Окно напротив

Наконец, мы свернули с тропинки в поле, и густой дым из выхлопной трубы скрыл нас ото всего мира.

* * *

Мы лежали на влажной от дождя траве, нагретой нашими телами. Среди бесчисленных желтых глазков ромашек расцветали и мои мечты.

– Почему ты не хочешь поступить в медакадемию? – спросил Серега, глядя на небо.

Тучи быстро рассеивались, словно и не было этих могучих тяжелых капель, промочивших одежду насквозь. Солнце улыбалось так ласково, будто хотело опуститься и прилечь рядом.

– Очень хочу, – прошептала я, наблюдая, как колышется тоненькая травинка, зажатая в его зубах.

– Тогда ты должна попробовать поступить.

– А с кем я оставлю маму?

– Можно попробовать перевезти её в город.

– Она не захочет. И скажет, чтобы я сначала доучилась в медучилище.

– А чего ты сама хочешь?

Я открыла рот и застыла, поняв, что теряю почву под собой. Мне и самой было не ясно, чего хочу. Остаться в этом захолустье, трудиться в местной больнице медсестрой или уехать в город, чтобы научиться спасать жизни людей? В моих слабых руках была вся моя судьба, и в них не было ничего кроме воздуха.

– Мои желания не самое главное…

– Есть еще ответственность за маму, я помню.

– Вот, видишь.

– Я скоро уеду. – Его голос донесся откуда-то издалека, с таким звуком обычно рушатся надежды, которые только начали принимать почти осязаемые формы.

– Знаю, – прошептала я, чувствуя, как несколько сантиметров, разделявшие нас, превращаются в пропасть.

– И ты мне сегодня приснилась, – добавил он тихо.

В его голосе прозвучала какая-то горечь, которой я не поняла. Слова медленно поднялись с губ и растворились на выдохе. Пропасть между нами тут же начала затягиваться, превращаясь в бурную реку, течение которой захватывало наши души и уносило с собой.

Приподнявшись, я случайно наткнулась рукой на его локоть, и мы смущенно переглянулись. Лучи струились с неба и вплетались в его иссиня-черные волосы.

– Правда? – выдохнула я, не смея отвести взгляд от этой красоты.

– Да, – спокойно ответил он и перевел взгляд на мои губы.

– Значит, всё удалось!

Моё лицо засияло. Я что, и правда, умею улыбаться?

– Что удалось? – нахмурив нос, спросил Серега.

Я упала обратно на примятую траву и захлопала в ладоши.

– Есть такой метод. Прочитала о нем недавно. Если его освоить, можно путешествовать в сны других людей.

– Что нужно делать?

– Во сне ты должен чётко осознать, что спишь, и при этом не проснуться! И если ты это осознал, твоё астральное тело сможет отправиться в сновидение человека, которого ты задумал.

– Ты веришь во всё это? – совершенно серьезно спросил он, не выпуская изо рта травинку.

– Да! Смогла же я сегодня побывать в твоем сне!

– И что ты там увидела?

Я сосредоточенно закусила губу.

– Не помню…

Серега рассмеялся от души, травинка упала и, скользнув по его шее, потерялась среди зеленых стеблей ромашки.

– Ты просто мне приснилась, дурочка.

– Я всё же склонна думать, что…

– Ты веришь в Бога? – перебил он меня.

– Да, – совершенно искренне ответила я.

– Ты красиво рисуешь.

– Ага.

– Уверена, что хочешь стать врачом?

– Да.

– Хорошо. Стране нужны врачи, верящие в Бога…

Я выдохнула, чувствуя, как моё сердце выходит из укрытия и парит над головой подобно легкокрылой бабочке.

Мои глаза были открыты. Хотелось, чтобы это чувство полёта никогда меня не покидало.

– Хочешь порулить? – внезапно поднявшись с места, предложил Донских.

Я повернулась и увидела его радостное лицо. Нет, только не улыбайся!

Но он уже растянул губы от уха до уха. Меня ослепило, как от вспышки. Внутри, будто от залпа под сводами тихого древнего храма, разлетелись десятки белых голубей и вырвались сквозь открытые окна наружу.

– Хочу, – чувствуя, что пьянею, ответила я.

Он оторвал меня быстрым рывком за руку от земли и потащил к мотоциклу. Тот стоял на краю поля, грустно наклонившись на подножку. Я безропотно побежала за Серегой, по пути оглаживая бутоны ромашек, сверкавших на солнце. Что и говорить, в тот момент мне хотелось бежать за ним на край света.

