Млечные муки

Часть осенняя

Бурная ночь

Но и это еще не все. Никита бродил по послерабочему городу, пятничному, бурлящему в преддверии выходных, которые каждый заполнит по-своему, кто во что горазд. Но он решил повременить с отъездом домой, в частокол спального района, лишенного всякой солидности и стройности. Да никто там особо и не ждет. А пробиваться в подземку, как и четыре предыдущих вечера к ряду, отчего-то совсем не хотелось. Хотелось прогуляться по старому вечернему городу, по главному из проспектов, тому самому… Заглянуть в прилегающие переулки и закоулки – что новенького? Хотелось быть в центре если не внимания и событий, то хотя бы и города. Слиться с ним воедино, став составной, а то и неотъемлемой частью, прощупать пульс, убедившись, что старый город еще дышит: живой. И если это удастся в какой-либо мере, остаться в нем до утра, дабы плутать, рыскать, шнырять. Может быть даже, если все получится, слегка ликовать. Застать восход солнца на одной из площадей, чтобы лично поприветствовать наступающую субботу – погожую и бездельную, лишь бы не констатировать ее уныло, как повелось, в постылой постели, как свершившийся факт.

Но чем серьезнее вечерело, тем больше на центральный проспект вываливало народов, разных: пестрых, шустрых, языкастых. Русский язык то и дело глох в накатывающих волнами потоках немецких и итальянских прогулочных групп. Становилось очевидным, что уединиться со старым городом сегодня будет весьма затруднительно, но и дома-то по-прежнему никто особо не ждет… Да и будни поддостали еще на буднях.

Шумно и гулко.

Запрудились в пробку машинки, готовые с минуты на минутку сорваться, томящиеся в ожидании зеленого. Зеленый настал, но какой-то маршруточный чудак перекрыл собой всю перспективу в невыразительной попытке свернуть справа налево сквозь все ряды, тем самым провоцируя остальных участников движения на звонкое бибиканье. Как знать, может быть тот чудак просто дал остальным отличную возможность остановиться: кому потупить, а кому и подумать, но так и не нашел понимания среди всех. Ведь если трактовать жизнь как движение, то изворотливый заезжий гастролер определенно мешал всем жить.

На пересечении проспектов сосредоточились раскованные девицы: блатные блондинки, шалавистые шатенки, бульварные брюнетки, кого тут только не стояло… Причиной тому послужил приезд продвинутых продюсеров, привезших модный столичный поп-дуэт, намеревавшийся дать вечерком грандиозное выступление. Эти артисты, впадая на своих представлениях в образ романтиков, обычно подолгу распевают о любви, сокровенной и созерцательной, за что в награду имеют изрядный гонорар и свежих цыпочек в закулисьях гримерных. Хотя в атмосфере и витало, что девахи, толпящиеся в ожидании открытия клуба, пришли сюда вовсе не в поисках сокровенного… По правде, едва ли они были наделены качеством испытывать что-то подобное.

Никита меж тем продолжал свой променад по проспекту, уже не слишком останавливаясь и попутно предаваясь размышлениям о спирали падения морали среди сограждан. Когда он сделал остановку, дабы полюбоваться изгибом реки, на мосту уже тусили юноши последней генерации. Если бы в сленг юношей время от времени не просачивались общепонятные русские слова, то их вполне можно было бы принять за американских тинейджеров-туристов, по какому-то недоразумению оставленных без попечения взрослых и столь безответственно предоставленных самим себе. Небрежно приспущенные штаны, баскетбольные футболки, рябые бейсболки набекрень – образы, под кальку снятые из молодежного журнала «Приспешник». Бедность доносящегося с их стороны слога заставили Никиту покинуть смотровую площадку досрочно. О любовании изгибом реки в обстановке нарастающего идиотизма не могло быть и речи.

