Сотворение света

В этот миг с ее лица словно спала маска – королева превратилась в напуганную мать.

– Если бы ты мог…

– А вы можете? – спросил он, и взгляд ее огромных карих глаз метнулся к Раю, задержался очень, очень надолго. Потом она все-таки ушла.

Что-то привлекло его внимание к балкону – не движение, а изменение света. Он подошел к стеклянным дверям и увидел, как по стене дворца сползает тень, как пелена, как шлейф, как глянцево-черный занавес. Он мерцал – то твердый, то дымный, то опять твердый, и эти волны прокатывались от дворцовой крыши до речного берега далеко внизу.

Это, скорее всего, магия, но в ней нет ни красок, ни света. Если она и соткана из нитей силы, он этих нитей не различал.

Келл рассказал им об Осароне, о ядовитой магии другого Лондона. Но как можно сделать вот такое? Разве это под силу любому магу?

– Он демон, – сказал тогда Келл. – Осколок живой, дышащей магии.

– Осколок магии, возомнивший себя человеком? – спросил король.

– Нет, – ответил Келл. – Осколок магии, возомнивший себя богом.

И теперь, глядя на колонну, свитую из теней, Алукард понял – это существо не повинуется линиям силы. Оно само создает их из ничего.

Он смотрел и не мог отвести глаз.

Пол, казалось, накренился, и какая-то сила потянула Алукарда к стеклянным дверям, к черному занавесу за ними. Если подойти ближе, может быть, он различит нити магии…

Капитан протянул руку, чтобы распахнуть двери, но в этот миг принц шевельнулся во сне. Послышался тихий стон, слабый короткий вздох, и этого хватило, чтобы Алукард отвернулся. Мгновенно забыв про черноту за стеклом, он кинулся к кровати.

– Рай, – прошептал он. – Ты меня слышишь?

Между бровями принца пролегла морщинка. Челюсти еле заметно сжались. Эти незаметные знаки не ускользнули от Алукарда, он откинул со лба Рая темные волосы, пытаясь выбросить из головы образ принца, обращающегося в прах на этом самом ложе.

– Очнись, пожалуйста.

Он провел пальцами по рукаву принца, коснулся руки.

Алукарду всегда нравились руки Рая – гладкие ладони, длинные пальцы, чуткие, музыкальные.

Он не знал, играет ли Рай до сих пор, но когда-то он неплохо владел несколькими инструментами. Играл он, как говорил на иностранных языках. Легко и бегло.

Краткая вспышка воспоминания. Пальцы, скользящие по его коже.

– Сыграй мне что-нибудь, – попросил тогда Алукард, и Рай в ответ сверкнул своей ослепительной улыбкой. При свечах его янтарные глаза превратились в расплавленное золото. Легкие пальцы принца пробежали по телу любовника сверху вниз – по плечам, вдоль ребер, по талии.

– Я бы лучше сыграл на твоем теле.

Алукард переплел свои пальцы с пальцами принца, радуясь, что они теплые. И вдруг рука Рая еле заметно вздрогнула, пальцы ласково сжались. Алукард осторожно забрался на кровать и тихо прилег рядом со спящим принцем.

Тьма за стеклом растекалась все шире, но Алукард не сводил глаз с груди Рая. Она вздымалась и опадала, и вокруг нее медленно сплетались сотни серебристых нитей.

IV

Наконец-то Осарон снова свободен!

Там, на крыше, был один момент – краткий миг между вдохом и выдохом – когда ему показалось, что без костей и плоти он вот-вот развеется на ветру. Но нет. Удержался. Не развеялся. Не исчез.

За месяцы, проведенные в том, другом мире, он стал сильным.

А за минуты в этом – еще сильнее.

И стал свободен.

Какое странное чувство! Давно забытое…

Как долго он сидел на своем троне посреди уснувшего города, смотрел, как затихает пульс его родного мира. В конце концов даже снег перестал падать и повис в воздухе, а он все смотрел и смотрел. И ничего больше не оставалось, только спать и ждать, и ждать, и ждать, и ждать…

Ждать свободы.

И вот свершилось.

Осарон улыбнулся, и речные воды затрепетали. Засмеялся, и воздух пришел в движение. Потянулся, и мир заходил ходуном.

Этот мир был ему рад.

Этот мир хотел перемен.

Этот мир знал, глубоко-глубоко внутри, что может достичь большего.

И шептал ему: твори, твори, твори!

