Охра

Жеро я встретила на кухне, в дурном настроении.

– И где ты ходишь?

– Я гуляла. И вы когда-нибудь научитесь здороваться?

Откуда это умение смотреть на человека так, что он ощущает себя кретином?

– Так, собирайся, через 15 минут будь на площадке.

– Как ваша охота? – я спросила невозмутимо, как мимо ушей.

– Спасибо, ничего.

– Ничего – это без добычи?

– Ничего – это ничего особенного и интересного, чтобы тебе ещё рассказывать.

– Я знаю про проблемы с небом. Только почему вы мне об этом не говорили? Я хочу позвонить отцу.

– Времени нет. У тебя было полсуток, чтобы звонить кому угодно.

– Я знала, что сегодня полечу на потенциальном убийце?

– Франка… Я говорю правду, время поджимает.

– У меня есть 15 минут. Я собрана.

– Нужно настраивать связь.

– Я помогу.

– Франка, – Жеро с бессилием посмотрел на меня. – у меня столько проблем, и… ты еще.

Он позвал меня на веранду. Я надела наушники, Жеро настроил аппарат:

– Звони.

Стало не по себе. Одно дело требовать, другое – получать.

Жеро вышел. Я нажала вызов.

– Алло? Слушаю. Алло, кто это?..

Мы поднялись на пятьдесят шесть метров. Жеро просматривал пустыню, все еще надеясь забрать с собой двух анехов.

– Твою ж мать, это опять бесовка?

– Да, Жеро, она за нами на… похоже на Беркута… Да ладно, откуда?

– Да навряд ли это СУ, сюда запрещено поставлять военную технику.

– Попытаюсь оторваться.

– Стой, не надо, пусть нагонит. Я правда сказать так от нее устал, но с другой стороны не скоро еще ее увидим.

– Ну-с, слушаю. – Жеро скрестил на груди руки, опираясь на дверной проем.

– Спуститесь. – Лука говорила в микрофон.

– Что? Девочка, ты с ума сошла?

– Спуститесь!

– Слушай, я по-настоящему начинаю злиться. Что тебе нужно? Мы летим в аэропорт, ты нас больше не увидишь.

– Вы с добычей, профессор.

– Ну да, что есть, то есть.

– Спуститесь по-хорошему.

– Зачем? Отнимешь анеха, чтоб с почестями придать его огню? У вас нет религий, чтобы я мог поверить не в твое упрямство, а в совесть.

– Я стреляю.

– Попробуй только.

Стало страшно.

– Профессор, я боюсь.

– Кого? Эту идиотку? Так я сам уже.

Девушка выпустила боеголовку.

– Я нажму на рычаг.

– Твою мать, что за паскуда! Себастьян?! Себастьян! Снижайся!

– Блефует!

– Не уверен.

– Ну, и что за остановка?

– Не паясничайте, профессор! Я заберу тело. И направляйтесь дальше, в аэропорт.

– Послушай, Лука, ты меня вынуждаешь.

– Последовать судьбе предыдущего защитника?

– Я этой чуши чтоб не слышал. Ты перегибаешь. Я уже подстрелил животное, больше охотится не собираюсь. Ты нас задерживаешь.

– Отдайте тело и проваливайте.

Профессор в отчаянии. Обратился ко мне:

– Вот что мне делать?

– Вызовите подмогу.

– Нельзя, времени нет. Самолет последний.

– Вас двое мужчин против нее.

– Что ты несешь?

– Тогда отдайте анеха, я не знаю.

– Как можно отдать, Франка? Он мой последний.

– Почему?

Жеро не ответил.

Как так последний? То есть после возобновления полетов, он сюда ни ногой?

– Я его возьму силой.

Девчонка пошла на таран к брезенту. Себастьян крикнул:

– Остановить?

Жеро махнул рукой:

– Она ненормальная дикарка. Что ей будет?

