От печали до радости или Первая любовь по-православному

«Осенью, на пятнадцатом году жизни, Артур Грэй тайно покинул дом и проник за золотые ворота моря…» В весну, на исходе мая, Лин Кружевная попала за золотые ворота православной веры, казалось, вроде бы такой знакомой и понятной. Но, оказывается, больше моря. И ширше прерий.

Глава 19. «Блажен муж…»[60]

Поет вдохновенный Божественный певец, ударяет в звучные струны.

Когда оглушал меня шум мира, я не мог внимать ему. Теперь, в тишине уединения, начинаю прислушиваться к певцу таинственному. И звуки, и песнь его делаются мне как бы понятнее. Как бы открывается во мне новая способность, способность внимать ему и способность понимать его. Расслушиваю в звуках его новое чувство, в словах – новый смысл, дивный, дивный, как Божия премудрость.

«Саул! престань неистовствовать: да отступит от тебя дух лукавый…» – поет святой Давид, бряцает в стройные гусли.

Саулом называю мой ум, тревожимый, возмущаемый помышлениями, исходящими от миродержца. Он – ум мой – поставлен Богом при установлении царства израильского – при сотворении, и потом при искуплении человека – в царя, владыку души и тела; преслушанием Богу, нарушением заповедей Божиих, нарушением единения с Богом он лишил себя достоинства и благодати. Душевные и телесные силы ему не покорны; сам он под влиянием лукавого духа.

Поет святой Давид, вещает слова неба. И звуки псалтири его – звуки небесные! Предмет песнопения: блаженство человека.

Братия, послушаем учение Божественного, изложенное в Божественном песнопении. Послушаем глаголов, послушаем звуков, которыми глаголет, которыми гремит к нам небо.

О вы, ищущие счастия, гонящиеся за удовольствиями, жаждущие наслаждений! придите: послушайте священной песни, послушайте учения спасительного. Доколе вам скитаться, рыскать по долам и горам, по непроходимым пустыням и дебрям? Доколе мучить себя трудом непрестанным и тщетным, не венчаемым никакими плодами, никакими приобретениями прочными? Склоните покорное ухо: послушайте, что говорит Дух Святый устами Давида о человеческом блаженстве, к которому стремятся, которого алчут все человеки.

Да умолкнет все кругом меня! и внутри меня да умолкнут самые помышления мои! да молчит сердце! Да живет, действует одно благоговейное внимание! да входят в душу, при посредстве его, святые впечатления и мысли!

Был Давид царем и не сказал, что престол царей – престол блаженства человеческого.

Был Давид полководцем и героем; от юных лет до старости препирался с иноплеменниками в кровавых сечах; сколько дал битв, столько одержал побед; на берега Евфрата с берегов Иордана передвинул границы своего царства и не сказал, что в славе победоносца и завоевателя – блаженство человека.

Собрал Давид бесчисленное богатство, собрал его мечом своим. Золото лежало в кладовых его как бы медь, а серебро накидано в них было как бы чугун. Но не сказал Давид, что в богатстве – блаженство человека.

Имел Давид все земные утешения; ни в одном из них не признал блаженства человеческого.

Когда Давид был отроком, когда занятием его было – пасти овец отца его Иессея: внезапно, по повелению Божию, приходит пророк Самуил, святым елеем помазует убогого пастуха в царя израильскому народу. Час помазания своего на царство Давид не назвал часом блаженства.

Дни детства проводил Давид в пустыне дикой. Там мышцы его начали ощущать в себе доблесть мышц богатыря: без оружия, с одними руками, кидался он на льва и медведя, удавлял льва и медведя. Там душу его начало двигать, наполнять небесное вдохновение. Руки, сокрушавшие льва и медведя, устроили псалтирь, прикасались к струнам, напряженным и приведенным в согласие действием Духа: издались гармонические, усладительные, духовные, разумные звуки. Далеко, далеко, чрез времена, чрез столетия и тысячелетия, понеслись эти звуки, повторились и повторяются бесчисленными голосами, прославили имя Давида по всем концам земли, по всем векам ее христианского быта. Жизни пустынной, жизни, полной подвигов чудных, чудного вдохновения, Давид не назвал блаженством человека.

Блажен муж, – воспевает он, – в каком бы месте, в каком бы звании, в каком бы состоянии и сане ни был этот муж, иже не иде на совет нечестивых, и на пути грешных не ста, и на седалищи губителей не седе[61].