– Садись, – подхватив меня как пушинку, скомандовал он.

Я опустилась на сидение, чувствуя, как раскалился на солнце металл бензобака. Донских ловко запрыгнул сзади и повернул ключ. Его руки легли на мои, нежно обхватив мои пальцы. Он поднял их в воздух и положил на ручки сцепления и газа по обеим сторонам. От ловкого движения его ноги, мотоцикл заурчал, как довольный сытый зверь.

– Сейчас будем медленно отпускать сцепление вот здесь, – сказал он, обжигая мою шею своим дыханием, – потом плавно добавим газа вот таким образом.

Железная махина заревела. Я со всей силой втянула воздух и кивнула. Все его слова растворились в раскатистом рёве мотора.

Буйные рыжие кудряшки, еще влажные после дождя, упали мне на лицо, но тут же, подхваченные ветром, устремились назад.

– Аа-а-а! – завопила я, ощутив, как огромная зверюга подо мной начала движение по дороге.

– Страшно? – спросил Серега, почти касаясь губами моего уха.

– Не-е-ет! – закричала я, замечая, что мои волосы закрывают ему обзор.

Мотоцикл быстро набирал скорость, отзываясь на каждое моё движение резкими рывками в сторону.

– Тогда можешь покричать, – засмеялся Серега, положив мне голову на плечо.

– Я еду-у-у!!! – завизжала я, добавив газу.

Ветер, ставший почти ледяным, хлестал нас по щекам. Колеса со свистом разрывали воздух, оставляя после себя ураган из песка и пыли. Слева и справа мелькали деревья.

Небо кипело, приближаясь всё ближе и ближе. Мне казалось, что мы слились воедино и стали совершенно обтекаемыми. Свобода врывалась в наши легкие, с шумом отдаваясь в каждой клеточке тела. Гравитация на мгновение отменила свои законы: мы полетели, отдавая всех себя этой свободе.

8

Это случилось на той самой, узкой тропинке возле обрыва.

Мы ехали медленно, не торопясь, и громко смеялись. Наши разгоряченные тела трясло от пережитых эмоций. Ему, конечно, не стоило доверять мне управление на таком опасном участке дороги. Я легкомысленно повернулась, чтобы взглянуть в его блестящие, затягивающие в себя, глаза. А Серега засмотрелся в мои.

Одно мгновение, и мотоцикл дернулся, чуть не рухнув вниз с обрыва. Это застигло нас врасплох. Я увидела только мелькнувший в Серегиных глазах страх и почувствовала, как сильно он сжал мои пальцы. Резкий толчок, и переднее колесо повисло в воздухе.

Мы застыли над пропастью. Замерли без движения, наклонившись над бездной.

Я повернула голову и увидела перед собой Татьянку, в спокойных водах которой играли солнечные блики. Это зрелище парализовало, сковало страхом и ужасом. Но не Серегу, – он молниеносно дернулся и повернул ключ в замке зажигания. Мотоцикл шевельнулся, кашлянул и замолчал.

– Спокойно, – срывающимся голосом прошептал Донских, почувствовав, как напряжены мои плечи. – Он уперся рамой. Сейчас ты осторожно встанешь, и всё будет хорошо.

Я заметила, как Серега осторожно отклоняется, чтобы перенести свой вес назад, и мои пальцы задрожали. Нужно встать осторожно, иначе он упадет с обрыва вместе с мотоциклом. Песок выбирался из-под колес и тонкой струйкой стекал вниз, облизывая опасные выступы крутого склона. Я зажмурилась, крепко, до боли и звездочек в глазах, пытаясь привести мысли в порядок.

– Не бойся, – послышалось сзади.

Эти слова меня отрезвили. Не в силах сдержать волнения, я лихорадочно перекинула ногу и приготовилась к прыжку. Волосы предательски взметнулись и упали на лицо.

– Не бойся, – уверенно повторил он.

И я, закрыв глаза, прыгнула на траву. Колени больно уперлись во влажный песок. Сердце колотилось как безумное. Испуганно вскочив, я тут же обернулась к нему.

Серега, схватившись из последних сил руками за руль, дернулся в сторону злосчастной тропинки, пытаясь наклонить своим весом железную громадину. Та не поддалась. Он снова дернулся, зарычав, и мотоцикл закачался. Я представила, как он падает вниз, а сверху на него валится эта гигантская железяка, и забыла, как нужно дышать. В горле застрял крик.