– Зря. Скрутить ее мороки не так уж и много.

– Да о чем вы?! – Жеро всплеснул руками.

Дикарка уже разрезала канат, когда обернулась:

– Да, профессор, поясните, о чем вы? Почему меня тронуть – гнусность, а на анехов устраиваете охоту?

– Я не сравниваю анеха с человеком.

– А как вы определяете? По внешнему виду?

– Я промолчу.

– Смотрите какая странность: вы считаете дурой меня, а по мне, так вы глупый человек.

– Кто-то из нас заблуждается.

– И это, конечно, я?

Жеро развел руками.

– Садись, Франка. – он склонился над девушкой. – За сколько управишься?

– Пять минут.

– Давай быстрее.

Когда мы зашли в вертолет, Себастьян резко потянул рычаг. Лука отпрянула от неожиданности.

– Франка, она за нами?!

– Нет.

Она так и осталась лежать на земле, беспомощная. В дураках.

– Чего такая задумчивая? – Жеро хлопнул меня по плечу.

– Она просто защищает свою землю.

– Не извиняй её. Нет, серьёзно, её не стоит жалеть. На самом деле, нам бы успеть на самолёт и дело считай выгорело. Себастьян?

– Успеем! Пристегнитесь, уйду на максимум.

– Франка, просыпайся, садимся.

Шея затекла. Как же больно.

С просохни я смутно что понимала. Профессор был взволнован.

– Себастьян, в чем проблема?

– Мне не дают добро на посадку.

– Какого черта? Дай диспетчера.

– Жеро, я не могу.

– Дай сюда! Прием! Здравствуйте, МАС98 разрешите посадку!

– Добрый день, МАС98 уходите влево, посадку не разрешаю.

– Почему? Справа впереди свободно.

– МАС98 посадку не разрешаю…

– Девушка, я не вижу причины – снизу сверху все чисто…

– МАС98 вы можете сесть на Tap-Heliport, уходите влево на 500 метров.

– Видимо ждут самолет.

– Какой самолет, Себастьян? Кто сейчас полетит сюда? Мы так опоздаем!

Я не вмешивалась. Огребсти лишний раз не хотелось. Жеро взбешён, такого потока, вырезанного цензурой услышать – приятного мало.

Выбора не было. Мы сели на площадке Tap-Heliport, в 20 минутах, и естественно, по закону подлости не было ни одного внедорожника. Вертодром будто вымер. Пара кур в подземном переходе. Из местных единственный еле живой дед, вроде охранник. Себастьян сказал, что ему сто пятьдесят лет. Я фыркнула.

У нас полчаса до закрытия гейта. Пришлось бежать.

– Я больше не могу, у меня ломит в боку!

– Давай беги молча.

– Сколько нам еще?

– Километр.

Я бы расплакалась, если бы слезы и так не стекали по лицу в качестве пота.

К нашему счастью вылет задерживался на полчаса, шанс ещё есть. Но как же без проблем: в аэропорту Охры четыре гейта. Мы побежали в D – закрыт. G – закрыт. Следующий – аллилуйя. Проводим электронные билеты по скану – не проходят. Сотрудник аэропорта попросил распечатанные билеты. Профессор не в интеллигентной форме попытался объяснить, что кто он, что мы вот-вот опоздаем на рейс и прочее прочее, но белый парень только пожимал плечами. Wi-Fi аэропорту не работал. Сеть аэропорта раздать отказали, распечатать билеты стало быть невозможно. Началась посадка. Мы опоздали. Жеро поднял шум. Вроде как договорились пустить нас на борт лайнера для «закрывающих аэропорт» сотрудников.

Перед нами попросили прощение за задержку в час.

Жеро нервничал. Себастьян все это время не вставал с кресла ожидания. Я подсела к нему:

– Как тебе удаётся держать себя?

– Завидую Жеро, носится по аэропорту, так время идет быстрее. А я лишь убиваю рассудок. Мне не удается себя ослабить в покое.