Блажен муж, который хранится от греха, который отражает от себя грех, в каком бы образе, в каком бы облачении не предстал ему грех: предстанет ли он в беззаконном поступке, представится ли в помышлении, советующем беззаконие или в чувстве, приносящем наслаждение, упоение греховное.

Если с таким крепким мужеством слабая жена отражает от себя грех: то и она блажен муж, воспетый Давидом.

Участники этого блаженства, участники мужеского о Христе возраста – отроки и дети, твердо противостоящие греху. Нет лицеприятия у правосудного Бога.

Блажен муж, которого вся воля в Законе Божием[62]. Блаженно сердце, созревшее в познании воли Божией, увидевшее яко благ Господь[63], стяжавшее это видение вкушением заповедей Господних, соединившее волю свою с волею Господа. Такое сердце: муж. Блаженно сердце, разженное ревностию Божественною! Блаженно сердце, сгорающее ненасытимым желанием воли Божией! Блаженно сердце, сладостно и нестерпимо страждущее любовию к Богу! Такое сердце: место, селение, чертог, престол блаженства!.. Сидит с раннего утра орел на вершине высокого утеса; сверкающие очи его жадно ищут добычи; потом он поднимается в синее небо, плавает, распростерши широкие крылья, в обширных пространствах; ищет добычи. Когда увидит ее, – стрелой, молнией, спускается на нее, другой стрелой подымается с нею, исчезает. Накормил он птенцов своих и снова на страже своей: на скале или в небе. Таково сердце, заразившееся язвою неисцельною любви к заповедям Бога! И в этой-то любви – блаженство. В заповедях – не одно делание: в них сокровен и при посредстве их является духовный разум. От заповедей Твоих разумех[64], – говорит Пророк. Всем сердцем взысках тебе…[65] Путь заповедей Твоих текох, егда разширил еси сердце мое!..[66] Поучахся в заповедех Твоих, яже возлюбих зело!..[67] Благ мне закон уст Твоих паче тысящ злата и сребра!..[68] Возлюбих заповеди Твои паче злата и топазия!..[69] В сердце моем скрых словеса Твоя, яко да не согрешу Тебе!..[70] Возрадуюся аз о словесех Твоих, яко обретаяй корысть многу!..[71] Настави мя на стезю заповедей Твоих, яко тую восхотех[72].

Восходит солнце: люди спешат к занятиям своим. У каждого своя цель, свое намерение. Что душа в теле, то цель и намерение во всяком человеческом занятии. Один трудится, заботится для снискания тленных сокровищ; другой – для доставления себе обильных наслаждений; иной – для приобретения земной, суетной славы; наконец, иной говорит, думает, что его действия имеют целию государственную и общественную пользу. Наперсник Закона Божия во всех упражнениях, во всех делах своих имеет целию богоугождение. Мир обращается для него в книгу заповедей Господних. Прочитывает он эту книгу делами, поведением, жизнию. Сердце его чем более прочитывает эту книгу, тем более просвещается духовным разумом, тем более разгорячается к течению по пути благочестия и добродетели. Оно стяжает огненные крылья веры, начинает попирать всякий страх враждебный, переноситься через всякую пропасть, дерзать на всякое благое начинание. Блаженно такое сердце! Такое сердце: блажен муж.

Приходит ночь с ее тенями, с бледным светом, который издают ночные светильники неба, собирает людей с поверхности земной в их шатры, в их приюты. В этих приютах скука, пустота души стараются заглушить свое мучение безумным развлечением; праздность, испорченность нравов предаются шумным увеселениям, и сосуды храма Божия – ум, сердце, тело – употреблены Валтасаром на употребление преступное. Раб земли, раб временных житейских попечений, едва вырвавшийся из забот, в которых он утопал в течение дня, приготовляет в тишине ночной новые заботы к следующему дню; и дни его, и ночи, вся жизнь – жертва суете и тлению. Теплится смиренная лампада пред святыми иконами, разливает томный свет в ложнице праведника. И он со своей заботой, с непрестающим, с снедающим его попечением. Он приносит в ложницу воспоминание дневной деятельности своей; сличает ее с скрижалями, на которых начертана откровенная человеку воля Бога, – с Писанием; недостатки в своих поступках, в помышлениях, в сердечных движениях врачует покаянием, омывает слезами; для возобновления и усиления подвигов просит у Неба новых сил, нового света. Благодатный свет, вышеестественная сила нисходит от Бога в душу, приносящую молитвы с болезненным ощущением нищеты, слабости, удобопадательности человеческой. Так день дни отрыгает глагол, и нощь нощи возвещает разум[73]. Такая жизнь – непрестающий успех, непрерывные приобретения, приобретения вечные. Так живущий: блажен муж.

