Полная версия
Неуловимая бестия
– А-а-а-а, ты про это, – Мельников провел ладонью по гладко выбритой щеке, – Видел я как ты Щедрину вмазал.
– Вот именно, – кивнул Салтыков, – Знал бы ты, Паша, как надоело мне все. Второй год этим делом занимаюсь. Даже отказаться пытался, ан – нет. Обязали ввиду моей особой, видите ли, сообразительности.
– Шутишь?
– Если бы, – Салтыков вздохнул, пропуская сарказм товарища, – Уже не одну тыщу верст исколесил по губерниям, рапортов триста накатал, и еще, чувствую, написать придется.
Мельников хмыкнул:
– И народу арестовал предостаточно.
– Какой там народ! Ладно бы душегубы всякие, а то половина из них – старики да старухи древние. Им бы дома сидеть, с внуками нянчиться. Ан нет, – одна дорога у меня для них, – в кутузку! Думаешь, поделом?
– Шутить изволите? Молва о подвигах ваших служебных, Михал Евграфыч, и до наших мест докатилась.
– Не уж-то? – отмахнулся Салтыков.
Мельников утвердительно кивнул:
– Дескать, разъезжает по здешним губерниям некий чиновник с особо секретным министерским поручением. Где какой непорядок обнаруживает – карает нещадно. Взяток не берет. Рапорты из каждого города отсылает пачками. А главное – сам-то он – под надзором за политику!
Мельников отхлебнул с ложечки, внимательно посмотрел на товарища и продолжил:
– Все тебя боятся, Мишенька!
– Думаешь, слава меня интересует?
– Думаю, выслужиться желаешь. Прощение государево вымаливаешь. Скажи спасибо, что не отдан ты в солдаты за свои вольнодумства, не упечен под пули на Кавказ. А Вятка по сравнению с Сибирью – рай земной.
– Может и так… Да ведь и сам-то ты недалеко от меня ушел. До Шадринска! Сколько тебе дали: год, два?
– Все-то ты знаешь, Миша! – иронично воскликнул Мельников, – Да, представь себе, я такой же чиновник особых поручений при министерстве, такой же негодяй по приказанию. И так жизнь наша с тобою устроена, что никуда от этого не денешься. Кстати, и наши собственные соображения по поводу истинных манипуляторов, желания которых мы исполняем, никого не интересуют. Лично я успел убедиться в этом на собственных шишках, о которых ты только что пытался так неудачно пошутить. Пойми, жизнь вокруг меняется, а вместе с нею меняются и наши взгляды на незыблемые, казалось бы, истины. Сегодня ты, к примеру, с раскольниками борешься, а назавтра, коль прикажут – защищать начнешь. Причем, по собственному вновь приобретенному убеждению. Разве нет? Вот ты спрашивал меня давеча, почему мы по второму кругу за разорение скитов принялись?
– Да, спрашивал.
– Так я открою тебе тайну. И может статься, что той же самой тайною обладает и наш старикан? Поэтому так ведет себя.
Мельников убрал недопитый чай, поднялся из кресла, и переставил его поближе к столу, за которым сидел Салтыков. Сев в него, поманил пальцем Михаила, чтобы тот наклонился к нему еще ближе.
– В некоторых догадках ты прав, – сказал Павел Иванович, – Не столько ради поиска печатного станка и фальшивых ассигнаций мы сюда приехали. Это лишь одна из задач. Расчищая место для официального православия, переворачивая с ног на голову уверенных в своей неистребимости раскольников, мы готовим почву и создаем предпосылки для грандиознейших перемен, которые вот-вот наступят, благодаря высочайшему соизволению нового Государя Императора.
Салтыков, внимавший каждому слову товарища, резко выпрямился и выдохнул. Откровение Павла Ивановича оказалось весьма неожиданным. Неожиданным потому, что услышать он собирался совсем не это.
– Для сильного государства нужна одна религия, один царь, одна политика. Согласен? Три вещи вместе – это власть. Три вещи вместе нужны чтобы держаться прочно. Однако, нужна и капля, которая переполнит реку и даст ей движение.
