Идеальные мужчины

Олег курил у открытой форточки. Благо, Наталья оставила сигареты. Это помогало ему думать.

Полистав книжки, оставленные Натальей, решил: чему быть – того не миновать. Он был благодарен Наталье: думала о нем, заботилась. Любит… Кто её знает, любит ли? И этот эксперимент…

Пришедшее на смену тоске радостное волнение наполнило его жизнь новым переживанием – так всегда бывало у него перед чем-то новым, неизведанным. Радость новизны заслонила собой самое страшное – его равнодушие к жизни, к любимому делу.

Уже месяц он жил как сомнамбула, почти не беря в руки кисти. Наталья и то ужаснулась, увидев его детские беспомощные рисунки. Ху-удожник! Действительно, уехать, раствориться, спрятаться куда-нибудь от своих проблем сейчас – самый выход. И пусть все забудут о его существовании! А дальше – Бог даст.

Сквозь стекло пробивалось солнышко. Путаясь в занавеске, радостно рассыпалось зайчиками по стенам. Дождь, не прекращавшийся всю ночь, решил сделать передышку.

Докурив сигарету, Олег принялся наводить порядок. Помыл пол, почистил раковину, вытер накопившуюся пыль, подключил вновь телефон. За будничными делами окончательно отвлёкся от тяжёлых мыслей.

Пробудился аппетит. Олег начистил картошки, открыл мясные консервы. Кухня заполнилась соответствующими ей ароматами. Увидел, что нет хлеба.

Подхватив пакеты с пустыми бутылками, спустился к мусоропроводу. Сбежал по лестнице вниз, вдохнул свежего воздуха. Осень действительно была самая что ни на есть золотая! Распушились клёны и вязы, аллея стала уютной и бордово-золотистой. Ученики возвращались из школы. Молодые мамаши катили коляски с детьми. Голубело небо. Привычно шумел город.

Жизнь шла своим чередом.

В магазине ему приветливо улыбнулась знакомая продавщица. А у него откуда ни возьмись мелькнула вредная мысль, что не будь его, всё осталось бы по-прежнему. И люди бы также здоровались и улыбались друг другу.

– Давно вас не было видно? – спросил сосед-пенсионер, отоваривающийся в этом магазине. – Всё рисуете?

– Ага, – ответил он.

Нет, никто его не забыл, и люди ему по-прежнему рады. Но им невдомёк, через какие мучения проходит душа художника в творческом кризисе. И это вдобавок к тем стрессам, что всем несёт современный мир.

– Осень-то, осень!.. –прищёлкнул языком пенсионер, ища подходящее слово. – Пора трудов и вдохновенья!

Олег кивнул, наблюдая за ловкими и одновременно плавными движениями красивых рук продавщицы. Олег любил, когда его обслуживала она. Чувствовалось, что работа ей в радость.

– А вы ещё красивее стали, – сказал он.

– Ну что вы, – смутилась она.

– Правда, правда, – уверил Олег, забирая из её рук пакет.

Подойдя к своей двери, услышал телефонный перезвон. Он всё ещё кому-то нужен! С порога бросился к аппарату:

– Алло?

Трубка помолчала и плеснулась радостно-тревожно:

– Олежек! Наконец, дозвонилась. Как дела?

Олегу ясно представилась мамина тесная прихожая и она – одинокая, ждущая, напряженно застывшая в стареньком кресле.

– Мам, я рад…, – проглотил он конец фразы. Жалость неожиданно сильно сжала сердце. Трудно стало дышать. – Ты… я, – неумело пытался оправдываться он.

– Я к тебе сейчас приду, можно? – спросила Полина Игнатьевна.

– Ну, о чём ты? Конечно! – ответил он, проглотив комок, торопливо ответил он.

Глава 3

Через сорок минут мать позвонила в дверь.

– Мам, ты прости меня, что заставил волноваться, –целуя её в пахнущую духами щёку, сказал Олег. – Проходи, садись, – забрал он у неё сумки.

