Табу на нежные чувства

– Вы профессионал, я знаю. Но один я не останусь, буду повсюду следовать за вами. – Он даже побоялся посмотреть на меня в этот момент.

Я выдержала некоторую паузу, а потом, неожиданно для Крапивина, согласилась с его требованиями.

– Ладно, будем действовать сообща. Возможно, так даже лучше, у вас будет возможность объясниться с людьми, которых вы некогда растоптали, уничтожили, лишили бизнеса.

– Не понял, – Крапивин выглядел растерянно.

– Нет, я согласна, вы заслуженно обвиняли людей в мошенничестве и нечистоплотности. Но вам, как журналисту, должно быть интересно, как теперь живут эти люди, что делают. Разве неинтересно?

– Абсолютно неинтересно. – Эдуард Петрович замотал головой. – А к чему вы клоните?

– Я отобрала четыре статьи, которые заинтересовали меня больше других. Первая из них вот эта. – Я положила перед Крапивиным журнал с его разгромной статьей о тарасовской оперной диве.

Он бросил беглый взгляд на фотографию. На снимке была изображена женщина с несимпатичным, даже неприятным лицом, отекшая, с синяками под глазами, с маленькими, как пуговки, глазками и жидкими кучерявыми волосами. Под фотографией заголовок: «Все поет наш соловей», буква «о» в слове «поет» была подправлена красным цветом, в результате получилось «пьет». Глядя на снимок, Крапивин поморщился и прокомментировал:

– Малявина, бездарность, таким, как она, не место на сцене.

– Ну, почему же, о ней долгое время говорили как о самородке.

– Тоже мне, самородок. Ни дня без алкоголя, откровенные наряды, извращенная страсть к молодым мальчикам и муж, который за все это платит. А как мужа не стало, так она и сдулась. – Он зло усмехнулся. – Самородок.

– Может, вы не знаете, но в скором времени планируется грандиозное возвращение дивы на большую сцену.

– Кому она нужна? – скептически заметил журналист.

– Кому-то все-таки пригодилась. Отсиделась два года в тени, собирается замуж и снова штурмует сцену.

– Вы-то откуда знаете? – недоверчиво поинтересовался Крапивин.

– Моя тетушка большая поклонница Малявиной. Она о ней знает все.

– Бред какой-то, – фыркнул Крапивин, прикрывая махровым халатом тощие коленки. – И что, мы должны с ней встречаться?

– Вам необязательно.

– Нет уж, – он не стал дослушивать меня, – поедем вместе. Мне даже интересно посмотреть в глаза этой бездарщине.

…Екатерина Захаровна Малявина покорила наш славный город своим волшебным голосом лет семь назад. Несколько раз штурмовала столицу, но там, как оказалось, без нее талантов хватало. А вот у нас в Тарасове она как-то легко и быстро прижилась, и карьера ее, равно как и материальное благосостояние, стали расти не по дням, а по часам. Я никогда не жаловала оперу и не была поклонницей таланта Малявиной, но, благодаря моей любимой тетушке Миле, знала об этом самородке немало. Я не находила никаких изъянов в ее соловьином пении, хотя из статьи Крапивина узнала, что любители оперы «корчатся от ужаса и закрывают уши, слушая этот отвратительный голос, который сама Малявина предпочитает называть чудным серебристым сопрано».

Встретиться с некогда прославленной оперной певицей нам не составило особого труда, достаточно было назваться журналисткой из Москвы, прознавшей о скором возвращении дивы на сцену, и мне немедленно был дан зеленый свет. Крапивин в данном случае выступал в унизительной для него роли – фотографа.

– Вы раньше встречались с Малявиной лично? – поинтересовалась я до того, как вручила Эдуарду Петровичу фотокамеру.

– Слава богу, я не встречался с ней лично, – ответил он.

– Тогда будете моим фотографом.

Крапивин очень беспокоился о своей репутации и не хотел выяснять отношений с Малявиной, «весьма скандальной дамочкой» (если верить информации Эдуарда Петровича), поэтому предпочел сохранять инкогнито.

Малявина назначила нам встречу у себя дома в двенадцать часов дня.

– Неужели вы думаете, что эта старая калоша решила отомстить мне за прошлые обиды? – с удивлением поинтересовался Крапивин, когда мы подъезжали к загородному дому певицы.

