Ромашки для королевы

– Н-да, опять молотом по макушке, – вздохнул гном. – Что я буду делать тут пять лет?

– Учиться у меня, – молвил третий эльф. – Древний ларец замкнул демонов при помощи шамана вашего народа. Сила его песни была велика. Насколько я знаю, гномы не утратили секретов древней магии своего народа. Вы бережно храните знания, это достойно большого уважения. Мне ведомо, как соединить в тебе, пусть и в малой степени, магию эльфов и знахарство. Ведь короля страны Гхросс хотелось бы вернуть в сознание, а не убить.

– Да уж, не могу не согласиться, все же речь о моем отце, – куда более охотно кивнул гном. – Но где нам искать силу? Настоящую, для боя, для магии… чтоб ведимов, как вы зовете гнилых вддыхров, укоротить на все их головы?

– Не знаю, – горько выдохнула Эриль. – Мы оставили ларец ордену людей. Башня ордена в диких лесах на границе нынешней Леснии и гор, близ Лирро. Если точнее, это стык границ Эрхоя, Леснии и дикого леса у эльфийской Стены. Крепок ли орден – мне неведомо, от магов севера никто не приходит уже сотню лет. Возможно, тайную тропу нащупали и перерезали ведимы. Прежде орден проведывал тот, кому очень трудно заступить дорогу, он единственный из эльфов помнит древнюю войну и умеет одолевать ведимов, и не только их. Но увы, его нет с нами уже пять сотен лет. Это пугает.

– Учите. Станет надо найти эльфа престарелого, я поищу как следует, а до страхов мне нет дела, – энергично потребовал гном. – И учтите, мне надо много внимания, я до дела жадный.

– Всё мое время – ваше, достойный гном, – поклонился с улыбкой Лоэльви. Школой людей станет заниматься Эриль.

– Отлично, – согласился гном, высверливая взглядом дырочку во лбу своего нового учителя. – Вот и начинайте. Мои пять лет уже пошли, а время дорого. Может, папаша там выдрал деду бороду, а я и не знаю.

О худшем гном предпочитал не думать. Потому что боялся не застать дома ни деда, ни прадеда. Рртых знал, насколько оба против всяческих скороспелых решений, а уж войн – особенно. И совершенно не понимал, как могли загреметь барабаны при живом дедушке. А если ведимы уничтожили деда Збыра, лучшего гнома на всем свете, если свалили и это на людей – вот тогда многое понятно. Такое могло довести отца до крайнего, неконтролируемого гнева! Не только отца – весь подгорный народ. Особенно при условии, что побег наследника сочтен похищением… А может, и Рртыха дома числят погибшим?

Рыжий нервно фыркнул, отстегнул бесполезную секиру и решил учиться с полным усердием.

Враг всех эльфов

Король эльфов шествовал через огромную главную залу старого дворца.

Древняя архитектура завораживала даже его пресыщенный взгляд забытой гармонии света, цвета и формы. А еще – звука. Покинутый дворец поет, даже эхо в нем – произведение искусства. Главный зал шумит многозвучными летними ветерками в листве, шелестит травами и звенит скрипками кузнечиков.

Зал лугового полудня огромен. Некогда здесь шумели балы. Зеленый мрамор и теперь не обнаруживает ни единой трещинки-морщины, намекающей на его возраст. Мрамор выглядит живой травой в утренней росе. От самого пола лозы свиваются в колонны, взбираются по стенам прихотливым узором, меняющимся от малейшего движения так, словно ими играет ветерок. Прозрачные облака потолочного купола каждый день выглядит по-новому, возбуждая воображение. Водопады шепчутся с мраморными девушками и рассказывают им что-то приятное и приватное, судя по лицам красавиц. Шепот воды тоже – день ото дня иной, самые древние эльфы его понимают и слышат музыку в звучании струй.

Теперь так не умеют строить. Прежние мастера ушли, их талант не привился новым. Те глупые эльфы еще умирали. Сами! Иногда – в нелепых войнах чести. А чаще – по куда более абсурдным причинам. Например, строитель дворца Закатной чаши полюбил женщину людей и вроде бы не перенес ее смерти. Смешно и глупо!

Король усмехнулся и подумал: отец, безусловно, принял самое верное в своей жизни решение, когда обнес мир эльфов Стеной, дабы исключить для подданных сами причины к мыслям о постороннем. Вечные так редко создают семьи, что воевать за расширение страны им не приходится. Стена защищает от любопытства соседей, живущих унизительно мало. От людей и гномов, грязных и диких. Эти «друзья» всегда стремились украсть знания, позариться на золото или камни… что еще у них в цене? Впрочем, не важно. Теперь волей короля страна навсегда огорожена. Заклятие запечатано королевской кровью, никому не преодолеть его.

