В голове

Отвалившись на стуле, прихлебывая чай и приятно осознавая тяжесть в животе, по окончании трапезы Березов спросил:

– Как я могу отблагодарить вас?

– Да какая благодарность, Никит, – махнула пухлой ручкой Зинаида Петровна. – Мы как узнали, что у тебя тут есть нечего…

– В гости заходи, – перебила ее Людмила Дмитриевна.

Никита пообещал зайти. Весь оставшийся день и почти всю ночь он рисовал трех старушек на кухне, а утром просыпал кофе, пытаясь заварить себе очередную кружку. Пить то, что он подмел, не хотелось, и он снова пошел в магазин. На кассе его поприветствовала неизменная кассирша:

– Гадость растворимую покупать будешь? Давай я тебе нормальный сварю. Мы же теперь еще и чуть-чуть кафе.

– Как это, чуть-чуть? – не понял Никита, за что был одарен чрезвычайно заговорщицкими взглядом.

– Для кого – кафе, для кого – нет. Понимаешь?

Он не понял, но на всякий случай кивнул. Его посадили за пластиковый столик на улице, где стояла пепельница из консервной банки и дремал кот, а кассирша ушла в дверь за кассой, варить кофе в турке на электроплитке. Потом они пили кофе, и кассирша рассказывала про свою жизнь и про жизнь деревни вообще. Что у одних сын-дурак, чтобы не сдавать ЕГЭ пошел в колледж, вылетел оттуда и все равно в армию пошел, да так там и остался, теперь в академии Фрунзе, говорят, учится; у других недавно украли статуи девочки с флейтой и мальчика с горном, еще в девяностые взятых с развалин пионерского лагеря; а дети Рыбешковых вообще сов прикармливать стали.

Переполненный впечатлениями, Березов направился к своим старушкам-благодетельницам. И обнаружил, что у самих дам дел на участках хватает на все его оставшееся время пребывания загородом. Обнаружил и активно эти дела взялся. Косил траву, носил воду, рубил дрова, красил сарай – мало ли дел можно найти? Вечером заходил Иван Михайлович, курил и рассказывал байки, половину которых придумывал, разумеется. А ночами он рисовал. На холстах появлялись дети, летящие в небе с совами, солдат на крыше деревенского дома, убегающие куда-то мальчик с горном и девочка со скрипкой, большая женщина с маленькой туркой.

В день отъезда он зашел к Ивану Михайловичу, попрощаться и подарить одну из картин, благо написал он в разы больше, чем предполагал, и уже успел такими же подарками порадовать старушек.

– Все-таки скажите, Иван Михайлович, неужели вы, когда я вам чай пытался заварить, решили, что в одиночку я не справлюсь, и надо звать подмогу?

– Я знал, что ты не справишься, – ухмыльнулся старик, – и что они будут рады помочь. Еще я знал, что у них самих по участку много тяжелой работы, с которой я в силу своего старикашества им уже не помогу. А решил я вас объединить. И что, плохо получилось, что ли?

– Хорошо получилось, – улыбнулся Березов.

И с неохотой уехал в Москву.

Поезд

В Москве было невыносимо. Накануне прошел дождь, прибив пух, щекотавший нос к земле. Теперь же вовсю разгорелось солнце, пар поднялся с луж и превратил город в сауну. Воздух дрожал над асфальтом. Кошки и собаки куда-то попрятались. Только голуби урчали в поисках хлеба.

Леониду Болбухину изначально ехать в столицу не хотелось. Да, всероссийский форум журналистов. И что теперь? Вдруг он, главный редактор газеты «Наш Канаш1», будет выглядеть глупо на фоне московских коллег. Жена уговорила. Сказала, что всем будет плевать. Леонида почему-то это успокоило. Сам форум прошел светски-пресно. Леонид молчал, улыбался, кивал, жал руки, снова улыбался, качал головой и все думал, когда же это закончится. И опять же, эта погода.