Салтыков замотал головой:
– Не понимаю, о какой капле ты говоришь.
– Я говорю о толчке, который взбудоражит нашу устоявшуюся действительность, и даст возможность для дальнейшего развития.
Теперь Павел Николаевич сам выпрямился в кресле, предвосхищая вполне закономерный вопрос со стороны Салтыкова.
– Если ты думаешь, что я какой-нибудь масон или революционер – ты ошибаешься. Есть другие мирные способы изменения мироустройства. Я сам до недавних пор не подозревал об этом, потому что искал совсем в другом месте.
– Какой же способ?
– Объясняю. Движение – это жизнь. Застой – это смерть. Те же раскольники не только держат деньги в кубышках, но и пускают в оборот. Но только оборот этот происходит среди сравнительно небольшого числа людей, и в таком же ограниченном пространстве. Его границы – наше государство и соседние страны в меньшей степени. А что если расширить его? Но для этого нужно стать открытым для остального мира. Однако, нельзя пустить в дом чужого человека и сказать ему: делай что пожелаешь.
– Какой же выход?
– Устроить собственную страну по образцу соседей.
– Но разве у нас не так?
– Так, но не совсем. Мы до сих пор храним самобытность, которой, по моему мнению, слишком много. Для быстрого развития необходима упрощенность, ведь самые надежные механизмы есть самые простые. Чем больше деталей, тем больше причин для поломки. Согласен?
– Ну-у, это как посмотреть. У меня, к примеру, часы…
– Погоди. Часы-то у тебя чьи?
– Английские.
– То-то же.
Мельников улыбнулся.
– К примеру, в Англии есть крепостное право?
– Нет. Но там и земледелия нету.
– Зато какие финансы и промышленность, до недавнего времени…
– Была, – уточнил Михаил.
– Не важно! Я для примера сказал.
Салтыков с недоверием посмотрел на Павла Ивановича.
– Ты намекаешь на то, что скоро уберутся лишние детали?
– Именно.
– Для того, чтобы расширить денежный оборот?
– Да. На ярмарках, где много народу, стоят большие карусели.
– А где взять деньги, когда простой народ, скажем прямо, не богат?
– А вот над этим мы как раз и работаем.
Павел Иванович сложил руки на коленях и с улыбкою произнес:
– Я вообще удивляюсь, почему ты затеял этот разговор, когда сам уже давно задействован в изыскании средств. Сам же рассказывал мне о сибирской командировке. Забыл? Нет, ты определенно не здоров. Прими лекарства и отдохни.
Мельников поднялся из кресла, давая понять, что разговор закончен и ему необходимо куда-то спешить.
– Ну, хватит. Совсем ты, гляжу, расклеился. Надумал проблем, и сокрушаешься. Давай, вечером у меня.
– Всенепременно, – отвечал Салтыков, принимая на своем плече дружеское похлопывание товарища, – Буду в шесть, только с рапортом закончу… Ежели не возражаешь, воспользуюсь твоими кабинетом и чернилами.
Мельников кивнул.
– А ты когда отъезжаешь?
– Завтра.
– В Нижний?
– Да, – задумчиво отвечал Салтыков, – Не знаю, правда, скоро ли буду там. А что?
– Ну-у, я-то, пока, здесь останусь. Надобно кой-какие сведения подсобрать. Опосля уже в Петербург двинусь для личных объяснений с министром. Кстати, о нашем разговоре – никому. Я и так слишком много тебе рассказал. Сам понимаешь – дело секретное.
– Понимаю, – кивнул Салтыков, вымученно улыбаясь.
– И вот еще что! – спохватился Мельников на выходе, – По всей Нижегородской губернии раскольников этих я 170 тыщ насчитал! Справишься?
Салтыков промолчал.
– Ну, ежели что, обращайся! Помогу чем смогу!
И неспешно удаляясь по коридору, Павел Иванович громко и нараспев, словно бы в шутку, продекламировал: Христианского благоче-е-естия ревнителям и защитникам Христовой Це-е-еркви и всем православным христиа-а-анам пода-а-ай, Господи, тишину и благоде-е-енствие, и изобилие плодов земных, и многая ле-е-ета!