Лэйлирр бросил короткий взгляд в одно из зеркал.

Он, именуемый Гласом истины и Указующим перстом судьбы, редко бывал в замке отца. Лэйлирр рассмеялся. Что за странное воспоминание! У короля нет предков, он – начало рода и его основание. Когда-то началом и основанием был Лиррэль-а-Тэи, теперь это имя не просто забыто, оно под полным запретом. Ибо нет никого выше и знатнее Первого гласа. Лиррэль правил страной со дня, как эльфы ступили в эти земли: он был всегда и создал страну и ее законы. Коварный, умный, непостоянный и очень опытный, – таким его помнил сын. Когда позволял себе помнить, само собой. Когда это казалось полезно или занятно. Наедине, в тайном месте размышлений. Там он позволял себе и большее. С ярким и непроходящим восторгом смаковать день, когда стал взрослым. Ибо дети бессмертных королей – вечные принцы, недоросли без счета веков. Он прервал неправедный обычай. Отцу это стоило не только короны, но и головы, иначе трон не добыть.

Зато теперь Лэйлирр-а-Тэи шествует по древнему дворцу как господин. Единственный и полновластный. Его слово решает судьбу любого подданного. Свита следует за королем в немом подобострастии. Каждое движение выверено, каждый жест исполнен почтения и оттренирован бессчетными веками.

Он возвел почтение в ранг добродетели. И доказал, что в замкнутом мире за Стеной надо быть добродетельным, надо искренне и глубоко любить короля, чтобы вечность не стала проклятием. Не осознавшие мудрости и силы новых законов расстались с жизнью. Но смерть – не самое страшное. Он доказал и это, не дозволив казни врага своего – Орильра. И сегодня Лэйлирр прибыл в древний дворец, чтобы свита очередной раз вспомнила: вечность для некоторых – настоящее проклятие. Непосильное.

Пять сотен лет назад он стал зваться Первым гласом. Вскорости мерзавец Орильр вернулся из очередного запрещенного путешествия за пределы Стены. Очень спокойно кивнул, выслушав новость, и с легкой, едва уловимой, насмешкой посоветовал исполнить весь ритуал восшествия на трон. Разговор был в библиотеке нового дворца. Еще не законченной, но и там наглец вмиг нашел свиток с законом, который никто не помнил. Встряхнул, сдул пыль на камзолы советников и зачитал вслух на безупречном древнейшем.

Подлец получал немалое удовольствие, намекая, что сохранил свою память нетронутой во все века страны Лирро. Еще бы, он такой – один… Каждый брак эльфа стирает часть прошлого, меняя сознание. Каждая смена рода занятий – тоже. А еще есть усталость, за которой приходит магический сон, подобный во многом человеческой смерти. Тело во сне омолаживается, освобождается от шрамов и болезней, а душа возвращается к состоянию младенческой простоты. Вечность давит и порабощает своей безмерностью, она непосильна… Так что в Лирро в сон уходят почти все. Прежний король проделывал это раз двенадцать. Очнувшись, он объявлял новых королев, забыв прошлое начисто.

Лишь мерзкий Орильр пережил всех и не устал, не забыл, не поклонился.

Древний свиток, как ни смешно признать, дал ему право отказаться признать королем Лэйлирра-а-Тэи, надевшего чужой венец власти. Забытый закон, основанный на древнейшей магии самой природы эльфов, гласил: «Королем признается тот, кто создал страну. Если злая судьба унесет в небытие создателя, следует начать всё с начала. Выбрать место, привести народ, соединить помыслы вечных и дождаться их приглашения править».

Лэйлирр ждать не стал. Уводить народ в новую страну – тем более. Куда проще перенести столицу в пределах той же страны да выбрать новых советников. Покладистых, готовых соединять помыслы верным образом. А проклятый свиток, кстати, именно советники сделали недоступным для подданных.

Конечно, стоило бы и Орильра отправить вслед за прежним королем. Но подлинное удовольствие – не одно мгновение торжества, изредка и блекло оживающее в воспоминаниях. Истинное наслаждение – длится.

