Табу на нежные чувства

Эдуард Петрович поначалу очень заволновался, увидев, как я покидаю автомобиль. Но потом, убедившись, что я по-прежнему рядом и в поле зрения, немного расслабился, но глаз с меня не спускал.

– Слушай, Никита, у меня к тебе такой профессиональный вопрос, – я быстро перешла к делу. – Представь ситуацию, человеку звонит некто и угрожает. На телефон поставили прослушку. И вот какая странная штука, звонок фиксируется, и разговор вроде как несколько минут длится. Только записи никакой нет. Нет голосов, ни того, кто звонит, ни того, кому звонят.

– И что именно ты хочешь от меня услышать? – Никита отреагировал вполне сдержанно, как будто для него эта ситуация сущий пустяк, ничего экстраординарного.

– Я слышала, что есть такие устройства, подавляющие определение источника связи. Но чтобы еще и разговор блокировался, с таким я впервые сталкиваюсь. Не удалось ни разговор записать, ни место, откуда звонили.

– Менты прослушку устанавливали или ты?

– Менты.

– Тогда все понятно, – усмехнулся он. – Не доросла еще наша милиция до новых изобретений в мире связи. Приезжай ко мне, я тебе кое-что покажу.

– Только покажешь? А поносить не дашь? – обрадовалась я.

– Посмотрим, – ответил Захаров и отключился.

К моей радости, Крапивин обиделся на меня и, похоже, объявил бойкот. Он не стремился поговорить со мной и не грузил своими речами. В тихой и мирной обстановке, под звуки местного радио, мы добрались до офиса Захарова.

Официально Никита занимался цифровыми системами видеонаблюдения и их программным обеспечением, но настоящей его страстью было другое, то, что спрятано «за ширмой» и доступно только «своим» – детективное оборудование и шпионские штучки. Что-то он просто доставал по своим каналам, что-то сам изобретал, дорабатывал, усовершенствовал. И все, что касалось новинок в этой области, для Захарова не было секретом.

Крапивина я оставила в зале магазина, а сама пошла в кабинет директора. Сжимая в руках свой тощий портфель, журналист с интересом рассматривал товар на прилавках. Под объективами доброй сотни видеокамер, развешанных по всему магазину, Эдуард Петрович чувствовал себя спокойнее и увереннее. Он не стал настаивать на том, чтобы я все время находилась рядом с ним, и согласился некоторое время остаться без моего чуткого надзора.

Никита действительно удивил меня, продемонстрировав занятное устройство, несколько громоздкое по сравнению с обычной прослушкой, но весьма эффективное по возможностям.

– Эта штука называется очень просто, Listener. Что переводится как слушатель. Устройство простое в применении, берешь вот этот шнурок, – Никита улыбнулся, демонстрируя мне провод, – подключаешь его к телефону как обычный АОН и ждешь звонка.

– Этот «Слушатель» поможет мне зафиксировать разговор или погасить, если я буду кому-то звонить?

– Женя, это же «Слушатель», а не болтун, – усмехнулся Захаров. – С его помощью ты можешь только слушать и записывать то, что услышала. Устройство, которое подавляет запись телефонного разговора, гораздо больше и устроено сложнее.

– Как интересно, – я рассматривала чудной агрегат с нескрываемым любопытством. – Значит, это правда, прослушку можно обмануть. Не думала, что такие фокусы уже вовсю применяются в нашем городе.

– Так что, будешь брать или просто посмотришь?

– Возьму, пожалуй. – Я открыла сумку, чтобы убрать драгоценный прибор.

Арендовав на пару дней «Слушателя», я взяла под руку Крапивина и потащила к машине.

– Все в порядке? – на всякий случай спросил журналист.

– Все под контролем, – порадовала я его.

На улице уже стемнело, привычный для этого времени года короткий светлый день подошел к концу, сразу стало как-то немноголюдно, тихо, как будто большая часть города погрузилась в спячку. Эдуард Петрович послушно направился к машине, а я достала из кармана ключи и нажала на кнопку сигнализации.

– Едем ко мне? – безрадостно поинтересовался журналист.

– Да.

В ответ он только тяжело вздохнул и покачал головой.

Возле дома Крапивина мы были в начале девятого.

– У вас подъезд проходной? – поинтересовалась я, прежде чем припарковаться.

– Нет.

– А лестница на чердак?

– Что лестница на чердак? – переспросил журналист. – Если вас интересует, есть ли она, то да, лестница есть.

