blin»? – спрашиваю, ощущая небольшую слабость в ногах.

– Не важно. – Зоуи делает решительный шаг ко мне и замирает. – Как ты? – Девчонка стоит босыми ногами на холодном кафеле. Ее светлые волосы, еще влажные после душа, стелются по дрожащим плечам тонкими атласными лентами и слегка завиваются на кончиках. Впадинки над ключицами кажутся глубокими, а кожа на них настолько белой, почти прозрачной, что мне хочется прикоснуться к ней губами.

Поражаюсь своим мыслям. Еще пару дней назад я с легкостью мог уболтать хорошенькую блондиночку на вечеринке, а через час и не вспомнить, как ее звали. А теперь, как пришибленный, разглядываю кожу этой русской и сам себя боюсь.

Мне значительно лучше. Особенно при виде ее хрупкого тельца, облаченного в тонкий шелковый костюмчик, не способный скрыть округлостей и изящных линий. Но, пожалуй, не стоит признаваться в этом прямо сейчас. Чувство вины – отличный рычаг давления.

– Ты пыталась убить гражданина США, – говорю насмешливо. – Это очень серьезно.

Пару секунд смотрю на то, как расширяются от ужаса ее зрачки, затем разворачиваюсь и иду к раковине. Уборная здесь совмещена с ванной, как и все уборные у нас в особняке, только вот она меньше раза в три и, похоже, единственная во всем доме. Включаю воду и наклоняюсь, чтобы попить.

– Подожди, стой. – Зоуи подходит сзади и опускает рычажок крана вниз.

Она кажется не на шутку встревоженной.

– Джастин, у нас не пьют… – Не может подобрать слов, поэтому просто показывает пальцем на кран. – Подожди, я принесу воды из кухни. Там фильтр.

– Окей, – соглашаюсь.

Зоуи убегает, а я не могу удержаться от того, чтобы не посмотреть ей вслед. Затем снова включаю воду и несколько раз ополаскиваю лицо. Прохлада быстро приводит меня в чувство, да и дышится уже гораздо легче. Смотрю на себя в зеркало, с досады качая головой.

Вспоминаю Челси… В детстве сестра повсюду ходила за мной хвостом, а я только и делал, что искал способы избавиться от нее. Теперь мы выросли, и мне впервые хочется узнать ее поближе, понять, поговорить, спросить совета, но она далеко. Между нами тысячи километров. Я совершенно потерян и не знаю, как поступить.

Беру полотенце с вешалки, сажусь на край ванны и неспешно обтираю лоб, щеки, шею. Когда моя маленькая коварная мучительница возвращается, на ее щеках вновь горит привычный румянец. Так ей идет больше, чем с нездоровой бледностью от испуга.

– Держи. – Она подает мне воду, кладет какие-то коробочки на край раковины, затем садится рядом и переплетает свои тоненькие пальчики в замок. Дождавшись, когда я сделаю пару глотков, торопливо говорит: – Прости меня, я так виновата… Вот тут лекарства. Надеюсь, помогут.

Ставлю стакан рядом с таблетками.

– Не расстраивайся из-за ерунды. – Замолкаю на пару секунд, чтобы прислушаться к своему организму. Кажется, позывов к рвоте больше нет. – Я парень крепкий, все в порядке.

– Нет, – она размыкает руки и закрывает ладонями лицо, – я же тебя заставляла. Столько непривычных продуктов… И вообще… Предполагалось, что ты просто попробуешь то, что сам захочешь…

– Так я все-таки не понял, – вытягиваю ноги и тяжело вздыхаю. – Ты огорчилась, что мне не хочется у вас остаться, – шутливо толкаю ее плечом, – или решила таким способом быстрее от меня избавиться?

Зоуи стонет в ладошки. Бормочет:

– Прости, прости, прости…

– Было вкусно, – хмыкаю, – но думаю, именно сырая рыба во всем виновата.

– Соленая, – всхлипывает она, убирая руки от лица.

– Ну, то есть не вареная? Не печеная, не жареная?

– Нет. – Ее плечи печально опускаются.

– Значит, сырая.

– Нет, она соленая. – Голос Зоуи звучит жалобно и надломленно. Даже ужасный акцент кажется теперь таким же милым, как и ее чувство вины. – Это другое. Такую рыбу можно есть.

– Я должен был предупредить, что у меня слабый желудок, но твоя мама так радовалась…

Она впервые улыбается. Сдержанно, робко, но мне хватает и этого. Ее улыбка просто очаровательна.

– Спасибо, что проявил к ним уважение. Даже больше, чем нужно. Я не ожидала, что ты вообще станешь что-то пробовать.

– Ну, извини, так уж воспитан. Даже если по мне этого не скажешь.