– Я тебе тут поесть принесла, – Полина Игнатьевна поправила тщательно уложенные волосы и провела рукой по лицу, успокаивая дрожащие веки.

– …Похудел-то как! – не сдержалась она, не сводя глаз с сына.

И как он мог подумать, что никому не нужен. Мать ведь есть мать! Сколько он себя помнил, мама всегда была рядом, водила его в музыкальную и художественную школы, спорила из-за него с учителями и врачами, училась вместе с ним. Из-за его частых болезней она оставила работу, да так и осталась домохозяйкой.

Став взрослым, Олег стал тяготиться материнской опекой, и вечно занятый отец поддержал его стремление к самостоятельности. Так у него появилась эта маленькая квартирка.

– Ну, как ты? Как? – повторила мать свой вопрос.

– А ты как? – ответил он вопросом на вопрос. – Не болеешь?

– С тобой да не заболеешь, – заворчала мать. «Глаза красные. Цвет лица… А ведь отец совсем не пил», – подумалось ей.

– Мам, ну всё же хорошо. Ко мне Наталья приходила сегодня.

– Чего уж хорошо. На тебе лица нет. Не ладится работа? – догадалась она.

– Не ладится, – согласился Олег обреченно.

– Может, бросить тебе всё. Жениться, устроиться куда-нибудь? – страдальчески-вопросительно взглядывала мать.

– У меня другие планы, – стараясь не встречаться с матерью глазами, ответил Олег.

– С планами твоими с ума сойти можно, – невольно приложила руку к сердцу Полина Игнатьевна – что-то опять закололо.

– Ну, мам, – успокаивал мать Олег, придерживая её за плечи и по-детски заглядывая в глаза. Чего она так разволновалась? Всё наладится, теперь уже верил он, поддаваясь хорошему сегодняшнему настроению. – Всё будет хорошо! – с расстановкой проговорил он.

– Я всё о тебе передумала и ничего не надумала, – не слушала его Полина Игнатьевна. Она знала, что хорошее его настроение, ни на чем не основанное, долго не продлится. Нужно трудиться, над собой в первую очередь. А он этого не хочет. – Какой ты маленький был! За всё брался, всем интересовался. Упрямый! Талант! Учителя великое будущее пророчили. И тогда ведь было нелегко. – Взгляд Полины Игнатьевны затуманился.

Она любила вспоминать школьные годы сына. Олег был послушным, и матери не приходилось за него краснеть. Учеба давалась ему легко, несмотря на дополнительную нагрузку в музыкальной и художественной школах. Когда-то она мечтала, что Олег станет музыкантом. Родителям всегда кажется, что их дети добьются в жизни того, чего не смогли добиться они. В доме не смолкал звук фортепиано. Но поняв, что сына больше привлекают краски и кисти, мать, как ему казалось, с легкостью простилась со своей мечтой. И вот уже она склонилась вместе с ним над столом. А он, белокурый мальчик, водит вспотевшим от волнения пальчиком по цветным репродукциям раздобытого матерью альбома и шепчет волшебные имена художников.

Тогда они были похожи друг на друга цветом волос и голубыми глазами. Но с возрастом волосы у Олега приобрели темно-пшеничный оттенок, а в чертах лица, скулах и костистости носа проявилась отцовская мужественность. У матери волосы, наоборот, побелели и распушились, но она по-прежнему тщательно закрашивала седину и укладывала волосы красивой золотой волной.

– Мам, ну ты о себе расскажи. Что твоя ученица?

– Оленька – молодец! Так чувствует музыку! Она всё лето занималась. Тот трудный этюд, помнишь, он тебе всё не давался? Она сразу его одолела.

– Помню, – кивнул Олег. Хотя давно забыл все этюды. А мама по своему обыкновению путает фантазию с реальностью, уходит в воспоминания.