Леонид надеялся, что вечером станет полегче. Надежды частично оправдались – жара спала. Только сам Леонид приехал на вокзал и теперь мучился от запаха угля. Он очень не любил этот запах, напоминавший какие-то копчености. Ждать посадку было еще долго – он приехал сильно заранее. Он вообще все всегда старался сделать заранее. В школе всегда заранее делал уроки, иногда до того, как их вообще зададут. На Даше женился заранее, до того, как понял, что любит. Сына отдал в школу в шесть лет – чтобы потом не забыть.

Леонид бесцельно бродил по зданию вокзала. Потом вышел на улицу и оказался окружен неприятной пестротой ларьков. В одном из них он купил пирожок с картошкой – самый безопасный вариант, не то, что какой-нибудь с мясом или творогом. Пирожок был таким жирным, что, казалось, масло льется прямо из него, пропитывая его самого, салфетку, в которую он был сиротливо завернут, и Леонида. Последний ел пирожок и думал о жене и о грядущей изжоге. Нет, он не соскучился ни по одной из них. Просто первая пекла пирожки лучше и от них не было второй. Впрочем, если он задумался об этом, может, все-таки соскучился?

Когда пришло время, он загрузился в свое купе. Обычно он ездил плацкартом, особенно если ехал с семьей. Но в этот раз Леонид билеты купил в последний момент и места в плацкарте было два – верхнее боковое возле туалета и еще одно, приличнее, но кассирша Элиме, школьная подруга его жены, доверительно сообщила, что в этом вагоне будут возвращаться казанские школьники. Болбухин не любил ни школьников, ни школу. Пришлось ехать в купе. Из-за этого он испытывал чувство вины: дети у него в купе никогда не ездили, а он – едет. Даже Даша вечером перед отъездом посмеялась, мол, в свадебное путешествие они тогда в Геленджик плацкартом добирались, а тут с конференции поедет как важный человек. Леонида это задело: во-первых, она сама его уговорила ехать, почему же теперь как важный человек; во-вторых, его и так уже мучила совесть, и жена об этом прекрасно знала.

В купе он ехал на нижней полке. Никогда не любил лезть на верхнюю. Вскоре за ним зашла пара – среднего роста лысеющий грузный мужик и высокая коротко стриженная женщина. Обоим было навскидку лет по сорок пять.

– Миша, закинь вещи под полку.

– Сам знаю, не учи ученого.

– Слушай, ученый, ты подними ее хотя бы. Да не так. Куда ты тянешь ее?

– Вер, не лезь под руку, ради бога. По дороге сюда я же все сделал? И сейчас сделаю.

– С ним всегда так, – по-девичьи, и от этого неестественно, Вера надула губы и повернулась к Леониду. – Давайте знакомиться, я Вера, этот колобок – мой муж, Миша.

– Леонид. – коротко ответил он, пожимая крупную ухоженную руку. Миша тем временем все еще боролся с полкой. Болбухин открыл рот, желая предложить помощь, но тут же передумал. Незачем это. Вместо этого он обратился к Вере:

– Куда едете?

– Казань, – с удовольствием ответила она, – мы вообще оттуда. В Москву мы так, за новыми культурными впечатлениями. Но этот ужасный человек, разумеется, как всегда, потащил меня в Третьяковку и в кремлевские музеи.

– Что же плохого в Третьяковке? – улыбнулся в усы Леонид.

– Вот именно, Леня, ты совершенно прав! – радостно обернулся к ним Миша. Он весь раскраснелся и вымок. Болбухин удержался, чтобы не поморщиться – ему не нравилось, когда с ним панибратски переходили на «ты».

– В Третьяковке нет ничего плохого, замечательный музей, – проигнорировала мужа Вера. – Но поймите, мы там бываем каждый раз, когда приезжаем в столицу.

– Можно подумать, мы с тобой так часто бываем в Москве.

– Чаще многих моих подруг и коллег…

В этот момент дверь купе снова отъехала и вошел молодой высокий мужчина. Окинул купе взглядом, задержав его лишь на Вере, при виде которой он приподнял бровь. Потом кинул кожанку на место над Леонидом и отодвинул Мишу:

– Давай помогу, друг, – и легко поднял полку.

