Трансформация

А вот когда я открыл глаза и стёр с лица собственные слюни, меня уже было не узнать.

Я был совершенно другим человеком – мало чем походившим на старого себя.

Как позже предположил Профессор, экстраординарная нейропластичность не оставила камня на камне от моей прежней личности.

Ещё примерно пару часов после пробуждения я явственно ощущал эту перемену.

Своеобразное чувство дежавю – я снова смотрел на всё вокруг совершенно по-иному. Эффекты в сравнении с первой инъекцией увеличились в разы, и мне уже казались смешными вчерашние пределы моих способностей.

Иллюзия совершенства.

Взглянув на часы, я понял, что проспал всю ночь, утро, день и даже вечер, поэтому, как встал, вернул матрас к стенке и сразу принялся за дело.

Я знал, зов подсказывал мне – только так я могу всё изменить.

Мне казалось, что я вижу в потухшем экране выход.

С каждой секундой мой мозг работал всё лучше и быстрей. Поэтому за какие-то пять часов я фундаментально переработал всю ту схему, над которой трудился весь вчерашний день и почти полгода до этого. Я переписал бо́льшую часть кода, усовершенствовал алгоритм, увеличил количество ботов, докрутил их паттерны поведения и нашёл способ точечно влиять на статистику определенных слот-машин.

Это делало мой сценарий практически незаметным. При должном уровне удачи такую дыру могли бы не замечать годами, а значит, она могла принести мне кучу бабла.

Перед началом взлома я на всякий случай всё перепроверил, пошарил в кодах ещё пары найденных в сети слот-машин и для верности протестировал это дело на эмуляторах. А потом, не затягивая, провернул уже в реале.

Пока ждал завершения сканирования, взлома и инъекции я даже нервничал слегка. Но это была не холодная нервная тоска, как раньше, а лёгкое возбуждение вперемешку с азартом. И уже в течение первой пары часов на мои удаленные прокси-кошельки накапали первые серьёзные деньги…

Но пока я занимался этим делом, в моей башке будто что-то тикало. Чувствовал, как в мозгах крутятся шестеренки, которые без моего ведома всё это время сплетали имеющиеся идеи и мысли в новые концепты.

Глобальная инвентаризация – можно так это назвать.

Так что, когда закончил со взломом, я уже четко знал, что делать дальше.

Я знал, что мне необходимы новые перспективы. Понимал, что мне требовалось гармонизировать график и то, что лишь шаг вперёд может обеспечить дальнейшее движение.

Конечно, ещё каких-то два дня назад эта идея привела бы меня в шок, но теперь мне было ясно – других вариантов у меня попросту нет:

«Точно, – киваю сам себе, – самое время подыскать работу…»

О, если бы я только знал, что подобная мысль может прийти мне в голову, я бы просто-напросто отказался от уколов в череп.

Это шло наперекор всем моим мировоззренческим установкам.

Я презирал всю эту корпоративную мразь. Я в жизни не работал на, так сказать, «нормальных работах», и меня выворачивало наизнанку от одной лишь мысли – стать частью этих корпоративных систем.

Но теперь я смотрел на всё по-другому.

Освободившись от предубеждений, я видел, что это не они могут выпить из меня все соки, а я могу оторвать от них кусок.

Поэтому я быстро изучил сеть: какие спецы сегодня востребованы на рынке. Нашёл подходящие вакансии, приглядел себе местечко в одной из самых крупных корпораций в IT-сфере, почитал о фирме, узнал, как проходят собеседования, и какие вопросы задают. Потом подтянул матчасть, повторил синтаксис некоторых языков, которые давно не юзал, пробежался по принципам объектно-ориентированного программирования, а затем за две минуты склепал резюме. Писать мне в нем было особо нечего. В графе «Прошлые места работы» поставил отметку «Фрилансер» и подумал: «Да, наверно, по этому поводу ко мне возникнет немало вопросов…» И отправил его. Вслед за этим разобрался с предварительными испытаниями быстрее, чем время, выданное на тест, начало обратный отсчёт. Под конец на всякий случай сделал то же самое для парочки конкурирующих компаний, а когда закончил, снова взглянул на часы. На них уже было пять утра. Время пролетело незаметно.

Но, несмотря на это, я был полон сил, как будто вовсе не работал.

Я снова встал, размял спину и потянулся. Потом посмотрел в окно: двор за ним был ещё тёмный, но небо, кажется, уже начало светлеть. Я прильнул к окну и пригляделся. Там, наверху, небо не только посветлело, но и высоко в тропосфере перистые облака уже озарились алым огнем.

