Земля последней надежды – 2. Время рыжего петуха. Всеслав Чародей 2.2

Земля последней надежды – 2. Время рыжего петуха

Всеслав Чародей 2.2

Виктор Некрас

© Виктор Некрас, 2020

ISBN 978-5-4498-6398-0 (т. 2)

ISBN 978-5-4498-6394-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Виктор НЕКРАС

ЗЕМЛЯ ПОСЛЕДНЕЙ НАДЕЖДЫ

Боги мои, боги Нави, старые, забытые,Опалённые кострами да плетями битыеДайте мне испить-напиться сока дикой ягоды,Чтоб услышать голос крови богатырских прадедов.Сергей ТРОФИМОВ

Все, что можно увидеть и взвесить, он увидел и взвесил, не ошибаясь. Впоследствии подтвердилась наибольшая часть. Но, как все люди, какого бы они ни родились ума, Всеслав не мог счесть и взвесить того, чего не было, – будущего времени. Завтрашний день берет в свою руку те же силы, какие были сегодня. Но расставляет их в иных сочетаньях.

Валентин ИВАНОВ

«РУСЬ ВЕЛИКАЯ»

Олегу Медведеву – с невыразимой благодарностью

за его невероятные песни, вселяющие волю к жизни

ПРОЛОГ

ВЕЛЕСОВО ЗНАМЕНО

1. Кривская земля. Невель. Весна 1029 года, березень

Звонко трубили рога, кричали выжлятники, по весеннему лесу летел заливистый лай хортов, свирепое и испуганное хрюканье застигнутого врасплох кабаньего стада, порой прерываемое пронзительными взвизгами настигнутого зверя. Полоцкий князь Брячислав Изяславич охотился.

Шум гона надвигался. Брячислав натянул кожаные рукавицы, в предвкушении схватки несколько раз сжал и разжал кулаки, проверил, легко ли выходит из ножен клинок, и перехватил удобнее рогатину с длинным обоюдоострым пером и крестовиной. С таким-то оружием хоть на медведя, хоть на кабана…

Князь был пеш. Верхом на кабана охотиться – только коня губить. Доберётся до коня матёрый зверюга, вспорет клыками брюхо доброй животине – поминай, как кликали и коня, и всадника. Брячислав, невзирая на новый побыт верховой охоты средь иных князей, на крупного зверя всегда охотился пеше, прадедним обычаем.

Сегодня выжлятники посулили полоцкому князю знатную добычу – ходили слухи, что в здешних дебрях да болотинах живёт огромный – с быка! – вепрь, мало не сам Князь Вепрей, Сильный Зверь, прямой потомок Велеса, Скотьего бога, Владыки Зверья и Хозяина Охот. Вот и сейчас от такой мысли на душе у князя захолонуло, дохнуло древней тайной, гневом предвечных сил, одержащих мир. Брячислав передёрнул плечами, прогоняя оторопь, и перекрестился. Вроде полегчало. Тем веселее будет схлестнуться, – подумал он беззаботно, с каким-то детским упрямством и отчасти даже со страхом. – Поглядим кто кого – он-то, Брячислав, как-никак, по старым-то поверьям, тоже потомок бога, ни больше, ни меньше. Все русские князья – Дажьбожьи потомки, да не все об этом помнят.

Боязно было. Сильный Зверь есть Сильный Зверь, что там ни говори про сатанинские наваждения да силу креста и молитвы. Боязно было, невзирая на крест на груди. Крест крестом, а предвечная сила лесов никуда не девалась. Умные люди и Христу кланяются, и лесных Хозяев почитают. А кто и Велесу с Перуном жертвы по-прежнему несёт.

В мире огромное множество разных сил – и Христова вера – только одна из них. Есть тёмные силы, рать владыки тьмы. И есть просто иные силы. Стоящие опричь. Те, что были в этом мире ещё до пришествия веры Христовой. Даже и до появления человека.