Тогда он забрел под арку, желая насладиться умеренной тишиной: приглушенным шумом. Но и там кто-то шаркал. Вернее сказать, извлекал звуки, производя специальное расследование. Когда глаза поосвоились во тьме, Никита распознал в производителях шума полицейских, методично и по всем правилам своего ремесла, лупивших какого-то бродягу. Не без известной, справедливости ради, брезгливости. Насколько можно было установить из обрывков диалога, правоохранители наказывали бедолагу за то, что тот имел неосторожность объявиться на центральном проспекте, своим видом смущая достопочтенных туристов из варварских стран, враждебным поясом окружавших Отчизну. Тогда как у тех, должно быть, только-только начинали рушиться многолетние стереотипы и заблуждения по отношению к России-матушке. И вот в этот переломный момент выруливает, понимаешь, наш нищеброд, совершенно здесь ненужный в отражении витрин… Тем самым, к тому же, нарушая негласную договоренность между полицией и профессиональными нищими о территориальных сферах влияния и воняния.

Те запримолкли. Заприметили Никиту. Пока Хороший вроде бы склонялся к тому, чтобы не применять к Никите карательных санкций, Плохой, очевидно, был не столь хорош, уже оформляя движение к новому клиенту, но убедившись, что тот и сам почел за лучшее ретироваться, не желая угодить под раздачу слонов, лишь лениво махнул рукой во след.

Вечер заиграл новыми рекламными красками и огнями, предлагающими решительно все, что еще не успели купить или продать. Никита тем временем добрел до следующего знакового пересечения углов. Здесь и днем частенько царит балаган на грани бедлама. А уж той вечерней пятницей откровенно назревала драка. Две развеселые компании развязывали конфликт, размахивая травматическими пестиками и покрывая друг друга последними, судя по градусу дискуссии, словами. Выясняя, кто же из них более достоин чести занять единственную на перекрестке скамью. Победители, при благоприятном исходе, могли посидеть. В том смысле, что попить пива сидя. Японские туристы, пугливо прижимаясь к стенам, спешно забегали вглубь отеля, не забывая, однако, делать памятные кадры фирменным фотоаппаратом. Швейцар довольно равнодушно наблюдал за происходящим. Возможно потому, что уж ему-то посидеть в эту ночь, ясно, не светило. А вот поседеть – тут были все возможности.

Никита не стал дожидаться последних новостей из мира гоп-культуры. Отчасти из соображений личной безопасности, отчасти из-за уже принятого решения ехать домой. Домой, домой – в спальный район. Чтобы поспать, переспать, проспать – это уж как получится, детали. Но вариться в этом кипящем котле суеты-муеты становилось попросту неконцептуальным. Таинство восхода солнца наверняка будет порушено чьими-нибудь пьяными возгласами и дикими криками. Площадь вот-вот станет открытым баром и дискотекой, прерываемой сиренами полицейских, пожарных и прочих спасателей… Решение принято – домой. Смущало лишь то, что ближайшее метро находилось еще через квартал и уже тяготело к закрытию, а денег и времени на попытку поймать попутку больше не оставалось. Словом, не оставалось ничего, кроме как включить бег.

Но вот незадача – и бег не помог, не поспел. Дама в характерной оранжевой безрукавке уже стояла на страже в подземное царство и отгоняла страждущих тряпкой. Отшучивалась, щедро читая морали и приколы, но отгоняла твердо – поставленным движением кисти. Прежде чем захлопнулись заветные двери, она выдала примиряющий совет о том, что уже через пяток часов метро вновь будет в силе и вберет в себя всех желающих, а пока – погуляйте.