– Этой старой калоше нет еще и сорока, – встала я на защиту Малявиной. – То, что касается ее мести, – я чуть помедлила с ответом, – не думаю, что именно она пытается вам отомстить.

– А кто?

– Это мы сейчас и попытаемся выяснить. Кто-то у нее появился, влиятельный, обеспеченный. Иначе униженной вдове не удалось бы вернуться на сцену. Но вокруг нее кипит работа, в нее вложены большие деньги.

– Вы думаете, покровители Малявиной меня запугивают?

– Не исключаю такой возможности. Боятся, что вы попытаетесь испортить феерическое возвращение оперной певицы и вложенные бабки попросту сгорят.

– Да, я запросто могу спутать им все карты, – злорадно улыбнулся журналист. – Это надо записать. – Крапивин засуетился, достал из кармана ручку, маленький блокнот и быстро сделал несколько записей. – Это будет бомба! – Эдуард Петрович уже ерзал от удовольствия, когда я попыталась вернуть его «на землю».

– Приехали.

– Мне надо будет задать ей пару вопросов, – азарт скандального журналиста, получившего сенсационную новость, не покидал Крапивина.

– Никаких вопросов, – строго сказала я. – Журналист я, вы фотограф. Ясно?

Нет, не хотел Эдуард Петрович соглашаться с таким положением дел, не хотел, чтобы его так несправедливо лишали права выполнять любимую работу, но я была неумолима.

– Раз уж мы здесь, могу вам на выбор предложить две должности: фотограф или мой личный шофер. Предупреждаю, фотограф идет со мной и молчит. Водитель сидит в машине и тоже молчит. Третьего варианта нет. Ваш выбор?

– Фотограф, – согласился журналист, убирая в карман блокнот и ручку.

– Хороший выбор.

Екатерина Захаровна встретила нас с «фотографом» как дорогих гостей.

– Неужели в Москве уже прознали про мое возвращение? – весело защебетала оперная дива.

Пока она щебетала, изливая на нас свою радость, бдительные охранники проверяли нас металлоискателем и внимательно разглядывали документы. Мое поддельное удостоверение не вызвало у них никакого подозрения, у «фотографа» Крапивина были только права на имя Мамашвили Дениса Альбертовича. Эти права многоразового пользования я сделала так, чтобы в них легко можно было поменять фотографию при необходимости. Под фамилией Мамашвили не раз скрывались мои бывшие клиенты, теперь пришла очередь Крапивина примерить на себя шкуру знойного грузина.

– Все в порядке, – доложили Малявиной охранники, и нам позволено было пройти в дом.

– Прошу вас, – хозяйка дома указала на дверь. – В мой кабинет, пожалуйста.

– Денис Альбертович, пройдитесь здесь. – Я кивнула на стены кабинета. – Сделайте снимки вот тех афиш, еще вон того портрета. Вы не возражаете, Екатерина Захаровна?

– Конечно нет, конечно нет, – защебетала дива. – Я не собираюсь ничего скрывать от своих поклонников. Моя жизнь открыта для них. – Малявина обвела гордым взглядом «свою жизнь», развешанную на стенах. – Все, что я делаю, все для них. Так зачем же прятаться, можете фотографировать все, что вам приглянется.

– Ой, Екатерина Захаровна, вы как раз озвучили мой первый вопрос, который я намеревалась вам задать, – я попыталась сразу перейти к делу.

– Правда? – обрадовалась оперная дива. – Вот видите, как хорошо. Мы с вами едва познакомились, а уже чувствуем друг друга, думаем об одном и том же. – Она кокетливо хихикнула. – Значит, разговор у нас заладится.

– Уверена в этом, – я едва удерживала себя в рамках приторной радости. – Наших читателей волнует вопрос, куда пропала Екатерина Малявина на долгих два года?

– Ой, – улыбка сошла с лица Екатерины Захаровны, она в одно мгновение превратилась в печальную даму с трудным прошлым. – Эти два года были для меня настоящим испытанием. Мой супруг трагически погиб, я очень тяжело переживала его утрату. На нервной почве у меня пропал голос, и я не могла выходить на сцену.

– Если не ошибаюсь, как раз в то время вышло несколько громких статей о вашем творчестве? – Я пыталась направлять ее рассказ в нужное русло.

