Талисман всадника

– Да уж наслышаны, – странно, но Зенобия заговорила без разрешения. Голос у нее оказался мелодичный и низкий, слова она произносила чуть нараспев, с легким акцентом. Такое впечатление, что дочь презренного торговца из захолустного Пограничья чувствовала себя на равных с принцем короны и иностранным графом. – Насколько знаю, последний раз беспокойство Конана Канах обернулось для короля Страбонуса Кофийского потерей венца и головы.

Кофийские телохранители Тараска изобразили на лицах каменное выражение, сам Тараск скривился, а Зенобия послала ему ядовитенькую ухмылку. Чувство юмора у девочки прямо-таки варварское. Мне подумалось, что она слишком много себе позволяет, хотя Тараск пытается не замечать вольностей своей волчицы.

Принц пожевал губами, вежливо улыбнулся и широким жестом пригласил меня следовать за собой, сказав:

– Что ж, если угодно взглянуть на плачевные последствия мятежа – прошу. Зрелище, скажу откровенно, препротивнейшее.

Да, здесь Тараск прав непогрешимо.

Семь жутко обгоревших трупов. Еще два мертвеца, которых огонь не задел – у обоих множество ран от холодного оружия. Тело большой серой собаки, зачем-то уложенное рядом с людьми – я узнал принадлежавшего герцогу Мораддину горского волкодава. Кажется, его звали Бриан?

Один из гвардейцев подбежал к Тараску, поприветствовал по-немедийски (сжатая в кулак правая ладонь брошена к сердцу) и отрапортовал:

– Ваша светлость, нашелся свидетель! Домоправительница герцога Эрде по имени Хейд, дочь Ланы. Привести?

– Да, – коротко ответил принц. – Она наверняка способна опознать своих хозяев.

Я сомневался, что можно узнать хоть одно пострадавшее от огня тело, однако…

В Латеране новых конфидентов всегда учили прежде всего смотреть на свидетеля – именно смотреть, не слушать. Подмечать малейшие изменения в его интонациях, выражении лица, жестах. В соответствии с требованиями ремесла я пристально уставился на мельком виденную несколько дней назад пожилую толстуху, приведенную гвардейцами. Не сказать, что Хейд сотрясается от горя – конечно, она печальна, но держится отлично. Видать, герцог замечательно вымуштровал свою прислугу.

– Госпожа, – Тараск тихо обратился к домоправительнице, чье платье не носило даже малейших следов огня. Видимо, успела выскочить из дома раньше, чем обрушился второй этаж. – Я, как протектор столицы, занимающийся расследованием случившегося здесь поджога и нападения на усадьбу герцога Мораддина, прошу осмотреть эти мертвые тела и ответить, есть ли среди них люди, тебе известные.

Дородная Хейд первым делом взглянула на два необожженных трупа и, как мне показалось, вздрогнула.

– Это – Вестри, сын его светлости, – обронила домоправительница, указывая на молодого человека, убитого несколькими ударами в грудь и шею.

– Подтверждаю, – кивнул один из гвардейских стражей. – Вестри Эрде служил во дворце, только не в моем платунге, а в Четвертом.

– Запишите, – бросил Тараск через плечо секретарю в коричневой мантии. – Одно тело опознано. Можешь продолжать, почтенная Хейд.

– Узнаю господина Дорнода, – Хейд справилась с чувствами и кивнула на второй труп. – Помощник хозяина. С остальными будет посложнее, слишком уж трачены огнем.

В течение ближайшего времени госпожа домоправительница старательно нагибалась над почерневшими мертвецами, качала головой, цокала языком, бормотала что-то под нос и шепотом сквернословила. Наконец, она распрямилась, взглянула на Тараска без всякого страха (и, как мне почудилось, безо всякого сожаления во взгляде), убежденно заявив:

– Женщина – герцогиня Эрде. Она небольшого роста и худощавая. Вдобавок перстень на пальце – оплавленный, конечно, но… Этот перстень герцогиня никогда не снимала.

Мы, прижав к носам надушенные платочки, присели возле трупа. Точно, на среднем пальце левой руки заметна почерневшая от огня оплывшая металлическая печатка. Восстановить ее прежнюю форму невозможно, но, если домоправительница уверена…

– Кеаран, граф Майль, – бесстрастно продолжала Хейд. – Золотой браслет, два кольца с камешками на правой руке… У Кеарана не было двух зубов слева – выбили давным-давно. Череп обгорел, поэтому заметно. Вот этот здоровенный – телохранитель госпожи герцогини, Клейн. Тупой ублюдок, не сумел вытащить хозяйку! Впрочем, он всегда был недалек умом… Бывший каторжник, что с него взять!