Стало прохладно. И понятно, что предстоит привидением скитаться всю ночь среди разных всяких живых: среди антикваров и антиподов, банкиров и банкротов, воров и воротил, грузчиков и грузин, дворников и дворян, европейцев и евразийцев, живописцев и живодеров, забулдыг и забияк, иноверцев и инопланетян, карьеристов и каратистов, лесников и лесбиянок, маркетологов и марксистов, налоговиков и налетчиков, охотников и охранников, политологов и полиглотов, ревизоров и резидентов, совладельцев и современников, таксистов и токсикоманов, утопистов и утопленников, футболистов и футуристов, халдеев и халявщиков, целителей и ценителей, чревоугодников и чревовещателей, шантажистов и шахматистов, щеголей и щеглов, экскаваторщиков и экспрессионистов, юристов и юмористов, язвенников и язычников; среди аморальных и аморфных, богатых и богоизбранных, внедренных и внебрачных, горемычных и гармоничных, демоничных и демократичных, единодушных и единоличных, желанных и жеманных, заботливых и заболевших, инфернальных и инфантильных, креативных и крепостных, лицемерных и лицензионных, местных и местечковых, неверующих и невероятных, отставных и отстойных, придирчивых и придуривающихся, раненых и ранимых, сильных и сильнозависимых, трезвых и тревожных, уморительных и умозрительных, фанатичных и фантастичных, хилых и хитрых, циничных и цикличных, чумовых и чумазых, шагающих и шатающихся, щекотливых и щетинистых, экзотичных и экзальтированных, юлящих и юрких, ядреных и ядовитых; среди авторитетных автолюбителей и безмозглых безумцев, великовозрастных валютчиков и гигантских гимнастов, двоюродных двойников и ерепенистых еретиков, жалких жуликов и знатных знахарей, импульсивных империалистов и кичливых карикатуристов, ленивых лодырей и мечтательных мучеников, наивных наперсточников и обманчивых обитателей, перспективных параноиков и редкостных реалистов, самобытных сапожников и трагичных театралов, угрюмых угнетателей и фундаментальных фармацевтов, хороших холопов и цепких цензоров, шутливых шаманов и щербатых щелкоперов; среди эксклюзивных эксплуататоров, юродивых ювелиров, да ясновидящих ямщиков…И среди тех, кто тоже не успел на метро.

На горизонте замаячила бурная ночь.

Типовые трудодни

На работу Никита подтянулся с заметным опозданием. Без особых на то оснований, просто не спешил. Для пунктуального прихода через изнуряющую спешку причин как-то не находилось. За опоздание полагалось разве что легкое порицание, в худшем случае – неопасный нагоняй. Никто не желал лишаться ценных кадров, хотя в чем именно заключалась эта ценность, зачастую оставалось загадкой и для самих наемников. Времени и желания поразмышлять над этим отчего-то и не возникало.

Но такой уж оформилась структура рынка труда: офисы под завязку набивались менеджерами и пиарщиками, маркетологами и креативщиками, имиджмейкерами и продажниками, как некогда кишели рабочими БАМ или Магнитка. Те же, что и при новом строе устроились строителями и столярами – вместо почестей и песен в свой адрес подпадали под подозрение и почитались в обществе за маргиналов, хотя и производили реальную работу, да, кстати, и зарабатывали частенько существенно больше. Зато офисные пчелы имели дело, шутка ли сказать, с компьютерами и принтерами, факсами и флешками, сканерами и браузерами, без устали впаривая друг другу качественные продукты и популярные товары с сумасшедшими скидками. Удовольствия эти процессы доставляли мало, но ощущение некой причастности к мировому прогрессу, с претензией на превосходство над темными обывательскими массами, несколько скрашивали дискомфорт от щемящей бессмысленности происходящего день за днем, за исключением выходных. Впрочем, за исключением ли?

Сама работа осуществлялась где-то на стыке реальности и виртуальности: составление и подгонка всякого рода отчетов и графиков, диаграмм и таблиц, наглядно фиксировавших очевидное и невероятное улучшение успехов, знаменовавших собой продолжение классического движения от меньшего к большему, от худшего к лучшему. Жизнь в этих графиках становилась все беззаботней и веселей. И действительно становилась, но в основном, конечно, для тех, кто держал и грел руку на пульсе явлений. Справедливости ради, подмена подлинных показателей убаюкивающей статистикой давно стала общим местом в той поднебесной России. Статистика успешно одолевала и бедность, и пьянство, повышала качество жизни и смерти, не оставляла ни малейших шансов бюрократии и коррупции. Статистика умело сводила весь катастрофический комплекс проблем до масштабов временных трудностей и досадных пережитков прошлого. Рапортовали, что есть, дескать, еще кое-где некоторые проблемы и отдельные сложности, но в целом-то уже и сегодня все ого-го! А скоро настанет совсем.