Еще рывок.

Еще.

И махина, наконец, поддалась.

Завалив её на бок, Донских отпрыгнул и свалился на землю. Быстро вскочив, он вновь метнулся к мотоциклу, резко дернул за руль и потянул на себя. Его кроссовки уперлись в землю и медленно поползли в сторону обрыва. Но парень не сдавался. Выдохнув, он потянул за руль с новой силой. Над обрывом показалось переднее колесо. Вены на Серегиных руках надулись, мышцы заиграли под футболкой.

Я потеряла счет времени.

Ещё секунда, и он упал на землю к моим ногам. Его пальцы продолжали держать руль. Переднее колесо теперь не свисало над пропастью. Мотоцикл валялся рядом, на боку, побежденный простым мальчишкой. Я облегченно вздохнула. Теперь им обоим ничего не угрожало.

Донских отпустил руль и спокойно поднялся. К его мокрым от пота ладоням прилип песок. Он отряхнул их о джинсы и глянул вниз, на речку. Мои зубы отбивали дробь. Я отошла, шатаясь, и плюхнулась попой на траву.

Оттащив мотоцикл на метр от края, Серега не без усилий поднял его и поставил на подножку.

– Ну, что, штурман, куда теперь поедем?

Его сияющая улыбка озарила меня и весь левый берег реки в придачу.

* * *

Мне хотелось быстрее добраться до комнаты и спрятаться с головой под одеяло. Возможно, я могла бы пролежать там с закрытыми глазами пару десятков лет, ожидая, пока рассеются все тучи.

Мама сидела напротив меня с суровым выражением лица. Её пальцы нервно перебирали ткань любимого клетчатого платья. С распущенными, свободно спадающими на плечи, волосами она напоминала разгневанную Эринию, богиню мести. Несмотря на легкую проседь, эта прическа очень её молодила.

– Ты представить себе не можешь, что я пережила, пока ждала твоего возвращения!

– Мама, прости, я не нарочно. Так вышло!

Она отпустила платье и сложила руки на груди. На её лице отчетливо читалось волнение, перемешанное с отчаянием. Трудно управлять детьми с инвалидного кресла. Особенно такими взрослыми, упорно рвущимися на волю из родительского гнезда.

– Марьяна, на улице давно стемнело! О чём ты только думала?!

Моё лицо залилось краской.

Сестра, сидевшая возле зеркала, улыбнулась так, чтобы я могла хорошо это видеть. Она радовалась. Расческа с новой силой впивалась в её длинные волосы, напрасно пытаясь усмирить мелкие завитушки цвета меди.

Анна пять минут назад ужасно бесилась, через окно провожая взглядом Серегу, уходившего от нашего подъезда в сторону дома. Молнии, летящие из её глаз, готовы были материализоваться и испепелить меня до тла.

Те, мальчишки, с которыми она гуляла раньше, в основном только и делали, что пили пиво да орали песни под гитару до утра. Они редко удостаивали её такой чести быть сопровожденной до самой двери отчего дома. От этого она ненавидела меня еще больше.

– Я постараюсь больше так не задерживаться, честно, – пообещала я, готовая встать перед мамой на колени.

Выражение маминого лица было непреклонно. Все знали, что это значит. Она запретит мне встречаться с Серегой и вообще надолго выходить из дома одной.

– Ты еще совсем мала, чтобы гулять допоздна!

– Мне семнадцать! Я не понимаю. Ане ты всегда всё разрешала!

– Смотри, – противненьким голоском вмешалась сестра, обращаясь к маме, – такими темпами… скоро она тебе еще и в подоле принесет…

Эти слова сработали лучше, чем канистра с керосином, запущенная в костер. Я ошарашенно уставила на неё. Как она могла так сказать про меня? Её глаза откровенно смеялись надо мной.

– Этого я точно не вынесу, – мама схватилась за сердце.

Мне показалось, что моё самоуважение сжимается до размеров спичечного коробка. Попробуй теперь отмыться от грязи, в которой Аня меня выпачкала.

– Что ты такое несешь? – крикнула я сестре, повернулась и сделала неуверенный шаг в сторону мамы.

Та резко взмахнула рукой, указывая, чтобы я к ней не приближалась, и судорожно вращая руками колеса коляски, покинула комнату.

Я видела, как тряслись её губы. Одна дочь огорчила тем, что ослушалась, другая умудрилась всё вывернуть наизнанку, усугубив ситуацию.