– А это чьи кости? – напряженно спросил Тараск, указывая на самый обезображенный остов. – Герцог был невысок ростом, по размеру вроде бы подходит…

– Он самый, хозяин, – не меняя выражения лица, ответила Хейд. У меня вызвало тревогу ее безразличие. Странно, вроде бы эта женщина прожила в доме Эрде долгие годы, стала настоящим членом семьи… И ни одной слезинки. Только на Вестри она посмотрела с непонятной помесью разочарования и страдания. – Очень похож. Остальных не знаю. Наверное, разбойники, напавшие на дом.

– Ты уверена, что перед нами именно герцог Мораддин? – продолжал наседать Тараск. – Как ты его отличила?

– Сами видите, ваша светлость, роста короткого, да вон еще медальон на груди – там он портрет супруги носил… Да уверена, вот и все! Я ж герцога двадцать лет знаю!

Хейд наконец-то залилась слезами, а я спросил вслух сам у себя:

– Простите, но где молодая хозяйка?

– Верно, где она? – поддержал меня Тараск. – Госпожа Долиана погибла или успела выбежать из дома?

Хейд, по-бабьи завывая, выкрикнула что-то неразборчивое, из чего я сообразил, что домоправительнице ничего не известно о судьбе юной баронессы. Толстуху увели.

– Значит, погибли все, – медленно сказал Тараск. – И кому-то придется очень дорого расплачиваться. Граф, ты увидел все, что хотел увидеть?

– Д-да, – заикнулся я, с легким ужасом косясь на мертвецов. Боги, ведь всего два дня назад они были живыми людьми, с которыми я разговаривал, пил вино, строил планы на будущее, наконец!

– Надеюсь, ты упомянешь в письме королю Конану, что власти Немедии принимают все меры к разысканию и строжайшему наказанию преступников. И еще одно. Месьор граф, столица находится на осадном положении. Никто не вправе покинуть Бельверус без моего приказа. Разумеется, если ты намерен уехать, я дам разрешение, ибо мы не можем задерживать людей с документами посланников, но… Я просил бы тебя задержаться. Может быть, ты окажешь Трону Дракона… скажем так, определенную помощь. Дженна, проводи господина Монброна!

Я на мягких, будто ватных ногах, отправился к воротам в сопровождении наряженной в гвардейскую синюю форму девицы. Зенобия по-кошачьи ступала позади, сразу за правым плечом, подержала мне стремя, пока я забирался в седло, но вдруг перехватила поводья Бебиты, зыркнула на меня холодными серыми глазами и тихо сказала:

– Вот что, аквилонец… Мой тебе совет: оставайся в городе. Быстро разыщи маленькую герцогиню…

– Как? – изумился я. – Как я найду госпожу Дану?

– Придумай! – отрезала Дженна. – У тебя своя голова на плечах, не дитя неразумное. Найди и спрячь понадежнее. Лучше всего – увези из города. Завтра с утра, коли сможешь, загляни-ка во дворец. Зайдешь с Полуденного входа, покажешь караульным эту штучку, – Зенобия перебросила мне простенький деревянный амулет на шнурке в виде нордейхмской руны «Райда». – Поговорим.

– Ну… Хорошо, я попытаюсь… А в чем дело?

– Поезжай! – Зенобия отвернулась и сказала, будто в никуда: – Не нравится мне все это… Очень не нравится. Езжай, граф. Здесь тебе делать нечего. Без тебя разберутся.

18 день Первой весенней луны.

Подведем неутешительные итоги. За минувшие сутки во втором по значению и первом по огромности территорий (Немедия с учетом протекторатов Коринфии и Заморы несколько больше Аквилонии) королевстве Заката произошли столь поразительные и невероятные изменения, что я до сих пор не могу осмыслить их значения и возможных последствий для всей Хаборийской цивилизации.