Некогда фирма, где ныне трудяжничал Никита, болталась в середине турнирной таблицы и особых звезд с неба не хватала. Но после того как тесть одного из учредителей прикинулся депутатом, став им, дела приободрились и неожиданно пошли в гору. Компания начала регулярно получать государственные заказы на оказание услуг для слуг народа и их поклонников, а учредители зажили принципиально иначе – припеваючи. Воодушевленные победами боссы взяли в аренду целый этаж офисного эпицентра и существенно расширили под новый статус штат своих трудяг. Никита еще по весне явился к ним на собеседование в шуршащих шортах и с недельной небритостью на лицевой стороне головы, и был весьма удивлен тем обстоятельством, что приняли его на работу как-то сразу, без малейших колебаний и сотрясаний воздуха вопросами. С тех пор он числился менеджером по перепродажам, то есть изредка продавал что-нибудь особо настырным клиентам, спешившим отчитаться своим покровителям, что заказали целый пакет услуг у правильной фирмы, то есть свои контракты исполняют конкретно.

У ресепшна сонно сновал охранник Геннадий – крепкий малый с мягким рукопожатием, почти бессменно мелькающий у входа, служившего одновременно и выходом. Старожил Геннадий, кажется, был сполна доволен службой и судьбой, давно подыскав свое место в жизни. В свой выходной он смотрел футбол и пил пиво. А все свободное от хлопот отдыха время он бдительно старался не пропускать чужих, но запускать своих – тех, которые с пропусками – и пресекал коварные набеги торговых кочевников. Никита был из своих, а потому Геннадий, лишь завидев знакомого, считай, старинного друга, спешил поделиться с ним своими наблюдениями и впечатлениями по жизни – от последнего футбола до вкусовых особенностей новой марки пива. В этом весь Геннадий.

По офису легко порхали нарядные бабочки – девушки всех возрастов и возможностей. И зачастую складывалось ощущение, что большинство из них рассчитывает устроить жизнь не столько посредством трудовых свершений и достижений, сколько через потенциальный шанс приглянуться кому-либо из холостых учредителей, изредка посещавших офисное гнездо, чтобы решать вопросы и раздавать ответы. Мальчишек в офисе водилось все же поменьше. Однако в офисных джунглях находили приют самые разные формы жизни: встречались и кошки, и мухи, и пауки. И даже невидимые обыденному глазу жучки. Никита общался в основном с людьми. Преимущественно с теми из них, кто не относился всерьез к царящей кругом корпоративной кутерьме. И для кого занять когда-нибудь место начальника отдела не являлось высшей формой самореализации и мечтой детства. К счастью, процент адекватных ребят и девчат все же не опускался ниже допустимого, что внушало робкую надежду на то, что Россия еще воспрянет ото сна. Шутка.

Вменяемых людей, по-видимому, отличал несколько философический подход к похождениям на работу. Работа даже на работе не перерастала в заботу, оставаясь на задворках сознания. Ведь не атомную станцию строим, не людей живых лечим… Так чего и кого ради надрывать животы, когда пилеж государственных средств осуществлялся в высших кабинетах, куда простым бессмертным вход заказан. Конечно, кое-какие осадки в виде серых зарплат выпадали и менеджерам, и прочим участникам марафона, но прямой зависимости между вкладом в дело и оплатой труда отчего-то так и не сложилось. Больно уж многим врезался в память пример менеджера Севы Невинного, притащившего конторе контракт на миллион и запросившего свои 10 % от сделки, как в договоре написано, но в итоге лишь бесславно уволенного по разгромной статье, да так и не получившего законных процентов от сделки. То и другим была наука и намек. Мол, не надо брать на себя слишком уж много одеяла. У нас тут как бы демократия, конечно, а все же суверенная и управляемая, причем в ручном режиме.

Сбросив рюкзачок в менеджерской кабинке, Никита отправился в курилку. И вовсе не затем чтобы покурить, а для того только, чтобы узнать там последние новости из мира. А также слухи, сплетни, домыслы, догадки, теории и теоремы, анекдоты и афоризмы, байки и приколы… Деловитые переговоры в курилке всегда считались немного моветоном и вызовом. В клубах сизого дыма витала атмосфера веселья и инакомыслия. Здесь было попросту занятнее, чем в кабинете. И потому половина офиса половину времени проводила именно тут. Хотя и некурящие специалисты сбивались в коридоре в очереди за водой возле кулера, где вели схожие светские беседы. Работа ж не волк. И даже не вол.

Вернувшись в кабинет, Никита завел компьютер, нацепив на себя маску сосредоточенности и солидности, сделав вид, что готовится к планерке, намеченной на полдень. На самом деле он проверял почту, включал аську и открывал новостную ленту одновременно. Начальницы на месте еще не было, поэтому возникал и даже как-то напрашивался вариант провести время последовательно и конструктивно, без всяких зевотных заданий и занудств. Остальные менеджеры, судя по застывшим выражениям масок, аналогично презрев свой долг, всецело предавались развлечениям.