Потому уже почти пять веков король наведывается в заброшенный дворец. Спрашивает отступника, готов ли тот склонить голову, тайно мечтая об очередном отказе. Впрочем, подонок умудряется подпортить и это удовольствие. Лэйлирр нахмурился на мгновение, вспоминая, какую казнь изобрел для непокорного пленника пять десятков зим назад, во время предыдущего посещения. Кажется, что-то очень простое. Ах, да – голод и тесноту. Король усмехнулся, глянул на младшего советника, предложившего нужный свиток. Услужливый мальчик, далеко пойдет. И теперь его пояс наверняка отягощен двумя-тремя древними пергаментами. Когда Лирро была молодой землей, здесь жили бурно и казнили изобретательно. Да и людские и гномьи обычаи записывали все, даже самые, как тогда говорили, дикие и бессмысленные.

Советник понял взгляд по-своему и изогнулся в глубоком поклоне.

– Высочайший останется доволен, смею надеяться. Этого червя вчера извлекли из заточения, чуть отмыли и доставили в зал Синего заката. Я позволил себе недозволительную дерзость и распорядился, чтобы его поместили в камин.

– Оригинально, – рассмеялся король. – прямо в камин?

– Извольте сами взглянуть, – скромно кивнул советник.

Лэйлирр миновал высокую дверь, созданную из полупрозрачной золотой вязи лилий. Узор ковки жил и дышал, а цветы, как и пять веков назад, смыкали лепестки вечерами и распускались снова к утру. Никто не ухаживал за дворцом, но на золоте не лежала ни единая пылинка! Король нахмурился. В новом дворце пыль – это буквально проклятие, она всюду.

Коридор северной галереи, всегда прохладный, наполненный дыханием зимы, льдисто блеснул и лег под ноги черным мрамором в искрах снежинок. Король ускорил шаг, впереди уже приветливо распахнулись двери каминного зала. Синего до черноты, как небо над отстоявшимся брусничным морсом позднего заката.

Камин полыхал живым огнем, отгоняющим холод. Огромный – король уже забыл, как он велик! Дрова выложены полукругом, вдоль решетки, а каменная площадка в центре пуста. И достаточно велика, чтобы прикованный там коленопреклоненный пленник мог жить. Дышать обжигающим легкие воздухом, слышать запах собственных паленых волос… и все же – жить. Как приятно, что упрямцу до сих пор не захотелось поклониться! Борьба оттеняет скуку жизни, вечную, неизбывную – истинно королевскую скуку.

Король уселся в кресле у огня и рассмеялся, подбросив пару поленьев, и взялся рассматривать того, кому сегодня он выберет новую казнь.

Пять веков упрямства превратили рослого и сильного Орильра в нечто, с трудом опознаваемое, как эльф. Шрамы на лице – старые, они залегли в первые годы, когда казалось, что сломить его будет просто. Остатки спаленных в каминном жаре грязных волос поседели тоже давно, два века назад. Тогда бывшая жена ничтожества стала новой пассией короля. Здесь, в этом замке, в зале Весеннего рассвета. Красивая, молодая по меркам вечных и неспособная долго грустить. Король улыбнулся. Не просто красивая. Она и до сих пор не знает отказа у тех, кого присмотрела для своих забав. А тогда… Да, скучно не было. Ни ему, ни Нильэсе. Ей понравилось управлять страной с вышитой золотом королевской подушки. И бывшему мужу она доказывала это охотно и весело. Помнится, она громко пожаловалась новому возлюбленному – прежний слишком стар и донимал ее своими малопонятными воспоминаниями. Умный эльф – это невыносимо скучно, не умеющий петь – и того омерзительнее. Тогда Орильр сидел в кресле всю ночь, его отмыли и одели, в полумраке он выглядел вполне здоровым, ведь лучшие мастера старались ненадолго вернуть пленнику прежний облик. А выпившая больше обычного женщина смеялась, рассказывала то, что не принято говорить посторонним.

Лэйлирру тогда показалось ненадолго, что проклятый эльф все же уйдет в сон забвения и проблема старого свитка решится – никто не будет помнить того, что в нем написано. А тем более того, что осталось не написанным и отягощает память лишь одного существа, присутствовавшего при составлении записи.

Было время… мерзавец тогда висел в самом буквальном смысле между жизнью и смертью в пыточной камере, и он умудрился очередной раз посмеяться над королем.