– Оленька мне все тайны свои доверяет. А ты? От родной матери прячешься! – вырвалось с обидой у Полины Игнатьевны. И снова закололо сердце.

– Мам…, – начал было Олег.

– Молчи уж, стыдно матери не доверять. Ты ведь маленький был – всё мне рассказывал. Как в первый раз влюбился, помнишь? В девочку из соседнего подъезда? Да как весь снег у них под окном раскрасил?

– Помню. Первый мой художественный опыт. Уж и мучился я, и горд был. А снег растаял… – и всё.

– Сколько тебе тогда было? Да девочку-то как звали, запамятовала?

– Десять лет. Леночка в параллельном классе училась, и внимания на меня так и не обратила. До чего обидно было.

Они замолчали, думая каждый о своем.

– Мам, я тебе должен что-то сообщить, – сказал Олег. – Ты только не волнуйся…

– Хорошее начало! – вырвалось у Полины Игнатьевны.

– Я решил в эксперименте одном принять участие… Наталья меня уговорила. «Идеальный мужчина» называется, – Олег погладил дрогнувшую материнскую руку.

– Что? Какой еще эксперимент? – настороженно спросила она.

– Там врачи-психотерапевты, наркологи и… ну, в общем, идеального из меня сделают, – с остановкой проговорил он…

– Ой, Оле-ег! А это не опасно? – в голосе матери зазвучал страх. – Да ты у меня и так идеальный.

– Я всё решил. В понедельник поеду в клинику. Профессор Сидоров. Может, ты читала? Про него много пишут. – Встав, он принес из кухни брошюры. – Вот, посмотри…

– Как же так, Олег? – волновалась мать, теребя в руках брошюры. Поняла, что спорить бесполезно.

– Ты возьми, почитай дома.

Она машинально кивнула.

– Это так неожиданно. Надолго это? – достала платочек – глаза стали слезиться.

– Мам, я уже взрослый. Потом, ты же сама хотела, чтоб я женился, – обнял её сын, успокаивая. – А там, кажется, и это запланировано… Я обязательно тебе позвоню в понедельник, как всё пройдет.

– Что ж мы сидим-то! – засуетилась Полина Игнатьевна, пряча глаза, боясь выдать обиду, – опять всё решил без нее. Всё Наталья да Наталья! Какая из нее жена? Она и готовить-то не умеет! Олег сам всё.

–Чем хоть ты тут питаешься? – пройдя на кухню, спросила Полина Игнатьевна.

– О, у меня картошка есть, бутерброды Натальины остались, – весело ответил Олег.

Полина Игнатьевна приободрилась, и они стали вместе, как в детстве, хлопотать над столом. Мать достала из сумок теплоукутанный борщ, курицу, стала командовать по старинке, а Олег ей с радостью подчинялся. Нарезали салат, мать умело его украсила, всё расставила на столе.

За едой о проблемах не говорили – так издавна было заведено матерью. Восхищались осенью. Это было их любимое время года. Вспоминали стихи. Когда-то это была их игра: кто больше вспомнит стихов.

– Может, оно и правильно, что ты так надумал. Может, всё к лучшему, – сказала мама.

– Я тоже так думаю, – ответил Олег.

– В гору всегда трудно подниматься, а с горы легко катиться, Олежек…, – говорила она. – Я, пока ты болел, в церковь ходила, свечки за тебя поставила и Богородице –Неупиваемой чаше, и Николе-угоднику… Сон мне приснился, будто тебя маленького песком засыпало и ты чуть не умер. Но какие-то люди помогли тебе выбраться, и ты жив остался. Чудом, понимаешь?

– Ну, мама, что ты? Со мной ведь ничего такого не может быть.

– Ты ведь у меня единственный сын. Я боюсь за тебя, как бы ты с пути не сбился, себя совсем не потерял… Тебе уже тридцать лет, а у тебя ни работы постоянной, ни семьи. А я ведь обыкновенная старуха, я внуков понянчить хочу.

– Мам, ну какая ты старуха?