Поразмыслив немного, я решил на этот раз не упускать возможность и уже через пару секунд входная дверь каморки захлопнулась за мной. Я бесшумно проходил мимо дремлющих стариков-калек на лестничной площадке, поднимаясь всё выше – пролёт за пролетом, пока не добрался до последнего этажа. Скрипнула старая металлическая дверь на несмазанных петлях, и я вышел на грязную, истыканную проржавевшими антеннами и нелегальными спутниковыми тарелками крышу, что была полна воркующих голубей. Но воздух там был необычайно свежий…

По старому полу, прогнившему мостику из связанных проводами труб и другого хлама я перебрался на крышу соседнего дома, который располагался практически в упор. Пройдя мимо рядов сохнущего белья на натянутых металлических тросах, я стал забираться на небольшую пристройку – заметил, что пиков её многометровых антенн уже касается солнце. А когда я наконец взобрался на самый верх по трансформаторной будке, то увидел ещё тусклый, красный, слегка приплюснутый солнечный диск, что медленно поднимался из-за горизонта. Он полз по набирающему синеву небосклону немного правее от города, раскинувшегося передо мной, как на ладони. Солнечный свет подсвечивал сзади неисчислимое количество громадных небоскребов вдалеке, скопление которых образовывало нечто, похожее на гору, укутанную в серой дымке расстояния…

Рассевшись прямо на грязном, влажном от ночи гудроне, я наблюдал, как разгорается волнующий рассвет. Я ощущал себя словно освободившимся от всего лишнего – от всей этой ненужной человеческой требухи. Мне казалось, будто через ту маленькую дырочку в затылке из меня вышло всё то, что когда-то мне мешало. Я ощущал себя не просто новым человеком, а совершенно новым существом…

Спокойным, чистым и обретшим баланс…

Да, немного поспешные выводы, но, в принципе, так оно и было…

* * *

Когда же я спустя пару часов, наконец, вернулся в свою каморку, то обнаружил, что на почте уже висит приглашение на собеседование от той самой корпорации, в которую я отправил резюме первым делом. В письме адрес и время: сегодня в двенадцать. Удивился немного: «Не рано ли?» – ведь ещё даже не было 8 утра.

Признаться, я никак не рассчитывал на такой скорый ответ и думал, что у меня в запасе день, а то и два. Никакого стратегического мышления. Поэтому мне в скором порядке пришлось решать возникшие из-за этого проблемы.

Поскольку мне нечего было надеть, я быстро залез на сайты ближайших магазинов и, исходя из статуса компании и моего желания произвести впечатление, выбрал подходящий костюм. Но средств на моих счетах на такую роскошь не хватало. И я был вынужден в экстренном порядке выводить накапавшие от казино бабки с удаленных прокси-кошельков.

А это, поверьте мне, не так уж просто сделать. Пришлось провести их через кучу миксеров для очистки, потом мелкими суммами накидать на разные кошельки, чтобы слить их в один, и только после этого переслать бабки на свой лицевой счёт максимально беспалевной транзакцией. На каждом этапе необходима крайняя осторожность – если сделать хоть что-то не так, сумму запросто заморозят. Органы финансовой безопасности совсем поджали. Каких-то пять лет назад кэш выводили не парясь, но сегодня даже с моим знаниями и мозгами надо поднапрячься.

И только через пару часов мучений деньги наконец упали на мой счет.

Остаётся надеяться, что ко мне не нагрянет налоговая из-за этого перевода.

Собрав остатки средств, я забронировал примерку в одном модном магазине в паре остановок от меня, а потом рванул в ванную чтобы привести себя в порядок и побриться в кои-то веки.

Но, не смотря на гладко выбритую рожу, низенький толстенький швейцар с завитыми усами и с черным цилиндром на башке никак не хотел пускать меня в магаз из-за старого прикида. Видимо, принял меня за барыгу с района, которым я в принципе и был.

Всё же мне удалось пробиться.

Модный костюм, ботинки, чёрная рубаха – всё оказалось по размеру.

И оплата по безналу тоже прошла без проблем.

– Так вам намного лучше, – сказала девушка за кассой после того, как терминал снял отпечаток моей ладони. – Возьмите чек, – протягивает его мне.

– Благодарю, – беру из её тонких смуглых пальцев с ярко красным маникюром пластиковый квиток и закидываю его в их фирменный пакет, куда сложили мою старую одежду.

Но, направившись к дверям, я снова замечаю своё обновленное отражение в зеркале и замираю. У меня рождается идея:

– Девушка, – оборачиваюсь на неё. – А у вас нет, случайно, геля для укладки волос?..

Да уж, увидел бы я самого себя буквально пару дней назад…

На выходе из магазина тот толстенький швейцар уже не узнаёт меня, а я, пройдя примерно полдесятка шагов, выбрасываю в мусорку пакет со старой одеждой – слишком уж от неё пасло моим клоповником, – перед этим, конечно, не забыв забрать из него книгу.