«Зачем он это сделал?» – Болбухин рассматривал нового попутчика. У того было приятное лицо. Такие люди обычно к себе располагают. Определенно, он выглядел куда обаятельнее раскрасневшегося потного Миши. Последний смерил своего помощника недобрым взглядом и процедил:

– Не помню, чтобы просил о помощи.

– Прости, не хотел обидеть, – и он улыбнулся так, что Леонид почему-то подумал: «Хотел».

– Вам совершенно не за что извиняться, – Вера нежно и легко коснулась руки нового знакомого, так быстро, что Миша, кажется, ничего и не заметил. – Лучше давайте знакомиться. Вера.

– Очень приятно, Ибрагим, – на этот раз в лице уже не читалась издевка, улыбка была искренней.

«Ему она Мишу не представила», – подметил Болбухин. Тот в свою очередь делал вид что ничего не видит и не слышит, загружая чемоданы под полку. Хотя, конечно, он мог действительно увлечься. Тем временем Болбухин протянул руку Ибрагиму:

– Леонид.

– Рад знакомству, Леонид, – эта улыбка была чуть менее радостная, чем та что была адресована Вере. Впрочем, вряд ли тут можно осудить Ибрагима. Он встряхнул руку Леонида резким рукопожатием, от чего у журналиста заныло где-то в лопатке.

– Куда Вы едете, Ибрагим? – поинтересовалась Вера.

– В Казань, я сам оттуда. В Москву так, на переговоры ездил.

– Мы с мужем тоже. А Вы, Леня? – безучастно обратилась она к нему. Впрочем, Болбухин ценил вежливость.

– Канаш.

– Почему отправка задерживается? – спросил Миша «в воздух».

– Вот пойди и узнай, – Вера отмахнулась от мужа как от назойливой мухи. Отдадим ей должное, на муху тот и был похож. Миша вытер пот со лба мятым клетчатым платком и вышел.

Поезд ехал уже около двух часов. В коридоре с неблагозвучными воплями бегали дети, успевшие за это время познакомиться и стать друзьями на всю жизнь. В соседнем купе тетка, резво переодевшаяся в ситцевый халатик вырвиглазного оттенка, делала себе пятый бутерброд с копченой колбасой и сыром и попутно объясняла попутчицам – тощим студенткам, почему у нее дочка – разведенная домохозяйка и внучки умницы, а сын, содержащий всю семью, включая сестринскую, идиот и в жизни ничего не добился. Студентки молча слушали, так как тетка кормила бутербродами и их тоже. Из другого купе уже доносился храп.

Вера с Ибрагимом болтали о книжках и фильмах, сходясь на общепринятом в любом интеллигентном обществе мнении, что всё говно и все уроды. Миша пытался встревать, но никто его не слушал. Тогда он вставал и уходил в вагон-ресторан, откуда возвращался все менее трезвым. Сейчас он ушел в третий раз и уже долго не возвращался.

Болбухин, не в состоянии терпеть высокоинтеллектуальные беседы, ушел подальше ото всех в тамбур, смотреть в окно. Мелькали живые и засохшие деревья, целые и разваленные дома. Леонид стоял и размышлял, что же ему казалось таким чудным в разговоре Веры и Ибрагима. В голову не шло ни одной путной мысли. Дверь тамбура открылась и из нее вывалился почти не стоявший на ногах Миша.

– Леня, дружище! – он нелепо вскинул руки. – Как я рад тебя видеть.

Как именно Миша рад, Леонид уточнить не успел, потому что громкоговоритель загнусавил:

– … подожди, объявление сделать нужно. Кхем. Уважаемые пассажиры и, прости господи, пассажирки. Станция N. По техническим причинам стоянка, чтоб её, двадцать минут. Повторяю…

– Пойдем покурим? – предложил Болбухин.

– Мои сигареты в купе, – помрачнел Миша. Леониду стало его даже жалко.

– Ничего, угощаю. Пойдем.

На платформе Леонид пожалел, что не взял с собой свитер. Он поежился.

– Эх, сейчас бы выпить, – мечтательно затянулся Миша. Пить с ним журналисту не хотелось, но другой компании у него не предвиделось, а выпить во внезапно нахлынувших холоде и сырости ему захотелось.