Этот мир пылал обещаниями. Его мир тоже когда-то пылал, но потом сгорел дотла. Но тогда он был совсем молодым богом, жаждал дарить, жаждал любви.

А теперь стал умнее.

Из людей не получаются хорошие правители. Они дети, слуги, подданные, рабы, еда, корм. Они должны знать свое место. А у него есть свое. Он станет тем богом, какой им нужен, и они будут любить его за это. А как – он их научит.

Он будет дарить им силу. Ровно столько, чтобы привязать их к себе. Даст почувствовать, каким может стать их мир. Какими могут стать они сами. Он будет сплетаться с ними, растворяться в них, получать он них силу, магию, потенциал, будет расти на нем, и они поделятся с ним легко и охотно, по доброй воле, потому что он будет принадлежать им, а они будут принадлежать ему, и вместе они достигнут необычайных высот.

«Я – милосердие», – шептал он им в уши.

«Я – сила».

«Я король».

«Я бог».

«Преклоните колена».

И по всему этому городу – его новому городу – люди опускались на колени.

Встать на колени – это же так просто. Надо всего лишь поддаться гравитации, и твой вес сам увлечет тебя вниз. Только не мешай ему. Почти все они сделали это по доброй воле, он ощущал их покорность.

А те, кто не согласен, те, кто отказывается…

Им нет места в новом царстве Осарона.

С ними разговор будет коротким.

V

«Дважды выпьем за добрый ветер!

Трижды выпьем за дам прекрасных!

За доброе море – четырежды сдвинем бокалы!»

Последние слова утонули в грохоте стаканов по дощатым столам, в плеске хмельного эля.

– Разве оно так поется? – вопросил Васри, прислоняясь головой к стене. – Мне казалось, дважды – там за добрый эль, а не за ветер.

– Без ветра морских песен не бывает, – сказал Тав.

– Это без эля морских песен не бывает, – возразил Васри не очень внятно – Ленос так и не понял, было это нарочно или просто потому, что моряк – как, впрочем, и вся команда – был изрядно навеселе.

Точнее, вся команда, кроме Леноса. Он никогда этим делом не увлекался, потому что ему не нравилось, когда в голове все путается, а потом много дней маешься похмельем. Но никто не обращал внимания, пьет он или нет, главное – чтобы при каждом тосте у него в руке был бокал. А это он соблюдал исправно. Держал в руке бокал, когда команда выпила за Алукарда Эмери, своего капитана, победителя Эссен Таш. Они повторяли это каждые полчаса или около того, пока он со счету не сбился.

Турнир уже закончился, и вымпелы стояли на столах, промокшие от эля. Серебристо-синее пламя на знамени Алукарда становилось все мутнее.

Их блистательный капитан давно ушел – наверное, пил за свое здоровье на балу победителей. Если прислушаться, сквозь гам толпы в «Блуждающей дороге» Ленос различал далекое эхо фейерверков.

Утром состоится торжественный парад, праздники продолжатся (для тех, кто сможет стоять на ногах), а сегодня дворец отдан победителям, а таверны – всем остальным.

– Не видали Бард? – спросил Тав.

Ленос огляделся. Он не видел ее с тех пор, как бокалы подняли в первый раз. Команда подшучивала над ним за то, что он всегда был рядом с ней, говорили, что он ее побаивается и что пытается за ней ухаживать. Может, он и впрямь боялся, немного, но это была скорее разумная осторожность. Ленос боялся Лайлу, как кролик боится собак.

Как смертный боится молнии.

Внезапно его пробрала холодная дрожь.

Он всегда хорошо чувствовал равновесие. Мог бы и жрецом стать, если бы лучше владел магией. Знал, когда дела идут как надо – это было чудесно, как теплое солнышко холодным днем. Знал, когда появляется авен, такой, как Лайла, с ее загадочным прошлым и еще более загадочными способностями. И знал, когда что-то идет не так.

И вот сейчас всё шло совсем не так, как надо.

Чтобы успокоить нервы, Ленос сделал глоток эля – на янтарной поверхности мелькнуло его хмурое отражение – и поднялся на ноги. Первый помощник на «Шпиле» встретился с ним взглядом и тоже встал. Стросс знал о его предчувствиях и, в отличие от остальных, не считал его чудаком. Стросс ему верил. Или, по крайней мере, не выказывал недоверия в открытую.

Ленос прошел по залу, как в тумане. Всё то же странное чувство, ощущение неправильности, тянуло его за собой, как на канате. Когда он был на полпути к двери, от окна донесся первый крик.