И будет этот муж яко древо насажденное при исходищих вод[74]. Такое древо не боится палящих лучей солнца, не боится засухи: корни его всегда напитаны влагою; не ждут они дождей, не терпят никогда недостатка в питании, того недостатка, от которого древа, растущие на горных и сухих местах, часто болят, часто вянут, умирают. Древу, растущему на высоте, открытому для влияний ветров и солнца, изредка пиющему дождь небесный, изредка освежающемуся росою небесною, подобен человек, расположенный к благочестию, но ведущий жизнь невнимательную, рассеянную, мало и поверхностно занимающийся изучением Закона Божия. Иногда и он освежается росою умиления; иногда и на его иссохшую душу падает живительный слезный дождь покаяния; иногда и его ум и сердце возбуждены движением к Богу; но это состояние не бывает, не может быть постоянным, даже продолжительным. Мысли и ощущения религиозные, когда не просвещены ясным и полным познанием воли Божией, не имеют никакой определенности, никакой основательности и потому не имеют силы и жизни. Поучающийся в Законе Божием день и ночь подобен древу, насажденному при исходищих вод. Непрестанно бьют у самых корней его прохладные свежие воды; непрестанно его ум и сердце – эти корни человека – погружены в Закон Божий, напаяваются святым Законом Божиим; непрестанно кипят для него чистые, полные силы струи жизни вечной. Эти воды, эта сила, эта жизнь: Дух Святый, обитающий в Священном и святом Писании, обитающий в заповедях Евангелия. Кто углубляется постоянно в Писание, изучает его в смирении духа, испрашивая у Бога разумение молитвою, кто направляет по евангельским заповедям все дела свои, все сокровенные движения души: тот непременно соделывается причастником живущего в них Святаго Духа. Причастник Аз есмь, – возвестил о Себе Дух Святый, – всем боящимся Тебе и хранящим заповеди Твоя»[75].

Изучение Закона Божия требует терпения. Это изучение есть стяжание души своей. В терпении вашем, – повелевает Господь, – стяжите души ваши[76]. Это – наука из наук! Это – небесная наука! Это – наука, сообщенная человеку Богом! Стези ее совершенно отдельны от тех обыкновенных стезь, которыми идут науки земные, науки человеческие, науки, рожденные нашим падшим разумом из собственного его света, для нашего состояния в падении. Кичат, напыщают ум науки человеческие, осуществляют, растят человеческое я! Божественная наука открывается душе, предуготовленной, сотренной, углажденной самоотвержением, как бы лишившейся самобытности по причине своего смирения, содеявшейся зеркалом, не имеющим никакого собственного вида, способным по этой причине принимать и отражать Божественные начертания. Божественная наука – премудрость Божия, Божие Слово. Говорит о ней сын Сирахов: Премудрость сыны своя вознесе, и заступает ищущих ея. Любяй ю любит жизнь, и утренюющии к ней исполнятся веселия; держайся ея наследит славу, и идеже входит, благословит его Господь; служащии ей послужат Святому, и любящих ю любит Господь; слушаяй ея судити имать языки, и внимаяй ей вселится надеявся[77]. Такова Божественная наука! Такова премудрость Божия! Она – откровение Божие! В ней – Бог! К ней доступ – смирением! к ней доступ – отвержением своего разума! неприступна она для разума человеческого! отвергнут он ею, признан безумием! И он, дерзостный, гордый враг ее, богохульно признает ее юродством, соблазняется на нее за то, что она явилась человекам на кресте и озаряет их с креста. Доступ к ней самоотвержением! Доступ к ней распятием! Доступ к ней – верой! Продолжает сын Сираха: Аще уверуеши, наследиши ю[78].

