Спикосрак капитана Немова

Рядом смеялся кот. Я не отставал тоже.

Когда первые волны смеха одна за одной угасли, мы задумались, что же все-таки с Сопелкиной происходит. Как это ее угораздило всунуть голову в стеклотару из-под огурцов.

– Вера Павловна, вы чего? – Осторожно, прижимаясь к стене, я отправился выяснять ситуацию. Пару метров не доходя до соседки, я внимательно вгляделся в стекло, стараясь по шевелению губ разобрать ее невнятные речи. Но с шевелением ничего не вышло, мешала огуречная этикетка, наклеенная как раз на то место, за которым прятался ее рот.

– Вера Павловна, поверните банку! – Сложив из ладоней рупор, проорал я что было сил.

Что-то она мне ответила, но звуки застревали в стекле, а через узенькую щелочку возле шеи проходило совсем немного. Кроме тихого слова «сволочь» и какого-то болотного кваканья, я толком ничего не услышал.

Тогда на языке жестов я показал ей, как повернуть банку.

Сопелкина повела себя странно. Пальцы правой руки она собрала в кулак и костяшками забарабанила по стеклу, там, примерно, где у нее было темечко; указательным пальцем левой она при этом показывала на меня.

– Все понятно, – сказал Щелчков. – Раз стучит, значит, хочет, чтобы с ней говорили стуком. Ты азбуку Морзе знаешь?

– Так, не очень. Может быть, пару слов.

– Вот и стучи, что знаешь. Главное, когда будешь к ней подходить, смотри, чтобы по ноге не ударила, она может. Видишь, тапок как ходуном ходит. Иди, стучи, только не сильно, чтобы банку не кокнуть.

Медленно, не выпуская тапка из виду, я стал подходить к Сопелкиной. Она ждала, уперев руки в бока. Из-за стекла поверх надписи «Огурцы маринованные» смотрели два ее круглых глаза. Я уже потянулся к банке, но в этот самый момент Сопелкина выбросила руки вперед, схватила меня за плечи и резко притянула к себе. Затем откинула назад голову, помедлила, наверно, с секунду и опустила свою голову на мою.

Послышался звон стекла, в глазах моих стало пасмурно, а в уши вонзился крик:

– Ну, ироды, ну, погодите, вам это так, задешево, не пройдет!

Глава седьмая. Водятся ли в Африке комары?

– Видел я вашего старичка, по приметам – тот, – насупившись, рассказывал Шкипидаров.

Дело было в среду после уроков, вечером. Мы сидели в древнем кузове пятитонки. Вокруг спали грузовики. Собака Вовка мирно подремывала у будки, охраняя автобазу от расхитителей. Лёшка, ученик сторожа, терся возле нашей компании и посасывал заноженный палец.

Автобаза была маленькая, игрушечная, примерно, на десяток машин да на новенький мотоцикл «Ява», поставленный на вечерний прикол известным мотоциклетным асом Костей-Американцем-старшим. Располагалась она здесь же на нашей улице, по соседству, между домами тринадцатым и одиннадцатым.

Сторож базы, Ёжиков дядя Коля, по нечётным числам по вечерам проводил свое рабочее время в бане на Усачёва, передав ученику Лёшке законные державу и скипетр, то есть медный свисток с цепочкой и древнее нестреляющее ружье. Сегодня было как раз нечётное.

Дядя Коля был наш старый знакомый; прошлой осенью, когда улицу перекопали по случаю прорыва канализации, мы вытащили дядю Колю из рва, куда его закатило ветром. Поэтому территория автобазы, где дядя Коля был царь и бог, стала для нас родной. Здесь, в кузове пятитонки, отъездившей своё еще во времена татаро-монгольского ига, мы обычно собирались по вечерам. Кузов был нашим штабом, здесь мы строили планы, здесь мы играли в ножички; на базу, кроме меня и Щелчкова да нескольких наших верных приятелей, посторонних никого не пускали.

