Золотарь, или Просите, и дано будет…

Все, порядок.

Кота я обнаруживаю за столом. Видать, отлежался. Он сосредоточенно разливает остатки "Прайма". К счастью, по рюмкам.

– А тебе не хватит?

– Мне? В самый раз. Счас допьем, возьмем еще пузырь – и по бабам! Давай флэшку. Записал? Молоток! У меня кореш в Новосибе есть. Клиент. Бывший. Крутой бандюган! Он мне по жизни должен. Я его от червонца отмазал. С кунфу… с кунфискацией. Он так и сказал: Костян, за мной не заржавеет! Разобраться там с кем, долг выбить – кидай маляву! Вот я ему и маякну. Его пацаны твоего мухомора на раз вычислят!

Врешь, Котяра. Нет у тебя никакого кореша из Новосибирска. Нет "крутого бандюгана". Если ты работаешь по хозделам местного значения… Адвокат? – так, авокадо. Вот и хочется иногда побыть звездой. Советником Аль Капоне.

– Алиби-шмалиби… Приставят волыну к бестолковке – расколется. Обосрется и расколется. Я тебе говорю! Ты мне веришь, старик?

– Верю. А вдруг это и правда не он?

– Чё, обделался? Не боись, брат. Я корешу маякну, пусть они аккуратно. Если не он, мочить не станут. А если он… Чего изволите? Ручонки обломать? Дырку в башке? Можно еще паяльник в жопу… Пацаны его из-под земли…

Кот стервенел, тряс опустевшей бутылкой, грозя расколотить рюмку. Редкие капли падали на скатерть. В итоге Кот сунул бутылку под стол и вперил в меня мутный взгляд.

Зомби из фильма Джорджа Ромеро.

– Из-под земли! Знаешь, какие там пацаны? Мафия! Все схвачено…

Ну да, "у нас все схвачено, за все заплачено". Сейчас выяснится, что наш корешок – крестный отец новосибирской "Коза Ностра", глава синедриона хакеров, резидент ЦРУ, "Моссада" и "Газпрома", а заодно борец с жидопришельцами!

И все-таки, черт возьми… Как же хотелось поверить! Обычно говорят: увидел, словно наяву. А я вдруг увидел, словно на экране. Сижу у монитора, а мне ролик крутят. Простенький, ютубовский, черно-белый. Прямоугольник мелкого окошка, и в нем ломают ублюдка. Ублюдок валяется в луже, и его, значит – каблуками. Не торопясь.

Пальцы.

Запястья.

Локти.

Его ломают, а я смотрю. Рядом Антошка сидит. Здоровый, веселый. Молчит, правда. И пахнет от него… Больницей, что ли? Стариковский запах, кислый. Нет, это не от него. Это мне Кот огурец сует, надкусанный.

– Все понял, Кот. Из-под земли достанут, паяльник вставят и в землю закопают. А мне счет выставят, за услуги. По сицилийскому прейскуранту.

– Какой счет? Все бесплатно! Он мне должен па-жиз-ни! Нет, ты понял? Па-жиз-ни! Мне. Должен! А ты – мой дружбан. Значит, и тебе должен. Логика! Я в юрке учил – ло-ги-ка! Шмогика! Все даром! На халяву, плиз! И никто не уйдет!

– Почему никто? Уйдет, как миленький… Я такси вызову. Поедешь домой, баиньки. Развезло тебя, Котяра, не по-детски…

– Меня? Развезло?! Ты гонишь, старик! Мы идем по бабам!

Спорить с пьяным Котом бесполезно. Надо соглашаться, и все делать тихой сапой. Тогда получится. А иначе упрется и начнет куролесить. И "мало не покажется никому!", как обещал рекламный слоган какого-то "мясного боевика".

– Хорошо, идем по бабам. Только не идем, а едем. На тачке.

– Вот за что я тебя люблю, Золотарь…

На мое счастье, такси нашлось возле самого подъезда.