«Неправедный король погубит страну, так предрешено, – сказал Орильр, пытаясь улыбнуться разбитыми губами. – Неужели не видишь, что Лирро умирает, уходят знания, и твои подданные все чаще добровольно выбирают сон забвения. Можешь убить меня, но миропорядка тебе не изменить. У новой страны будет иной король». Тогда Лэйлирр поклялся не предавать насмешника смерти. Даже самой трудной. А упрямец ответно пообещал не облегчать королю задачи, признавая его власть. Потому что если все эльфы Лирро склонятся перед самозванцем, он станет почти королем, и проклятие существования под его властью уничтожит род вечных.

Король усмехнулся. Тоже, нашелся спаситель народа! Никому его жертвы не нужны, его упрямство нелепо и напрасно. Эльфы действительно все чаще уходят в сон. Что с того? Только то, что самого Орильра никто не помнит, кроме свиты короля и дворцовой службы пыток. А сейчас, проведя немалое время в жаркой топке камина, и сам он себя не осознает.

Орильр действительно был в беспамятстве.

Король недовольно обернулся к младшему распорядителю пыточной службы. Тот расторопно кивнул и взялся за дело. Над камином раскрылся ледяной цветок каменного полога, и прохлада спустилась в зал влажным туманом. Король с презрением смотрел на тело упрямца. Его не назвать даже тощим – просто скелет, обтянутый серой старой кожей, утратившей в сыром мраке подземелья цвет и гладкость.

Через редкие прутья верхней части каминной решетки к пленнику протянулся черпак на длинной ручке, вода выплеснулась на седую голову. Потом снова – на спину, сухие плечи, затылок. До тех пор, пока тлеющее тряпье не зашевелилось. Мужчина попытался еще плотнее сжаться в комок, отодвинуться как можно дальше от пламени, окружающего со всех сторон. Вот он тяжело облокотился на бессильные руки, и, сжигая кожу ладоней, попробовал поднять голову. Не вышло, и он повернул лицо в сторону, откуда доносился знакомый смех.

Наконец, пленник действительно очнулся. Жадно напился из черпака и стал щуриться, с трудом разлепляя гнойные веки, вынуждая отвыкшие от света глаза смотреть. Когда-то – король смутно помнил, – глаза были зелеными. Теперь неопределенно мутными и темными, словно лиственная зелень перегнила и состарилась в каменном мешке темницы. Весь этот Орильр – сплошная гниль. Так и должен выглядеть поверженный враг.

– Рад новой встрече, – улыбнулся король. – Ну, не передумал?

Пленник не стал тратить силы на ответ.

Не передумал, и так понятно.

Лэйлирр обернулся к советнику, заранее радуясь развлечению. Мальчик вышел из сна всего-то лет сто назад, и новая жизнь ему нравится. Он быстро поднялся до высокого места при дворе вечного короля и ценил расположение хозяина – искренне, глубоко и жадно. Память не обременила его глупостями вроде гордости или родовой чести. Ему понятны лишь законы выживания при дворе. И он освоил их превосходно. Подбежал, упал на колени, радуясь возможности услужить и оказаться самым полезным, расторопным и умным. Достойным награды.

– Извольте изучить, – руки чуть дрогнули, передавая тонкие листы пергамента. – Пытка водой.

– Было, – недовольно нахмурился король. – Нормальные существа от этого сходят с ума, а у некоторых его от рождения, по-видимому, нет. Дальше.

– Рассветная зелень…

– Было, – сердито перебил король, не слушая подробности.

Всё же малолетки, пусть и услужливые, – ничтожны. Мог бы изучить записи о наказаниях за все пять веков, но поленился. Выскочка. Пленник закашлялся, и король нервно сжал подлокотники. Когда этот мерзкий тип разучится смеяться? Ведь ни малейших поводов! Хоть бы раз попросил о смерти, ведь не может он легко переносить свое состояние. Находиться там, на раскаленном камне, невыносимо. Одно лечение ожогов, при всей выносливости эльфа, растянется лет на пять. И то – при нормальном питании и уходе, в присутствии магов старой школы. Даже король вынужден терпеть нескольких, кому же приятно болеть? Эти маги – непокорные твари, смутьяны. Хорошо уже то, что они выселены из столицы и приручены. Некоторых можно приручить. У таких есть, что терять, – вот хотя бы дети.

– Осмелюсь предложить еще один вариант, – дрогнувшим голосом шепнул мальчишка. – «Черная оса…»

– Не было, – довольно кивнул король. – Рвение, малыш, вполне удачно заменяет тебе опыт. Когда-то этот ничтожный был сильным воином, и я бы не решился оставить даже иглу возле его руки. Но теперь, когда он безобиднее мухи, можно попробовать. Эй, грязь костлявая, как суставы? Мне лекарь долго пытался объяснить, что такое ревматизм. Нашел в старой книге, еще из времен общения с людьми, это их болезнь. Говорит, у тебя необычное для эльфа почти полное разрушение суставов. Больно?