Истинная, Богоугодная вера, в которой нет никакой лести и обмана, заключается в исполнении заповедей Евангелия, в трудолюбивом и постоянном насаждении их в душе своей, в борьбе с разумом, с богопротивными ощущениями, движениями сердца и тела. И разум, и сердце, и тело падшего человека враждебно настроены к Закону Божию. Разум падший не приемлет разума Божия; падшее сердце противится воле Божией; само тело, подвергшись тлению, стяжало свою отдельную волю, данную ему грехопадением, обильно сообщившим человеку смертоносное познание добра и зла. Тесен и прискорбен путь наш к премудрости Божией! ведет нас к ней святая вера, попирая, сокрушая противодействие и разума, и сердца, и тела падших. Здесь нужно терпение! Здесь нужны твердость, постоянство, долготерпение! В терпении вашем стяжите души ваши. Кто хочет принести плод духовный, – да совершит с терпением продолжительную, преисполненную различных переворотов и бед войну против греха! Тот только может узреть плод Духа на древе души своей, кто возлелеет этот плод святой, нежный, многим и мужественным терпением! Послушаем, послушаем еще Премудрого! Премудрость, – вещает он, – стропотно ходит с ним – учеником своим – в первых, боязнь же и страх наведет нань. И помучит его в наказании своем: дондеже веру имет души его, и искусит его во оправданиих своих. И паки возвратится прямо к нему, и возвеселит его: и открыет ему тайны своя[79].

Проходят дни, месяцы, годы, настает свое время, время, известное Богу, положившему времена и лета во власти Своей[80], и древо, насажденное при исходищих вод, приносит плод свой. Этот плод – явственное причастие Святаго Духа, обетованное Сыном Божиим всем истинно-верующим в Него. Благолепен, дивен плод Духа! изменяет всего человека! Переносится Священное Писание из книги в душу; начертываются невидимым перстом на ее скрижалях – на уме и сердце – слово Бога и воля Бога, Слово и Дух. Совершается над таким человеком обетованное Сыном Божиим: Реки от чрева его истекут воды живы. Сие же рече о Дусе, Его же хотяху приимати верующии во имя Его[81], – объясняет слово Спасителя возлюбленный ученик Его, наперсник Премудрости и подаемого Ею богословия. – Самый лист такого древа не отпадет[82]. Лист, по учению Отцов, – телесные подвиги: и они получают свою цену, нетление и жизнь, по обновлении, возрождении души Духом Святым. Воля такого человека сливается воедино с волею Божиею: он желает одного угодного Богу, исполняет одну только волю Божию. Потому-то он имеет Бога споспешником во всех своих начинаниях и вся елика творит, успеет[83].

Не такое подобие для нечестивых! не сравнивает их вдохновенный Давид с древами или с чем другим, имеющим свойство, признаки жизни! Другое, другое для них сравнение! Не тако, нечестивии, не тако, – воспевает царственный Пророк, – но яко прах, его же возметает ветр от лица земли[84]. Нечестивые! вы – пыль безжизненная, поднятая вихрем бурным – шумною суетою мира – с лица земли, крутящаяся в воздухе, несущаяся густым, заслоняющим солнце, всю природу облаком.

Не смотри на это облако! не верь обману очей твоих! для них пустая пыль, ничтожная пыль ложно представляется облаком. Закрой на минуту глаза, и пролетит облако пыли, носимое сильным мгновенным дыханием вихря, не повредив твоего зрения. Через минуту ты откроешь очи, посмотришь – где облако обширное? поищешь его следа, и нет облака, нет после него никакого следа, нет никакого признака бытия его.

Грозной песнию, грозными звуками продолжает Давид изрекать грозное, роковое определение на нечестивых. Сего ради не воскреснут нечестивии на суд, ниже грешницы в совет праведных[85]. Нет участия для нечестивых в воскресении первом[86], которое описал святой Иоанн в Апокалипсисе, в воскресении духовном, совершающемся во время земной жизни, когда прикоснется к душе вседетельный Дух и обновит ее в пакибытие. Воскресает душа, оживает в жизнь Божественную! Ее ум и сердце просвещаются, соделываются причастниками духовного разума. Духовный разум – ощущение живота бессмертного[87], – по определению духоносцев. Самый этот разум – признак воскресения. Так, напротив, плотское мудрование – невидимая смерть души[88]. Духовный разум – действие Святаго Духа. Он видит грех, видит страсти в себе и других, видит свою душу и души других, видит сети миродержителя, низлагает всякое помышление, взимающееся на разум Христов, отражает от себя грех, в каком бы видоизменении он не приблизился: потому что духовный разум – царство, свет Святаго Духа в уме и сердце. Не воскреснут нечестивии для духовного рассуждения! Это рассуждение – совет одних праведных, их достояние. Оно неприступно, непостижимо для нечестивых и грешных. Оно – Боговидение, и только чистии сердцем узрят Бога[89].