– А можно попроще?

– Ты не тому удивляешься. Подумай о первом человеке в космосе, о его ощущениях и постарайся не задавай больше таких вопросов.

– Полегче. Не заводись.

– Тебя кто-нибудь ждет дома?

– Нет.

– Тогда ты счастливый человек, Франка.

– Нда? Я думала наоборот.

– Смотря по ситуации.

– А тебя ждут?

– Да.

– Кто?

– Сын.

– А сколько ему?

– Семь. Он первый год в интернате.

– Ой, прошу…

– Нет, с его матерью все в порядке.

– А почему…

– Дальше без вопросов, договорились?

Подошел Жеро.

– Ну что профессор, вы с хорошими новостями?

– Да, в каком-то смысле. Наш самолёт точно не разобьётся.

– Закрыли небо?

– Именно.

Часть III

Я эту песню уже слышала. Как же его… такой желтенький… не помню. Минорная.

Нам нужен был транспорт, добраться до Торсу. Именно в это поселение мы должны были отправиться до объявления чрезвычайного положения. Это мощная, нашпигованная чем только можно исследовательская станция. Жеро не унимался и искал другие возможности убраться из Охры. Труп анеха оставили местным – сожгут.

Жеро попросил нас подождать у выхода. Сам он пошёл искать пикап. Ему хватило пяти минут. Он подкатил к нам на красном додже.

Я раскинулась на заднем. На потолке фломастером нарисован зелёный монстр.

– Кто вам дал машину?

Мужчины переглянулись.

– Франка, не считаю нужным договариваться с кем-либо.

– В смысле?

Себастьян обернулся ко мне.

– Считай нам выплатили компенсацию.

– Не понимаю. Что вы смеётесь? Эй!

– Франка, отдыхай.

– Вы угнали..?

– Стоп! Баста! Ты еще повозмущайся! Меня отымели пополной и не только меня, на минуточку. Я понятия не имею почему не разгромил этот ублюдочный аэропорт! Поэтому, будь добра, помолчи.

«Я не ворую – я компенсирую.

Я не лгу – я благодетель.

Я не предаю – я поменял ориентиры.

Я не бросаю тебя – я развиваюсь.»

Никто из нас не проронил ни слова за два часа. Каждый думал о своем. Но и правда, видимо в данной ситуации, я самая не поврежденная душа. Кроме самой себя, терять мне некого. Одиночество неуязвимо перед смертью.

До Торсу мы добрались уже в сумерках. Нас никто не встретил. Чернота. Ни огня. Включили фонарики. Мы обошли поселение – никого. Жеро буйствовал.

– Что за черт?!

Над нами пролетели несколько истребителей.

– Себастьян, это… F- 35? Твою ж мать…

– Похожи. Очень.

– Откуда у них…

– Хочу ошибаться, но кажется, это не местные.

– Погодите, разве небо не закрыто?

Профессор выругался:

– Закрыто, Франка.

– Я осмотрюсь здесь, все же надеюсь кого-нибудь найти, а вы идите в диспетчерскую, располагайтесь, но пока не включайте свет. Мало ли чего.

Себастьян скрылся за углом дома. Жеро потащил меня за рукав.

Оказывается, я никогда раньше, не слышала тишины. Звук, который окружает меня сейчас – страшный суд. Сейчас я, как никогда наедине. Тет-а-тет с той, из которой я не прочь вырваться. Из ее глупых мозгов.

И все же, я живу каждый день.

Ночью Торсу обстреляли с воздуха.

– Я не собираюсь это так оставлять. Себастьян, включи машину, попробую настроить связь.

– Нет, Жеро.

– Включи.

– Нет.

– Не понял.

– То есть ночью нас случайно обстреляли?

– Это какой-то абсурд.