Некрепок был в Христовой вере полоцкий князь, да и не с чего было – некогда в полоцком княжеском доме большую власть держала покойная ныне княгиня Рогнеда-Горислава Рогволодовна. Сама крещения не приняла от Владимира, и великий князь неволей презрел собственные слова про то, что «тот, кто креститься не придёт, ворогом мне будет». Не посмел собственную жену тронуть, хоть и бывшую. Тронь, пожалуй, – после беды не оберёшься. Полоцкие кривичи опальную княгиню приняли как свою вместе со старшим сыном, Изяславом.

Изяслав был крещён. Но он сел на кривский княжий престол ещё ребёнком – и двенадцати-то лет не было старшему Владимиричу. Потому всем в кривской земле заправляла Рогнеда, которая не допустила ни в Изяславле, ни по иным местам кривской земли кровавого крещения стойно Новгороду.

Может и не сошло бы с рук Рогнеде подобное, да только стояли за её спиной хмурые кривичи. То-то, должно, кусал в Киеве локти Владимир, что отпустил Рогнеду с сыном в кривскую землю. Ан поздно. А войну новую затевать с бывшей женой да с собственным сыном – на посмешище всей Руси стать, вовзят стыда не иметь. Мало того, как бы не отложились и иные волости – Изяслав и Рогнеда могут стать новым стягом в борьбе с ним, Владимиром, да с киевским самовластием. Отложил Владимир на будущее, благо прочно увяз в крещении (Господи, благослови!) – то тут, то там вспыхивали мятежи, завязывались стычки. И Владимир всё откладывал и откладывал. А после – и Рогнеда-Горислава умерла, и Изяслав Владимирич вслед за нею, да и сам Владимир Святославич на свете после того не больно зажился. А после наследники Владимировы передрались меж собой, заливая Русь кровью, а Брячислав подрос и сам стал водить рати. И все как-то уже и привыкли, что в кривской земле всё ещё, даже и через полвека после крещения, сильны старые боги и старая вера. И глядели русские язычники на полоцкую землю с надеждой. С последней надеждой.

Так и сложилось, что, невзирая на крещение полоцких князей, христиан в их окружении было немного. Впору по пальцам пересчитывать.

Гон всё близился – рога ревели уже где-то в половине перестрела, глухо трещал валежник в паре десятков сажен, и отроки за спиной князя невольно подобрались, изготовя луки. А самый ближний держал наготове запасную рогатину – подать князю в руки при нужде.

Звонко заливались хорты, одержимые самой сильной мужской страстью на свете, что для псов, что для людей-охотников – страстью охоты на чужую жизнь, тем паче, на такую могучую жизнь. Иной раз перед таким наслаждением даже и любовная ярь никнет.

Кусты и камыш вдруг с треском раздвинулись, и бурая туша со свирепым хрюком и рыком стремительно метнулась к людям.

Вот он, зверюга!

– С нами крёстная сила! – неволей вырвалось у переднего отрока, и он вспятил, со страхом глядя на чудовище. Князь же, напротив, сжал рогатину крепче и ринулся навстречь стремительной пятнадцатипудовой смерти.

Рогатина вонзилась легко, но ответный удар кабана мало не сломал древко. Воздух полоснуло тяжёлым пронзительным визгом, переходящим в утробный храп, вепрь рванулся, силясь досягнуть клыками если не самого князя, так хоть ратовище. Ан нет. Не преуспел лесной витязь, только всадил перо рогатины ещё глубже. Злобно хрипя, вепрь чуть попятился, но злой человек не отставал – нажал на ратовище, а пятку рогатины упёр в землю, прижимая ногой.

Держи! – мысленно выл Брячислав, моля и Христа и старых богов только об одном – выдержало бы древко, любовно выстроганное из держаной берёзы. Вепрь хрипел и жал, – казалось, сил у зверя только прибавилось.

Сзади со звонким лаем налетели хорты, вцепились в бока кабана. Зверь отворотился к псам, мало не выворотив рожон из раны, и в этот миг князь неуловимо быстрым движением покинул копьё, очутился рядом с вепрем и всадил ему нож под лопатку – добрых восемь вершков холодного оцела.