– Легко ли попасть на чердак?

– Не знаю, я не пытался, – ответил Крапивин. – Я по чердакам не прячусь, не мое это дело.

– Ладно, посидите пока в машине. – Помощник из журналиста был никудышный.

Я вышла из машины и оглядела дом. Три подъезда, девять этажей, пожарная лестница обрывается на уровне второго этажа. Но использовать ее для побега было бы нецелесообразно, потому что она выходила как раз к подъезду Крапивина, так что нас тут могли встретить. Для своего «Фольксвагена» я присмотрела местечко у соседнего подъезда. Прямо на обочине, откуда будет удобно съезжать в случае необходимости и не придется долго маневрировать между соседними припаркованными машинами, коих тут было достаточно.

Эдуард Петрович терял терпение, находясь в безвестности. Он высунулся из окна машины и с раздражением поинтересовался:

– Долго вы еще собираетесь меня мариновать?

Я не успела ничего ответить, какой-то парнишка, который поначалу показался мне просто ребенком, внезапно кинулся к журналисту. Эдуард Петрович получил скользящий удар в лоб, потом парень просунул руку в открытое окно и вытащил тощий портфель Крапивина. Я немедленно рванула за мальчишкой, а он, перепрыгнув через невысокую ограду, устремился прочь от нас.

– Сидите в машине, – крикнула я Крапивину и побежала за парнем.

Я непременно настигла бы воришку, если бы не Эдуард Петрович. Вместо того чтобы сидеть в машине, он побежал за нами.

– Эдуард Петрович, почему вы бежали за мной? Я ведь велела вам оставаться в машине… Что было в портфеле? – Я не собиралась церемониться с Крапивиным и разговаривала довольно резко.

– Ничего особенного, – отвечал он, тяжело дыша. – Носовой платок, чистые листы бумаги.

– Что? – Я даже остановилась, желая взглянуть в глаза непутевого журналиста и еще раз услышать его ответ. – Я сказала вам, чтобы вы взяли с собой все самое необходимое. Носовой платок и листы бумаги – это и есть самое необходимое?

– Нет, конечно. – Моя агрессия заставила журналиста понервничать и почувствовать себя виноватым. – Но я всегда хожу с портфелем.

– И что вы там всегда носите? – уточнила я.

– Ну, носовой платок и…

– Поверить не могу.

– Но иногда я туда завтрак кладу или книгу какую-нибудь.

– Какую еще книгу?

– Которая потяжелее, чтоб портфель не казался пустым.

– Зачем вам вообще портфель? – Я остановилась и посмотрела на растерянного журналиста.

– Для статуса, – поразил он меня своим ответом. – Некоторые вообще с тростью ходят, чтобы придать своему имиджу некую гламурность, серьезность.

– А вы вместо трости пустой портфель таскаете.

– Я пробовал с тростью, но она мне мешает делать записи. – Крапивин поморщился. – Я ведь журналист. Люди хотят видеть меня таким – деловым, убедительным.

Я решила не продолжать этот бессмысленный разговор, но, когда мы снова оказались в машине, я не удержалась и полюбопытствовала:

– Эдуард Петрович, если вы человек пишущий, у вас ведь должны быть документы, записи, интервью. Если не в портфеле, то где вы все их храните? У вас карманный компьютер?

– Да, – почти шепотом ответил журналист и как-то странно улыбнулся, как будто решил заигрывать со мной.

Что означала эта игривая улыбка, я поняла через пару секунд, когда Эдуард Петрович расстегнул «молнию» и продемонстрировал мне внутренний карман своей куртки.

– Он тут, в надежном месте.

«Надежное место» представляло собой обычный карман, заштопанный разноцветными нитками. Неаккуратные стежки скрывали содержимое внутреннего кармана.

– Что это? – не сдержала я удивления. – Вы что, зашиваете карман каждый раз, когда убираете в него компьютер?

– Да, – почти с гордостью ответил Крапивин.

– Но это же неудобно, – резонно отметила я.

– Зато безопасно. – Эдуард Петрович застегнул куртку, скрывая от посторонних глаз свой маленький тайник.

– А если вам надо срочно сделать какие-то записи?