– Шеф, свободен?

– Ну? – двусмысленно буркнул дремавший за рулем водила, амбал с бычьей шеей. – Куда ехать?

– На проспект Правды. Отвезешь этого деятеля.

Я указал на обнявшего дерево Кота.

– А не блеванет? – засомневался водила.

– Да ты что, шеф! Он же адвокат!

– А-а… Ладно. Сажай адвоката.

Странный аргумент произвел на водилу неизгладимое впечатление. Он сразу проснулся, расцвел и, ухмыляясь, замурлыкал на все лады: "Сажай адвоката!.. адвоката сажай…" Зато Кот на свежем воздухе, напротив, увял и покорно дал загрузить свою тушку на заднее сиденье. Даже номер дома пробормотал.

– Счастливо!

Как там пел Сличенко? Ехали на тройке с бубенцами…

4

…Mozilla Firefox… Bookmarks… Antique's Journal… Enter!

Friends…

МВД запретит псевдонимы?

   (17 comments)

СУП маздай! Куды податься? :(((

   (97 comments)

(no subject)

   (3 comments)

Флешмоб

   (11 comments)

С Днем Рожденья!!!!!!! :-)

   (21 comments)

аццкий отжыг на башроге (сцылко внутре)

   (42 comments)

лытдыбр

   (0 comments)

Френды! Antique в больнице!!! :-(((

   (25 comments)

Enter!

Read comments:

Chainik: Френды! Antique в больнице!!! :-((( Какая-то гопота избила до полусмерти.

Foma: Это точно? Откуда инфа?

Chainik: Точно. :-( Инфа из первых рук. Был в реанимации, вроде сегодня в общую должны перевести. Я к нему собираюсь.

singularitysky: позвони когда соберешся, я стобой.

cyberjack: блин уроды! их хоть нашли тех козлов?

Chainik: Не знаю.

Matilda: Ужас какой! Он жив? Что с ним?

Chainik: Жив. Вроде, сотрясение и два переловма. Обе руки. Навещу –

отпишусь подробней. Если в палату пустят.

Matilda: Ты там привет от нас всех передавай. Пусть скорее поправляется!

Chainik: Передам обязательно.

lessnick: Блин, все с завтрашнего дня начинаю с собой ствол носить! Гопота достала! Сунутся буду мочить!

Vovchik: +1!

Dubar': как бы теба смого из твоего ствола не замочили. гы >:-Е

Dubar': ваш антик сам норвался. а нефик было звиздеть в сети нипаделу!дозвизделса! гы!

Foma: Дубарь, ты чмо! Человек в реанимации, а ты радуешься, урод. :( Гляди, сам дозвездишься…

Deleted post

Deleted post

Deleted post

Chainik: Юзер Dubar' забанен нах, ибо урод и достал!

Vovchik: +1! Я его тоже забанил.

jaguar: На оружейном форуме какой-то ubludoc на Антика гонит! Мол это он Антоху отметелил. Айда вломим гаду!

lessnick: Если не брешет, ему надо в реале вломить. Кто берется его IP вычислить?

Foma: Сейчас гляну…

DrFrankenstein: Вы бы, хохлы, со своими нациками лучше разобрались. Школы русские позакрывали, протоукры? Фильмы дублируете? Вот и не удивляйтесь теперь…

Foma: Доктор, иди лесом…

Bookmarks. "Оружейный форум". Темы… "Общий треп"…

"Один нарвался".

Enter!

ublu_doc: Один нарвался! некто чайник в своей голимой ЖЖшке написал что антика который тут в соседней теме выебывался круто отмудохали. так обсосу и надо! гы! Убили ап стену жаль не до конца :)

Seamus: А ты чего радуешься?

ublu_doc: патамучта! :) он со мной пиписьками всдумал мерятца вот типо и померялсо :) я ему абищал ручки-то пообломать и головенку тупую отрехтовать. вот и отрехтовал :)

morpeh: Хочешь сказать, это ты его отметелил?

ublu_doc: типо тово :)

Seamus: Нашел, чем хвастаться… :-(

morpeh: *заинтересованно* Как дело было? по-честному, один на один?

ublu_doc: А то!

jaguar: Да брешет он все! Небось гопу подонков подговорил а сам за углом прятался.

ublu_doc: это ты и твой антик сыкуны. пацан сказал пацан сделал! выпей йаду и иди дрыстать в сортир, гы!