Кабан рванулся вновь – воин, пусть и зверь, умирает в бою, не в мягкой постели. Да ещё и не одну жизнь вражью с собой заберёт. Отлетел с пронзительным визгом любимый княжий хорт, заскулил, пополз, волоча задние лапы и щедро пятная редкую траву кровью. Шарахнулись посторонь ещё два пса, остерегаясь жутких, уже попятнанных кровью клыков. Но и лесной воин уже оседал, валясь под натиском остальной своры, хрипел надсадно, ронял на землю и прошлогоднюю палую листву клочья розовой пены – ноги подламывались, ослабленные потерей крови.

Князь отошёл назад, отирая лёзо ножа жухлой травой и довольно улыбаясь. Кивком велел отрокам подобрать рогатину, всё же вырванную вепрем из раны.

– Что, Ярко, струхнул? – пошутил он, насмешливо глядя на бледного отрока с луком – тот и доселе не опустил оружия, хоть и видно было уже, что опасность миновала. – Вон, аж крёстную силу помянул…

Доезжачие захохотали, а отрок даже не смутился:

– А и струхнул, княже, – откровенно признался он, опуская, наконец, лук. – Экое страшилище…

Князь сунул клинок в ножны и оборотился к заваленному им зверю. Вепрь уже не сопротивлялся, только дёргал ногами, отходя в последних попытках встать, и хорты уже оставили наскучившую добычу. Брячислав подошёл ближе, с любопытством разглядывая тушу, густо заросшую рыжевато-бурым волосом. Присел рядом, меряя клыки.

Охотники глянули настороженно, но смолчали – никто не решился остеречь князя. Да и с чего бы – сила княжья только что явлена воочию, а зверь подыхает, так неужто князь Брячислав с полумёртвым вепрем не справится? Князю от богов и сила, и ловкость даны более, чем обычным людям.

Князь несколько мгновений глядел на кабанью морду, словно стараясь что-то разглядеть в маленьких глазках лесного воина. Но их уже затягивала мёртвая прозрачная пелена, пряча в глубине багровый огонёк.

Это – Сильный Зверь?

Приврали рассказчики.

– А и велики же глаза у страха, – бросил князь с презрением, вставая и выпрямляясь. Остальные охотники смолчали. Зверь, вестимо, был здоров, силён и свиреп, но до бычьих размеров ему было далековато, и, уж тем паче, не тянул он на Сильного Зверя. Просто большой кабан. Вепрь. И всё.

Выжлятники уже сворили хортов, вязали на длинные ременные поводья. Охотники шутили, хохотали, волокли туши забитых кабанов – секачей, свиней и подсвинков, мерялись и хвастали друг перед другом добычей. Всем было ясно, что наибольшая охотничья слава ныне княжья, но ему не завидовали – на то он и князь, чтоб у него всё получалось лучше иных. Уже трещал костёр, и вкусно тянуло жареным мясом, кто-то откупорил и пустил по кругу глиняную баклагу с медовухой.

– А всё ж главное-то стадо ушло, – сокрушённо бросил старый выжлятник в ответ на чью-то похвалу, глотнув из баклаги, утёр губы и вцепился зубами в горячий кусок мяса, шипящий, брызгающий салом и пахнущий дымом.

– Не жадничай, старик, – засмеялся князь, с наслаждением вдыхая полной грудью живой весенний воздух. – И так добыча хороша…

– Княже! – окликнул сзади Ярко. – Брячислав Изяславич!