– Для этого у меня есть три вещи. Ручка, – он извлек из левого кармана сразу две авторучки, – блокнот и вот это. – Крапивин пару раз ткнул себя пальцем в лоб. Я только сейчас заметила, что после короткой встречи с парнишкой на лбу Эдуарда Петровича образовалась внушительных размеров шишка. – Голова. У меня отличная память, и я все запоминаю.

– Ручка, блокнот и голова, – уточнила я на всякий случай.

– Да.

Пока Крапивин сообщал мне о трех важных составляющих своей работы, я успела проехать немного вперед и припарковать машину на месте, которое заранее облюбовала.

– Приехали.

Журналист огляделся, и, когда понял, что он по-прежнему во дворе собственного дома, испугался и снова накинулся на меня:

– Вы что, не понимаете, как это опасно? Мы не можем отсиживаться в моей квартире, на меня уже дважды было совершено нападение, они знают, где я живу.

– Одну ночь нам все-таки придется посидеть в вашей квартире. – Я вышла из машины и вытащила свою спортивную сумку с вещами, не оставляя Крапивину никаких надежд на смену ночлега.

– Но только одну ночь, – поставил он свое условие.

Эдуард Петрович нехотя выбрался из машины и направился к подъезду.

Квартира Крапивина была очень уютной и современной. Огромный холл плавно переходил в комнату-гостиную. Никаких мебельных нагромождений, настоящий минимализм: шкаф, диван, журнальный столик. Все на своих местах, все блестит и благоухает. Настоящий палисадник разместился на подоконнике и на полу под окном. Изысканное лимонное дерево с единственным зеленым лимоном, карликовая пальма, смешное растение с вытянутыми, скрученными в трубочку листьями, кажется, это чудо природы называется то ли тещин язык, то ли щучьи хвосты. На стенах комнаты картины. Я не удержалась и спросила:

– Вы женаты?

– Разумеется, – ответил Крапивин, убирая ботинки в шкафчик у входной двери. – Но после этих ужасающих звонков с угрозами я счел необходимым обезопасить жену и отправил ее в деревню. К родителям.

– Мудрое решение, – отметила я и немедленно поймала на себе осуждающий взгляд Крапивина. Как будто причиной его разлуки с супругой была я.

– Я не голоден, а вы можете посмотреть для себя что-нибудь съестное в холодильнике. – На своей территории Эдуард Петрович чувствовал себя увереннее. – А мне надо работать. – Он прошел в дальнюю комнату.

– Где у вас телефон?

– Там. – Крапивин махнул рукой в сторону гостиной.

На журнальном столике я обнаружила телефонную трубку, в которой, собственно, не нуждалась. Мне нужна была база для телефонной трубки. Я предпочла не обращаться с очередным вопросом к журналисту, который неожиданно стал чрезмерно деловым и напыщенным, и принялась искать базу самостоятельно, параллельно осматривая квартиру клиента. Базу я обнаружила на кухне и сразу же приступила к установке чуда-техники от Захарова. Для того чтобы проверить его устройство в действии, набрала номер мобильного телефона Мечникова.

– Костя, как ты? – для начала я решила поинтересоваться самочувствием раненого друга.

– Все нормально, – бодро ответил Мечников. – Как у вас?

– Тоже все хорошо. Слушай, Костя, можешь набрать домашний номер телефона Крапивина, хочу кое-что проверить?

– Нет проблем.

Через минуту Костя перезвонил, и я сумела сделать запись нашего короткого разговора. По своему прямому назначению оборудование Захарова работало исправно, запись получилась хорошая. Осталось надеяться, что странный звонок с блокировкой прослушивания «Слушатель» тоже сможет записать.

После разговора с Мечниковым я прошлась по квартире. Еще раз осмотрелась и направилась в рабочую комнату Крапивина. Он сидел спиной к двери и отчаянно стучал по клавиатуре. На экране монитора быстро мелькали строчки набираемого текста. Мой визит не порадовал журналиста, он постарался скрыть от меня написанное, заслоняя рукой экран, а потом и вовсе выключил монитор.

– Над чем вы сейчас работаете, Эдуард Петрович? – Не дожидаясь предложения, я села на мягкий диван рядом с компьютером.

– Это не важно, – ответил он, отворачиваясь.

– А вы не думали, что ваша новая работа как-то связана с происходящим?

– Нет, это исключено. – Он по-прежнему был немногословен и раздражен.

Разговор с клиентом не клеился.