Тут в кабинет, неимоверно несвоевременно и неожиданно, нагрянула начальница, строго окинув взором непокорных подчиненных. Бывали славные деньки, когда она и вовсе не появлялась в офисе – заболев ли, прозаседавшись на совещаниях ли, отправившись ссылкой в командировку. И весть о том, что «сегодня ее не будет»… неизменно имела большой успех, вызывая неподдельный душевный подъем среди менеджеров. Ликование по размахам было вполне сопоставимо с радостью школьников, узнавших за считанные минуты до непредсказуемой контрольной, что училка заболела, что контрольной не будет, что можно на сегодня все забыть и стремглав мчать домой, игнорируя все правила приличия и хорошего тона, тщетно прививаемые родителями и школой…

Но сегодня она была. И сегодня – не в тему, как никогда… Именно в тот осенний день по интернету гуляла лукавая ссылка, при открытии которой на весь экран всплывала развязка из какого-то порнотриллера. И закрыть это дело было никак. Разве что перезагрузив компьютер ударом отчаяния по системному блоку… Можно живо вообразить сколь нелепо смотрелся Никита, лихорадочно набивающий спасительные комбинации на клавиатуре, параллельно пытаясь прикрыть монитор всем корпусом. Но все напрасно: начальница, удивленная увиденным, то ли на экране, то ли на смущенном и как бы извиняющемся Никитином лице, вытаращила глаза, наморщив лоб, и поспешила проследовать в свой личный кабинет, не уронив ни слова, как будто бы ничуть и не взволновавшись.

Временной отрезок до планерки был безнадежно подпорчен. Никите оставалось лишь предаваться размышлениям: будет ли против него принят карательный поход милицией нравов во главе со старейшинами корпоративной этики. Одно дело – опаздывать на скучную работенку и аккуратно бездельничать, и совсем другое – шастать по клубничным сайтам, да еще и прямо с утра, в чем его, безусловно, и заподозрила начальница отдела. Да, утратить эту рабочую рутину, если что, не великая беда, а скорее и избавление, но ведь на несколько месяцев вперед уже запланирован вполне конкретный комплекс мероприятий и телодвижений, а внезапное увольнение и денежная яма могли бы поставить под угрозу их осуществимость. Тут было о чем подумать.

Планерка протекала в привычном ключе – в режиме закручивания гаек. Начальница пламенно ораторствовала, прибегая к сравнениям, повышениям голоса и нейролингвистическому программированию в своем представлении. Пытаясь убедить нерадивых подчиненных, что тем необыкновенно повезло в нынешнем воплощении, ведь именно им привелось трудиться в такой динамично развивающейся и конкурентоспособной конторе. Менеджеры молча внимали ее речам, скучливо сдерживая подступающую зевоту и дожидаясь окончания процедуры. Кульминационный момент планерки случался обычно во второй половине заседания, когда началка переходила от пафосных лозунгов и тезисов к вопросам к собравшимся. Вопросы, по сложившейся традиции, были исключительно каверзные: что сделано за отчетную неделю, какие планы на текущую и будущую, когда переведет деньги тот или иной неторопливый клиент, и главное – почему точно такие же ответы менеджер выдавал еще на прошлой неделе. Вообще-то многие привыкли заниматься на планерке личными делами, отвлекаясь от них, когда уже стартовала вопросительная часть, а вопросы адресовались непосредственно им. Тот же Никита в такие минуты завел привычку впадать в сочинительство, давая волю фантазии и воображению.