Во-первых, от власти отстранен правящий дом Эльсдорфов Немедийских, причем отстранен насильно. Во-вторых, наследников трона в самом прямом смысле данных слов не осталось в живых – новым канцлером Эрдриком и протектором столицы Тараском объявлено, что «в результате вспыхнувшего мятежа и измены некоторых государственных чиновников, а также волнений в городе все четыре сына почившего короля Нимеда погибли. Бушующей толпой также умерщвлены благородные супруги Их высочеств, наследники и люди из числа слуг». В-третьих, введенное в Бельверусе осадное положение препятствует созыву высокого дворянского собрания, каковое должно избрать нового короля, в результате чего Немедией сейчас правит странный триумвират, составленный из господина канцлера, одновременно являющегося правящим регентом, принца Тараска, который вдобавок в должности протектора взял на себя командование многочисленными гвардейскими тысячами, и королевского казначея Сагаро, ныне отвечающего за всю торговлю и снабжение крупнейших городов, а также войска продовольствием.

Как долго продлится столь неопределенное положение, никому не известно, однако старинные уложения государственного права недвусмысленно гласят: скончавшийся монарх должен быть погребен спустя десять дней, считая от дня кончины, и за это время необходимо называть имя преемника. Если этого не происходит, королем становится ближайший родственник короля по мужской линии, а если таковой отсутствует, то по женской.

Против закона не пойдешь – вышеописанная традиция насчитывает многие столетия, освящена митрианским культом и, если Тараск сотоварищи пренебрегут древним уложением, страна окажется на грани междоусобной войны: восстанут дворяне, от власти отвратятся жрецы, да и простой народ начнет роптать. И в то же время триумвират пока не предпринимает никаких действий для созыва благородного собрания и выборов короля. Странно. На что они надеются?

Поразмыслив, я пришел к выводу, что Тараск отнюдь не глуп и не зря тянет время. Если в течение десяти дней короля так и не изберут, то у кофийского принца есть все шансы заполучить корону. Он родной племянник Нимеда, в народе популярен (правда, популярность эта несколько дутая…) и, если подходить реалистически, Тараск на сегодняшний день единственный отпрыск династии, сосредоточивший в руках реальную власть. Безусловно, у Нимеда-старшего остались дяди, да и других племянников предостаточно, но их либо нет в столице, либо они не ощущают за собой силы, способной привести к трону.

Меня не покидало ощущение неправильности происходящего. Вроде бы смена власти происходит законным путем, а гибель королевской семьи очень просто объясняется так называемым «мятежом». Только мятеж этот, как бы выразиться получше… Случился очень кстати и был исключительно узконаправленным. Я был свидетелем волнений в Тарантии, происходивших в последний год царствования Нумедидеса, и знаю, что может натворить вышедшая из подчинения толпа. Поджоги, грабежи, бесчинства на улицах и стычки с пытающимися навести порядок военными – пьяные плебеи забрасывают гвардию камнями, первейшим объектом разграбления становятся винные погреба, а когда военные начинают применять оружие, все постепенно затихает. Обычный бунт длится, самое большее, седмицу-полторы.

В Бельверусе все происходило по-другому. За одну ночь «мятежа» (так утверждает нынешняя власть) бунтовщики, почему-то пренебрегая богатыми запасами виноделен, аккуратно вырезали семейство короля, сожгли дома принцев, а Нимеда-наследника с супругой и детьми убили не где-нибудь, а прямиком в отлично охраняемом замке короны. Как они туда ворвались – до сих пор остается загадкой, которую никто не желает объяснять. Заметим, что у принцев была неплохая личная охрана, их оберегали гвардейцы и телохранители… Какой вывод? Верно! В городе под прикрытием мятежа действовали отлично вооруженные и обученные отряды убийц или наемников, которым кто-то поручил низвергнуть правящую династию. И не надо мне рассказывать сказки, что орда обезумевших от ярости горожан могла противостоять гвардии и свитским дворянам принцев. Такого просто не бывает!

Все эти соображения я изложил на рассвете восемнадцатого дня Первой весенней луны в одной из гостевых комнат неприметного постоялого двора с непритязательным наименованием «Петух и котел». Меня внимательно слушали шестеро людей весьма разного облика и занятий – лучшие аквилонские конфиденты, работающие в Бельверусе под началом месьора барона Амори из дома Данвилов Коринфских. Сам барон, крупный пронзительно-черноволосый мужчина средних лет, присутствовал здесь же.

– …Это все, о чем я хотел вам рассказать, – я закончил с изложением своих мыслей. – И намереваюсь попросить у вас помощи.