– Смотрите! Там, на реке, что-то есть!

– Ну да, – буркнул Тав. – Большие арены. Они там уже неделю.

Но Ленос упрямо шел к выходу. За ним по пятам шагал Стросс. Он распахнул дверь, и даже порыв холодного ветра его не остановил.

На улицах было меньше народу, чем обычно, но кое-где из окон уже высовывались головы.

Ленос свернул за угол и увидел край ночного рынка. Люди стягивались к речному берегу, словно плохо привязанный груз на корабле.

С колотящимся сердцем Ленос протолкнулся поближе. Его худощавая фигура легко просачивалась там, где могучий Стросс застревал и мешкал. Впереди сияло алое зарево Айла, и вдруг…

Ленос застыл как вкопанный.

По воде растекалось, как нефть, огромное пятно. Черное, блестящее, неправильное. Темнота подползла к берегу, выжгла сухую зимнюю траву, выплеснулась на каменную мостовую. Волна за волной оставляли на земле черные мерцающие полосы.

От этого зрелища у Леноса подкосились ноги, странная сила потянула его вниз, и он невольно шагнул вперед, но потом усилием воли оторвал взгляд от воды, велел себе остановиться.

Справа от него кто-то ковылял к берегу реки. Ленос хотел поймать его за рукав, но человек уже прошел мимо, а следом бежала женщина. Повсюду, куда ни глянь, толпу раздирали две силы: одна вселяла страх, и люди пятились прочь, другая тащила к реке. У Леноса не хватало сил уйти, он мог только стоять и сопротивляться.

Человек, только что пробежавший мимо Леноса, дошел до реки.

– Стой! – крикнул ему стражник, но несчастный опустился на колени, протянул руку к речной воде. Река в ответ сама потянулась к нему: навстречу вынырнула рука, сотканная из черной воды, схватила беднягу и потащила вниз.

Люди закричали. Потом раздался плеск, мгновение борьбы, и человек скрылся под водой. Толпа отпрянула. Маслянистый блеск разгладился, словно река ждала, что тело всплывет на поверхность.

– Отойдите! – требовал другой стражник, проталкиваясь вперед.

Он был почти у реки, когда человек появился. Стражник в ужасе отпрянул. А утопленник медленно поднялся из воды. Он не хватал воздух ртом, не вырывался из черной хватки, а шел спокойно и неторопливо, как будто вставал из ванны. По толпе пробежал шепоток. Человек вышел на берег, не обращая внимания на то, что с одежды струится вода. Капли, стекавшие с рук, казались чистыми и прозрачными, но, коснувшись камней, мерцали и двигались, как живые.

На плечо Леноса легла суровая рука Стросса, но он не мог оторвать взгляда от человека на берегу. В нем что-то было не так. Очень сильно не так. В глазах, будто клубы дыма, кружились тени, а вены на смуглой коже стали черными. Но больше всего пугала Леноса застывшая, разверстая улыбка.

Человек распростер руки, с которых струилась вода, и провозгласил:

– Вот пришел король!

Он откинул голову и захохотал. По берегам вокруг него карабкалась тьма. Щупальца черного тумана расползались, как жадные пальцы. В толпе вспыхнула паника. Те, кто видел ужасное зрелище, бросились врассыпную, но задние ряды преграждали им дорогу. Ленос обернулся, ища Стросса, но того не было видно. На берегу опять раздался крик.

Где-то вдалеке послышались те же слова, сначала женскими устами, потом детскими:

– Вот пришел король!

– Вот пришел король!

– Вот пришел король! – повторил старик с горящим взором. – И славен он!

Ленос решил уйти, но на улице, там, куда могла дотянуться тень, бурлила толпа. Почти все отбивались, хотели вырваться, но то тут, тот там виднелись такие, кто не мог отвести глаз от реки. Они стояли, словно окаменев, и завороженно глядели в мерцающие воды. А магическая гравитация неумолимо тянула их вниз.

Ленос почувствовал, как его взгляд невольно потянулся навстречу мгле и безумию. Он прошептал молитву безымянным святым, но длинные ноги сами собой сделали шаг к реке.

Потом еще один.

Ноги увязали в илистой почве, мысли затихали, перед глазами осталась лишь эта манящая темнота. Краем сознания он услышал стук копыт, а потом голос. Этот голос, как клинок, рассек пелену хаоса.

– Назад! – кричал он, и Ленос заморгал, отпрянул от речного берега и чуть не попал под копыта королевскому коню.