Шкипидаров устроился на обрезке шины, я и Щелчков сидели на деревянной лавочке, тянущейся вдоль борта списанного инвалида-грузовика. Лёшка стоял снаружи, опираясь на вверенное ему ружье. На груди его поверх пиджака, будто крупный геройский орден, мирно висел свисток.

– …Не понимаю только, зачем вам этот старичок сдался. Дед как дед, торгует раками рядом со скобяной лавкой. Всего стоящего у него – это борода и очки. – Шкипидаров поднял глаза и смотрел теперь на плоскую стену, по которой кривой походкой гуляла ярко-красная надпись: «Водитель, помни! Каждая капля сэкономленного бензина приближает наше светлое будущее!»

– Какие раки?! Не было никаких раков! И бороды никакой не было! – остановил я Шкипидарова нервно. – Были эти… лампочки для ручной штопки, курочка-ряба была… спички… – Я запнулся; про коробок говорить не стоило.

– Нет, борода была, – уверенно произнес Щелчков. – Раков не было, а борода была.

– Как же не было раков, когда я сам этих раков трогал. – Шкипидаров замотал головой и заёрзал на резиновой шине. – По пятачку штука, красные такие, усатые. Смотрят из ведра и пищат.

Лёшка, ученик сторожа, до этого равнодушно прислушивавшийся, заинтересованно заглянул к нам в кузов.

– Я не понял, – сказал он, скалясь, – как это «красные и пищат»?

– Красные, потому что вареные, а пищат, потому что больно, – ответил на вопрос Шкипидаров.

– А-а! – Лёшка кивнул и, задумавшись, отошел от машины.

– Шкипидаров, ты перепутал. Это был не тот старичок. У нашего – бороды не было, – настойчиво повторил я.

– Была, – возразил Щелчков. – Очков не было, это точно, а борода была. И палка была, и кепка.

– Но я же помню, я его как живого перед собой вижу. Желтые такие усы, прокуренные… Нос. – Я показал, какой был у старичка нос. – Голова лысая, кепки не было, точно, не было никакой кепки. Палка… палки не помню, кажется, тоже не было.

– Я не понял, при чем тут я? Вам этот старик нужен, вы его и ищите. А то один говорит, что лысый, другой говорит, что в кепке. Один говорит, с усами, другой говорит, что с носом. Нет, ребята, ходите на рынок сами. – Шкипидаров привстал над кузовом и сделал вид, что собирается уходить.

– Послушайте. – В кузов снова заглянул Лёшка. – Красные, ну это понятно. Вареные, потому и красные. Но раз вареные, почему им больно?

Тут неслышно из-за левого борта показалась дяди Колина голова.

– Что, мазурики, испугались? – Дядя Коля вытащил из-под мышки веник и повесил его сушиться. От машины к сарайчику у ближней стены была протянута веревка с прищепками. – Духовито, – втянул он носом сладковатый веничный дух. – Про что спорите, пионерия? Про двойки или про тройки?

– Я думал, вы в бане паритесь, – сказал младший ученик сторожа, – а вы – вот он, как Сивка-бурка. Как же это вы, дядя Коля, сюда так незаметно проникли? Ворота-то заперты на запор. И Вовка храпит, как радио.

– Хе-хе, – сказал дядя Коля, – это у меня, Лёшка, секрет. Может, я это специально сюда так незаметно проник, чтобы проверить, Алексей, твою служебную бдительность. – Дядя Коля пригрозил пальцем. – Автобаза ж, она – объект! – Дядя Коля сдвинул крупные брови. – Это ж понимать надо!

– А я знаю, – сказал Щелчков, – там, под машиной, люк. Вы через него и пролезли. Я слышал, как крышка грохнула.

– Срезал. – Дядя Коля кивнул и весело посмотрел на Щелчкова. – Один ноль в твою пользу, хлопец. А скажи мне, раз ты такой умный, в Африке комары водятся?

– В Африке комары не водятся, – уверенно ответил Щелчков, – в Африке – там москиты.