Foma: В сети все смелые, ублюдок. Интересно на тебя в реале посмотреть. Небось, сопля на палочке. От каждого чиха под подушку прячешься.

morpeh: да бросьте! маленький сраный ублюдок свое эго подправляет.. Это худшее что осталось от кащенитов. Банить их. а если таким лицо править – так они ж в милицию побегут, и вы еще и виноватый будете. Не обращайте внимание. они тогда злятся, надуваются и лопаются. мать-природа в таких механизм самоуничтожения встроила…

DrFrankenstein: Вы бы, хохлы, со своими нациками лучше разобрались. Школы русские позакрывали, протоукры? Фильмы дублируете?

Dexter: Забаньте наконец кто-нибудь этого долборобота DrFrankenstein! Куда не сунусь везде он хохлосрач разводит. Модер, ау!

ublu_doc: кто сомниваиццо может проверить. забиваем стрелку и смотрим кто придет а кто зассыт! тока потом не абижаццо если репу отрехтую!

Вход в форум.

Password… login…

"Автоматический ввод данных пользователя".

Enter!

"Добро пожаловать на форум, пользователь Antique!"

Antique: Пиздец тебе, Ублюдок! Думал не встану? Не вычислю? Ты в моем ЖЖ подником Dubar' сидишь. Говно из Новосиба. Твой адрес в реале уже пробивают по ментовской базе. Кота знаешь? Его корешок, твой земляк, тебя уже заказал. А Кот зря воздух не гоняет. Понял? Жди падла. Недолго осталось.

Золотарь долго надеялся на ответ.

Зря.

Галдели все. Кроме ublu_doc.

5

– Саша! О Господи… это просто ужас, Саша…

– Что случилось?

– Следователь!.. Антончик!..

– Что с Антошкой?!

– Это мне наказание!.. я знаю…

Бывшая истерила. В трубке заполошно бились рыдания. Казалось, там поселилось сердце спринтера. За миг до этого я стоял на кухне, заваривая чай. Трубку пришлось зажать между ухом и правым плечом. Едва голос бывшей запульсировал в мембране, я пролил кипяток себе на пальцы.

Бабушка говорила, надо сразу помочиться на ожог.

Извини, бабушка – потом.

– Антон жив?

– Ж-жи-и… в-в-в…

Отпустило. Я открыл кран и сунул руку под холодную воду. Ч-черт, какой-то час проспал, и отрезало. Работать не могу, ничего не могу. Голова трещит, до ночи – уйма времени.

– С ним плохо? Ухудшение?

– С ним все-е… все норма-а-а…

Нет, не сдержался. Выплеснул:

– Дура! До инфаркта доведешь, идиотка!

И тоном ниже, браня себя за срыв:

– Говори толком, что произошло!

– Сле… следователь…

– Что следователь? Вызывал тебя?

– Не-е…

– Допрашивал Антона? Давил на него?

– Нет, не дави-и…

– Так что ты меня дергаешь?

В ответ – хриплый, мучительный вопль:

– Саша! Они хотят закрыть дело!

Сперва я не понял. Антон жив, с ним все нормально. Кто они? Какое дело? Какое мне дело до их дел? Дурацкий каламбур. Дурацкая привычка играть словами. Ну и пусть они хотят…

Дошло. Вошло иглой в висок.

– Как закрыть?!

– Совсе-е… всем…

– Они не имеют права! Это разбойное нападение…

– Следователь… говорит…

– Что?!