Князь тоже глотнул из баклаги и оборотился – отрок стоял саженях в полутора, а рядом с ним дружинный вой, которого тут не должно было быть, он остался в Полоцке —Нечай Неверич! Брячислав не глядя протянул руку с баклагой кому-либо и раскрыл уже рот, чтобы спросить у воя с чем тот прибыл. Но рука повисла в воздухе. Опричь вдруг враз встал вой и скуление хортов, а средь людей, наоборот, пала тишина. Глаза Ярко округлились от непереносимого ужаса, он вспятил, указывая дрожащей рукой куда-то за спину князю. А вой замер на месте, бросив руку к ножу – шарил по ладно скроённому из турьей кожи поясу и никак не мог найти рукоять, хоть и мял пояс пальцами рядом с ней.

Князь уронил баклагу наземь и медленно-медленно оборотился, уже зная, что он там увидит. И всё одно остолбенел.

В прогале меж кустов стояло громадное бурое чудовище, злобно глядело на людей маленькими глазками. Не соврали весяне – и впрямь с доброго быка ростом в холке был вепрь. От него так и веяло какой-то первобытной силой, непререкаемой властью, предвечной жутью – ни у кого из охотников даже и мысли не возникло схватиться за рогатину или лук.

Впору было, стойно Ярко, шептать: «С нами крёстная сила!». Да только поможет ли?

Сильный Зверь несколько мгновений люто глядел на испуганных людей, потом утробно хрюкнул, неожиданно легко для такой огромной туши поворотился и почти бесшумно исчез в зарослях. Средь охотников пронёся единодушный вздох облегчения. Псы разноголосо скулили.

– А ну, друже, проверьте-ка – никто в штаны не наделал со страху? – зубоскалил неуёмный дружинный старшой Юрец.

Вои неохотно отбрехивались:

– Себя проверь!

– Эк какой шустрый после времени!

Князь нагнулся, подобрал обронённую баклагу – рука показалась чужой. Глотнул раз и другой, не чуя хмеля.

– Слухи ходят разные про Сильных Зверей, – негромко говорил кому-то рядом старый выжлятник. – Им от их прапредка Велеса дар оборотничий дан, они в людей оборотиться могут. Да и колдуны ещё. Эва, гляди-ка, нам глаза отвёл, в человека оборотился, да средь нас же и затерялся. А потом и вышел…

Верно, – подумал князь, почти не слушая. – Глаза отвёл и стадо увёл, слабых нам бросил. А княжья добыча – это кто-то из кабаньих воев жизнь за вождя отдал.

Князь, сам того не сознавая, мыслил уже про зверей, словно про людей. А чего ж…

А ведь этот вот Сильный Зверь в здешних местах и есть настоящий владыка, – смятённо подумал Брячислав. – А что они, люди, перед такой предвечной мощью? Как пришли, так и уйдут. А он, Сильный Зверь – останется.

Князь содрогнулся и зарёкся про себя на будущее охотиться в здешних краях. Вестимо, у людских князей одна власть, а у Лесных Владык иная, да только мало ль… Невестимо ещё, чем бы и ныне окончило.

– Княже, – вновь окликнул его Ярко из-за спины.

Хлопнув себя по лбу, князь оборотился – это ж надо было даже и забыть про гонца. Вой уже отошёл от испуга и глядел весело, разбойно-бедово. Князь вяло улыбнулся и негромко спросил:

– Чего у тебя?

– Весть к тебе, княже, срочная, – полочанин под княжьим взглядом приосанился и вскинул голову. Охотники невольно залюбовались – горд парень, ох и горд. Такого не враз и согнёшь, даже и перед княжьей волей.

– Что ещё за весть такая? – нахмурился князь. Ну что такого срочного и важного могли сообщить ему сейчас из Полоцка после того, что они только что видели? По спине вновь побежала морозная змейка, сводя кожу меж лопаток судорогой.

– Так… сын у тебя родился! – весело ответил вой и, не сдержав чувств, расхмылил во всю ширину рта. Глянул на князя радостно. – Наследник!

Брячислав, расслабленный радостью от удачной охоты, хмелём и страхом от встречи с Сильным Зверем, не вдруг и понял. Отмахнулся было – будет, мол, болтать-то – да так и замер с поднятой рукой.