– Да-а… – задумчиво сказал дядя Коля. – А я думал, комар везде. Он же легонький, дунь в него, он и пырк. – Дядя Коля потеребил веник. – Интересно, а ерши в Африке есть?

– Нет, – ввязался в разговор Лёшка, – ерш – рыба наша, русская. Ерш и еще пескарь.

Я сразу вспомнил лысого рыболова с набережной и потерявшийся коробок. Воспоминание о наклейке с ракетой опустило меня с москитных африканских небес на землю. Надо было, не надеясь на Шкипидарова, завтра идти на рынок и искать того старичка самому. Вдруг коробок с ракетой у старичка не один. Чем рыночный черт не шутит?

Сторожевая собака Вовка, услышав дяди Колин басок, бодро завиляла хвостом и, улыбаясь, подбежала к хозяину. Дядя Коля потрепал ее за загривок и вытащил из кармана сушку.

– Что, Вовик, проголодавши? – Раскрутив сушку на пальце, он подбросил ее высоко вверх. Вовка терпеливо ждала, когда маленькое колесико с маком приземлится на собачий язык. Вдруг она крупно вздрогнула и, мгновенно забыв про сушку, повернула морду к забору. Шерсть на ее загривке вздыбилась. Вовка заворчала тревожно и метнулась стрелой к воротам. Сушка отскочила от камня и укатилась под штабной грузовик.

– Эй, там, за забором! Есть здесь кто живой или нет? – раздался из-за забора голос.

Вовка на подобное хамство ответила возмущенным лаем, то и дело оборачиваясь к хозяину. «Может, загрызть нахала?» – спрашивали ее преданные глаза.

Дядя Коля повертел головой; это значило, что спешить не надо. Загрызть никогда не поздно, а дядя Коля был человек не злой.

– Это еще что за полундра? – Дядя Коля взял у Лёшки свисток и важной командирской походкой направился к чугунным воротам. Лёшка с ружьем в руках залег за мусорными бачками.

– Песик, эй, тю-тю-тю! Конфетку хочешь? – В щель между воротами и землей кто-то ловко носком ботинка пропихнул обсосанный леденец.

Вовка на секунду задумалась, облизнулась, но, поборов искушение, с новой силой залаяла на обидчика. Взятка на боевом посту каралась у дяди Коли строго.

Бог и он же царь автобазы открыл смотровую дырку и голосом степенным и строгим спросил у неизвестного с улицы:

– Я извиняюсь, а кто вы такие будете, что без спросу третесь у посторонних ворот, шумите и территорию мусорите? Все прохожие как прохожие, честно гуляют мимо, а вы, значит, такие особенные? Вам, значит, наш закон не указ, что собак кормить воспрещается? – Для пущей значительности и острастки дядя Коля поддал голосу гнева и крикнул в глубину автобазы: – Алексей! Тяжелым калибром, товсь! Первый выстрел – предупредительный, по ногам.

– Есть, тяжелым калибром товсь! – отчеканил ученик Лёшка и грохнул ружьецом по бачку. Голуби на соседней крыше лениво взлетели в воздух, покружились и вернулись на место.

За воротами сначала притихли, потом вежливым дребезжащим голосом принялись объяснять:

– Сами-то мы будем приезжие, из деревни мы, из Желдобино, Новгородской области, Зюпонинского района, ищем дом шестой дробь четыре, квартиру гражданки Чёлкиной, а номер, я извиняюсь, не помним. Чёлкина нам будут родня, они моему племяннику крестная. Гостинцев вот ей везем, порадовать желаем гражданку.