– Мама, – пропела вдогонку сестра, медленно скользя гребнем по волосам, – неужели ты позволишь ей встречаться с парнем, который гораздо старше её?

– Аня! – взмолилась я.

Она смотрела на меня снисходительно. Я для неё была не более, чем жалкой букашкой, назойливо мелькавшей возле глаз.

– Это, вообще-то, карается законом…

Во мне бурлили эмоции, я чувствовала, что вот-вот взорвусь.

– За что ты со мной так?!

Она расслабленно откинулась на спинку стула. Нет. Расселась как королева. Положила ногу на ногу и оглядела меня с ног до головы.

– За какие такие заслуги ты вдруг должна получить его? У тебя есть старшая сестра. И вряд ли тебе удастся устроить свою судьбу раньше меня.

– Что за бред?

Аня отнимала у меня одну мечту за другой. Жестоко, цинично. А ведь я ничего плохого ей не делала.

Теперь переезд в город и поступление в медакадемию мне точно не светило. Она сделает всё, чтобы убедить маму. Это в её духе.

Я убежала к себе в комнату и громко хлопнула дверью.

Мыслей не было. Только раздирающие плоть эмоции. Стоило только закрыть веки, перед глазами возникало белое ромашковое поле. Нежный ветер, беспокойно колышущаяся трава, осыпанная солнечными бликами. Скорость. И Его сильные руки.

Нужно только представить, что ты там. Представить всё до мельчайших деталей и нырнуть. Вот так.

Через полчаса я встала, вытерла слезы и взяла учебник по анатомии. Нужно много заниматься. Я решила. Всё обязательно получится.

Нужно просто подождать. Если в меня никто не верит, никто не хочет помогать и поддерживать, я всё сделаю сама.

Да. Я смогу. Всё будет хорошо.

Свои мечты нужно осуществлять вопреки всему.

9

Сергей Донских был мастером переговоров. Я не сразу об этом узнала.

После того, как мне запретили видеться с ним, прошло долгих три дня, похожих на бесконечность. На четвертый раздался громкий стук в дверь. Он долго разговаривал с мамой на кухне. Не знаю, что именно помогло: махровая герань в горшке, которую тот притащил с собой, или согласие с предложенными условиями, но мне позволили проводить с ним время.

Теперь каждое утро начиналось с того, что Серега приходил рано утром и будил нас всех. За три недели мы привыкли к его чаю, свежезаваренному из самых крупных чайных листочков и заботливо разлитому по кружкам. Горячему и ароматному.

Он традиционно спрашивал, кому добавить молока, и, не дожидаясь ответа, лил всем. Мы смеялись, общались, и никому его утренние визиты уже не казалось странными.

Аня обычно молчала и грустными глазами наблюдала за нами. В такие моменты мне становилось жаль её, ведь каждый заслуживает счастья. Но стоило мне только выйти из комнаты, она принималась болтать с Донских и громко смеяться. Липла к нему и отчаянно крутила задом. Я слушала её речи, сердилась и мечтала, чтобы она однажды прикусила язык.

А потом мы ехали к реке.

Нам нравилось купаться. Подолгу. До посиневших губ и дрожащих коленей. Мы зарывались в песок на берегу и грелись, слушая медленное течение воды. Я не уставала любоваться своим спутником. Его фигурой, тем, как он забавно щурился на солнце, как встряхивал головой, когда волосы падали ему в лицо. Во всех его движениях была легкость, уверенность и капля юношеской непосредственности.

В один из таких дней он притащил на берег мольберт и краски, и я посвятила несколько часов тому, чтобы показать ему, как можно рисовать сердцем. Он сам выбирал цвета и пробовал делать первые неуверенные мазки, позволяя краскам свободно растекаться по бумаге. Меня завораживало это зрелище, больше похожее на волшебство. Серега ужасно смущался слов о том, что у него особенный талант, но кисти из рук не выпускал.

На следующий день мы расписали бензобак его мотоцикла яркими языками пламени и, еле дождавшись, пока краска высохнет, бросились обкатывать получившееся чудо на поле, полном мошкары. Огромная махина разгонялась до предельной скорости и неслась, лихо проглатывая кочки. Я вставала, держась за Серегины плечи, и почти визжала от счастья.

Последний день наступил незаметно.

Я недоумевала, почему наши отношения больше походят на братские, но успокаивала себя тем, что это, вероятно, было частью договора с моей мамой. На мою долю выпадали лишь теплые объятия и многозначительные взгляды, и это рвало сердце на части.