– Эдуард Петрович, – я старалась говорить мягко, желая расположить к себе несговорчивого собеседника, – вы профессионал, я не могу поверить, что вы, человек острого ума, не понимаете элементарных вещей. На вас нападают, вам угрожают, запугивают. В конце концов у вас похищают портфель. Все это говорит об одном – вам хотят помешать сделать свою работу.

– Я другого мнения на этот счет, – заметил журналист, поправляя очки. – Мне хотят отомстить.

– Хорошо, тогда объясните, кто и почему?

– Я написал множество статей, я разоблачил десятки людей. – Крапивин пристально смотрел на меня и почти кричал о своих достижениях. – Я уничтожал, срывал маски, называл настоящие имена. Все, все они могут мстить мне. Все! – Он был близок к истерике, поэтому намеренно сделал паузу в своей пылкой речи, подошел к книжному шкафу и, немного помедлив, извлек из него внушительную стопку разноцветных глянцевых журналов. Все это он бережно положил на стол передо мной. Вскоре рядом с журналами легла такая же стопка пожелтевших от времени газет. – Все они, – Крапивин указал на прессу, – они все меня ненавидят.

– Это ваши работы? – Я бросила беглый взгляд на журналы и газеты.

– Да, тут все. Начиная с самой первой моей разоблачающей статьи о лжеученом и заканчивая последним расследованием о безобразиях, творящихся в общеобразовательных школах нашего города.

– Я могу это почитать? – спросила я.

– Разумеется, для этого я вам их и дал. Читайте, изучайте. Я не в состоянии предположить, кто из них может преследовать меня, может, вы справитесь с этой задачкой, – съязвил Крапивин, глядя мне прямо в глаза.

Я пожала плечами.

– Попробую.

Эдуард Петрович вернулся к компьютеру и снова засел за работу. Работа его успокаивала, глядя на монитор и стуча по клавиатуре, он, казалось, забывал обо всем на свете.

Глава 3

Первый телефонный звонок раздался без пятнадцати десять. Я в тот момент сидела на диване и листала журнал с последней статьей Эдуарда Петровича. Крапивин вздрогнул от неожиданности, когда пронзительный звонок нарушил тишину квартиры. Отложив газеты, я поспешила на кухню, чтобы включить «Слушателя» и записать разговор.

– Эдуард Петрович, снимете трубку, когда я вам скажу, – крикнула я на ходу.

Журналист промычал что-то нечленораздельное и поплелся вслед за мной.

Крапивин, волнуясь, замер перед телефоном. Затем он сделал несколько глубоких вдохов и посмотрел на меня, ожидая команды. Я кивнула, и тогда он поднял трубку, медленно, не сводя с меня глаз, поднес ее к уху и тихо сказал:

– Слушаю!

– Эдичка, солнышко, как ты там? – Несколько неприятный женский голос послышался в трубке телефона. Эдуард Петрович сразу расслабился и изменился в лице. На щеках заиграл румянец, губы расплылись в умильной улыбке. Прикрывая трубку рукой, он сообщил мне шепотом:

– Это жена.

Я и так догадалась, что это не с угрозами позвонили, выключила хитрое устройство Захарова и ушла из кухни, чтобы не мешать личному разговору клиента.

– Нет, дорогая, тебе показалось, я ни с кем не разговаривал, я дома один, – оправдывался Крапивин перед женой, которая, похоже, услышала его шепот, обращенный ко мне.

Эдуард Петрович говорил так громко, что мне даже прислушиваться не приходилось. За десять минут семейного разговора я узнала, что Эдуард Петрович жутко скучает по жене, что на ужин он поел пельмешки, а девушка из химчистки так и не позвонила. Распрощавшись с супругой, Эдуард Петрович, заметно повеселевший, вернулся ко мне и сел рядом.

– Марусенька звонила. – Журналист сиял от счастья. – Волнуется за меня, – не без удовольствия добавил он.

– Эдуард Петрович, – я решила воспользоваться его хорошим настроением, – подумайте хорошенько, кому вы могли на хвост наступить?

– Вы опять об этом, – улыбка мигом слетела с его губ. Выдержав небольшую паузу, он внезапно заговорил иначе: – Да, вы правы, я зажался в своем страхе и мешаю вам работать. Но я даже предположить не могу, кто и за что меня преследует. Глупость какая-то. – Неожиданно он сорвался с места и стал нервно расхаживать по комнате. – Еще пять лет назад я работал иначе – остро, актуально, бил, можно сказать, в самые болезненные точки. Теперь мое амплуа изменилось, я по-прежнему пишу на злободневные темы, но совсем по-другому. Как сторонний наблюдатель, корректно, без выпадов и оскорблений.