Огромный жеребец встал на дыбы, и Ленос разглядел всадников.

На жеребце восседал принц-антари, растрепанный и окровавленный, в алом плаще на голое тело. А за его спиной, цепляясь изо всех сил, сидел Лайла Бард.

– Зверюга чертова, – буркнула она, кое-как выбравшись из седла. Келл Мареш – авен варес – легко соскочил наземь. Он положил руку на плечо Бард, и Ленос не понял – то ли он опирается на нее, то ли предлагает опору. Глаза Бард – с одним из них явно было что-то не в порядке, по зрачку рассыпались стеклянные лучики света – обшарили толпу и остановились на Леносе. Она успела коротко, болезненно улыбнуться ему, и тут послышался крик.

Рядом упала женщина, ноги ей оплели струйки черного тумана. Она отбивалась, но пальцы впустую проходили сквозь дым.

Лайла метнулась к ней, но принц-антари успел первым. Он попытался развеять туман порывом ветра, а когда это не удалось, достал нож и царапнул по ладони.

Он опустился на колени, рукой прикрывая женщину от теней, поднимающихся с реки.

– Ас анасаэ, – приказал он, но черная масса лишь расступилась. Тень задрожала, будто от смеха, и впиталась женщине в ногу, окрасив сначала кожу, потом вены.

Антари выругался, и женщина в ужасе вцепилась в его порезанную руку. По ее пальцам потекла кровь, и тень внезапно дрогнула, выпустила жертву.

Келл Мареш присмотрелся к рукам – ее и своей.

– Лайла! – позвал он, но она уже все увидела и потянулась за ножом. Выступила кровь. Лайла метнулась к мужчине на берегу и вцепилась в него, на миг опередив тени. И они вновь отпрянули.

Антари и… нет, двое антари, поправил себя Ленос, ибо Бард, без сомнения, тоже из этой породы – стали касаться руками всех, кто был рядом, оставляли следы крови на ладонях и щеках. Но тем, кто уже был отравлен, кровь не помогала – они лишь рычали и вытирали ее, будто брезгуя. Поэтому на каждого спасенного приходилось двое павших.

Принц-антари перевел дыхание, огляделся. Оценил масштабы катастрофы. И не стал больше бегать от тела к телу. А поднял руки, раздвинув ладони. Его губы шевельнулись, и кровь из раны поднялась в воздух, слилась в шар. Леносу подумалось: она похожа на Айл. Такое же красное сияние, пульс магии, живой и трепетный.

Легкий взмах – и красный шар поднялся над обезумевшей толпой…

Больше Ленос ничего не видел. На него напали тени.

Скользнули ночные пальцы, проворные, как змеи. Бежать было некуда – антари все еще творил свои чары, Лайла была слишком далеко – поэтому он закрыл глаза и стал молиться. Так, как учили его в Олнисе, когда разыграется шторм. Молился о спокойствии, когда тени ринулись на него. Молился о равновесии, когда они, горячие и при этом холодные, приникли к его телу. Молился о тишине, когда они шептали в голове, тихо, как прилив.

«Впусти меня, впусти меня, впусти…»

На голову упала капля дождя. Еще одна – на щеку, и потом тени отступили, забрав с собой свой шепот. Ленос приоткрыл глаза, неуверенно вздохнул и увидел, что дождь красный. Повсюду, куда ни глянь, мелкие, как роса, капельки краснели на лицах и плечах, оседали на плащах, перчатках, сапогах.

Это не дождь, понял он.

Кровь.

Под красным туманом уличные тени растаяли, Ленос посмотрел на принца-антари и увидел, что тот бессильно пошатнулся. Он сумел спасти от гибели тех, кто был вокруг, но этого недостаточно. Темная магия уже перестраивалась, меняла тактику, била не кулаком, а раскрытой ладонью. Ядовитые пальцы тьмы медленно ползли в город.

– Санкт, – чертыхнулся принц.

По улице застучали копыта. К реке подскакал отряд королевской стражи. Всадники спешились, Бард быстро, как лучик света, прошлась между ними, оставляя следы крови на доспехах.

– Отделите всех отравленных, – приказал Келл Мареш, шагнув к своему коню.

Погубленные не убегали, не нападали, лишь стояли на месте, улыбались да твердили что-то о короле теней. Мол, он шепчет им на ухо, рассказывает, каким мог бы стать, каким станет их мир. Он играл на их душах, как на струнах гитары, показывал, какой силой должен обладать настоящий король.

Принц-антари вскочил на коня.