– Когда Охра – единственная неприкосновенная земля на карте, на которую ни одному государству нельзя и покуситься; которая защищена международным правом и входит в наследие ЮНЕСКО; атакована американскими и японскими истребителями. Это считается абсурдом? Когда впервые в истории полностью закрыто небо и самая передовая связная станция пуста – это, Жеро, по твоему, чушь, бред, бессмыслица?

– Что предлагаешь ты?

– Не спешить и прикинуть наихудшие последствия. И не забывай, что с нами все-таки девчонка. Которая хочет жить, и у меня, профессор, дома семья, я хочу вернуться.

– Я правильно тебя понял, что если у меня нет банальных причин жить – я считаюсь самоубийцей?

– Жизнь сама по себе банальна.

– Она банальна в заурядной голове.

Я стояла под дверью, и не решалась выйти. Они замолкли, я тихо отбежала, боялась, что кто-нибудь из них войдет. Никого. Я вышла на улицу.

– Кстати, Жеро, может с девушкой тоже будем считаться? Не лично решать, а предлагать варианты?

Я опешила. Профессор поднялся:

– Я предлагаю поехать на другую станцию. С собой возьмем прицеп, бензин и еду. Посмотрим, что творится там. Хотя по сути, легче набрать.

Себастьян ссутулился.

– Я и не спорю, что легче. Но что если военные вычислят нас? Не местные же пилотирует истребители.

– И что? Мы же не знаем кто они. По-хорошему, нас здесь не должно быть. Они стреляют по местным, нас то зачем трогать?

– Может быть. Однако сомневаюсь, что им есть дело до кого-либо, раз они не разбираясь, есть ли здесь люди, открыли огонь по крупнейшему поселению.

– Я извиняюсь, но где же все? Их вывезли? – я вытаращила глаза – Это война?

Себастьян хлопнул меня по плечу:

– Не бойся. С чего вдруг? Да и между кем?

– Не между, а с Охрой.

– Исключено. С кем здесь воевать? Это пустыня. В Охре нет ничего ценного.

– А культура?

– Ты думаешь что это ценность, ради которой можно начать борьбу?

– Война – это уже слабоумие, а в нем разбираться смысла особого нет.

Профессор хмыкнул:

– Тогда уж называй это нападением. Что, кстати, скорее всего и есть.

Мы пробыли в Торсу еще сутки. На складах полно еды. Жеро и Себастьян все гадали куда делись местные, искали следы и рассуждали: застрял ли здесь кто-нибудь как мы?

По истребителям было понятно, что это международная кампания. Больше по нам не стреляли, но профессор высказал опасения, что скоро нам ждать военных.

Они не знали к лучшему ли это. Решили, что если до вечера ничего не прояснится – выйдут в сеть.

– Я набираю?

– Давай.

Себастьян вызвал соседнее поседение. Молчание. Потом еще одно, то же самое. И так несколько раз.

– Что за блядство?

– Жеро, вызов! К нам!

– Бери! Включай!

На экране показался обрюзгший военный, форма не наша.

– Торсу-Торсу? Связь нормальная? Торсу, меня видно? Добрый вечер, капитан Семаргин, миротворческий отряд С-Yа, вы меня понимаете?

Мы переглянулись между собой, кивнули.

– Отлично, наши. С кем имею честь разговаривать?

Жеро нерешительно:

– Профессор физических наук авиационного исследовательского института, Жеро Ресем.

– Профессор? Что вы здесь делаете? Вы должны были покинуть охру до закрытия неба!

– Не успели.

– Очень плохо.

Капитан постоянно с кем-то переглядывался.

– Оставайтесь в Торсу. Мы за вами пошлем миротворцев.

– Миротворцы? Что случилось, капитан?

– Профессор Ресем, подождите с ответом до утра.

Мы развели костер. Первая горячая еда за два дня. Каждый был молчалив, потому что мы были в равной степени в не ведении. Мы не ждали утра как спасения. Что-то напротив, тревожило об обратном.