–Да-а, – протянула мать раздумчиво. – Маленькие детки – маленькие бедки… – Полина Игнатьевна замолчала. Взглянув на Олега, заговорила нерешительно, собираясь с мыслями:

– Не знаю, сказать тебе или нет… Танечку я тут встретила с молодым человеком. О тебе поговорили. Она зла на тебя не держит.

У Олега кольнуло в груди – быстро же она его забыла. Но вслух сказал:

– Я рад за неё.

– Она сказала, что по-прежнему остается твоей поклонницей. Эх, Олег, она могла бы стать тебе хорошей женой!

– Мама… Ну, сколько же можно об этом.

– Я боюсь, что ты ещё пожалеешь о ней.

– Мама, я её не любил. Да и она, по-видимому, тоже.

– Вот это неправда. Что ты, мальчишка, знаешь о женской любви? – горячилась мама.

– Не нервничай, мам.

– Да и что такое любовь? Это труд совместный, умение прощать, верность!

– Верность чему? Скажи ещё, супружеские обязанности.

– Да, и супружеский долг.

Вот так всегда случалось с ними. Неожиданно расспорятся. Всё же мать принадлежит к другому поколению и в чём-то не может его понять.

Полина Игнатьевна молча собирала сумки и удивлялась, почему сын не хочет понимать очевидных вещей.

– Неужели эта Наталья лучше? – спросила она с оттенком неприязни.

– С Натальей мы друзья.

– Это ты ей друг. А у неё, может быть, другие планы.       Сколько ей? Под тридцать? Ей замуж давно пора.

– Мам, ты её совсем не знаешь!

– А ты себя не знаешь. Окрутит она тебя.

– Мне теперь три месяца не до женщин будет.

– Ой, Олег, – снова заволновалась мать перед неминуемым расставаньем. – Ты на меня не обижайся, – собираясь уходить, проговорила она. – Я тебе добра желаю и верю в тебя. В отца твоего верила и в тебя тоже. Ты, как он – упрямый. Всё равно на своём настоишь.

– Мам, всё будет хорошо, – целуя её и помогая ей одеться, говорил Олег.

– Ладно уж, – ворчала Полина Игнатьевна. – Я тебе вечерком еще позвоню, можно?

– Конечно, – согласился сын.

– А завтра приходи на обед. Обязательно. Только без Натальи приходи.

– Хорошо, мам, завтра приду.

– Я тебе там деньги оставила на столе, – сказала Полина Игнатьевна. – Не умирать же тебе с голоду.

Олег проводил мать до лифта, проследил из окна за удаляющейся в направлении остановки материнской фигурой.

Как любил он в детстве угадывать из окна материнскую стремительную походку. И, встретив её в прихожей, уткнуться в её теплую грудь, пахнущую духами и ждать, что же она для него достанет из сумки.

Как жаль, что навсегда ушли те времена, где всё было просто и ясно, и мама с папой знали ответы на все вопросы.

Полина Игнатьевна торопливо шла по улице, а мысли её все ещё были с Олегом. Какой он не приспособленный к жизни. Всё витает в облаках. Может, и правда ему нужен эксперимент? Но Наталья! Представить её своей снохой Полина Игнатьевна не могла. Такие ли девушки были в её пору! Да что он может понимать в женщинах, в жизни – её маленький Олежек!

Последнее время она часто вспоминала молодость. За обложкой старого альбома нашлась давно потерянная фотография Славика.

Находка взволновала Полину Игнатьевну. Она так и замерла с фотографией на коленях, уйдя в прошлое. Теперь такое с ней случалось, она могла несколько минут просидеть как бы в прострации. Нахлынули воспоминания, прихватило сердце, и пришлось пить корвалол. Оказалось, что эти воспоминания болезненны, и память, может быть, жалея её, куда-то прятала их до сих пор. Память всегда подсовывала общие, стандартные воспоминания: походы, праздничные вечера в музыкальном училище, первые успехи.