– Да, да. – Малявина стала еще печальнее. – Продажные журналисты воспользовались моим состоянием и стали наперебой поливать грязью, кричать, что я бездарность. Это было ужасно. – Как по волшебству, из рукава платья оперной дивы появился шелковый платок, которым Малявина утирала свои скудные слезы. – Страшно подумать, откуда в людях столько ненависти, столько жестокости. – Она изо всех сил старалась расплакаться, но у нее это плохо получалось. – Эти отвратительные снимки. – При упоминании о них я взглянула на своего лжефотографа, который внимательно слушал наш разговор, изображая при этом бурную деятельность. – Ведь все, кто меня знает, сразу сказали: это не Малявина. Конечно, это была не я, сфотографировали какую-то алкоголичку и заявили, что это Екатерина Малявина, ужас какой. Лжецы, бумагомаратели, кляузники.

Я не сводила глаз с Крапивина, ноздри его уже раздувались от негодования, он готов был вступиться за себя и своих коллег и даже приготовился что-то сказать, когда я пресекла его рвение:

– Денис Альбертович, вон тот плакат крупным планом снимите, пожалуйста.

Эдуард Петрович фыркнул и поплелся к указанному плакату. Только сейчас я заметила, что этот недотепа фотограф не открыл объектив фотокамеры.

– Одну минуточку, Екатерина Захаровна, я покажу своему коллеге, что именно надо сфотографировать. – Я отошла от оперной дивы, а она пока налила себе бокал воды, чтобы успокоиться.

– Держите себя в руках, Эдуард Петрович, – прошипела я в ухо журналисту и открыла объектив фотоаппарата. – Делайте снимки и даже не пытайтесь вмешиваться в разговор.

– Но она пытается оговорить меня, никаких алкоголичек мы не фотографировали, – оправдывался Крапивин.

– И вот этот заголовок крупным планом, – сказала я громко, чтобы Малявина услышала. – Вы все поняли, Денис Альбертович?

Крапивин нехотя согласился:

– Да.

Поскольку я выступала в роли журналистки, для убедительности мне пришлось задать несколько стандартных вопросов о творческих планах. Постепенно я подобралась к интересующей меня теме: кто он, благодетель, решивший вложить капитал в возрождение Екатерины Малявиной.

– О, это замечательный человек. Но имя его я пока назвать не могу. Он мой большой поклонник, преданный друг и, не исключено, – Малявина кокетливо хихикнула, – будущий муж. Но только это пока тайна. – Екатерина Захаровна наигранно заволновалась из-за того, что сболтнула лишнего.

– Ой, ну как же, – пришла моя очередь жеманничать и кривляться, – неужели вы даже не приоткроете завесу тайны? Ну хоть намекните, кто он, этот добрый волшебник, который вернул вас публике?

Мы препирались еще минуты три. Я пыталась выяснить хоть что-нибудь о благодетеле Малявиной, она продолжала держать оборону, утаивая имя и род деятельности будущего мужа.

– Ну что же, Екатерина Захаровна, вы заинтриговали меня и наших читателей. Надеюсь, когда завеса тайны будет открыта, вы позволите мне еще раз встретиться с вами?

– Ну, разумеется.

– А теперь, если вы не возражаете, мы хотели бы пройтись по вашему дому и сделать несколько снимков в интерьере.

– С удовольствием. – Малявина с радостью согласилась на мое предложение.

Я подошла к Крапивину, который застыл с фотокамерой у афиши.

– Меня чуть не стошнило, пока я вас слушал, – сказал он тихо.

– Сдерживайте свои рефлексы, Эдуард Петрович.

– Вам никогда не стать хорошим журналистом.

– А я и не пытаюсь. Справитесь с возложенными на вас обязанностями?

– Это с какими? – заволновался Крапивин.

– Сфотографировать звезду оперной сцены сможете?

– Ну, хороших снимков я вам не обещаю…

– Снимки меня вообще не интересуют, делайте вид, что фотографируете, и с умным видом давайте указания.

– С этим я справлюсь.

Екатерина Захаровна, как оказалось, очень любила фотографироваться. Она охотно соглашалась на любые предложения: сняться у окна, на диване, в шляпке, в беретке. Крапивин, который поначалу робел, исполняя чужую для себя роль фотографа, потом неожиданно оживился и с увлечением предался работе. Я даже не сразу поняла, что эта фотосессия стала для него маленькой местью за несправедливое осуждение его прежней работы. Он с удовольствием издевался над ничего не подозревающей дивой.