– Ну?! – неверяще переспросил он, впиваясь в воя взглядом. Во рту разом пересохло.

– Да… вот солнце, княже, – парень махнул рукой в сторону солнца и довольно улыбнулся. – Соврать не даст.

– Ну… – князь не враз и слова-то нашёл, чтоб ответить. Первое, что нахлынуло вдруг – какая-то странная слабость в ногах. Потом выросло откуда-то из глубин души неудержимое ликование, стремление прыгать по-мальчишечьи, вскочить на коня, куда-то срочно скакать. Ну как куда… в Полоцк, вестимо. Ан до Полоцка вёрст с полсотни. Ну и что же? Силу вдруг в себе ощутил – горы бы своротил. Снова поворотился к вою. – Какой награды для себя просишь?!

Сын, наконец-то сын… Брячиславу было уже за тридцать лет, а в таком возрасте сын – отрада. Особенно после трёх подряд дочерей – они с Путиславой в этот раз оба яростно надеялись, что будет сын. Сбылось. Теперь есть надежда, что Киев кривичей не подомнёт.

– Не, – весело отверг молодой вой, решительно мотнув разбойно-вихрастой головой, глянул озорно. – Никоторой награды не надо мне от тебя, княже!

– Чего так? – князь непонимающе выгнул бровь.

– А у меня тож сын родился, так потому, – всё так же весело пояснил вой.

Средь дружины прошёл удивлённый гул.

Князь расхохотался.

– Ну… коль так… чару ему!

Кто-то из ловчих протянул из-за спины баклагу:

– Чар с собой нету, княже, не обессудь, – с деланным сокрушением прогудел он.

– Выпей, – князь протянул вою хмельное. – За Брячиславича и Нечаевича. Так?

– Так, княже, – весело подтвердил Нечай, принимая княжье подношение, глотнул как следует. Покосился на князя, не отрывая баклагу от губ, понял, что можно ещё. Глотнул и ещё, и опять – как следует.

Уже на обратном пути, когда завиднелись в вечерних сумерках стены Полоцка, Брячислав негромко спросил у Нечая – вой ехал невдалеке и по первому знаку князя оказался рядом.

– Как сына-то назовёшь?

Нечай, помедля с полмига (негоже вслух произносить имя только что рождённого младеня, да ещё посередь леса), но всё ж решился. Уж кому-кому, а князю-то сказать можно, князь сам по себе – оберег:

– Несмеяном назвать думали.

Теперь если и слышала его нечисть лесная, ничего сделать мальчишке не сможет – он ведь не сказал, что мол, Несмеяном назвали. Думали только.

– У нас в роду всех старших сыновей на «не» кличут. Меня – Нечаем вот, отца моего Невером, а деда – Немиром.

– Крестить думаешь? – отрывисто и всё так же негромко спросил Брячислав.

Нечай замялся. Князь с любопытством ждал, уже заранее зная ответ – решится парень сознаться в приверженности к старым богам или нет. Всё ж Нечай решился (князь Брячислав никогда и никем не был замечен в числе ревнителей Белого бога христиан) и мотнул головой.

Князь только задумчиво покивал. Могущество старых богов, Древних Хозяев земли и народа своего он видел воочию только что на охоте. После такого что-то не тянуло кого-либо наказывать за сомнения в силе веры Христовой.

– Сильного Зверя-то видел ли? – спросил Брячислав вроде бы и невпопад. Спросил, словно забыл, что гонец был с ним рядом.

Нечай вздохнул тихонько, словно вновь переживая страх, и кивнул. Брячислав покосился на воя, чуть усмехнулся – в душе Нечая явно царила та же самая смесь из страха и восторга, которую испытал он, князь.

– Я вот и думаю – не знамение ли то мне Велес подать хотел, – всё так же негромко сказал князь. И намертво умолк, словно вспомнив что-то, о чём иным людям и ведать-то не след.