Путь нечестивых ненавистен Богу, столько чужд и мерзостен Ему, что Писание представляет Бога отвратившимся от него, как бы не знающим его. Напротив того, путь правды столько приятен Богу, что Писание говорит о нем: Весть Господь путь праведных[90]. И точно Он един весть этот путь! Блаженный путь! ты приводишь к Богу! ты сокровен в бесконечном Боге! твое начало – Бог, и конец твой – Бог! Ты бесконечен, как бесконечен Бог.

Путь нечестивых имеет грань, имеет горестный предел! Эта грань на краю глубокой, мрачной пропасти, вечного хранилища вечной смерти. И погибнет он – путь нечестивых – навсегда в этой страшной пропасти, приведши наперед к ней и погубивши в ней всех шествовавших им.

Весть Господь путь праведных, и путь нечестивых погибнет[91]. Блажен муж, иже не иде на совет нечестивых, не увлекается их образом мыслей, их нравственными правилами, их поведением, но в законе Господни вся воля его.

Так воспевает небесный, чудный Певец: к святой вдохновенной песне его прислушивался пустынножитель.

1847 год.Николаевский Бабаевский монастырь

Вместо эпилога

Белая чайка взлетела с волны, сделала плавный и широкий круг над морем и растворилась в небе. Лина проследила за ней взглядом, поправила косынку. Неожиданно поняла, что совсем не подумала, что так по-новому оделась уже с сегодняшнего дня. Тим ведь никогда ее такой не видел, даже в храме, чтобы еще и в длинном. Он не узнает и пройдет сейчас где-то там, за ее спиной. А она смотрит на море. На горькое, соленое, слепящее глаза в солнечном свете море, словно совсем такое же море, какими были и ее вчерашние слезы. Какими наворачиваются они и сейчас. И от этого моря просто не повернуться, чтобы не сбилось дыхание и не потерять решимость.

Она ошиблась. Он узнал бы ее из сотен и из тысяч. Он не мог пройти мимо. Это только Лин могла стоять, такая красивая, тоненькая, хрупкая. Словно чайка.

Чья-то тень упала на воду из-за ее спины. Она поняла. Она обернулась. И не удержала невольной улыбки. Тимка…

– Ты сегодня какая-то новая, – все-таки не смог не заметить и не сказать он.

– Да, – согласилась она. – Школа закончилась. Детство закончилось.

– А это – боевая форма жен-мироносиц? – улыбнулся Тим. – Чингачгук вышел на тропу войны? Осталось только взять боевую славу, – заметил он.

Лина кивнула. Как он понял? Одно сердце и одна душа… Осталось только все сказать. Все точки над «i». «Путь врага – тьма, а Сын Божий – свет»[92], – решительно вспомнила Лина. А Тим, что Тим!.. Так надо, так должно быть, – никакого Тима.

Она не сказала. Не успела.

– Я не знаю, как сказать, Лин, – каким-то другим, приглушенным тоном прозвучал его голос. – Но нашей дружбе пришел конец. Ты сама по себе, я сам по себе. Без обид.

Он выдохнул. Он знал: что они понимают, эти девчонки. Сейчас будут истерики, слезы, вопли. Вот история. Но он понял, что, оказывается, совсем ее не знал. Она была не только тоненькой и хрупкой. Очень доблестной и смелой. Она стояла, наверное, как на палубе легендарного «Варяга». Море синело за ней, ветер трепал выбившийся на свободу светлый локон, и концы косынки бились на этом ветру, словно это рвалась и хотела взлететь и не могла взлететь чайка с поломанным крылом. Или это был заяц с ушами. «Варяг» уходил под воду, чайка трепыхалась и металась, а она стояла, с глазами, полными щемящей стали, спокойная и печальная. Наверное, она просто знала: «Наверх, о товарищи, все по местам, последний парад наступает…»

А потом сказала:

– Я рада. Значит, мы с тобой все решили вместе.

Ветер снова стал обычным. Даль моря – тоже. «Варяг» потонул. Они остались на берегу.

Он протянул ей кораблик, с которым пришел на берег. Макет кораблика.

– Это тебе…

– «Фрам»… – взяла Лина его в руки.

Такого названия она не знала.

– Ты знаешь, что это за корабль?

Лина помотала головой.

«Фрам» значит «Вперед!»[93], – сказал Тим. – Парусно-моторная шхуна Фритьофа Нансена. Фритьоф Нансен отправился покорять на нем Северный Полюс. А Амундсен покорил Южный.

