Полная версия
Борец за искусство
Борец за искусство
Антон Фрадкин
Иллюстратор Анастасия Виноградова
© Антон Фрадкин, 2020
© Анастасия Виноградова, иллюстрации, 2020
ISBN 978-5-0050-3607-0
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Книга рассказов Антона Фрадкина поразила меня своей легкостью и одновременно глубиной. Умением писателя запечатлеть мгновения так, чтобы они остались в памяти читателей навсегда, и, при этом, не придавили извечным нашим трагизмом и смакованием изнанки жизни. Здесь и смешная до колик встреча «стареющего» автора с эротической мечтой во плоти в рассказе «Артроз, невроз и Даша Мороз», и почти мистические (но тоже очень смешные) взаимоотношения автора с героями рассказа «Проклятие Саркисян», и беспощадная в самоиронии история собственной неудачи «Как я не стал бизнесменом», и комедия-буф о командировочном «Сибирское гостеприимство», и грустная и романтичная история любви «Константинос и Ариадна». И много-много других. Юмористических, светлых, чудесных… Все они действительно останутся с читателем, как остаются навсегда в нашей памяти радостные, грустные, смешные и счастливые события… Как утро в горах. Как закат у моря. Как первый поцелуй.
Борис Мирза, сценарист, писатель.Артроз, невроз и Даша Мороз
Различного рода мечтания, волнительные фантазии и сексуальные восторги с возрастом никуда не деваются. Желание обаять, захомутать и возобладать никогда не меркнет в сердцах охотников за женскими прелестями. Иногда подмигнет тебе какая-нибудь подвыпившая дама или нимфетка в переходе попросит сигаретку – и возгорается внутри дивный пламень. И мнится тотчас, как впивается та нимфетка зубами тебе в предплечье и кричит ритмично, давая таким образом понять, что ты молодец, да не просто молодец, а еще какой! «Просто восхитительный ты чувак, простите, что не по отчеству, какой вы трепетный, а лет вам сколько? Да не может быть, любому юноше фору дадите, дяденька, только не останавливайтесь, я вас прошу!»
И помогают нам такие переживания сохранять бодрость духа и исторический оптимизм, столь необходимый в наше смутное время. Чем старше мы становимся, тем ярче и колоритней наши эротические фетиши. У меня их несколько. С полдюжины. Я накопил их за долгие годы и совершенно не умею с ними расстаться. Фетиши абсолютно безобидны с точки зрения их практической реализации. В том смысле, что эти фантазии совершенно невозможно воплотить в реальности, что меня абсолютно устраивает, так как это могло бы вызвать некоторое волнение и даже возмущение со стороны моей молодой супруги, а когда она сильно переживает, на другой стороне Садового кольца даже в час пик разлетаются в ужасе голуби.
Итак, мои фетиши. Обо всех я трусливо доложил жене еще до совершения обряда бракосочетания, дабы избавить ее доверчивую душу от неожиданных сюрпризов.
Меня волнуют японские школьницы, упругие теннисистки любых национальностей, полногрудая нестарая молочница на Дорогомиловском рынке и актриса Даша Мороз. Жена, зная меня как человека любвеобильного, со снисхождением смотрит на мои пристрастия, лишь Даша Мороз отчасти ее тревожит: стоит Даше появиться на экране телевизора, жена внимательно смотрит на меня, а потом больно щипает. Даша – востребованная актриса, она часто на экране. Я постоянно хожу в щипках. Здесь уместно будет отметить, что речь идет не о реальном человеке Даше Мороз, а об образе. Реальная Даша – счастливая молодая мама. И летает эта реальная Даша где-то высоко-высоко, куда мне точно не вспорхнуть. Вот и не приходит в голову замочить Джона Леннона или, скажем, замечательного режиссера Богомолова, чтобы Даша обратила на меня внимание. Мне дорог образ: искрящиеся глаза, дивная улыбка, ямочки на щеках. Редкий и безумно притягательный типаж: Ширли Маклейн, Елена Коренева, теперь Даша Мороз…
Я когда-то знал ее. Вернее, часто видел. Был в конце девяностых такой ресторан-клуб «Кино». Там собирались деятели искусств разного уровня, и общаться с некоторыми из них было крайне интересно. Каждый четверг я сидел за соседним столиком от Даши, которая тогда была совсем ребенком, правда очаровательным. Я любовался ею, но совершенно невинно. Мой внутренний мир не был еще столь многообразен в те времена, и мне вполне хватало одних японских школьниц. Но шли годы, Дашу я больше никогда не встречал, только смотрел фильмы с ней, наблюдая за тем, как она превращается в замечательную актрису. А здоровье с годами стало пошаливать. Внешне я остаюсь весьма привлекательным, вобрав самое лучшее от Делона и Богарта. Однако в коленях поселился артроз, и передвигаться приходится бочком, прихрамывая. Иначе больно. Если вам встретится гибрид Делона и Богарта, скачущий как Квазимодо по Каретному Ряду, то это именно я, направляющийся в сад «Эрмитаж» в поисках выпивки и новых эротических эмоций.