– Я просмотрела вашу последнюю статью, – вздохнула я, – должна сказать, что вы себя недооцениваете. Ваша статья очень колкая. Корректная, где-то даже дружеская, но это только на первый взгляд.

– Спасибо за комментарии, мне лестно слышать это от вас, от моего читателя, – Эдуард Петрович кокетливо засмущался и снова улыбнулся. – Но вы не видели, как я писал раньше.

– Почему же вы изменили стиль?

– Стал старше, умнее и понял, что журналист может разжечь войну, если захочет, уничтожить или, напротив, возродить. Словом надо пользоваться аккуратно, грамотно. Поэтому я стал сдержаннее в выражениях, но по-прежнему резок в осуждениях.

– Хорошо, мы немного отвлеклись, – я поймала себя на мысли, что мы говорим совсем не о том, о чем следовало бы. – Может, вы все-таки скажете, над чем сейчас работаете?

– Я предпочитаю не говорить о работе, которую еще не закончил. – Он снова уселся за рабочий стол и стал набивать какой-то текст, предварительно повернув экран таким образом, чтоб я не могла видеть, что он пишет.

– Эдуард Петрович, сейчас не до суеверий. Вы в опасности, и ключ к разгадке, возможно, кроется в вашей нынешней работе. – Я безуспешно пыталась докричаться до этого странного человека. И в этот момент новый телефонный звонок снова заставил Крапивина вздрогнуть и побледнеть.

Я бросила взгляд на часы – пятнадцать минут одиннадцатого.

– Это он, – прошептал журналист. – Включайте свою технику, сейчас я с ними поговорю. – Неожиданная храбрость и отчаяние обезумевшего человека накрыли Крапивина. Он поднялся с кресла и направился на кухню.

– Эдуард Петрович, даже не думайте сообщать своему собеседнику, что мы его прослушиваем, – предупредила я Крапивина, приводя аппарат Захарова в действие. – Этим вы только спугнете его. И старайтесь говорить как можно дольше.

– Он всегда сам заканчивает разговор, когда считает нужным это сделать, – сообщил Эдуард Петрович.

– Но вы же журналист, постарайтесь зацепить его, разговорить.

Телефон звонил уже неприлично долго, пора было отвечать. Я кивнула Крапивину, и он снял трубку.

– Что-то долго ты не отвечаешь, – усмехнулся неприятный голос. – Надеюсь, ты понял, что наказание неминуемо настигнет тебя, и ты горько пожалеешь о том, что не прислушался к моим словам. – Собеседник Крапивина как-то расплывчато и совсем неагрессивно запугивал моего клиента.

– Не понимаю, о чем речь, – холодно ответил журналист.

– Брось, Эдуард Петрович, все ты понимаешь. Мне порядком надоело тратить время на телефонные разговоры с тобой. Давай-ка ты, голубчик, завязывай с этим делом, – в этот момент разговор прервался, частые гудки в трубке раздражали своей настойчивостью.

– Я же говорил, – Эдуард Петрович аккуратно положил трубку на базу. – Он всегда сам заканчивает разговор.

Крапивин выглядел уставшим, он снял очки и потер глаза. Я выключила аппарат Захарова.

– О чем он говорил? – спросила я.

– Понятия не имею, – Эдуард Петрович не переставал с силой тереть глаза и лоб. – Вот такой бессвязный бред я слушаю каждый вечер. Ни кто он, ни чего хочет, я понять не могу. – Эдуард Петрович снова надел очки и с грустью посмотрел на меня. – Пойдемте спать, Евгения Максимовна, я чертовски устал.

Крапивин встал из-за стола и поплелся в кабинет. Несколько минут он потратил на то, чтобы перенести информацию с компьютера на диск, потом уселся на диван, отодвинул в сторону стопку журналов и положил на колени свою куртку. Я стояла в дверном проеме, облокотившись на стену, и с умилением наблюдала за тем, как журналист вшивает диск с информацией в свой надежный «сейф», во внутренний карман куртки. Он сосредоточенно наблюдал за иглой с красной ниткой, прокладывая неаккуратные стежки, хотя мысли его были где-то далеко.