– Тут вам лучше будет встать на колени, – рьяно руководил он Малявиной. – Напольная ваза просто потрясающая, вы будете великолепно смотреться на ее фоне.

– Вы думаете? – Малявина изучающе посмотрела на свою вазу и согласилась с мастером. – Да, она действительно уникальна. Но вам не кажется, что на коленях я буду выглядеть не очень привлекательно? – сомневалась она.

– Не волнуйтесь, никто и не догадается, что вы стояли на коленях. Я сделаю крупный план, только ваше лицо и ваза.

– А, тогда хорошо! – Малявина послушно выполняла указания фотографа.

– Теперь можете опереться на локти. Вот так. – Эдуард Петрович просто наслаждался своей маленькой местью.

Я едва сдерживала смех, наблюдая за ним.

– Не переусердствуйте, мастер.

– Все под контролем.

Дива и лжефотограф переместились в спальню, где Малявина, под щелканье фотокамеры, еще минут десять позировала на кровати.

Крапивина я отрывала от неожиданно полюбившейся работы чуть ли не силой.

– Нам еще надо на самолет успеть, Денис Альбертович.

– Ах, да. Простите. Увлекся.

– Ой, мне так приятно было с вами работать, я получила огромное удовольствие. – Малявина взяла под руку моего помощника и кокетливо прижалась своим пышным бедром к его ноге.

Крапивина перекосило от негодования, но, надо отдать ему должное, он сумел совладать со своими эмоциями.

– Мне тоже. Вы потрясающая женщина, – очень правдоподобно соврал Эдуард Петрович.

– Ой, ну что вы.

Надо было бежать отсюда, бежать, бежать и бежать.

Мы мчались по дороге в сторону города, когда Эдуард Петрович, осознав все, что с ним недавно произошло, ужаснулся своему поведению.

– Неужели это был я? – Крапивин сидел с каменным лицом. – Я ее фотографировал, я позволял ей кокетничать со мной.

– Вы и сами с ней неплохо кокетничали, – добавила я масла в огонь.

– Какой ужас! – Крапивин схватился за голову. – Как это отвратительно.

Он поныл пару секунд, а потом неожиданно накинулся на меня:

– Что вы со мной делаете? Вы ломаете меня, я не такой, со мной так нельзя.

– Вы сами изъявили желание сопровождать меня. Никогда не поздно отказаться, – усмехнулась я.

– Нет, я должен это пройти до конца, – смело признался журналист. – Что вы думаете делать дальше?

Глава 4

Мы с Крапивиным проанализировали ситуацию, точнее, я уже сделала свои выводы после встречи с Малявиной, но Эдуард Петрович настоятельно требовал поделиться с ним своими соображениями.

– Будем искать ее спонсора, думаете, это он меня преследует?

– Честно говоря, сомневаюсь, – разочаровала я Эдуарда Петровича. – Заметьте, говоря о журналистах, Малявина вас не упомянула. Думаю, она и фамилии вашей не запомнила, вы для нее один из тех, кто оклеветал, оговорил, унизил.

– Не может быть, – с сомнением сказал Крапивин. – Я написал всего две статьи о ней, и они были самыми громкими.

– Возможно, так и было, но она вас никак не выделила.

– Ну ничего, ничего. – Крапивин был возмущен невниманием к своей персоне. – Я такую статью о ней напишу, такую статью! Она меня на всю жизнь запомнит.

– А вы тщеславный человек, Эдуард Петрович, – усмехнулась я.

Меня смущал еще один момент, о котором я решила не говорить с Крапивиным. Его желание писать разгромные статьи во время моей работы несколько настораживало, он мог запросто испортить все дело. Поэтому я предпочла не делиться с ним всеми своими соображениями, ограничиваясь поверхностными рассуждениями вслух.

Мы решили перекусить в небольшом уютном кафе на одной из центральных улиц Тарасова. Я дождалась удобного момента, когда Крапивин оставил меня в одиночестве, и позвонила своему старому знакомому Александру Каменеву. Санька всегда помогал мне с информацией, которую умело находил в Интернете. Я решила через Каменева узнать хоть что-нибудь о покровителе Малявиной.

Пропуская долгую приветственную церемонию со стандартными вопросами: как дела и что новенького, я быстро перешла к делу:

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.