Коленями проблемы не исчерпываются. В результате постоянного противоречия инстинктивных влечений и запрещающего Сверх-Я, представляющего собой законы морали и нравственности, у меня образовался невроз, и я порой веду себя не совсем адекватно. Ну и венчает этот набор недугов недавно возникшая проблема со зрением, что для эротомана вообще беда. Нам ведь детали важны.
И вот несколько дней назад решил я обратиться к доктору. И врач Залия Теймуразовна, интеллигентная и вежливая дама, говорит: «Вы не волнуйтесь, мы вам сейчас особые капли зафигачим, чтобы зрачки увеличить. Сначала щипать будет сильно, а потом часов пять очень плохо видеть будете. Но это пройдет». Закапали. Целый час рассматривали через аппарат какой-то. Лампой слепили. Вышел я из клиники осоловевший и поехал на Патриаршие пруды. Надо было в этот день, представьте, в банк. И на встречу в Большом Палашевском. Приехал. Хромая и припрыгивая, поднялся по лестнице в Сбербанк. Вокруг туман. Одним глазом вижу кое-как, а другим вообще почти ничего не вижу после этих капель. Приходится плохой глаз зажмуривать, а второй выпучивать, чтобы хоть как-то ориентироваться.
Долго рассказывать не буду: решил я свои банковские дела и направился к выходу. Вдруг сквозь туман прорисовался силуэт женщины. Даже не имея возможности разглядеть ее как следует, я инстинктивно почувствовал, что она исключительно хороша собой. Торопясь на встречу, я собирался было уже выйти. Оставалось быстро прошагать мимо красавицы и незаметно вдохнуть ее запах, проведя носом в сантиметрах от затылка. Я так всегда делаю при встречах с красавицами. Со школьной скамьи. Зачем? А Фрейд его знает!
Однако никуда я не ушел. Девушка повернула голову, и после некоторого замешательства изумленно выпученный глаз направил в мозг шокирующий сигнал: «ACHTUNG AM DECK! DASCHA MOROZ! DASCHA MOROZ! DASCHA MOROZ!»
Да! Мой ошалевший, вылезший из орбиты правый глаз не ошибался. В очереди в кассу стояла звезда российского экрана и моя главная фантазия постъельцинской эпохи, несравненная Даша. Та, которая была делегирована ангелами, дабы радовать смертных нездешней красотой. В полном замешательстве занял я опять зачем-то очередь и уселся на длинную скамью со старушками. Устроился более или менее сзади. Надо же разглядеть в реальной жизни человека, чей образ вдохновляет и будоражит сознание многие годы!
НО МНЕ ЖЕ НИ Х…Я НЕ ВИДНО!!! Картинка есть только по краям, а в середине пятно. То есть кое-как видны ноги, в UGG’и обутые, икры видны, из UGG начинающиеся, очень красивые икры, а дальше – как будто через целлофан. Какие там ямочки на щеках – уже талии не разглядеть!
Вдруг охватил стыд перед любимой. Все-таки я жену люблю, а так несолидно себя веду. Вслепую настрочил супруге СМС: «Я в банке. Здесь Даша Мороз! Не ругайся!» Смайлик поставил. В ответ получаю: «В банке Дедушка Мороз? А подарки нам принес?» Айфон превратил Дашу в дедушку. Слезы потекли от напряжения и обиды. Столкнуться с идеалом сразу после того, как тебе в глаза закапали дикую хрень, благодаря которой ты мечешься словно ежик в тумане! Неужели, думаю, так и не рассмотрю ее?! Или поближе подобраться? Другого шанса ведь может не быть никогда!
Встал я со скамьи и начал бочком, волоча ногу, к Даше постепенно приближаться. Опухшее красное лицо все в слезах, один глаз закрыт, другой выпучен. На голове фуражка с надписью «SEXY BOY».