Из далека послышался звук. Похож на двигатель. Себастьян повернулся к Жеро:

– Они же не могут так рано?

– Не могут.

– Местные?

– Не знаю.

Они оба напуганы. Я спросила:

– Нас же не тронут?

Черная точка увеличивалась, силуэт становился понятнее.

– Она меня доконает!

Жеро топнул ногой.

Это была Лука. Она обдала нас песком, тормознув на баги в полуметре.

– Здравствуйте!

Профессор прокашлялся:

– Эффектно.

– Конечно, не сравниться с тем, как вы оставили меня.

– Прошлое. Кто не был глуп когда-то.

– Неужели мне слышится отголосок раскаяния?

– Не без основания.

Лука рассказала, что вычислила нас по сигналу, и что нам не стоит дожидаться военных.

– Все научные сотрудники, журналисты, охотники и путешественники должны были вылететь из Охры до закрытия неба. Взамен, сюда, по последним вычислениям, было отправлено 23 военных самолета из 12 государств. 26 истребителей пятого поколения. Я пока не понимаю, зачем миру уничтожать нас.

Себастьян омрачился:

– Как я понимаю, трагедия с самолетами была переживанием не для всех.

Жеро побагровел:

– Невероятно!

– Профессор, я не понимаю.

– Походу дела, все недавние катастрофы – запланированная операция, чтобы закрыть небо. Чтобы никто лишний здесь не болтался. С такими событиями, кому есть дело до Охры? Таким образом здесь можно творить что угодно. Надо же, какая ценность – захват Охры стоит почти десяток самолетов.

– Он стоит тысячи жизней.

– Милая моя, Франка, жизни мы переживем, а потеря больше чем десятки миллиардов долларов, отразится на каждом.

Лука поморщилась:

– Профессор, знаете, я бы с удовольствием прошла мимо вашего тела на виселице.

Жеро причмокнул:

– Ласковая какая.

– Собирайтесь, поедете за мной. Иначе вас расстреляют.

Я дернулась.

– Если не поторопитесь, то станете теми несчастными, которых разорвала стая анехов. Во всяком случае, именно с этой официальной версией, ваши тела вручат семьям.

Тут Лука художественно опустила глаза, в показной печали.

Себастьян и я пошли за вещами. Жеро, видимо, не доверял Луке. И та спросила:

– Не торопитесь, профессор?

– Куда?

Лука как бы насмехалась над ним.

– Вы не уверены в моей порядочности?

– А должен?

– Как странно, профессор. По вашему, добросовестность – качество, требующее доказательств.

– Не понимаю странности.

– Хм. Могу ли я рассчитывать на честный ответ?

– Давай попробуем.

– За границами Охры, остальные люди мыслят так же как вы?

– Конечно нет.

– А они?

Лука указала пальцем нам в след. Жеро обернулся; мы с Себастьяном уже зашли в обстрелянную постройку.

– Не думаю.

– Это даёт мне надежду.

– О чем они говорят? Мы ведь поедем за ней?

– Франка, ну что тут думать? Мне первому не нравится идея ждать миротворцев. У меня брат воевал на Ближним Востоке.

– Родной?

– Нда, младший. Зачем-то сунулся в армейский анал. Причем вся семья радовалась, мол гордость; да и вся эта военная кампания сплошной валютный плюс. Он вернулся через четыре месяца больной, но с наградами и хорошей пенсией. Хотя до армии он уже был не здоров.

Я осторожно:

– А там его сильно ранили?

– Сильно. Прямо в голову. Не о том я здоровье говорю, Франка. Он мне рассказывал, насколько глубоко можно проникнуть… кхм… Он насиловал. И с таким смаком расписывал каждую… он помнил всех. Естественно война просто вытянула из него то залежалое говно, которым он по сути являлся.