– Очень, – порадовал короля пленник. Задохнулся, сказав всего одно слово. Помолчал и добавил совсем тихо: – но в тепле мне становится легче.

– Значит, мы погасим камин, – ласково уточнил король. – Поручаю тебя своим лучшим специалистам, как обычно. Увы, мне пора: дела и заботы, я так опечален, что не могу уделить беседе больше времени. Скажу одно: «Оса» требует выносливости. Тебя чуть откормят, прежде чем познакомят с жалом. Снова дадут природной живучести стянуть раны и повторят, – ну, не мне рассказывать, ты у нас памятливый, сам знаешь все, полагаю? Займет лет десять. Потом свидимся. Постарайся не передумать, я очень огорчусь.

– Сдаешь, – усмехнулся пленник. – Нервы шалят, сны донимают.

– Замолчи! – прошипел король, дернувшись к решетке.

– Совесть просыпается, когда засыпает разум, – закашлялся седой. – Это наше горе.

Король резко встал и развернулся к пленнику спиной, передернул плечами и неприятно сузил глаза, рассматривая свою свиту. Эльфы склонились, как подрубленные. Те, кто расслышал лишнее в прошлый визит, пожалели о своем любопытстве. Нынешние предусмотрительнее, – король рассмеялся, – у всех в уши загнаны золотые заглушки. Можно не сомневаться, если и слышали, сами языки попроглатывают. Это старое присловье – «долгой тебе смерти». И очень точное. Пугающе точное, особенно при новом дворе. Вот только трепещут и заранее боятся кары все, кроме одного-единственного существа, страх которого жизненно необходим короне…

Орильр прикрыл глаза и расслабился.

Шаги свиты донимали гудящую голову, отдаваясь в камне, выстилающем камин. Или теперь мода на звучные подковки, как веков пятнадцать назад, или усталое сознание зло шутит, изводя по пустякам. Может, от пытки водой он и не сошел с ума. Благо, сознание бережно хранит то, что теперь напрочь забыто прочими. В последнюю большую войну, еще до возникновения страны Лирро, дальние предки ведимов питали свою силу жизнью и болью эльфов. И были они ничуть не менее изобретательны, чем нынешний «король».

Не сойти с ума в прошлый раз помог старый маг из людей, сам не вынес пыток, а эльфу помог. Тогда тоже было плохо, очень долго сознание двоилось, явь путалась с бредом. Но он – выдержал. Значит, справится и второй раз. Теперь проще. В прошлом, которое теперь никто не помнит, он потерял всех, кого ценил и уважал. Их выносили из камер одного за другим. А он упрямо ждал своего шанса, цепляясь за несбыточные надежды: рано или поздно сочтут слабым и сделают ошибку. Одну, хотя бы одну!

Он тогда знал и мог достаточно, чтобы переломить ход безнадежной войны – и про демонов, и про ловушку для них, и про плату, которую следует внести. Он сам был одним из тех, кто подготовил ларец-ловушку. Не знал лишь об одном: жертва уже выбрана и кровью своей подтвердила согласие заплатить по старым счетам эльфов… Не знал и того, что маги и шаманы спели все необходимое, завершили вязь заклятий на крышке ларца. Если бы догадывался – предпочел бы сойти с ума!

Что может быть хуже для воина-храна, избранного беречь королеву Тиэсу?

Он не вывел свою королеву из ловушки ведимов, куда они сунулись малым числом в последней безнадежной попытке укротить пожар безумия, охватившего мир Саймиль.

Он сам произнес невозвратные слова и опустил крышку ларца, соглашаясь на «оговоренную плату», без которой сил на заточение демонов не хватало у всех магов Саймили. Он исполнил долг и выжил… Но, едва стих грохот чудовищной отдачи заклятия, он узнал то, что от него держали в секрете.

В пустом лабиринте пещер жив лишь он, один из всех. Он обыскал все закоулки черного застенка… Тиэса лежала в своей камере, очень тихая и спокойная. Невозможно красивая, словно не было проклятой войны и долгих месяцев заточения. Королева была окончательно и необратимо мертва.