Месьор Амори отнюдь не производил впечатления личного представителя барона Гленнора. Он показался мне чересчур угрюмым, чересчур хмурым и чересчур нелюдимым – эдакий туповатый вояка, разбирающийся досконально лишь в оружии, лошадях, искусстве мечного боя и охоте. Однако еще один неписаный закон сыска гласит: «Внешность обманчива». Реймен Венс отрекомендовал Амори как самого благоразумного и осторожного конфидента, трудящегося ныне на поприще душевного согласия в нашей маленькой компании служителей Латераны. Отчего вдруг коринфский барон превратился в верную ищейку, принадлежащую Аквилонскому королевству, я не знал да и не стремился узнать. У каждого есть свои причины.

– Помощь? – пробасил барон Амори Данвил. – Отчего ж не помочь хорошему человеку? Гленнор сообщал о тебе. Предупреждал, что рано или поздно ты объявишься. А когда объявишься, велел передать вот это.

Мне сунули в руки медный тубус для хранения свитков, я извлек на свет пергаментный лист, пробежался глазами по строчкам и отвесил челюсть. Ничего себе! Вот так подарочек от барона Гленнора! Ну, спасибо, ваша милость! Только этого мне не хватало при всех имеющихся заботах!

Слабым жестом я протянул рескрипт Амори, тот прочитал и усмехнулся углом рта. Более никаких эмоций на его лице не отразилось.

– Значит, барон Гленнор наделяет тебя чрезвычайными полномочиями и передает в твое распоряжение всех конфидентов Латераны, – протянул коринфский дворянин. – Нам остается лишь подчиниться. Теперь ты имеешь право приказывать, а не просить.

Сейчас я точно не помню, в каких именно формулах Гленнор поставил меня главой Немедийского отделения Латераны, но в депеше действительно говорилось, что Маэль, граф Монброн, действует от имени и именем короля, все его приказы следует считать приказом короля, а любые распоряжения исполнять незамедлительно и в точности. Такая бумага дает реальную власть, правда, в ограниченных пределах…

Пятеро помощников барона Амори посмотрели на меня с любопытством. Сам коринфиец представил их не по именам, а по прозвищам, но, если смотреть на одежду, то становился ясен род занятий наших сподвижников. Один похож на владельца процветающей лавки, двое смахивают на ремесленников, четвертый является очень живописным гильдейским нищим (о, это немедийская страсть к порядку! Даже попрошайки организовали в Бельверусе собственную гильдию!) – кошмарные вшивые лохмотья, шерстяной колпак, прикрывающий спутанные грязные волосы, шрамы на физиономии и большая язва на щеке. В качестве дополнения к костюму нищий водил с собой омерзительную облысевшую обезьяну с красным задом и желтыми сточенными клыками. Последний из гостей носил темно-красную форму с потемневшим серебряным шитьем – городская стража, Управа Дознания. Полезный человек, надо полагать. Амори заявил, что лучших конфидентов свет доселе не видывал.

– Итак, – я, заложив руки за спину, прошелся по комнате, – мы только что обсудили сведения общеизвестные. Кто-нибудь может добавить нечто новое? Собственные наблюдения, слухи, кажущиеся достоверными?

– Можно мне? – пропищал нищеброд. Кажется, у него еще и кличка смешная – Тролленок. Лысая макака, заслышав голос хозяина, разинула пасть и заверещала. – Наверное, месьору графу будет интересен такой слушок… В Гильдии поговаривают, будто кое-кто из семейства короля уцелел. Никто точно не знает, но якобы Рихтер Вонючка, который побирается на улице Лилии, вроде бы узрел призрака. Якобы живой покойник, какой-то из сыновей Нимеда, в сопровождении некоей девицы прошел мимо него и даже швырнул медную монетку. Может, и врет наш Вонючка, себе цену набивая. Что, потрясти благородного месьора Рихтера на предмет истинности сией сказочки?

– Потряси, – ответил за меня барон Данвил. – Может, и вытрясешь хоть одну жемчужину из мешка с навозом. Еще что-нибудь, господа?