А ведь её настоящий успех начался со Славика. Ей и раньше говорили, что она талантлива, аплодировали на концертах. Впрочем, как и некоторым другим. Но поверила она в себя тогда, когда ей, никому неизвестной молоденькой аккомпаниаторше, преподнес букет смущённый худенький паренёк. Это был Славик. В тот миг она была под властью музыки, он тоже. И после ей казалось, что их души настроены одинаково.

Как много у них было общего! Но жизнь всё решила по-своему.

Кто в молодости не делал ошибок, ведь разобраться в жизни в двадцать лет очень трудно… Нет, мужем Полина Игнатьевна была довольна. Его и сына она любила самоотверженной любовью, подчас совсем забывая о себе. Теперь она терзалась этим. Всё ли она сделала правильно в своей жизни. Может, в бедах своего сына тоже виновата она? А своя, личная жизнь? Ей стало казаться, что, выйди она замуж за Славика, жизнь могла бы сложиться по-другому, лучше для неё.

Что она сделала доброго в этой жизни? Но поздно, поздно. И у неё ведь есть Олег. Теперь ему предстоит искать ответы на вопросы: что такое любовь? что такое счастье? И решать сложные задачи, которые ставит порой жизнь. Справится ли он, и чем она, мать, может ему помочь?

Глава 4

Всё же сегодня Наталья устала. Её измотали статья, разговор с Олегом, суета вокруг картин. Вечером она повезла статью в журнал и попала на субботнюю попойку по случаю премии знакомого журналиста.

… – У-у, Наталья, – загудели радостные от выпитого журналисты.

Вадик – самый популярный репортёр журнала – стряхнул со своего плеча руку изящной, но чересчур болтливой Юли, бросился обниматься.

– Поздравляю тебя, Вадик, растёшь, – коротко улыбнулась Наталья, уклоняясь от объятий.

– Штрафной! Штрафной! – кричали со всех сторон.

Запах духов, сигаретного дыма и спиртного дыхания восьми человек заполнил небольшую комнатку. Столы сдвинуты, на полу и подоконниках – кожура от апельсинов и бананов…

– Так, так, – вышел на шум главный редактор Смоляков. – Наталья, прошу ко мне. – Ему пришлось повысить голос, чтобы перекричать гул своих подчинённых.

– Ну, босс сейчас к чему-нибудь придерётся. Час уже её ждет, – злорадно сказала, облизывая пальчики, измазанные шоколадом, Юля, снова очутившаяся рядом с Вадиком.

– Да чего там! У Натальи всегда все о’кей, – сказал он. – Серёг, ну-ка ещё по одной, и расскажи, что у вас там за дела с профессором Сидоровым? – спросил Вадим пришедшего незадолго перед Натальей Сергея Парфёмова, своего друга, спецкора из «Центральной».

– Мухин там чего-то копает. Взял отпуск на три месяца для участия в эксперименте. Кстати, я случайно подслушал разговор его с ней, – кивнул он на дверь и понизил голос. – Якобы Мухин приглашение в клинику для Олега Дубова – её дружка – достал.

– Ну-ка с этого момента поподробней. Давно мы о Дубове не писали. Отойдём-ка, – поставил Вадик рюмку, глаза его загорелись. – Кыш, Юлька, у нас мужской разговор, – беззлобно прогнал он девушку.

Та, скорчив обиженную гримасу, отошла.

– У Дубова творческий кризис. Ты помнишь, как его критиковали на последней выставке? – спросил Сергей. – Рисунок слабый, неоригинальны цветовые решения. Техника подавляет вдохновение. «Провинциальный калейдоскоп» тогда постарался. А Маховский вообще назвал его творческим импотентом…

– А… Маховский! Наш местный Фрейд! «Связь эротики и искусства», – засмеялся Вадик.

– Помнишь его эротический натюрморт? – прыснул Сергей.