– Чёлкина, говорите? Вашему племяннику крестная? – Сторож дядя Коля задумался. Потом сердито покачал головой. – Нету здесь никакой Чёлкиной. Ёжиков Николай Игнатьич, это да, такие имеются, Лёшка Шашечкин тоже есть, а Чёлкиной, извиняюсь, нету. Так что проходите, гражданин, мимо, тут объект государственного значения под охраной вооруженной ВОХРы, а не дом шесть дробь четыре. Здесь и дома-то никакого нет, разрушен прямым попаданием авиационной бомбы при героической обороне Ленинграда в сорок втором году, и не шесть он был дробь четыре, а номер имел одиннадцатый, как теперь имеет соседний, это после номера поменяли, когда город после войны отстраивался…

Я слушал разговор у ворот, а сам думал о наклейке с ракетой. Щелчков соскочил на землю и чем-то там за бортом хрустел. В кузове стало скучно. Шкипидаров ёрзал на шине и тыкал ножичком в деревянный настил; на меня он не обращал внимания. Лёшка, ученик сторожа, уже, ловко оседлавши бачок, целился из ружья в мочалку. Я перелез через борт и устроился со Щелчковым рядом. Тот сидел возле машины на корточках и посасывал дяди Колину сушку.

– Я подумал про этот люк, – сказал он и показал под кузов, – куда он еще ведет, кроме бани? Надо у дяди Коли выяснить.

– Зачем? – спросил я у него равнодушно.

– Как зачем? – удивился он. – Для незаметных перемещений по городу. Устроили на тебя, к примеру, возле дома враги засаду, а ты к ним с тылу и: «Руки вверх»!

– А если с тылу нет люка?

Тем временем дядя Коля, отделавшись от назойливого приезжего, заткнул смотровую дырку и вразвалочку направился к нам.

– Ходят тут, черти лысые, – бубнил он себе под нос. Вовка путалась у него в ногах и норовила лизнуть ботинок. – Насилу от этого ханурика отвязался. А то – Чёлкина, а то – мы приезжие, а глаза у самого так и зыркают, а нос так по забору и ходит, как у Вовки, когда она метки нюхает.

Я прислушался. Фраза про черта лысого вновь напомнила о рыболове с Фонтанки. Непонятно почему, я спросил:

– Дядя Коля, а этот, который спрашивал, он, случаем, был не лысый?

– Лысый? Почему – лысый! Волосатый, вот как она. – Дядя Коля кивнул на Вовку. – Я бы даже сказал – мохнатый, в смысле, руки у него мохом покрыты. Ну, не мохом, а волосами, только больно на мох похоже. – Он сощурился и коротко хохотнул. – И наколочка еще на руке, что-то там на пальцах наколото. Может, «ВИТЯ», а может, «СЕВА», не помню. Это, когда он шляпой от воробьев отмахивался, я заметил.

Я понял, что это был не наш рыболов с Фонтанки, но на всякий случай спросил про шляпу:

– А шляпа у него, дядя Коля, какого была цвета, не помните?

– Как какого? Обыкновенного. Зеленого, как у всех. Какие еще бывают шляпы!

Вовка завиляла хвостом и, должно быть, о чем-то вспомнив, опрометью помчалась к воротам. Схватила это что-то зубами и быстро воротилась назад. К казенному дяди Колиному ботинку лег тот самый недососанный леденец. Дядя Коля дал Вовке отмашку, и собака, пуская слюну и хрипы, потащила леденец к будке, где она обычно обедала.

– Дядя Коля, – сказал Щелчков, – а люк, который здесь, под машиной, через который вы незаметно проникли, он откуда сюда ведет?

– Люк этот дело давнее, – задумавшись, сказал дядя Коля. – Довоенное дело, хлопцы. Это когда дом здесь еще стоял, с того времени. Во дворе этого бывшего дома, как во многих довоенных домах, был построен колодец бомбоубежища. Ну, башенка, сами знаете, внутри скобы вместо ступенек, вертикальный подземный спуск. По нему народ и спускался в специальные подземные помещения. Там и склады под землей были, был и свет, был и водопровод, много там чего тогда было, а если честно, – дядя Коля понизил голос, – много чего есть и сейчас…

– То есть как это? – не понял Щелчков. – То есть склады, свет и водопровод?

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.