Никаких особых откровений не последовало. Я еще раз убедился, что подозрения об орудовавших в городе вооруженных шайках, изображавших «бунтовщиков», подтверждаются. Никакие «мятежные горожане», способные лишь швыряться булыжниками в окна богатых домов, не станут носить под одеждой оружие, а уж тем более – умело пускать его в ход во время штурма здания. Значит, и на самом деле таинственные отряды убийц существовали и их бойцы лишь прикидывались добропорядочными обывателями. До времени. Об этом в один голос твердили все пятеро конфидентов барона Амори, большинство их которых самолично наблюдало за волнениями в Бельверусе позапрошлой ночью.

– Хорошо, – кивнул я. – Приму к сведению. Исходя из всего сказанного… Могу лишь добавить вам еще одно задание.

– Ты и о первом-то не упоминал пока, – напомнил нищий с обезьяной. Вся компания воззрилась на меня, ожидая.

– Первое: приложите все силы, поднимите всех своих осведомителей, пустите по следу всех собак, но отыщите для меня одного исчезнувшего человека, – провозгласил я. – Это женщина, точнее, девушка. Выглядит лет на шестнадцать, волосы темные, глаза светло-карие, сложения худощавого. Ее имя – Долиана, баронесса Эрде, дочь покойного герцога Мораддина. Об этом пока не сообщалось, но я знаю точно – в ночь мятежа госпожа баронесса весьма таинственным образом исчезла из поместья герцогов Эрде. Более никто ее не видел. Она требуется мне немедленно. Будьте осторожны, возможно, за баронессой охотятся и другие… люди. Второе. Разнюхайте, откуда могли появиться таинственные личности, штурмовавшие дома принцев. Кто они, кому служат… Ясно?

– Отнюдь не ясно, – покачал головой барон Амори. – Почтенный граф, давайте-ка начнем с начала. Перво-наперво вы расскажете мне и моим друзьям все подробности об исчезновении баронессы Эрде.

* * *

Из постоялого двора «Петух и котел» я отправился к другому двору, если, конечно, можно теперь поименовать «двором» резиденцию военного правительства Немедии, в обычную время именующуюся замком короны.

Какие мысли у вас вызывают слова «королевский двор»? Благородные господа и не менее благородные дамы-фрейлины, гвардия в блистающих доспехах, деловитая суета прислуги, истошные вопли церемониймейстера «Ужин его королевского величества! Салфетка его королевского величества!», а для того, чтобы взять соусницу, нужно седлать коня, ибо торжественный стол приравнивается длиной к главной улице столицы.

Теперь все не так. Если уж в Бельверусе осадное положение, а стража, сбиваясь с ног, «разыскивает» злодеев-бунтовщиков, то дворец являет собой настоящую крепость. На площадки башен замка короны взгромоздили катапульты и баллисты, проезды загорожены острейшими деревянными рогатками, наконечники которых окованы железом, внутрь пропускаются лишь те, у кого наличествуют разрешения, подписанные одним из триумвиров – Тараском, Эрдриком или Сагаро – а любые подозрительные личности заворачиваются обратно.

Специально ради визита к фаворитке принца Тараска я оделся особенно. Никакого бархата, никакой парчи, никаких лишних перстней или браслетов, одежда скромна до полной невозможности – черная туника, поверх одевается кожаный нагрудник-панцирь с тиснением в виде фамильного герба, круглая черная шапка с черным же шарфом, перевязь меча самая простая, из тех, что носят наемники. Посмотревшись утром в серебряное зеркало, я решил, что в таком наряде смахиваю на преуспевающего гробовщика во дворянстве и спросил сам себя, по кому же ношу траур.

Ответ не замедлил последовать – траур надет по почившим в бозе благополучию и стабильности стран Заката. Случавшаяся в Немедии заваруха наверняка вызовет лавину…

Может быть, конечно, я паникую, но паника имеет основание. Смена династии влечет за собой не только перестановки в высочайших сферах управления государством, но и нарушение торговых, военных и прочих союзов. У нового правителя всегда новые интересы. Я не знаю, кто будет данным правителем, однако осмеливаюсь предполагать. Если Тараск добьется трона, за сим наверняка последует резкое усиление Кофа, страны, всегда относившейся к Аквилонии со сдержанной недоброжелательностью.

Не будем загадывать, как обернется дело. Глядишь, обойдется. Пошумят, покричат, а когда пыль уляжется, снова продолжится привычная жизнь…

Оказавшись возле Полуденных ворот дворца, я из гордыни не спешился перед вылетевшим, будто на пожар, командиром караула – таковой не оказал должного почтения. Мне довольно невежливо посоветовали отправляться своей дорогой на все восемь сторон света – надлежащего пропуска во дворец у меня не оказалось.