– Не нападение… Говорит, Антончик сам…

А вот тут я все понял сразу. Сволочь ты, капитан Заусенец. Хорек драный. Решил избавиться от "глухаря"? Навару никакого, одна беготня. У новосибирского ублюдка алиби, у родителей потерпевшего нет мохнатой лапы. И в клюве не несут. Сел ты, Заусенец, выпил пива и подумал: не соскочить ли мне с гнилого базара?

– Сам сломал себе руки? Сам размозжил голову?!

– Да-а…

– Чушь! Бред!

– Он говорит: свидетели… есть, говорит…

– Нет у него никаких свидетелей! Быть не может!

– Показания…

– Вранье!

– Саша, я не знаю, что делать… нас прокляли, Саша…

Плач сменился гудками. Сердце спринтера остановилось. Зеленый червячок на экране вытянулся в прямую, мертвую линию. Все. Конец – делу венец. Антон сам себя измордовал. Высек, как унтер-офицерская вдова. Капитан подвел черту. Надо напиться в стельку и плакаться луне.

Или радоваться, что парень остался в живых.

Я заметался по квартире. Эй, Чернышевский? Что делать?! Случайно пнул стойку с аудиодисками – музыка разлетелась по полу. Govi, Камбурова, Лорд… Треснул пластик коробки Saint-Preux. Мой любимый альбом, "The last opera phytandros".

Где мобильник?

Капитан не отвечал. По обоим номерам, скотина. Позвонить Чистильщикову? Глупо. Господин ассенизатор, спустите хорька, это дерьмо, в канализацию… Задним числом я обругал себя, что ничего не выяснил про Заусенца. Набрать ноль-два? Черт, теперь это один-ноль-два…

И что я им скажу?

"Здравствуйте, я ищу вашего капитана! Он хочет закрыть дело…"

Рядом есть РОВД. Надо бежать туда. Найти дежурного, прорваться к начальству. Взять за душу – живьем, непременно живьем. Все, все расскажут – из какой норы вылез хорек, где его ловить… Напишу заявление. Бумаге обязаны дать ход. Псих, оккупировавший меня, жаждал действий. Бежать, кричать, требовать. Стучать кулаком по столу. Умом я знал, что это так, отдушина. Ничего, скорее всего, я не добьюсь.

Пар спущу, и ладно.

На улице буянил ветер. Совался в каждую щель, требовал немедленной любви. Так возвращается домой загулявший кот. Легкий морозец подсушил асфальт. Мамаши проветривали чад – деятельных, суровых в своей жажде познания мира. У салона красоты курили парикмахерши, все как одна блондинки. Торговали водой – к автоцистерне выстроилась очередь с пластиковыми бутылями. Брали столько, что за один раз не унести.

Моются они в газировке, что ли?

Я решил срезать путь. Дворами ближе. У "Холл-Парфюм" сворачиваем в подворотню, и насквозь – гаражи, помойка, новенькая высотка с супермаркетом на первом этаже… Я настолько ясно представил грядущий путь, я так хотел содрать с хорька шкуру, что не сразу сообразил: это случилось здесь.

Да, здесь.

Ноги остановились раньше, чем разум отдал приказ. Та самая подворотня. Тут били Антошку. Со спины, обрезком трубы или резиновой дубинкой. Топтали руки бесчувственного. Глумились. Передавали привет: это, мол, тебе от ублюдка. Знаешь такого? С нижним подчеркиванием?

У которого не алиби – цитадель.

Серый, щербатый бетон. Круглится свод над головой – давит, хоронит. Колдобины под ногами. Длинная лужа от края до края. Оступись, и ботинки полны воды. Железная дверь в стене ведет в никуда. Она заперта от сотворения мира. Ее не открывали, боясь выпустить мировое зло. Впереди свет в конце туннеля – двор, стылый песок, подъем к гаражам…

Промочив ноги, трогая стены озябшими пальцами, я бродил по подворотне. Туда-сюда. Чудилось – вот-вот, и я найду. Отыщу причину, зацепку, вескую улику. Швырну ее в остренькую морду Заусенца. Никуда не денется, станет искать, как миленький.