Много позже, когда похоронили погибших, когда затянулись раны выжившего храна, и боль утраты перестала сжигать его сознание целиком, маги виновато подтвердили: для печати на ларце нужна была только кровь королевы. Тиэса все знала и строго запретила говорить о совершенном обряде личному храну. Понимала: он никогда не поведет ее в лабиринт ведимов, на верную смерть. Хуже, он постарается выкрасть и станет делать любые глупости, самые немыслимые, забыв про войну, демонов и угрозу всему миру.

Тиэса была древней королевой, и подданные звали ее «Сердцем мира». Увы, давно и безнадежно израненным. Ведь именно избранник королевы впустил в мир зло первых демонов: поддался черному зову духов, проникших в мир из глубин нездешнего. Именно король предал свой народ, открыл ведимам секреты первозданной магии эльфов, сделав их безмерно опасными. Скорость реакции тварей возросла, их заклятия обрели новую мощь. Король предал всё, стремясь обрести власть над миром Саймили. И начал войну, которая в итоге стерла из мира эльфов, навсегда сделав их малым народом, ничего не решающим и живущим в жестокой изоляции.

Не везет эльфам с королями, если разобраться. Нынешнее ничтожество – чем лучше? Зато королева… она была безупречна.

Орильр помнил себя прежнего, из времени древней войны – молодого упрямого дурака, тенью следующего за королевой, которую подданные оберегали и любили безмерно. Он тоже оберегал, старался хоть немного облегчить бремя её бед. И – молчал, как истукан. Какой смысл говорить, что ты тоже любишь ее? Будь счастлив, что признали лучшим воином и дозволили находиться рядом, видеть каждый день…

Седой закашлялся в приступе удушья, вызванного и каминным дымом и старой болью утраты. И горьким смехом – тоже. Если бы «король» знал, как хран, не сохранивший королеву, винил себя тогда, безмерно давно, как просил сородичей о казни! Он желал боли, чтобы хоть так утешить истерзанную душу. А его уговаривали, успокаивали. Хуже, считали героем. Даже осмелились просить стать новым королем. Эльф усмехнулся. Хоть одно приятное воспоминание – как он гонял их всех по разрушенной площади прежней столицы! Впрочем, впрок не пошло. Королем предложили быть Лиррэлю-а-Тэи. Всего лишь за то, что он приходился племянником «спасителю мира». Только у вечных дядя может быть гораздо младше племянника! Лиррэль охотно принял власть и наслаждался ею. А «спаситель» – Лильор-а-Тэи, высший хран погибшей королевы – ушел из Лирро и долго бродил по странам людей и гномов. Так долго, что на родине забыли и его имя, и даже прозвище Ключник – то есть «закрывший ларец зла»…

Между тем дома, в долине эльфов, подданные короля Лиррэля все чаще пользовались возможностью уйти в сон забвения. Решали таким образом любые проблемы, забыв, что утрата памяти и личности – величайших грех для эльфа. А прежде было и более того – преступлением. И память всего народа… таяла.

Вернувшись, Лильор-а-Тэи не застал родных, способных узнать его, и обрадовался: никто более не зовет Ключником. Осталось лишь обновить имя. Прежнее – Лильор-а-Тэи – до сих пор иногда встречается в уцелевших пергаментах. Зато нового, ничуть не королевского, – Орильр – там нет. Теперь никто не ведает прежнего имени седого… Никто! Иначе выскочка Лэйлирр знал бы, что хран, не с ним боролся! Хран Тиэсы невольно погубил древнюю королеву, однако же он никогда не признавал иных носителей венца, переплавленного из ее диадемы. Более того, алмазы диадемы он не отдал для новой короны.

Лиррэль с трудом, но мирился с непокорностью родича, уступившего ему корону. А позже терпел по привычке. Это оказалось не так уж сложно: в столице новой страны, Лирро, назвавшийся Орильром почти не бывал, с утратившими память и личность соплеменниками он общался неохотно.

Бывший хран старался жить и «не делать глупостей», ведь он дал такое обещание самой Тиэсе! И он честно исполнял последний долг. Даже пытался наладить жизнь.

Однажды показалось: вот девушка, до боли похожая на древнюю королеву, на утраченное Сердце эльфов. Сходство было лишь внешнее, но и это грело душу, сладко обманывало рассудок… Орильр обманывался охотно, он сам выдумывал и взращивал нелепые мечтания. Мол, не случайно всё, не лицо подобно, это душа королевы пытается вернуться в мир… Когда жена предала, выстроенные на песке замки рухнули.