– Ха-ха, – Вадик склонился с сигаретой к сидевшему на подоконнике Сергею. – Кстати, нашему корифею на днях стукнет полтинник, ты знаешь?

– Тише ты, обожжешь меня, – остановил тот друга. – Мне он как-то не очень интересен. Я думаю, Дубов намного талантливее.

– Кто бы спорил… А у Дубова действительно на этой почве проблемы? – изображая щелчок у горла, спросил Вадим, не обращая внимания на боящегося за свой костюм Сергея.

– Кто его знает. О нём последнее время вообще ничего не слышно. А ты у Натальи разведай! – посоветовал ему Парфёмов. Вадим скептически скривил губы.

За столом раздался взрыв женского смеха. Оба присоединились к застолью.

Наталья вскоре вышла, с победным видом подняв два пальца вверх. До её слуха донеслись обрывки разговора, взаимные шуточки и подколы коллег. Она не стала поддерживать разговор, отнекивалась на все предложения. Ссылаясь на усталость, заторопилась домой.

– Наталья, ну когда ты ещё придешь, – помогая ей одеться, донимал пьяной нежностью Вадик. – У меня сегодня повод, домой можно не спешить, поболтали бы по старой дружбе, – погладил он её по плечу, касаясь щекой её волос. – Ты же знаешь, как я к тебе отношусь!

– Домой, Вадик, всегда надо спешить. Тем более, когда там жена и дети.

– Фу, – сморщился обезоруженный Вадик. – Как ты прозаична. – Мы ведь даже за твой успех не выпили.

– С Юлей выпьешь, – кивнула Наталья в сторону раскрасневшейся журналистки. – Да тебе, мне кажется, уже хватит на сегодня, – сказала она.

– Мне? – удивился он и тихо добавил. – Как скажешь… А хочешь, я всех их брошу, и мы с тобой уйдем отсюда?

– Зачем? – холодно ответила она. Когда-то у них был короткий роман, который не имел шансов на продолжение. Неужели он этого так и не понял. Или он считает, раз она одна, то…

– Ну, Вадик, всё, – с силой разжав его цепкие объятия, увернулась-таки Наталья. Она знала, что к утру он забудет, с кем пил, с кем обнимался и кому объяснялся в любви.

– Ну, всё, пока всем, – попрощалась Наталья у двери, послав воздушный поцелуй. Под укоризненным взглядом уборщицы вступила на мокрый пол лифта. Вздохнула – сегодняшний день наконец-то кончился.

Мягко захлопнулась стеклянная дверь редакции, и она вдохнула густой осенний воздух. Уютно светили фонари. Тротуары были полны влюбленными. Дробились, отражаясь в стёклах авто, вечерние огни. Первые этажи на этой улице сплошь занимали кафе и ресторанчики, мелькая призывными огнями. Компаниями и парочками к ним спешила молодежь. Раздавались смех, сигналы машин и мобильных телефонов. Выше тепло светились занавешенные окна квартир, отождествляя собой семейный уют.

Похолодало. Уличный ветерок сдул с неё заботы дня и приторный флёр вечеринки. На остановке она находилась почти в одиночестве. В её сторону автобусы ходили плохо.

Чем там занимается сейчас Олег? Думает ли о ней хоть немного? Наталья рада была, что с экспериментом всё так быстро уладилось. Алик Мухин звонил ей и сообщил, что приглашение на имя Олега уже у него в кармане.

Завтра с утра она заедет к нему и заберёт. Затем поедет к Олегу, он её будет ждать. Олежек, глупый маленький мальчишка, куда он без неё? Её снова охватила жалость, едва вспомнились его худое застывшее лицо и грусть в глазах. Женщины всегда его жалели. А бабья жалость, как известно, и есть любовь. Вот жалость мужская не похожа на женскую. Она часто ведёт в постель, там же и заканчивается.