– Так давай выпьем.

– Хороший ты мужик Леня, сразу мне понравился, – Миша попытался похлопать Леню по плечу, чуть не потеряв равновесие, – не то что… хотя, неважно. Слушай, вон там – видишь? – магазин кажется. Я там лучше выпить куплю. В этом вагоне-ресторане не люди, а бесы какие-то. Знаешь, как цены задрали?

Когда Миша ушел в магазин, Леонид, рассудив, что свитер все-таки лишним не будет, пошел обратно в купе. Дверь была приоткрыта, из-за нее доносились уже не такие радостные голоса. Конечно, в детстве Леониду говорили, что подслушивать нехорошо. Ему вообще много чего говорили. Что же теперь, запоминать все?

– Я еще раз тебе повторяю, – голос Ибрагима был тих и неприятно спокоен, – я понятия не имел, что мы поедем в одном поезде, тем более – в одном вагоне.

– Ты не сказал «в одном купе».

– Не сказал. Я увидел тебя, садящуюся в поезд, и договорился с проводницами – все равно эта полка была свободна.

– Зачем?

– Хотел быть рядом с тобой, разве не очевидно?

– Мой и так меня подозревает по поводу и без…

– Ты могла ведь со мной вести себя более отстраненно, раз уж тебя так беспокоит мнение мужа.

– Могла бы.

Из купе доносились звуки мычания и чавканья поцелуя. Леонид развернулся и пошел на платформу. Миша еще не вернулся. Было все еще холодно.

«Я хочу взять свитер. Какого черта я стесняюсь, как будто бы это я, а не они…»

Он нарочно сильно топал, подходя к купе, и медленно открывал дверь. Это не помогло – он застал Ибрагима застегивавшим ширинку, а Веру – надевающей майку. Делая вид, что не видит их, Леонид принялся рыться в своем рюкзаке. Хорошо было бы быстро забрать свитер и так же быстро уйти. Но тот, как обычно и бывает, валялся на самом дне. На плечо Болбухину опустилась тяжелая рука.

– Покурим? – отрицательного ответа, судя по тону Ибрагима, не предполагалось.

В свитере на платформе казалось теплее.

«Хорошо, – подумал Леонид, – что Даша мне его положила».

– Мы с ней уже давно вместе, – Ибрагим прислонился спиной к столбу, – несколько лет. Я был ее студентом, потом аспирантом. Она до сих пор держится со мной как с младшим по званию.

«Надо будет купить домой селедку. Сто лет не ел селедку. Странно, почему?»

– Леонид, я могу вас попросить не рассказывать о том, что вы слышали?

– Можете.

Ибрагим посмотрел на него с недобрым удивлением.

– И вы не расскажете?

– Не расскажу, – честно и безразлично ответил Болбухин.

«И хлеба к ней купить черного. К селедке очень вкусно черный хлеб. Черный хлеб вообще вкусно. Бабушка в детстве маргарином мазала и сахаром посыпала. Вкусно было».

– Надо же, – развеселился собеседник, – а я-то уже подумал, что вы с этим подружились. Ну, или сочувствуете ему. Или, может, вы меня боитесь?

– Я вас совершенно не боюсь, – чуть менее честно возразил Леонид, – и не особо сочувствую Михаилу. Мне все равно.

Они докуривали в странном молчании. Потом Ибрагим хлопнул Болбухина по плечу и поднялся в вагон. Неподалеку компания бритых ребят обсуждала футбол, что-то про кубок конфедерации. Грузная женщина, вышедшая из одного с ним вагона, что-то яростно втолковывала кому-то по телефону.

«Почему, все грузные женщины объясняют всё с ожесточенным энтузиазмом?» – подумал Леонид. Еще он думал о том, что уже согрелся от свитера, но выпить все еще хочется. Тем временем вернулся Миша. Холод улицы взбодрил его, а заодно слегка выровнял его походку. Он вытащил из-за пазухи бутылку водки, печенье и два мятых пластиковых стаканчика.