Затаился зайцем в ложбине офисных лесов,пытаясь бежать от волков,но кто я таков?Вырваться птицей бы из затхлой и офисной клети,стать свободным, как дети,но нет еще шести…

Такие мотивы сейчас занимали Никиту. С тревогой в сердце выжидал он разоблачения. Но его не последовало, да и вопросов к нему в тот день отчего-то не возникло, что было нелогично, учитывая запущенное состояние дел по ряду клиентов. Отсутствие вопросов несколько настораживало Никиту, но и печалиться было некогда, ведь сразу за планеркой планировался обед – в виде обеденного времени. Большая часть офиса стекалась в столовую, где баба Люба бойко сбывала свой съестной продукт как горячие пирожки. Собственно, это и были по большей части горячие пирожки. Никита со своими коллегами по офису и одновременно однорайонниками, Димасом и Денисом, каждый по своим причинам предпочитали не обедать у бабы Любы. Кто-то по завершении такого обеда потом весь вечер болел животом, обливаясь потом и упиваясь активированным углем, кто-то обнаруживал у себя во рту вместо тонкого послевкусия обломок застарелого ногтя, а кто-то просто был сноб.

Обед был откушан в другом месте, а когда Никита вернулся в прохладу кабинета, его коллеги, кто злорадно, а кто и сочувственно, наперебой сообщили ему, что начальница его ждет и уже давно. В своем таком отдельном от остальных кабинете. Никита понуро поплелся в направлении зловещей долины неприятностей и неизвестностей. Но ожидаемых разборок и полетов не последовало: начальница лишь сухо поведала, что доложила генеральному о возникшей ситуации, что участь Никиты теперь будет решать уже он, самолично, по итогам беседы с глазу на глаз. Беседа состоится тогда, когда тому заблагорассудится, когда ему будет угодно или удобно. А это уже, разумеется, не ее компетенции и ума дело. После чего они бегло обсудили ситуацию по Никитиным клиентам, что можно было счесть за признак примирения, и разошлись по разным углам ринга.

Никите уже доводилось бывать в кабинете у генерального, но не в качестве нашкодившего школяра, а скорее в качестве мальчика на побегушках, пришедшего заполучить автограф на накладную и счет-фактуру. Рассмотреть кабинет пристально никогда толком не удавалось, но особенно и не хотелось. То был рядовой просторный кабинет, где бросались в глаза известные атрибуты, присущие большинству такого сорта кабинетов. На стене за спиной шефа внимательно висели портреты вождей: действующего и на всякий случай – предыдущего. Неподалеку предсказуемо колыхался стяг правящей партии, подхватываемый ветром из властно полуоткрытого окна. Наличествовали также крепко сделанный стол и весомые стулья, шкаф с разноцветными папками и полкой для подарочных изданий, мини-бар и дорогая на вид ручка, грамоты и сертификаты, благодарности… и прочие приметы и предметы складной жизни…

Во второй серии трудодня Никита не раз натыкался на генерального – в коридоре, туалете, конференц-зале. Но тот не изрек ни единого слова… и бровью не повел, все время глядя куда-то сквозь или поверх Никиты, если тот вдруг случайно попадал в поле зрения или болтался под ногами. Очевидно, босс был поглощен решением куда более глобальных задач. И дела ему не было до маленького менеджера, винтика и фантика системы. К концу дня стало очевидно, что обойдется. И никакого тяжкого разговора с генеральным не случится. Ни сегодня, ни завтра, никогда. А это значит, что можно продолжать работать на.

Вероятно, именно в тот день в голове Никиты вызрел план провести пятничный вечер иначе, отлично от других дней, тянувшихся однообразно и по-офисному официозно, складывающихся кирпичиками в недели, картинками в месяца, перерастающими в года, становившиеся списанным в архив прошлым, к которому нехотя возвращаешься порой, вспоминая многочисленные препятствия и превратности, щедро дарованные жизнью, видимо, для появления воли и укрепления сознания, а день, что день – единица измерения и только, где вторник – лишь условное название одного из них, волею случая, закрепившееся в языке. И чего стоит этот вторник – обычный, будничный, типичный: постоянно повторяющийся вторник в ожидании пятницы.

Бессонница

Уже неделю они не спали. Все, никто. Как-то раз разбрелись с вечеру по спальням и снятым углам, а сны совсем не шли – ко всем, ни к кому. Даже черный квадрат не снился. Светало. Но никто не сомкнул очей. Поутру пересекались, силились поразить чужое воображение, мол, уж больше суток не сплю, а все на ногах и бодрюсь. Вот я каков: не таков, как, скажем, ты. Из другого теста, знаешь ли, слеплен. Но ожидаемого эффекта на окружающих производить не удавалось, ведь со всеми такое стряслось. Везде и всюду.