Он помолчал. И добавил:

– А еще Нансен напишет потом о своей жене: «Той, которая дала имя кораблю и имела мужество ждать».

Лина вздохнула, какое же все-таки синее море. И какие белые эти паруса. И какие темные, хорошие глаза у Тимки. Вздохнула и не знала, почему она вдруг вспомнила. Икону святой Софии с ее дочерьми. Святая София[94] знала, как назвать своих детей. Вера. Надежда. Любовь. «Не премудрость ли взывает? и не разум ли возвышает голос свой? Она становится на возвышенных местах, при дороге, на распутиях; она взывает у ворот при входе в город, при входе в двери: “к вам, люди, взываю я, и к сынам человеческим голос мой! Научитесь, неразумные, благоразумию, и глупые – разуму… Любящих меня я люблю, и ищущие меня найдут меня; богатство и слава у меня, сокровище непогибающее и правда…”» (Притч.8:1–5;17–18), – вспомнила Лина. «С премудростию зиждется дом, – говорит Писание, – и с разумом исправляется» (Притч. 24:3)… И тогда обретаются вера, надежда, любовь. Лина посмотрела новыми глазами. На мир, на море, на Тима. «Видно, не судьба, видно, не судьба?..»

– Тим, – произнесла она каким-то осекшимся, прервавшимся и вместе с тем торжествующим голосом. – Любовь никогда не перестает, Тим!

– Да, – сказал он. – Поживем – увидим.

И отошел в сторону, перепрыгнул на гряду прибрежных валунов. С камня на камень, и оказался уже на самом дальнем и высоком. Сел. Да. Поживем – увидим. Потому что жизнь – она все равно не то и не это. «Выслушаем сущность всего: бойся Бога и заповеди Его соблюдай, потому что в этом всё для человека» (Еккл.12:13).

«Дурак и осел», – подумал он на себя. Влюбился, как последняя тряпка. Спортсмен-разрядник, физик и математик. Кто бы мог подумать. В страшном сне не приснится такая отчаянная чушь. «Лин», – вспомнил он. Ну да, конечно. В переводе с греческого языка – «печальная весть»[95]. Но это он просто слишком много всего читал и знает. Физики и лирики. Вечный спор. Но именно физики и прочитывают всю «Войну и мир» от корки и до корки. На свою голову. «Лин…» Но она не Лин. Она – раба Божия Ангелина. «Еще предстоит тебе борьба! Еще нужно тебе быть мужественным! Взгляни на предметы твоей любви: они очень тебе нравятся? к ним очень привязано твое сердце? – Отрекись от них.

Этого отречения требует от тебя Господь, законоположитель любви, не с тем, чтоб лишить тебя любви и любимых, но чтоб ты, отвергнув любовь плотскую, оскверненную примесию греха, соделался способным принять любовь духовную, чистую, святую, которая – верховное блаженство.

Ощутивший любовь духовную с омерзением будет взирать на любовь плотскую, как на уродливое искажение любви»[96].

Пена прибоя шипела внизу. Это день склонялся на свой конец. Без будущего. Без настоящего. Много ли их, этих романов от школьной скамьи и во взрослую жизнь? Первая любовь – как корь и как ветрянка, и все равно пройдет? Как сказал и махнул рукой отец, когда мама подняла разговор, беспокоилась, что видела сына на берегу набережной с какой-то девочкой. «Все равно пацану нагуляться надо, пока женится, – добавил папа. – Чего переживать. Сейчас знаешь, какие дети продвинутые стали. Лучше нас все знают». Но мама не успокоилась. Мама посмотрела на него грустными, огромными глазами:

– Тима…

Хорошо, что мысли нельзя читать, и Лина ничего не знает. Ангелина. Ангел. А тут могут быть такие разговоры. Подобные скотов несмысленных. Просто подружить и забыть. Поменять на новую подружку. Как это все в тех песнях, которые попадаются порой на дембельских кассетах среди песен о боевой дружбе: «Девчонка-проводница, как мало ночка длится, ну вот и все, приехали, прощай…»[97] Отец, конечно, не хотел никого обидеть. Это просто такой вокруг мир. Когда пацану все равно нагуляться еще надо. Если он, конечно же, не овца. Но что он, этот мир? Им-то с Линой – что? «В воскресение бо ни женятся, ни посягают, но яко Ангели Божии на небеси суть» (Мф.22:30). У них с Линой все другое. Не как у людей. Как у овец. Но «продолжай быть овцой и победишь волков…» – сказал Иоанн Златоуст.