– Ты общаешься с ним? Мне сложно однозначно ответить. Ладно, я просто хорошо знаю, как нечто человеческое может исчезнуть от возможностей господства и права. Не понимаю, чем так обольстителен плен власти – то же самое рабство. Куда хитрее приманка чувства. Вот если б владеть ими, я бы понял.

– Симпатизируешь Дон Жуану?

– Не паясничай. Чувства – не только страсть да любовь.

– Но они первичны.

– Боже мой, это с чего вдруг?

На стуле лежала какая-то книга. Не видела ничего подобного, странные знаки. Текст написан по спирали, против часовой. Символы очень просты, как я поняла, единственно заглавная буква в левом нижнем углу – жирная точка. Чем ближе к центру, нажим более легкий и буквы мельче.

Я перелистнула, из книги вывалилась фотография. Очень старая, но в отличном состоянии. В центре болотного фона стоит девочка, лет навскидку до девяти. Блондинка в вельветовой кеппи. Марроновая куртка и белые гольфы. Заболели виски. Обычный ребенок.

Я сунула фотографию между листами и положила книгу на место.

Мы двигались за Лукой.

– Да не знаю я, Себастьян, не знаю! Но что-то остерегает от девчонки.

– Жеро, расслабься.

– Да не могу! Ты же слишком спокоен.

– Когда влипаешь по самый хер, чего уже портиться в лице?

На дороге мы нередко видели трупы аборигенов и анехов. После двадцатого, мужчины перестали удивляться. Я больше не смотрела в окно. Мы добрались до холмов, там стало тяжелее. У одной из песчаных гор Лука остановилась. Она высунула голову из окна:

– Выходим!

Пикапы замаскировали песком и вышли на более-менее чистую дорогу. Лука сказала, что этот гористый участок называется Косплей.

– Никогда о нем не слышал.

– Вы о многом бы услышали впервые, профессор, если о нем кто заговорил.

– Себастьян спросил куда мы идём.

– В деревню ЯккоТу.

Там были местные, которые никогда не видели пришлых. Никто беспардонно не таращился на нас. Рассматривали, да, но без лишней наглости. Мелкий шкет вцепился в мамкину юбку. Застенчивый якобы, но в нашу сторону поглядывал, мать одернула подол.

Если бы вы знали, что пришельцы не мы.

Лука провела нас в свободный барак. Мы оставили вещи и пошли за ней, к костру. Там в котле остатки ужина.

– Значит вот где все аборигены.

– К сожалению не все, профессор. Совсем малая часть.

Себастьян вытянулся:

– То есть не все дома заняты?

– Конечно нет. Я не могла связаться ни с кем из организации. Здесь, только рабочие деревни и те, кого я смогла подобрать на песках. Слишком быстро Охра вымерла, я ничего не понимаю. Все чересчур неожиданно.

Камелопардовая студия, бывшая художественная мастерская. Посередине стол с настольной лампой. Светильник, с обмотанным скотчем проводом, горит тускло, но благодаря ему, в красно-коричневое пространство вмешиваются бежевые полосы. Жеро без брезгливости, на кресле за столом, щелкает по клавиатуре. Пытается в обход, установить связь с родиной. Сейчас лучше его не трогать, да и никто к нему не лезет. У прибора стакан с пролитым разбавленным спиртом. Себастьян в ангаре с парой местных осматривает аэропракт. Я старалась описать события тупым карандашом, на истрепанных распечатках. Чтобы освободить графит, приходилось отдирать деревянную оправу ногтями. Я сидела на стопке из матрасов у стены. Три свечи возле, не давали нормального света для письма. Скоро заболели глаза. Полночь – а я думаю, что так холодно? Накрылась одеялом. Лука сидела на полу возле двери, в ней больше не было ни бойкости, ни былой дерзости. Мы встретились глазами, девчонка выпрямилась, подошла ко мне и села рядом.

– Тебе холодно?