– Они у меня в куртке лежали, – оправдывался он, разливая водку, – не помню уже как там оказались. Но это ничего, можно не мыть. Водка, она же стерильная. И стаканы очистит, и нас – изнутри. Ну, будем?

Они чокнулись и выпили, под неодобрительный взгляд грузной тетки. Леонид кашлянул и захрустел печеньем.

– Ты думаешь, – Миша противно причмокивал печеньем, когда говорил, – я не знаю, что эта курица гуляет? Я все прекрасно знаю. В молодости чуть не побил ее. Но у нее брат тогда боксом занимался, здоровый такой был. Испугался я, в общем. Брата уже три года как похоронили, а бить уже и не хочется.

– Так почему не разведетесь? Любишь? – по привычке спросил Леонид. Он привык раскручивать на длинные монологи, хотя и ненавидел их.

– Нет, привык, наверное. Я вообще-то не совсем лох какой-то. У меня в институте студенточка есть, миленькая такая. Ей «презерватив» если сказать, уже засмущается. Научную работу в том году у меня писала, у нас все и завертелось. Подожди, давай еще по одной, – выпили. – Соседка еще есть. Тоже к ней не лампочки менять хожу. Вроде бабе за сорок, а она фору студентке той легко даст. Жалко, сын соседский дома часто ошивается, за компом сидит. И обе, представь себе, ждут, что я с женой разведусь. Идиотки. А зачем мне с ней разводиться? Потом, она-то меня любит. Да, любит, я знаю. Флиртует с другими, хочет на себя внимание обратить, чтобы я ее, значит, ревновал. Я ее давно раскусил. Думает, она умнее меня. Черта с два. Давай выпьем еще.

Леонид сошел в Канаше настолько поздно ночью, что можно сказать, что утром.

«Жаль, – подумал он, закуривая, – что магазин закрыт сейчас. На вечер обязательно куплю селедки и черный хлеб. Еще лучку бы к этому нарезать. Красота».

***

Миша родился на полчаса позже своей сестры Маши. С этим он никогда не желал мириться, но иного выхода, конечно, не было. Маша росла бойчее и здоровее, в школе была старостой класса, бегала быстрее всех в эстафетах – словом, делала все, чтобы насолить брату. Жили они с ней в одной комнате с бабушкой, во второй – родители, в третьей – «зала». Когда он рассказывал об этом будущей жене, Вере, та скривилась. Ей не нравилось простонародное слово «зала», и она не понимала, почему нельзя было вместо нее сделать спальню для кого-то из детей, либо для бабушки. Миша пожимал плечами.

– И как же ты, – кокетливо выпускала кольца дыма Вера, – справлялся с нуждами пубертата?

– В туалете.

Вера звонко хохотала. Она росла в старом деревянном доме на улице Эш Урам, и у них с братом были свои «комнаты». Точнее, была одна большая, перегороженная двумя шкафами.

«Зато, – думал Миша, – у нас было электричество и прочие блага цивилизации».

Мише никогда не нравилось делиться игрушками. Ему хватало того, что все, кроме солдатиков, у них с сестрой было общее. У сестры еще был пупс. Он боялся, что мальчики, которые возьмут поиграть солдатиков, больше их не вернут.

– Михаил, – строго смотрела на него поверх очков с толстыми линзами мать, – не вздумай жадничать. Ты знаешь, я не терплю жадин.

И Мише приходилось делиться. Мальчишкам во дворе он не нравился, и солдатиков они возвращать не собирались. А сам он спросить опасался.

«Я не трус, – думал он в туалете, стараясь сглотнуть ком в горле, – я не трус, я просто выше этих выяснений. Если они сами не понимают, что чужое возвращать нужно, значит сами дураки».

Он думал о том, что зарыдать теперь будет ужасно. Хуже было бы только зарыдать во дворе. Или перед мамой. Но он ошибался, худшее было впереди. О пропаже солдатиков узнала Маша, и лучше бы она рассмеялась ему в лицо. Она же встала, ушла и вернулась через пятнадцать минут с солдатиками.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Город в Чувашии, население на 2017 – около 45,5 тыс. человек