2. Кривская земля. Полоцк. Осень 1044 года, руян

Славен град Полоцк меж иными градами Руси! На высоком холме, поросшим густым лесом, меж реками Двиной и Полотой взметнул он вверх валы. Ремесленные посады в буйной кипени садов сплошным потоком бревенчатых стен текли с холма к Двине и Полоте и растекались по широкому берегу. Над рекой, неумолчно галдя, реют чайки. А на гребне валов – рубленые клети стен и островерхие шатры веж. Владимировы вои в прошлое разорение, семьдесят лет тому, так и не одолели могучую крепь и только через подкоп возмогли пройти в крепость.

Всеслав подскакал к городовым воротам Полоцка после полудня – с дюжиной дружины, разбрызгивая воду из луж и швыряя из-под копыт ошметья густой липкой грязи. Сторожевые вои шагнули было навстречь, скрещивая копья, но тут же расступились, признав в переднем всаднике княжича. Не задерживаясь, Всеслав с дружиной влетел в ворота, вихрем промчал по посаду, распугивая случайных встречных. Градские вжимались в заплоты, провожали взглядами забрызганных осенней грязью всадников – все уже знали, все ждали его. Время наступало на Полоцк, цвет его менялся, что-то новое надвигалось – одно заканчивалось, другое начиналось.

Улица метнулась навстречь, за домами качнулись серые волны Двины, горбились гонтовой чешуёй кровли Подола внизу, вдоль берега – рубленые ворота Детинца быстро оказались рядом – невелик ещё пока что град Полоцк, хотя и не мал – наступает на пятки и Новгороду, и Смоленску.

Чуть пригнувшись, словно входя в низкую дверь, Всеслав влетел в ворота Детинца. Рубленая притолока ворот прошла высоко над головой, но княжич всё равно привычно ощутил словно бы касание – как будто невесомой ладонью кто-то по макушке погладил-коснулся. Потому и пригибался каждый раз княжич в воротах.

У крыльца княжьего терема Всеслав прыгнул с седла, бросил поводья подбежавшему дворовому слуге и ринул вверх по ступеням, разбрызгивая грязь с сапог. Строенный ещё треть века тому по отцову слову княжий терем не скрипнул ни одной ступенькой – навыкло дерево к своему княжичу…

Навстречь бросился кто-то из дворовых. Всеслав оборотился, сжав зубы, но сдержался, признав своего пестуна – гридня Бреня. Не дворовый, воевода.

– Ну?! – бросил княжич коротко.

– Жив, – так же коротко ответил пестун.

– Веди, наставниче.

Отец был жив, хоть и встать с постели навстречь Всеславу не смог – подлая немочь уже в третий раз за последние полгода приковала полоцкого князя к постели. И с чего бы – вовсе не стар был Брячислав.

– Здравствуй, Всеславе…

– Здравствуй, отче, – княжич припал лбом к холодеющей руке.

– Поднимись, – негромко, но властно велел Брячислав. От такого негромкого повеления, бывало, в иные времена кони шарахались. Теперь от могучего княжьего голоса только одёнки остались, но и того достало, чтоб сына встряхнуть. Княжич поднял голову. – Сядь.

Всеслав придвинул столец, поднялся и сел.

– Отче… – начал было он, губы запрыгали. Отворотился, унимая слёзы.

– Покинь! – велел князь, морщась. – Не сепети, не баба. Дело слушай.

– Да, батюшка, – княжич сглотнул, утёр слёзы. Тряхнул головой, отгоняя навалившуюся стыдную слабость. И впрямь, не баба, воин уже! – Говори.

– Я думаю, ты слышал байки про то, будто твоя мать родила тебя от волхвования… – Брячислав трудно закашлялся, сплюнул в подставленный княжичем платок. Дверь чуть приотворилась, просунулась просительно чья-то голова, княжич свирепо зыркнул в ту сторону взглядом, и голова мгновенно исчезла. Всеслав не поспел разглядеть, кто это был – должно быть, кто-то из теремной челяди.

Наушники епископли.

– Слышал, – подавленно прошептал княжич. Неуж отец сейчас скажет, что это правда?