Лука кивнула. Я накинула на нее одеяло. Она вся сжалась и тихо произнесла:

– Людей жалко. Им даже прятаться негде.

– Негде. Как вы собираетесь бороться?

– А никто и не будет.

– Вас же уничтожат.

– Если не солдаты, то старость в любом случае.

Жеро поднял голову:

– Лука, сколько тебе лет?

Девушка задумалась.

– Вот честно, не знаю.

– Да ладно…

– Нет, правда, мне незачем следить. Я совсем не кокетка.

Профессор усмехнулся и продолжил работать. Я сказала Луке, что не могу понять, откуда в ней это нездоровое пренебрежение ко времени.

– Пренебрежение? Я его не замечаю. Мне все равно на время. Думаю, как и большинству. Хочешь сказать что старик помнит, в какой именно вечер, он заснул старым песочником?

Жеро еле слышно подхихикивал.

– Вас пытаются истребить. Агрессору дать отпор вы и не пытаетесь. С такими мягкими, ублюдки только множатся.

– Я не понимаю что такое защищать, потому что не понимаю как это – нападать. Мы не за силу и хватку. А вот вы – другие. Каждый считает другого нечестным, хотя сам таким и является. Гнездитесь в своей же желчи.

– Категорично.

– Так оно так и есть.

– Нуу куда залезла. Ты мыслишь по-детски, Лука, глухо, не смотря по сторонам. Нельзя так твердо, наотрез что-либо утверждать, так однозначно. Ребёнок – может рассуждать исключительно размытыми хорошо-плохо, но человеку взрослому так мыслить напросто глупо.

– Если бы твои исключения составляли хотя бы большинство, я бы умыла руки от демагогии, но вы живете в сущем дерьме, признай это.

– Лука…

– Ну ты, вот ты, человек хороший? Да? Почему?

– Лука. Я не утверждала.

– А ты бы хотела?

– Лука, жизнь с ее компонентами слишком противоречива. Все имеет две стороны и нельзя утверждать, что некая женщина умерла только от избытка сахара в рационе. Есть слово – совокупность. И в мире не только дерьмо, раз он еще не прогнил окончательно. Значит, его держит не такая уж и ничтожная, меньшая часть.

Жеро видимо долго нас слушающий не выдержал:

– Дамы, подите пробздитесь.

Мы не ответили, и он снова погряз в делах.

Лука потянула мой мизинец:

– Вами правят и вы согласны жить в иерархии.

– А как по другому?

– У вас даже порядок повиновения животный – не по интеллекту, не по духовности, а по усидчивости и целеустремленности.

– И что предлагаешь?

– Без унижения – без правителя.

– Не понимаю тебя, должен же быть лидер. Как без него?

– Как мы.

– Но у вас ничего и нет. К тому же, вы невероятно разобщены.

Жеро, видно, по-тихому сотрясался. Лука снова задала вопрос:

– А ты довольна своим правителем?

– Нет. Но думаю, что по-другому быть не может.

– Год назад, у нас в Охре проходил международный форум. Заваакуировали полтора гектара, построили площадку, потом и снесли… Было около сотни представителей государств. Поэтому я смогла насмотреться на людей по ту сторону. Я не такая уж и необразованная, как ты думаешь. Мой отец охотник, обещал матери, что увезет ее отсюда… Но не суть. Хватит этих разговоров.

Мы недолго молчали. Лука спросила:

– А какой он, твой отец? Твоя семья?

– Мой отец? Кажется, я его стыжусь.

– Он глупый человек?

Лука вытянула шею. Я продолжила:

– Он архитектор, но мой опыт показывает – художественное образование не является образованием духовным. Искусство – лишь инструментарий. Отличительные болваны могут великолепно писать картины, как мой отец, например, и сочинять атласистые увертюры, как моя мать, тоже шибко умом не одаренная. Меня раздражали родительские посиделки с разговорами о мире, о котором они толком ничего не знают, но пытаются размышлять.