Ночь мы провели в разных комнатах, хотя Крапивин настаивал на нашем «тесном контакте». Он по-прежнему придерживался мысли (и меня убеждал в своей правоте), что клиент и его телохранитель в минуты опасности должны быть неразлучны.

– Стена, разделяющая наши комнаты, будет скрывать возможную угрозу…

– Угрозы нет, я буду начеку, – пыталась я утихомирить взволнованного клиента.

– Я готов спать на полу, – джентльменский жест журналиста меня не сломил.

– Эдуард Петрович, я вообще не собираюсь спать, ни на кровати, ни на диване. Вы можете быть спокойны.

То ли усталость, то ли мои слова заставили Крапивина сдаться, и он оставил меня в покое. Я все оставшееся до утра время посвятила изучению разоблачающих трудов журналиста. Многостраничные статьи, пестрящие колкостями и обвинениями, сменялись короткими очерками на свободную тему. Поджав ноги, я устроилась в широком кожаном кресле, накрылась пледом, любезно предоставленным мне хозяином дома, и с интересом углубилась в чтение. После нескольких статей у меня сложилось твердое убеждение, что Крапивин – талантливый, но амбициозный журналист, не терпящий никаких возражений. Его правда, как аксиома, не нуждается в доказательствах и осуждениях, она просто есть, и с ней надо соглашаться.

Крапивин был прав, почти все его «подопечные», подвергшиеся публичному осуждению, могли жаждать мести. Но, выделяя круг подозреваемых, я в первую очередь основывалась на том, что люди, угрожавшие скандальному журналисту, хорошо оснащены в техническом плане. Установить на телефон такое сложное и дорогое устройство, подавляющее запись разговора, может не каждый. Поэтому нечистого на руку директора овощебазы, педагога-взяточника и подобных им я не стала рассматривать в качестве подозреваемых.

На улице уже светало, когда я отложила в сторону последний прочитанный журнал. Из всех обиженных я выделила четырех человек, о них я планировала переговорить с Крапивиным за завтраком. А пока позволила себе короткий сон – откинула голову на спинку стула и прикрыла глаза.

– Все ваши статьи сопровождаются замечательными фотоснимками, – наш утренний разговор о деле я начала издалека.

– Да, со мной работает молодой фотограф, очень талантливый и перспективный, – вяло ответил Крапивин, поправляя махровый халат. Он уже несколько минут молча смотрел в свою чашку с кофе.

– Вы плохо спали?

– Я вообще не спал, – резко ответил Эдуард Петрович. В словах его чувствовались нотки обиды и раздражения.

Я только усмехнулась, вспоминая, как сладко похрапывал мой клиент, пока я читала его творения.

– Что вы собираетесь делать дальше? – спросил он, не поднимая глаз.

– Сейчас вы возьмете все необходимое, и мы поедем на квартиру одного моего друга. Он в длительной командировке, квартира пустует, так что мы можем смело использовать ее как временное убежище. Там вас никто не найдет.

– Наконец-то. – Крапивин встал из-за стола, намереваясь немедленно паковать вещи.

– Пока поживете на этой квартире, а я отправлюсь на встречу с героями ваших разгромных статей, – сказала я.

– Минуточку, – Крапивин вернулся в кухню, – не хотите ли сказать, что я один останусь в чужой квартире? – Он возмущенно посмотрел на меня. – Не бывать этому.

– Эдуард Петрович, это безопасное место.

– Вы с ума сошли, Евгения Максимовна?! Вы не можете оставлять меня одного, вы же профессионал.

– Вот именно, – сказала я и указала на стул: – Сядьте, и слушайте меня внимательно.

Опешивший от моего напора Крапивин послушно присел у стола.

– Я профессионал, и я хорошо знаю свою работу. Если вы думаете, что можете понукать мной и указывать, что и как я должна делать, то могу вас разочаровать. Никому и никогда я не позволяла садиться себе на шею, и вы не станете исключением. Моя обязанность обезопасить вас, и я это делаю. Ваша обязанность… – я на секунду прервала свою пылкую речь, а потом продолжила: – Нет, это даже не обязанность, вы ведь в любую минуту можете отказаться от моей опеки. Скажем, это необходимость, – слушать меня и делать то, что я говорю. Если вам дорога ваша жизнь, найдите в себе силы подчиниться обстоятельствам.

Как нашкодивший подросток, Эдуард Петрович сидел, виновато потупив взор. Минуту он тяжело вздыхал, ерзал на стуле, морщился и только потом решился ответить.