В тот день он поставил мотоцикл в гараж. Громко лязгнула металлическая дверь, и в моей душе внезапно что-то оборвалось. Наверное, так заканчиваются сказки. Сейчас он проводит меня до двери и уедет. И больше не вспомнит о девочке, с которой проводил теплые летние деньки.

Серега убрал ключ в карман и повернулся ко мне.

Его глаза вдруг беспокойно забегали между мной и собственными руками. Я немедленно прочла его мысли. Мне тоже хотелось этого. И с того самого момента, как мы познакомились.

Он сделал неуверенный шаг, и в целом мире остались только мы одни.

Наши глаза.

Бешено колотящиеся сердца.

И губы, дрогнувшие и натолкнувшиеся на другие такие же.

Я ощутила его сильные руки у себя на шее, и меня насквозь пронзила необъяснимая дрожь. Восхитительная и мучительная одновременно. Дрожь, распространяющаяся по телу и заставляющая раствориться в пространстве. Тепло в груди разгоралось сильнее и, пульсируя, вырывалось наружу.

И мы нырнули в бездну.

Сколько бы времени ни прошло, я понимала, что не в силах оторваться от него. От поцелуев у меня горело лицо. Наконец, он в исступлении прижал меня к стене и опустил руку. Скользнул по шее. Ниже. Лихорадочно коснулся груди, сжал её.

Я закрыла глаза, увидела небесную лазурь и миллиарды солнечных лучей, и все они были направлены на меня. Мои пальцы с силой впились в ткань его футболки. Наши безумные взгляды встретились. Я чувствовала, как его руки продолжают блуждать по моему телу.

Серега вновь притянул меня к себе. Мои губы, объятые пламенем, всё еще жаждали продолжения. Я вдруг почувствовала его руку между своих ног и не смогла сдержать стона.

Земля начала вращаться в обратную сторону.

Нас словно охватила буйная горячка, которую невозможно было остановить даже выстрелом. Внезапно он остановился, словно вспомнив о чем-то. Его рука вырвалась из-под моего платья и больно сжала кожу на спине. Я выдохнула, пытаясь прийти в себя. Серега навалился, обжигая своим дыханием мою шею, постоял так пару секунд, потом резко схватил меня, кинул на плечо, как куклу, и понёс, пробивая себе дорогу через траву и кустарники.

Мы вернулись на тропинку. Я дернула ногами, спрыгнула и пошла рядом, крепко держа его за руку. Отдышаться удалось не сразу. Нас сопровождало молчание. Разгоревшийся пожар не торопился утихать. Мне казалось, что я почти слышу, как он мысленно ругает себя.

Страстный поцелуй, срывающий звезды с небес, повторился и у дверей моей квартиры. Я хотела попросить его остаться, но не произнесла ни звука.

Пожалуйста, не уходи. Побудь со мной еще немного…

Нужно было только сказать. Но я молчала.

Он обнял меня, оторвал от земли и покружил. Я замерла от счастья, и мы вновь поцеловались, почти до боли переплетая пальцы в волосах друг друга. Его улыбка осветила меня в последний раз.

Он достал из кармана джинсов кассету, протянул мне и ушел.

Оказавшись дома, я сразу побежала к магнитофону и включила ее.

«Я записал эту музыку для тебя, – услышала я его голос из динамика. – Сейчас мы далеко друг от друга. Если тебе будет грустно, послушай её и вспомни обо мне. Наверное, я самый везучий человек на земле: мне посчастливилось встретить тебя. Ты изменила меня, сделала лучше, научила чувствовать. Спасибо тебе за это. Спасибо за всё. За это лето, за улыбки и за все слова. Когда я закрываю глаза, вижу твои безумные рыжие кудряшки, озорные веснушки и бездонные зеленые глаза. Мы обязательно встретимся. Совсем скоро. Только дождись. Любовь… она… стоит того, чтобы ждать.»

Прокрутила снова и снова. И снова. Пока не уснула.

Утром я обнаружила, что сестра записала на мою кассету песни своей любимой группы. Её не трогали мои слёзы. Она сделала это специально и была довольна собой. Но чего она не знала, так это то, что эти простые слова невозможно было стереть, они отпечатались в моем сердце.

Навсегда.

10

Мы с Мурзей явно не были готовы к ТАКОМУ.