Землю будет носом рыть.

– Эй, мужик… не надо, мужик…

Первым явился запах. От бомжей, знаете ли, пахнет. Потом я услышал шарканье. Не стоялось ему на месте. Все топтался на краю света и тьмы, ерзал, шлепал подошвами. Зрение пришло к финишу последним, отметив – ерунда. Ничего особенного. Одежонка с чужого плеча. Вязаная шапочка натянута на уши. Моего роста, коренастый, испитой.

С виду – не опасный.

В романах, которые мне доводилось редактировать, бомж обязательно был бы посланцем главзлыдня. Замаскированным ниндзя из школы Топинамбу-рю. Его прислали убрать Золотаря. При помощи дедуктивного метода Золотарь собирался разрушить ублюдочное алиби. Вот, значит, встретились на узкой дорожке.

Знаю ли я приемы смертоносной школы барит-су?

– Что тебе? Закурить?

– Не надо, мужик…

В руке бомж держал клеенчатую суму. Собирал дань в мусорных баках. Помнится, летом предложили их ароматной компании вскопать клумбу во дворе. За деньги. Отказались, работнички.

– Чего не надо?

– Убиваться… Че тебе, жить надоело?

– Что ты городишь?

– Ага, городишь… тут один такой ходил-ходил…

– Ну?

– …и раз – башкой о стенку…

Я смотрел на него, чувствуя, как превращаюсь в кусок льда. Из таких складывают слово "вечность", а получается слово "жопа".

– Кто? Ты его видел?

– Парнишка. С виду приличный. Слышь, мужик, ты тут про курево…

Когда я шагнул к бомжу, он попятился.

6

– Я тебе пачку сигарет куплю. Три пачки. Блок! Ты про парнишку…

– Ментура? – с недоверием спросил бомж.

Он смотрел на Золотаря, подслеповато моргая. Красные, как у кроля, глазки. Белесые ресницы. Бомжу дико хотелось курить. Аж уши пухли. Но и бежать отсюда сломя голову ему хотелось не меньше. Ладно, если ментура. С ментами он уже имел счастье общаться.

А если псих?

– Не похож ты на мента, мужик. Точно курево возьмешь?

– Точно.

– Поклянись. Мамой клянись.

– Иди ты к черту. Сказал, возьму, значит, возьму. Так что парнишка?

– А я уже рассказывал. Вашим.

– Кому?

– Мелкий такой. На пацюка смахивает…

– Капитан?

– А хер его знает. Может, и капитан.

– Ну?

– Чего ну? Говорю, парнишка. В куртке. Я от "Вопака" спускаюсь, а он тут. Шур-шур, шур-шур, как ты. Наружу не идет, все здесь ходит. В подворотне. Чистый парень, справный. Студент. И вдруг башкой об стенку – хлобысь!

– Сам?

– Ага. Главное, не лбом, а криво как-то. Боком, что ли? Без разбега. И еще раз. Во, думаю, мать моя женщина. Пошли к киоску, мужик. Ты мне курева возьмешь, я дальше расскажу.

– Так рассказывай. К киоску – потом.

Монитор. Черно-белый ютубовский ролик. Безумный акробат Антон Золотаренко делает прыжок через голову назад. Выходя из трудного положения. Мечи закружились в причудливом танце… И рядом нет редактора. Заботливого, как отец. Спасительного, как отец. Чтобы исправил, изменил – нет! – выбросил к чертовой матери этот эпизод. Пусть бранится автор. Если заметит, конечно. Пусть издатель ставит на вид. Пусть хором требуют вернуть обратно.

Только через мой труп.

– Гляди, не обмани. Он башку себе расколотил, а не падает. Стоит, качается. Кровь на плечо течет. Я пересрал, аж в штанах замокрело. Ноги ватные, не идут. Прикинь, а? – башкой! Мать моя… Я психов с детства боюсь. У меня батя псих был, со справкой.