И вот уже близка стала Даша. Замер я в нерешительности. Все равно видно плохо. А дальше приближаться неприлично. Сантиметров сорок осталось. В голове все смешалось. Что дальше-то делать? Может, на медленный танец ее пригласить? Надо сделать так, чтобы она заметила меня! Встал с Дашей рядом. Вспомнил, что в профиль я скорее Богарт, чем Делон. Хотя и от Делона есть что-то. Приняв роковую позу, я вскинул глаза к потолку и замер. Может, посмотрит она на меня и влюбится?
Не сразу я услышал смех. Сначала далекий, он все четче прорезался сквозь облако фантазий. Я очнулся. Смеялись все: старушки в очереди, сотрудники банка, сама Даша.
Прямо напротив меня висело зеркало: сквозь слезы я разглядел в нем силуэт красавицы. Рядом с ней, горделиво расставив ноги и сложив крылья на груди, стоял старый серый попугай. Его клюв покачивался из стороны в сторону. Один глаз попугая был закрыт, другой свирепо вращался. Не помню, как я выбежал из банка. Болели ноги. В глаза ударил крепкий мороз… Отрезвляющий, сильный мороз…
Прихрамывая, я отправился на деловую встречу. А моя прекрасная фантазия покинула меня. Но я знал, что она вернется. Как только мне снова будет тридцать…
Борец за искусство
Где-то на второй стадии опьянения, после трех рюмок коньяку, когда язык развязывается, а мысли начинают мелькать в голове с поразительной быстротой, Илюша Ерушкин часто залезал на любимого конька и говорил о русской культуре и ее мировом значении. Монологи эти должны были производить впечатление на окружающих дам, что иногда срабатывало, а иногда и нет – в зависимости от ангажированности той или иной дамы этой бескрайней темой. Щеголяя знанием имен Нижинского, Мозжухина и Гиппиус, Илюша не забывал подчеркнуть, что все они окончили свои дни вдали от родины, войдя в эстетический, политический и гастрономический конфликт с государством.
– И сейчас, – предупреждал окружающих Ерушкин, – сейчас власть тоже не склонна шутить с искусством! Посмотрите на этих новых Демичевых и Феликсов Кузнецовых1! В новосибирском театре лажа, кино запрещают, когда в нем близость демонстрируется, выставки громят. Но искусство будет жить! Что бы ни творил Мутинский, ему не удастся задушить русскую культуру!
Будучи поборником правды и свободы, врагом душителей искусства, реакционеров и мракобесов, Илюша чувствовал себя бесстрашным и бескорыстным борцом с несправедливостью. Иногда ему даже удавалось зажечь слушателей. Свою будущую жену он охмурил рассказом о тяжелой судьбе Ахматовой, под конец расплывчато пообещав отомстить ее гонителям.
Илюша был внуком известного советского композитора, чьи песни пела вся страна. Ребенком он был знаком со многими выдающимися мастерами культуры, нередко забегавшими в гости к дедушке-песеннику опрокинуть стаканчик виски и обсудить творческие идеи. В семь лет он спорил с Евтушенко о роли Сталина в истории, в восемь – воровал зажигалки у Высоцкого, в тринадцать обсуждал с Альфредом Шнитке проблемы эволюции композиторской техники и призывал его восхититься чувственным мелодизмом группы Modern Talking.
Иными словами, у Илюши были все основания считать себя человеком близким к искусству и не любить министра культуры Мутинского, зарекомендовавшего себя равнодушным функционером, идеологическим варваром и притеснителем Мельпомены. Любое faux pas министра Илюша воспринимал как личную победу и доказательство некомпетентности Мутинского. А faux pas случались часто: министр видел мир по-своему. В его многочисленных интервью и выступлениях Юрий Башмет назывался «тонким игроком на пианино, мастером клавиши и педали», перу Льва Толстого приписывалась «Аэлита», а Рудольф Нуриев именовался «непатриотичным, хоть и талантливым попрыгунчиком, давшим путевку в жизнь Пенкину и Боре Моисееву».
– Эх, встретить бы его, душенька, – говорил Илюша жене. – Встретить, да и высказать ему в лицо все, что о нем думает интеллигенция! Чтобы он прозрел. Чтоб ему стыдно стало! Никто не должен занимать чужое место! Я бы так и сказал ему: «Уходи, Мутинский! Не позорь нацию Ильина и Бердяева, Репина и Коровина, Аксенова и Трифонова, Шульженко и Пугачевой, в конце концов! Не знаешь родную культуру, не понимаешь ее сути и значения – к станку или на хозяйство! Профанам не место в министерстве!» Ох, я бы ему сказал! В отставку он, конечно, не подал бы, но спать уже спокойно не смог бы никогда!