О Наталье ходили слухи, будто у неё было много любовников. Но это было не так. Даже если страсть и толкала её в чьи-нибудь объятия, она же и унижала её отсутствием любви. Повторно она уже ни с кем не встречалась. И лишь в Олеге она почувствовала родство. Будто она была частью его тела, как рука или нога. Она совсем его не стыдилась. В период их близости он создал ряд интересных женских портретов, и хоть навеяны они были литературными и драматическими образами и писались с разных натурщиц, Наталья везде угадывала себя. И неудивительно, она столько времени проводила с художником, направляла его кисть. Вдыхала вместе с ним душу в его творения. И вместе, только вместе они добились успеха. О нём заговорили, брали интервью газетчики, снимали для телепрограмм. И он пошел в гору. Развил свой талант, ушёл в своих мечтах и их воплощении дальше Натальи. Она только удивлялась и вдохновляла его.

И вдруг появилась Танечка. Как всё в жизни бывает вдруг и некстати! Наталья будто лишилась тела, души и смысла жизни. А приходилось жить, улыбаться и делать вид, что ничего не произошло, что главное для неё – работа, а любовь –это так, для молоденьких девочек.

И вот теперь Танечки нет, и ей необходимо стереть в душе Олега всякую память о ней. Она сможет, ведь она красива, умна, и она любит его. Любит, как никакая другая его не любила.

Глава 5

Утром Наталья встала рано. Можно было поспать подольше, но не спалось. Вымытые с вечера волосы распушились и пахли шампунем. Она посидела перед зеркалом, улыбаясь самой себе, накрутила волосы на спиральные бигуди – хотелось быть красивой. Напевая, занялась завтраком.

– Ты никак куда-то собралась? – медленно со вздохами усаживаясь на табурет, спросила мать.

Дымился в чашках кофе, аппетитно пахли блинчики.

– Собралась, мам, – подливая молоко, ответила Наталья, ничего не объясняя. В умных глазах Марии Петровны мелькнула догадка. Она опустила глаза, окончательно осознавая, что её догадка верна, поправляя на груди цветастый фланелевый халат, – всё время мерзла. Незаметно вздохнула.

Мать у Натальи полная, одышливая. Сердечная болезнь и связанная с ней неподвижность сделали её такой. Они совсем непохожи внешне. Но было у них и общее: умение быстро реагировать на события, здравомыслие… и гордость. Благодаря последней Мария Петровна всю жизнь прожила одна, даже алиментов на дочь ни от кого не получала. Проработала всю жизнь скромным библиотекарем. Но для дочери желала жизни другой – яркой, поэтому с детства приобщала её к искусству. Теперь она могла быть довольна: у дочери хорошая работа, её статьи печатаются в журналах. Вот только с семейной жизнью никак не складывается. Втайне мать корила в этом себя. В то время, когда все подружки пропадали в компаниях, её Наташка сидела за книгами. Лучшее время было упущено. Подружки повыходили замуж, а её красавица-дочка все была одна. Правда, потом со сменой работы всё изменилось: Наташка стала бывать на людях, появились поклонники. Они приходили, обрывали телефон, попадались даже серьёзные люди. Да всё ненадолго. Наташка почему-то очень быстро во всех разочаровывалась. «Уж не в старых ли девах ты собираешься оставаться?» – сокрушалась Мария Петровна. «А что, это идея», – шутила в ответ дочь и уходила с головой в работу.

А когда три года назад появился Олег, Марии Петровне он не понравился. Они вместе с дочерью критиковали его образ жизни и некоторые произведения, но, несмотря на это, Наташка всё больше влюблялась в него. Такого ли желала мать для своей дочери – быть женой художника! – терпеть его нервы, беспорядочную жизнь. Но на удивление, оказалось, что ни он, ни она и не думают о женитьбе. Мария Петровна уж готова была стать бабушкой внебрачному ребенку. Но и это было не суждено. «Какой ребенок, мама, откуда? У таких, как мы, детей не бывает». – «Что же за жизнь ты себе приготовила, дочь?» –задавалась вопросом мать.