Не оказалось? Как бы не так!

С самым надменным видом я снял с шеи деревянную руну «Райда», предъявил ее охране, после чего отношение к визитеру разительно изменилось. Бебиту немедленно взяли под узду, сдержанно залебезили и даже выделили проводника. Прочим караулам, расставленным буквально на каждом углу коридоров замка, было достаточно показать вырезанный из темной древесины амулет. Я мгновенно становился «своим». Неужели безродная девка из Пограничья забрала себе столь высокую власть?

– Сюда, – кивнул проводник, указывая на тяжелую дубовую дверь, ведущую в комнаты. – Если ты друг госпожи Зенобии, она тебя примет.

– А если не друг? – фыркнул я. – Тогда что?

– Тогда вылетишь отсюда через окно, – с чарующей непринужденностью сообщил гвардеец, отсалютовал брошенным к груди кулаком и отправился восвояси.

Памятуя о традициях варваров, с которыми я достаточно успел ознакомиться за время дружбы с Конаном, я открыл дверь без стука.

Ничего не скажу, здесь очень мило. До сих пор не могу понять, отчего самых утонченных дворян (к каковым, впрочем, я себя не отношу) всегда очаровывала дикарская простота. Очень большая комната, почти зала. Громадный камин, в котором пылают сосновые полешки. Широченная низкая постель – на ней можно разместить не меньше десятка гвардейцев и еще место останется. Лавки вдоль стен, никаких кресел или табуретов. Здоровенный грубоватый стол. Единственной приметой цивилизации являлся выстилавший пол иранистанский ковер с ворсом, достигавшим щиколотки.

Именно на этом темно-красном ковре рядом с очагом возлежала госпожа Зенобия. Самое потрясающее было в том, что полуночная дикарка (на сей раз наряженная в простенькое синее платье с вышивкой в народном стиле) весьма старательно штудировала большую книгу в темно-коричневом с золотом переплете.

– Сочинение Тот-Амона, сына Мин-Кау из Птейона, – даже не повернувшись в мою сторону, проговорила Зенобия, постучав пальцами по страницам фолианта. – Граф, ты случайно не знаешь, что такое «нумерология»? Никак не могу понять толком!

– Э-э… Нумерология – это наука о магических и пророческих свойствах чисел, – ошеломленно сказал я. Ничего себе! Оказывается Дженна интересуется трактатами небезызвестного стигийца, прославленного не только в качестве первейшего колдуна Черного Круга, но и составителя весьма привлекательных рукописных трудов по истории и магии. Мало того, Дженна умеет читать! Хотя не стоит удивляться: она все-таки дочь купца, а образование в семействах торговцев ставится на второе место после врожденной деловой хватки. Без знания надлежащих наук ты никогда не обойдешь соперников и не заработаешь свое золото! – Однако если ты хочешь узнать побольше о нумерологии, стоило бы почитать не сочинения Тот-Амона, а книги кхитайских мудрецов, наиболее искушенных в тайнах чисел. Возьми хотя бы Ди Жэнь-Цзе из Пайкина…

– Благодарю за совет, – Зенобия быстро захлопнула книгу, встала с ковра, подошла ко мне и совершенно не девичьим жестом подала руку для пожатия. – Присаживайся, Маэль. Вина? Аргосского, коринфского, пуантенского?

– Мне больше нравится «Лоза Либнума», – поддел я Дженну, упомянув самое дорогое и редкое на Закате вино со знаменитых Либнумских холмов Шема. Даже во дворце Конана, беззаветно приверженного лучшим образцам винодельческого искусства Полуденного Побережья, «Лоза Либнума» полагалась неслыханно щедрым угощением и нектаром, достойным богов.

– Возьми на столе, – Дженна непринужденно кивнула в сторону огромного четвероногого сооружения из сосновых досок. Я подошел, обнаружил на столешнице кувшин с печатью в виде шестилучевой звезды, в центре которой находился силуэт верблюда, и понял, что колкость не удалась. Зато можно на славу угоститься.

– Здесь можно говорить свободно, – как бы невзначай сообщила Дженна. – Никто не подслушает. Во-первых, на страже стоят мои люди… Точнее, нелюди. Во-вторых, это самое удаленное крыло дворца. Я всегда любила независимость.