Жена с восторгом смотрела на Ерушкина и радовалась, что вышла замуж за борца и героя.
Однажды Ерушкины были приглашены на прием в загородный дом к друзьям. Дом этот был славен на всю округу своим гостеприимством и хлебосольством. Хозяин, человек харизматичный и красивый, был вхож в высшие сферы, да и сам, пожалуй, частью оных являлся. Ерушкины опоздали, и, когда они уселись за стол, пиршество было в самом разгаре. Присутствовало много известных людей, сотрудников различных администраций, управлений и законодательных структур.
Прямо напротив Илюши сидел хмурый мужчина в очках и сосредоточенно жевал антрекот. Что-то в нем показалось Илюше знакомым. Да и жена несколько раз пнула Ерушкина ногой под столом. Не сразу, но с пугающей отчетливостью до Илюши дошло, что жующий мужчина и есть министр Мутинский!
«Ага, миленький! – кровожадно подумал Ерушкин. – Вот я тебе сейчас все и скажу, мучитель наш! Сейчас я тебе все выскажу, как Цицерон в Сенате, как Ельцин на первом съезде народных депутатов! Антрекот жуешь? Подавишься своим антрекотом!»
Однако встать и заговорить оказалось не совсем удобно. Во-первых, Ерушкины были в гостях и не имели права ставить хозяина в неловкое положение; во-вторых, самого Илюшу вдруг сковала какая-то неуместная застенчивость.
«Вот же мой шанс внести вклад в спасение русской культуры, – думал Ерушкин. – Чего я сижу молча? Ну, ладно. Сейчас водки хряпну, отзову его и нашепчу ему прямо в ухо месседж от исстрадавшейся российской интеллигенции».
Илюша действительно выпил, но остался сидеть, пытаясь набраться храбрости для решительного выступления. Тем более что и жена, похоже, ждала от Ерушкина героического поступка. Она без нежности смотрела на Мутинского и вызывающе громко грызла сельдерей.
Вдруг к Илюше подошла хозяйка дома.
– А позвольте, господин министр, представить вам внука замечательного нашего композитора Ерушкина!
Мутинский на долю секунды перестал жевать, посмотрел на Илюшу, потом быстро дожевал и проглотил. Потянулся за новым антрекотом. Илюша министра не заинтересовал. Очаровательная хозяйка тем не менее проявила настойчивость:
– На песнях Ерушкина выросло не одно поколение россиян. И сейчас мы исполним вам кое-что из его произведений!
Неожиданно заиграла музыка. Это был известнейший хит Ерушкина-старшего про путешественника, зовущего друга посетить Восточную Сибирь.
– Пой! – шепнула Илюше хозяйка. – Я тебе подтяну.
– Да как же? Не умею я петь! Вы уж сами!
– Не позорься. Видишь, он на тебя смотрит. Спой! С тебя что, корона свалится?
– Позвольте! Но ведь это позор – петь Мутинскому! Пусть ему Басков поет!
– Не подводи меня, прошу.
Выбора не было. Стараясь не смотреть на жену, Илюша поднялся и откашлялся:
– Увезу тебя в тайгу я, увезу, мой нежный друг, – душевно пропел он, глядя на Мутинского и внутренне сгорая от стыда. – Там, средь елок, пихт и сосен, ты опять воспрянешь вдруг…
Песня захватила окружающих. Илюше подпевали уже несколько человек. Через минуту весь стол разразился мощным припевом:
– Ты увидишь, что напрасно по тайге мошка летает, она русских не кусает, я тебе ее дарю-у!
Мутинский, не меняя хмурого выражения лица, дирижировал вилкой, на которой оставался висеть кусочек мяса. Илюшина жена завороженно смотрела на эту вилку. На ее лице застыла неестественная улыбка. Гости пели, чокались и обнимались.
Вечер всем понравился. Кроме Ерушкина. Когда они с женой возвращались в город, пьяный Илюша, кипятясь, втолковывал дремавшей жене:
– Нельзя в гостях поднимать скандал! Это неприлично. Вот я и не стал. Ведь вокруг столько людей! Вот когда я встречу Мутинского на улице или в подворотне, я ему все выскажу. Да еще и матом. Будет знать, как издеваться над нашей культурой!