– Дальше!

– Он ко мне пошел. Чап-чап, не по-людски. Глаза такие…

– Какие?

– У меня на ноге язва, во какие. Страшные. Да ты все равно не поймешь, мужик. Я тогда догнал, не жить мне. Если не псих, значит, наркоша. Глюки у него. Щас и меня башкой в бетон. Не, не трогает. Здесь встал, у края. И рукой об угол – тресь! Раз, другой. Хрустело, блин… Эй, мужик, ты чего?

– Я ничего. Я слушаю.

– Глаза у тебя… Язвы, блин. Ты точно не псих?

– Точно. У меня справка есть.

– Ага, шутишь. Короче, он руками бил. Как не по-живому. Каратист хренов. А потом лег. Тихо так, без звука. Лежит, смирный, вроде как пьяный. Только кровь под ухом. Тут меня и отпустило. Я сумку в охапку, и деру. Все, пошли за куревом.

– Пошли.

Случайно или нет, но Золотарь выдал себя. Бомж закашлялся, харкнул желто-зеленой мокротой, согнулся в три погибели – и вдруг, подхватив суму, чесанул прочь. Почуял, что пачкой сигарет – тремя! блоком, мать моя… – дело не обойдется. Поволокут за шкирку, и добро б в ментуру, а то в темный погреб, где паяльник и кухонный ножик.

Такие уж были глаза у мужика.

Язвы.

Золотарь, не размышляя, кинулся следом. Пружина, сжимавшаяся во время рассказа, бросила тело вперед раньше, чем рассудок задал сакраментальный вопрос: зачем? Тащить гада к Заусенцу? Так хорек явно в курсе. Бить мордой об асфальт? Кричать: "Врешь, паскуда!" Так бомж согласится: вру, мол.

Он с чем хочешь согласится, если мордой…

Все эти мудрые соображения ковыляли за Золотарем, мало-помалу отставая. Осталось одно – страстное желание взять бомжа за грудки. Бессмысленное и беспощадное, как писали классики. Взять, приложить с маху об стенку, а там – будет видно. Врет гад про Антошку, или это вовсе не Антошка, а обдолбанный нарик, или химера, явившаяся бомжу от паленой водки…

Неважно.

Сперва – догнать.

Колченогий, бомж несся призовым рысаком. Из-под драных кроссовок летели брызги и мокрый песок. На лестнице, ведущей к мусорным бакам, Золотарь ухватил было гада за штанину, да споткнулся о железное ребро ступени. Упал, рассадил колено; грязная плюха залепила лицо. Не утираясь, не чувствуя боли, он вскочил. Бесстрастен, бледен, сосредоточен. Автомат с тупой программой. Робот. Лишь грязный мат, принадлежавший, казалось, другому человеку – оператору, ведущему автомат в погоню? – выдавал его состояние.

Единственное пристойное слово:

– Стой!

Бомж обогнул помойку. Сумку он на бегу швырнул молодой дворничихе, похожей на апельсин в своей оранжевой спецухе. Та приняла пас легче, чем баскетболист – мяч от партнера по команде, аккуратно примостила добычу между баками и продолжила шаркать метлой, не интересуясь беготней.

Привыкла.

– Лови! – заорали от распахнутых дверей гаража. – Держи вора!

Бомж прибавил хода.

В груди саднило. Сердце плясало качучу. Дышите, больной. А теперь не дышите. Вы же видите – дышать не получается. Хрипеть – это да. Булькать. Ловить воздух ртом. А дышать – зась, как говорила ваша бабушка, царство старушке небесное. Из последних сил Золотарь наддал, вихрем пролетел вторую, ведущую к "Аквагалерее", подворотню – и успел заметить, как бомж ныряет в подъезд рядом с огромным котом.

Кот был картонный – реклама.