– Верил? – требовательно просипел князь.

– Нет, – как можно твёрже отверг Всеслав.

– Правильно, – отец снова кашлянул, но от нового приступа кашля сдержался. – И никогда не верь. Бабьи сплётки.

Он перевёл дыхание – в груди свистело, словно гудок играл скомороший.

– Они… они там болтают, будто ты, как Волх Славьич, от самого Велеса рождённый… – Брячислав криво усмехнулся. – Не верь. В рубашке ты родился, то верно. Так ведун от той рубашки кусочек засушил и велел тебе, не снимая, на шее носить.

Княжич невольно коснулся рукой кожаной ладанки с тиснёным Велесовым знаменом. Сколько себя помнил, столько она на шее и висела. А когда спрашивал – для чего да зачем, отец всегда отвечал – будет время, узнаешь. Пришло время, стало быть.

– Да, – чуть заметно кивнул князь. – Это она.

Всеслав ощутил лёгкое разочарование. Он никогда до конца не верил в слухи о своём рождении, но всё-таки… что-то свербело на душе, хотелось необычного. Все мы в отрочестве мечтаем о необычном.

Отец бросил на него косой взгляд:

– Волхвования не было… но не всё просто в твоём рождении…

Княжич вскинул глаза.

– Я тебе не рассказывал… У меня сыновей, опричь тебя… сам знаешь, нету. Когда твоя мать покойная в третий раз родила девку… я ведуна позвал.

Всеслав затаил дыхание. Первая дочь Брячислава не прожила и одного дня, даже и имени не нарекли ей. Вторую, Станиславу, он, Всеслав, не видел уже несколько лет, с самого её замужества. С третьей, Мировитой у них было всего четыре года разницы и всего два года прошло, как отец отдал её замуж. И только младшая Берислава бегала ещё по двору – она была младше даже Всеслава, и её рождение унесло жизнь матери, былой княжны менских дреговичей Путиславы.

– Ведун порчи никакой не нашёл, заговоры, какие надо, прочитал… – князь захрипел, отдышался и продолжил. – А на следующий год… ты родился. Отсюда слух и пошёл… К тому же и волхв Славимир…

– Учитель? – сморщил лоб Всеслав.

– Да… – Брячислав перевёл дух. – Он был в Полоцке во время твоего рождения, он волхвовал, приносил жертвы…

Княжич нетерпеливо кивнул – понимаю, мол.

– Есть и иное, – тускло сказал отец. – Никогда не бывает дыма без огня. Наклонись ко мне. Ближе.

От князя шёл лёгкий, чуть кисловатый запах старческой немощи, схожий с запахом старого воска. А ведь не стар ещё совсем отец, – подумал Всеслав невольно. Горячее дыхание Брячислава почти обжигало ухо.

– Ты уже не мальчик, должен понять… – свистящим шёпотом сказал князь. – Когда я БЫЛ с твоей матерью… когда она тебя понесла… словно кто-то могучий был во мне. Чей-то дух, какая-то сила…

Всеслав приподнял голову, внимательно поглядел отцу в глаза – вблизь, в упор.

– Отче…

– Молчи! – отец зажмурился. – Я никогда не говорил и не скажу, что ты – не мой сын! Моя кровь! Ты во всём на меня схож! Но был тогда кто-то ещё… во мне. Его дух теперь в тебе. Смекай сам, Всеславе…

– Чей? – спросил Всеслав помертвелыми губами, невольно затаив дыхание.

– Когда ты родился, я на охоте был, – Брячислав открыл глаза, глянул на сына слезящимся взглядом. – Случилось там со мной… нечто… Видел я настоящего Сильного Зверя, прямого потомка самого Велеса.

– Ты же христианин, отче, – неосторожно укорил княжич. Не сдержался. И тут же прикусил язык. Отец не обиделся.

– Да какие мы христиане, – насмешливо ответил он. – Сколько в нас того христианства? Так… шелуха луковая…