Жена умиротворенно посапывала. Теперь она знала, что ее героический муж не просто борец за свободу искусства, но еще и неплохой певец.
Сибирское гостеприимство
События, о которых мы желаем поведать читателю, разворачиваются на бескрайних просторах Западной Сибири где-то году в 2004-м или 2005-м, то есть в разгар эпохи стабильности, когда нефть, напоминаем, стоит дорого, перспективы кажутся безграничными, а настроение – преимущественно мечтательное.
Так вот, Западная Сибирь, середина нулевых. Май месяц. Если по-киношному сделать наезд камерой из космоса (так называемый zoom in), то зритель видит лишь болота да бесчисленные нефтяные вышки, которые качают и качают черную кровь из недр Земли.
Однообразные ландшафты кажутся бесконечными, лишь редко возникающие контуры небольших городов разнообразят унылую картину. В городах живут работники нефтяной и газовой промышленности со своими семьями. Живут, надо сказать, весьма благополучно. Все-таки сырьевой сектор. Просим космического оператора дать крупный план самой значительной из этих петролеумных цитаделей. Это Нижневартовск. Один из административных центров Ханты-Мансийского автономного округа. Нефтяная столица России. Героически построен рядом с гигантским месторождением Самотлор комсомольскими энтузиастами второй половины 60-х.
Камера приводит нас в аэропорт Нижневартовска, и мы видим красиво приземляющийся лайнер на фоне оранжевого закатного солнца. Несколько минут самолет выруливает, к нему подъезжает трап, и пассажиры бодрым ручейком скатываются вниз. В это время в зале ожидания наблюдается некоторая растерянность и даже беготня. Это суетятся представители управляющего офиса главной местной нефтяной компании. Чиновники, охрана, пиар-служба. Всего пара десятков человек. Нервничают. Распоряжение от московских шефов, известных весьма жестким стилем управления, свалилось совершенно неожиданно. Как снег на голову. Принять, разместить и ознакомить с производством группу студентов института нефти и газа из шотландского города Абердина. Проявить гостеприимство. Кормить и развлекать. Оберегать. Отвечаете головой!
– Хлёпана плять! Что я буду делать здесь с англичанами? Какого дьявола мне нести за них ответственность? – волнуется начальник службы охраны Орлов.
– Не с англичанами, а с шотландцами. Не дергайся, пробьемся! – успокаивает коллегу директор службы пиара Константин, пытаясь скрыть собственную нервозность. – Вообще, это ж интересно! Парни в юбках. Волынки. Шотландские девицы огненно-рыжие… Схватишь такую, а тело у нее белое-пребелое, все в веснушках. Кельты, одним словом. Северяне.
– Ты хватал, что ли? – удивляется Орлов.
– Нет, но не отказался бы, – мечтательно вздыхает Константин. И возвращается в реальность: – Ленка, Танька, держите транспарант выше! Вдруг мы их упустим! Вообще за такую надпись в Шотландии сожгли бы на хрен!
Тощие Ленка с Танькой поднимают табличку с логотипом компании, на которой какой-то офисный недоумок нацарапал: «We love England in general and Aberdeen in particular!»
А из толпы между тем выделяется группа пассажиров и уверенно шагает к встречающим. Их человек тридцать. Вид у них странноватый, совсем не шотландский. То есть вполне себе иностранцы, но какие-то не европейские. Скорее африканские. Черные, как смола. Местные недоумевают. Может, ошибка какая-нибудь? Немного отходят назад. Озираются. Глазами ищут в толпе рыжих шотландцев в клетчатых килтах. Негры между тем дружелюбно улыбаются и надвигаются на наших. Среди черных лиц материализуется несколько более светлая физия, и от группы отделяется паренек с баклажанообразным носом, большими ушами и чудовищно грязной головой. Он подруливает к россиянам и радостно выстреливает черноморским акцентом:
– Пгивет, я Миша! Мы к вам пгиехали из Абегдина, смотгеть Сибигь и пить водку!
– Ты чего-нибудь понимаешь? – спрашивает Орлов у Константина.
– Сложно сказать… Судя по всему, эти негры почему-то студенты. А еврей у них за главного, – шепотом делает предположение продвинутый пиарщик.
– Час от часу не легче! У нас тут таких смуглых никогда не видели. Как бы не вышло чего! Ладно, везем их сначала на площадь Покорителей Самотлора, а потом в гостиницу. Добро пожаловать, дорогие друзья! – это уже темнокожим.