Мне даже показалось, что пол под нами начинает вибрировать. Так нас трясло. Мурзя, по паспорту Мария Мурзеева, а для друзей просто Машка, попросила меня встать позади нее, чтобы подстраховать, если она вдруг соберется хлопнуться в обморок. Нам намекали, что такое случается часто, но мы, естественно, не верили.

На самом деле, когда всё началось, я пожалела, что не пристегнула себя к ней ремнем, ведь ноги подо мной начали предательски подкашиваться.

Молодая женщина, двадцати пяти лет отроду, второй час умоляла её пристрелить, только бы это закончилось. Жидкие волосы её впитали пот и свисали на плечи тонкими, склизкими сосульками. Огромная больничная ночнушка, больше напоминавшая белую палатку, имела глубокий вырез спереди и совершенно не прикрывала перезрелых как дыни грудей.

Мученицу, то есть роженицу, заставили забираться на странное приспособление, именовавшееся родильным столом, да еще прикрикивали, чтобы не садилась, а ложилась сразу на спину. Женщина пыхтела, стонала, но таки одолела эту высоту. Нашим глазам предстал её голый необъятный живот, тугой и гладкий, с пупком, напоминавшим арбузную попку, только без хвостика.

Потом нас пригласили подойти поближе, и вот тут прекратились всяческие перешептывания. Девочки онемели, мальчишки, бледнея, начинали медленно скатываться под стол. Мы замерли, не дыша.

– Нормальный физиологический процесс! – хлопнул по плечу нашего однокурсника Максима подтянутый врач с пушистыми усами.

Максим продолжил, зеленея, таращить глаза. Его теперь мало утешали слова «нормальный» и «физиологический». Перед глазами разворачивалась устрашающая кровавая картина, в которой больше всего поражало несоответствие размеров органов, которые должны были исторгнуть из себя превышающего их самих по величине младенца.

Никто из нас не мог оторваться от действа, разворачивающегося между ног всхлипывающей и то и дело срывающейся на стоны женщины.

– Когда? – проскулила она.

– Что когда? – сонно произнесла акушерка.

– Когда мне тужиться? Вы мне скажете?

– Это ты нам скажешь, – рассмеялась другая, обрабатывая её промежность.

Женщина обреченно откинула голову и зажмурилась. По её лбу скатывались маленькие капельки пота.

Мне было не совсем понятно, почему никто не торопится её утешить. Отчего все были так спокойны, и когда врачи успели стать такими безразличными к пациентам. Вероятно, в этом был и особый смысл: подержать за руку мог кто угодно из нас, а задача медиков состояла совсем в другом.

На первой потуге акушерки бросились старательно прижимать роженицу к столу. Она же, рыча и заламывая пальцы, поднимала таз от поверхности и всячески старалась им противодействовать.

Мурзя коснулась меня совершенно ледяной рукой. Я перехватила её взгляд, полный ужаса. Как только потуги отступали, женщина, тяжело дыша, умоляюще косилась на нас и скулила. Её жалобные стоны время от времени усиливались и заполняли собой всю палату, эхом отдаваясь в коридоре больницы.

Наконец, в руках женщины-врача блеснул скальпель. Осторожным движением она произвела надрез. На следующих потугах появилась головка.

– Первый пошел, – заметил усатый неонатолог, подталкивая совершенно белого, как мел, практиканта Костю Воропеева, к стулу.

Мальчишка плюхнулся на него, никак не реагируя на ватку с нашатырём.

Тело роженицы отчаянно напрягалось, пытаясь вытолкнуть из себя ребенка. Толстая акушерка разудало поставила руку между грудью и животом женщины, пытаясь нажатиями выдавливать его к выходу. Раздалось мучительное рычание, и нам показалось, что на лице мученицы полопались все капилляры. Глаза её покраснели, из груди вырвался сдавленный хрип.

Я зажмурилась, но Мурзя тут же больно надавила на мои пальцы. Пришлось открывать глаза. Ребенка уже утащил усатый неонатолог. Женщина лежала в полубессознательном состоянии, с надрезанной промежностью, из которой сочилась кровь.

– Рано расслабилась, голубушка, – заметила остроносая врач, заняв удобную позицию между её ног и ощупывая живот. – Сейчас будем рожать послед.

Я повернулась и оглядела совершенно ошеломленных одногруппников. Мы все напоминали взволнованных сурикатов, в недоумении и растерянности таращившихся вокруг. Увиденное нас поразило и абсолютно никого не могло оставить равнодушным.