В подъезде царила темнота. Вонь мочи, сверху несется ругань – кто-то скандалит с женой. Но главное – о счастье! – подъезд не был проходным. Кашляя, держась за бок, Золотарь стал спускаться вниз, по ступенькам, ведущим к открытой двери в подвал. Он знал, что зверь в ловушке.

Он только не знал, что делать с пойманным зверем.

7

Я помнил этот запах.

Так пахло от Антошки – ненастоящего, воображаемого Антошки. Того, кто сидел рядом со мной-пьяным и смотрел ролик, где ломали ублюдка. Кислая огуречная вонь. Стариковское тело. Больничная "утка", застиранная пижама. Что еще? – хлорка…

И рыхлая, жирная земля, какой не бывает в феврале.

В подвале было темно. Щурясь, я различил коридор, ведущий во мрак. В стенах по обе стороны маячили двери – корявые, дощатые. Казалось, раньше здесь располагался аттракцион: комната смеха, коридор зеркал – да вот, повыбили, хулиганье. Заменили мощными досками, завесили амбарными замками.

Возбуждение никуда не делось. Просто отступило, дожидаясь своего часа. Я продвигался по коридору, стараясь не шуметь. Подобрал какую-то железину – ржавую, испачкавшую руки. Тяжесть успокаивала.

Коридор свернул влево. Вправо. И еще раз. С трубы, о которую я походя звезданулся лбом, капало. Одну из дверей взломали. В глубине каморки качалась на проводе лампочка-миньон. Она умирала, но держалась до последнего: светила. Из горы хлама торчало велосипедное колесо. Мятая "восьмерка" от дряхлой "Украины".

Чувствовалось, что взломщики много не поимели.

Вот, новый поворот. Так можно до Новосибирска дойти. В гости к ублюдку. Выйду из мрака, с железиной наголо. За спиной – свора охотничьих крыс. Вон они, шебуршат по углам. Одна вылезла – жирная, гадкая. Хвост глянцевый. Уставилась на меня, прикидывая: нравлюсь или где?

Приручу, натаскаю, обучу кидаться на горло. Я в ответе за тех, кого приручил. Вот и отвечу…

– Эй! Давай поговорим!

Бомж не откликался.

– Не бойся! Просто поговорим…

– Чё те надо? – спросили неподалеку.

– Ты где?

– В Караганде! – тьма зашлась многоголосым гоготом.

Впереди мелькнул свет. Перебравшись через завал гнилых ящиков, я сунул железину под мышку – и шагнул на мерцающий островок. Свет качался, дрожал. Сейчас он исчезнет, и тьма, как море, поглотит все.

Горело бра с расколотым плафоном.

Куда его подключили те трое, что сидели у стены, я не знаю. Старик в вязаной шапке – точно такой, как у моего бомжа – разливал вино в пластиковые стаканчики. Молодой, тощий дылда поминутно сглатывал, дергая кадыком. Обоих я не слишком интересовал. Зато толстенная баба в кожухе, высунув из лохматого ворота голову, бритую наголо, пялилась на меня в упор. Бабий взгляд раздражал – липкий, масляный.

– Это не Ефим, – сказала бабища. – Слышь, Петрович? Это точно не Ефим.

– Ефим, – убежденно ответил старик. – Он мне пиво задолжал.

– Ну и что?

– Ничего. Вот, принес.

На меня он по-прежнему не смотрел. Разлив вино до конца, старик сунул руку в карман длинного, не по размеру, пальто – и достал складной нож.

Я перехватил железину поудобнее.

– Ефим, – с удовлетворением констатировал молодой. – Пришел Ефим, и хрен с ним.

Он громко заржал.

Старик чихнул, открыл нож и стал срезать пластиковую пробку со второй бутыли. Я молчал и разглядывал их. Повернуться и уйти? Спросить, не видели ли они моего бомжа? В любом случае, мне уже не хотелось ничего. Ни гнаться, ни спрашивать, ни доказывать.