– Никого не подпускайте к берегу, – велел он.

Лайла Бард, поморщившись, села рядом с ним, обхватила за пояс, принц пришпорил коня, и они исчезли в лабиринте лондонских улиц. Оглушенный Ленос еще долго смотрел им вслед.

VI

Нужно разделиться.

Келлу, разумеется, этого не хотелось, но город был слишком велик, а туман растекался очень быстро.

Он взял коня, потому что она отказалась – в городе и так хватает опасностей.

– Лайла, – произнес он, и ей показалось, что сейчас он ее отругает, отправит обратно во дворец. Но он лишь взял ее за руку и сказал: – Будь осторожна. – Склонил голову, так что они соприкоснулись лбами, и тихо, еле слышно добавил: – Пожалуйста.

Всего за несколько часов она увидела его с самых разных сторон: измученный мальчик; убитый горем брат; решительный принц. А сейчас он снова был другим, и в то же время сочетал в себе всё, что она видела. Когда он ее поцеловал, она ощутила вкус боли, страха и отчаянной надежды. Потом он ушел – светлое пятно мелькнуло в ночи, как огонек.

Лайла побрела к ближайшему скоплению народа.

Ночь выдалась холодная. Будь всё как обычно, никто бы носа не высунул на улицу. Но сегодня закончился турнир, а значит, наступила последняя праздничная ночь, и весь город собрался в тавернах, чтобы достойно проводить Эссен Таш. Толпы выплескивались на улицы. Одних притягивал хаос на берегу реки, другие, ничего не подозревая, пили, пели и валились с ног.

Никто и не заметил, что в сердце города погас красноватый свет. Не замечали они и черного тумана, пока он не окутал их. Лайла вытащила нож и провела по руке. Она мчалась среди людей, не чувствуя боли. Взмахнула рукой, разбрызгивая кровь, и красные капельки полетели, будто иглы, оседая на лицах. Гуляки насторожились, недоумевая, откуда пришла угроза, но Лайла не останавливалась.

– Расходитесь по домам! – кричала она. – Заприте двери!

Но ядовитой ночи не было дела до замков на дверях, ставней на окнах. Лайла мчалась по улицам, колотя кулаками по стенам домов. Вдалеке раздался крик – кто-то пытался сопротивляться, но силы были неравны. Потом зазвучал смех – еще одна жертва уступила врагу.

Голова шла кругом. Лайла лихорадочно соображала.

Ее арнезийский и раньше был не очень хорош, а с каждой каплей вытекавшей крови делался всё хуже, и ее речь, сначала звучавшая как «В городе монстр, он идет в тумане, я вам помогу», постепенно свелась к «Стойте!..»

Встречные таращились на нее, раскрыв рты, и она не понимала, что их так удивляет: то ли кровь, то ли разбитый глаз, то ли пот, струившийся по лицу. Ее это не волновало. Она шла и шла. Дело было безнадежное, задача невыполнимая. Тени двигались вдвое быстрее ее. Она бы и рада была сдаться, уйти, сберечь последние остатки сил – ведь только глупцы сражаются, когда знают, что им не победить. Но где-то там был Келл, он не оставлял попыток, и, пока он ведет борьбу, она тоже не отступит. И она через силу шагала вперед.

Лайла свернула за угол и увидела женщину в светлом платье. Та лежала на холодных камнях, скорчившись и сжимая руками голову – видимо, боролась с чудовищной силой, раздиравшей ее изнутри. Лайла подбежала, протянув руки, и вдруг женщина затихла, прекратила борьбу, лениво потянулась, будто не замечая жгучего холода, и улыбнулась.

– Я слышу его голос, – в экстазе сообщила она. – Я вижу его красоту.

Женщина обернулась к Лайле. В ее глазах, как облака над полем, клубились тени.

– Хочешь, покажу?

И в тот же миг вскочила, бросилась на девушку, вцепилась руками в горло, и Лайлу охватил палящий жар и жгучий холод – это черная магия Осарона старалась проникнуть в нее.

Старалась – и не смогла.

Женщина отпрянула, будто обжегшись, и Лайла что есть силы ударила ее по лицу.

Женщина без чувств рухнула наземь. Хороший признак. Если бы она действительно была одержима, ее не остановил бы даже клинок, а не то что кулак.

Лайла выпрямилась. Вокруг бурлила магия. Ей казалось, что у тьмы есть глаза и они на нее смотрят.

Внимательно смотрят.