Санкт-Петербург. Обжорный ряд
– А я слыхал, поймали тебя, Гаврила Степанович.
– Врут, сволочи.
Мельхиседек вырвал из рук нерасторопного официанта порцию супа и водрузил перед собою, намереваясь поскорее отужинать. Склонившись над дымящейся тарелкою, втянул ноздрями непередаваемый запах адского бульона, и тут же запустил в него ложку, так он был голоден. Возможно, в другое время на варево из бычьих голов он не взглянул бы и вовсе, но теперь обыденная пища обитателей петербургских низов показалась ему вкусной и привлекательной. Сидящий напротив блондин, в цветастом жакете и прилизанными волосами, с интересом наблюдал, как бородач усердно работает челюстями и причмокивает.
– Зачем позвал, дело какое есть? – спросил он, дав Мельхиседеку насытиться.
– Позвал? Не ты ли сам меня разыскивал? Я только утром в Петербурге, а уже слышу про твои хлопоты.
– Ладно, ты первый рассказывай.
Гаврила Степанович обтер рукавом жирную бороду, рыгнул, и сказал:
– Нужда у меня одного прощелыгу найти: вернуть свое кровное.
Человек усмехнулся.
– Вор и вора украл? Ну, надо же!
Гаврила Степанович насупился.
– Шучу я, шучу! – кивнул человек.
– Ты, Вася, говори, да не заговаривайся. Я и рассердиться могу. К тому же, должок за тобой, али запамятовал?
– Какой должок? – встрепенулся человек.
– Забыл, когда тебя свои же воры на ножи поставили? Я тогда еще в департаменте работал. Вспоминай!
Васька Белый захлопал глазками.
– Когда ты Яшку Смуглова завалил, чтобы вместо него стать главным в здешней воровской организации. Тебя же сразу выследили. А у твоих жуликов другой кандидат на место был.
– Яшка сам виноват.
– Он сдавал полицейской управе всякую шушеру, чтоб не мешалась. И конкурентов сдавал, чтоб на вашу территорию не зарились. Да не об этом речь. Ты мне жизнью обязан, вот чего!
Озадаченный Васька, до сего момента вальяжно располагаясь напротив разбойника, медленно погладил себя по впалому животу, а затем резко подобрался на стуле, озираясь по сторонам. Где-то за соседними столами выглядывали головы его сотоварищей.
– Да я многого и не прошу, – сменил тон Гаврила Степанович, – Дай мне шестерок своих в подручные. А как найдем человека, так сразу и расплачусь. На счет этого не стоит беспокоиться.
– Я не поэтому переживаю. Ты знаешь, у нас другая специализация.
– Ты погоди, – крякнул Гаврила Степанович, и наклонился под стол, снимая сапог, – Часть денег я тебе сейчас дам. Я тут кубышку распечатал, на черный день берег.
Разбойник бросил на стол бумажные ассигнации.
– Пятьсот рублей. Хватит пока?
Белый презрительно взглянул на рассыпавшиеся по столу бумажные затертые купюры.
– Вот ежели бы серебро-ом, – задумчиво произнес он.
– Отдам тебе золотом, – поспешил с ответом Гаврила Степанович.
***
Ежели описывать холостяцкое жилище Павла Ивановича, то съемная квартира Мельникова своею обстановкою соответствовала походному образу жизни командированного чиновника. А еще о том, что обитался он здесь без жены, а слуга его не слишком радел о приборке. Тут стояли неразобранные чемоданы; там, на диване, лежала верхняя одежда и книги; с ширмы, отделявшей кровать, свешивался перекинутый сюртук. Но самый апофеоз безобразия – рабочий стол, заваленный бумагами. Впрочем, к бумагам слуге прикасаться было строго запрещено.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Примечания
1
Приходи завтра утром. Моего Николя не будет дома, и ты загладишь свою вину (нем).
2
Я приду (нем).
3
Любовный роман (нем).
4
болтовню (нем).
5
Комнатная муха (лат).
6
Голова садовая (нем).
7
маленькая девочка (транскрипц. фр.)