Гостей в результате оказывается двадцать восемь. Средний возраст – года двадцать три. Британское студенчество представлено гражданами Анголы, Эфиопии, Замбии и Бурунди, а также Мишей Айснером – кишиневским евреем, очень грязным и очень общительным. Девушек всего пять. Четыре экзотичные студентки красотой, к сожалению, не блещут. У них огромные губы и приплюснутые носы. Впрочем, продвинутый гурман наверняка одобрит их очевидную дородность и манящие большие зады. Ценители интимных свиданий с неславянскими дамами, а тем более с представительницами племен, обитающих у рек Окаванго, Замбези и на просторах Эфиопского нагорья, от таких вариантов термоядерной близости, скорее всего, не откажутся. Что касается пятой студентки, то она просто феерична! Веса в ней килограмм сто пятьдесят. Рост под два метра. Взгляд томный, рот приоткрытый, груди необъятные, а задница неизмеримая. Пахнет сия прелестница нездешним потом и типично африканскими эссенциями, среди которых выделяются дурманящие запахи дерева иланг-иланг. Зовут ее, как выясняется, Мандиша Себе-Океке. Константин, конечно, не знает, что это запахи именно дерева иланг-иланг, но совершенно балдеет и, пока автобус едет, смотрит на африканку с растущим воодушевлением. Та кокетливо поерзывает на двух сиденьях.
У памятника Покорителям Самотлора, расположенном на въезде в Нижневартовск, студенты выгружаются и хмуро слушают краткую лекцию о пионерах нефтедобычи. Затем они фотографируются всей группой. А вокруг постепенно растет толпа любопытных горожан. Уже человек с полста остановилось. Рассматривают гостей. Слышен восхищенный шепот: «Негры! Смотрите, живые негры!» Десятки рук тянутся к испуганным африканцам. Всем хочется потрогать их волосы, плечи, другие места и выпуклости. Орлов растерянно замирает. Однако опасности никакой нет. Вскоре начинается братание, фотографирование и ощупывание друг друга. Местные пихают в руки студентам своих онемевших детей. Все с удовольствием позируют. Дружба народов в действии. Недоволен лишь один начальник охраны. Он вообще не любит нестандартных ситуаций. Вот и сейчас озабочен: как бы не вышло чего – на ногу наступят иностранцу или сопрут бумажник у какого-нибудь доверчивого визитера. Публика ведь разная. Не только передовики и отличники.
– А ну, граждане, расступаемся, – кричит беспокойный Орлов. – Прощаемся с дорогими гостями! Они устали с дороги. Расстаемся! По-быстренькому закругляемся!
Студенты возвращаются в автобус, который уже через пару минут подъезжает к небольшому мотелю. Южане выстраиваются в очередь у стойки регистратора. Константин зачитывает им программу на ближайшие дни. В нее входят посещение месторождения, местной городской администрации, офиса компании «Самотлоргазонефть» и другие протокольные и образовательные мероприятия.
Студенты начинают шептаться, хмуриться и в конце концов выталкивают вперед Мишу:
– Гебята интегесуются, а когда мы будем тусоваться?
– Что конкретно вас интересует? – вмешивается нервный начальник охраны.
– Нас интегесует night life, клубы, пгиключения, you know, sir? Экскугсии и встгечи это хогошо! Но мы хотим отгываться и танцевать! Общаться со свегстниками! – чеканит Миша.
– Приехали! – тревожно шепчет Константину Орлов, разбухая от волнения. – Если их куда-нибудь пустить, то мы себе приключений на жопу наживем точно! Ты наших парней знаешь! Они непохожих не любят. Негров видели только по телевизору. Они и так друг друга мудохают около «Мегаполиса», когда нажрутся, а уж этих-то просто поубивают. И тогда кранты нам с тобой, Костик! Сказано же: развлекать и оберегать!
«Мегаполис» – единственный в городе ночной клуб. Выстроенный на нефтяные деньги, он прекрасно оснащен и вмещает две тысячи гостей. Гости, правда, попадаются разные. В Нижневартовске не самая идеальная аудитория для достойного ночного заведения. Бурильщики, геологи и водители на отдыхе не все поголовно беседуют о новых веяниях в мире искусства, потягивая шартрез из тонких бокалов. Некоторые, из числа менее культурных, стаканами хлещут водку, а затем пляшут под песни группы «Дюна» со своими дамами, после чего устраивают из-за них кулачные бои, не брезгуя при этом лягаться ногами. Поэтому в клубе и на улице полно охраны.