– Ну, выходи, выходи, – заговорила она, поигрывая ножом. Тени заколебались. – В чем дело, Осарон? Робеешь? Без тела – словно голышом? – Она медленно повернулась. – Это я убила Ожку. Я освободила Келла. – Она с напускным спокойствием вертела клинок между пальцами. Тьма вокруг затрепетала, сгустилась в колонну, у нее появились руки, ноги, лицо, глаза – черные, как ночной лед…

Вдруг рядом заржала лошадь. Взметнулся крик – не придушенный вопль несчастных жертв, а гортанный возглас. Голос, так хорошо знакомый.

Лайла кинулась навстречу, прямо сквозь тени, и они рассыпались на ее пути.

Келл.

Сначала она увидела его коня. Он без седока мчался ей навстречу, на боку темнела ссадина.

Лайла выругалась. Что делать – преградить дорогу или отойти прочь, пока цела? Она отскочила, пропустив коня вперед, и помчалась в ту сторону, откуда он прискакал. Ее вел запах магии – розы, теплая земля, свежая листва. Она нашла Келла на земле. Его окружали… нет, не туманные тени Осарона, а три человека с оружием. Нож. Железный лом. Доска.

Келл с трудом поднялся, смертельно бледный, держась за плечо. В нем, кажется, не осталось ни капли крови. Он едва стоял на ногах – куда уж тут драться против троих. Лайла подошла ближе и разглядела нападавших – первым был Тав, ее товарищ по команде «Ночного шпиля». Другой был тот самый актер, который играл роль Камерона в ночь знамен накануне турнира. А третий был одет в плащ и доспехи королевской стражи. В руке он держал короткий меч.

– Послушайте, – говорил им Келл. – Вы сильнее этого. Вы можете сопротивляться.

На их лицах сменяли друг друга радость, удивление, смятение. Они заговорили – своими обычными голосами, без двухголосых отзвуков, какими разговаривал на крыше Осарон, и все-таки в их тоне слышалась певучая мелодичность, от которой Лайлу пробрала дрожь.

– Король зовет тебя.

– Король получит тебя.

– Пойдем с нами.

– Преклони колени.

– Моли о пощаде.

Келл стиснул зубы.

– Скажите своему королю, он не получит этот город. Скажите ему… – Человек с обломком доски нанес удар, целясь Келлу в живот. В дерево ударил яркий луч, доска в его руках вспыхнула и сгорела дотла. Круг распался, Тав замахнулся железным ломом, и Лайла рухнула на колени, прижав ладони к холодной земле. Вспомнила слова, какие говорил Келл. Собрала остатки сил.

– Ас исера, – сказала она. «Замерзни».

Из-под ладоней брызнул лед. Он мгновенно сковал землю и тела всех троих нападавших.

Лайла не умела управлять стихией так же ловко, как Келл, не могла сказать льду, куда идти, но антари сам вовремя заметил опасность и отскочил с пути заклятия. Коснувшись его сапог, ледяной край растаял, оставив его целым и невредимым. А остальные стояли, скованные льдом, и в их глазах до сих пор кружились тени.

Лайла выпрямилась, и земля под ногами качнулась. Чары отняли у нее последние силы.

Где-то опять послышался крик, и Келл шагнул туда, но колени подкосились, и он ухватился за стену.

– Хватит, – сказала ему Лайла. – Ты еле стоишь на ногах.

– Тогда ты сможешь меня вылечить.

– Чем? – Она обвела рукой свою избитую, израненную фигуру. – Мы не можем больше продолжать. Мы истечем кровью и не освободим даже малую часть города. – Она хрипло, вымученно рассмеялась. – Ты же знаешь, я люблю безнадежные дела, но это даже для меня чересчур.

Они проиграли, неужели он этого не видит… Хотя видит, конечно.

По его глазам, по стиснутым зубам было ясно, что он тоже это понимает. Понимает – и все равно не сдается. Не отступает.

– Келл, – тихо молвила она.

– Это мой город, – с дрожью ответил он. – Мой дом. Если я не могу его защитить…

Пальцы Лайлы потянулась к булыжнику из мостовой. Еще немного – и он погибнет, лишившись сил. Но она ему не даст. Если он не станет слушать…

Раздался стук копыт, и из-за поворота выскочили четыре конных стражника.

– Мастер Келл! – крикнул передний.

Лайла узнала его – это был один из стражников, приставленных к Келлу, тот, что постарше. Он бросил взгляд на Лайлу и, не зная, как к ней обращаться, предпочел вообще ее не замечать.