Поэтому сейчас я с гладко выбритом лицом, с зализанными волосами и в новеньком костюме еду в вагоне сверхскоростного метро и читаю одну из тех книг, которые одолжил у Профессора.

Листаю страницу за страницей.

Как уже говорил, до этого я в жизни книги в руки не брал, но быстро втянулся. И довольно скоро до меня дошла простая до парадоксальности, но лишь на первый взгляд, мысль – все эти книги написаны живыми людьми. Но я осознал это не простой невежественной скупостью. Я почувствовал этих людей в листе.

Сперва я просто, так сказать, открыл для себя пространство книги – то, что скрывается за текстом. Весь вложенный в него образ и объём (такого обычно нет в писульках, что сегодня встречаются в сети). А потом я почувствовал того, кто пытается пробиться ко мне через эти строчки с буквами. Даже немного жутковато стало. Словно шёпот призрака, сквозящий сквозь пробелы между слов, пытается сказать тебе что-то, но вот что именно – не разберешь…

Страница за страницей, и этот шёпот становится голосом, а его посыл делается всё ясней. Мне даже стало казаться, что я стою рядом с тем, кто пишет этот текст. Знаю, в каком он состоянии. Знаю, что он чувствует в данный момент. Будто я пишу эти строки вместе с ним. Вместе с ним беру паузу, в раздумьях о следующем предложении, или даже прерываюсь на несколько часов, не в состоянии выразить ощущения словами, а иногда вместе с ним набрасываюсь на текст и пишу в безостановочном порыве.

Разумеется, некоторые места и строчки переписаны сотни раз, или к ним возвращались через слишком длительный период, поэтому их довольно трудно расшифровать. Но вот другие… даже не знаю, как сказать – пропитаны человеком что ли.

И мне кажется, что мы с этим человеком хорошо знакомы. Мне кажется, он мой старый друг…

Я подношу к лицу старую книгу и вдыхаю запах перед тем, как закрыть её на последнем листе… Ахх… наверно, именно так пахнут ушедшие времена…

В моем правом наушнике по-прежнему играет музыка. С ней я проделываю что-то похожее. Но диалог через неё кажется мне более прямым и эпизодическим. Не знаю, может, я ничего не смыслю в классической музыке?

Наверно… ведь я её тоже впервые сегодня слушал…

А через секунду меня посещает мысль:

«Интересно, а у меня получится проделать что-нибудь подобное с другими людьми?»

Решаю попробовать.

Думаю, с кем, и обвожу взглядом вагон.

Но ответ находится сам собой и очень быстро: слева от меня сидят две молодых девушки и болтают.

Они подсели пару остановок назад и всё не замолкают.

У той, что рядом, декоративный шрам на виске, уходящий за ухо. Вероятно, так заретушировали операцию по модификации слухового аппарата.

Девушка рассказывает подруге какую-то ерунду и жалуется на жизнь. Но в её словах я в чём-то узнаю старого себя.

А во время одного из её чисто женских жестов замечаю глубокие мозоли на подушечках пальцев правой руки и то, что сами пальцы немного длиннее, чем на левой:

«Точно, скрипачка. К тому же левша».

До этого момента я не знал об их физиологических особенностях, но быстро догадался.

Признаться, я был немного удивлён, что в наше время молодые люди ещё занимаются чем-то подобным.

С подстёгнутым интересом, краем глаза начинаю не столько даже присматриваться, сколько прислушиваться к ней. И сейчас я говорю не о слухе. Одеяло моего внимания постепенно стягивается к ней. Я по-прежнему слышу и наблюдаю за всем происходящим вокруг, но посторонние звуки постепенно утрачивают уже привычный объём, а всё происходящее – общее целеполагание.

Я всё больше концентрируюсь на её жестах, словах, тембре голоса и мимике, и даже начинаю ощущать её в себе, или вернее… такое чувство, что это я растворяюсь в ней, и мы становимся единым целым, даже несмотря на то, что она об этом даже не подозревает…

И чем больше я погружаюсь в неё, тем больше пропитываюсь её внутренней «логикой» – хотя, конечно, это слово тут совершенно не подходит.

Со временем я понимаю, что её слова говорят совсем не то, что тело, а тело искажает порывы поверхностных чувств, но постепенно среди этих неразборчивых сигналов я начинаю улавливать суть.

Это почти как с книгами: не важно, что на поверхности, важнее то, что скрывается внутри. Не так важно, что она говорит, как жестикулирует и что конкретно думает. Главное – это то ощущение в глубине её души. Это основа, которая придаёт и остальному выразительный оттенок.

С глубоким пониманием того, что прямо сейчас я открываю нечто новое для себя, я всё больше проникаюсь её грустью и одиночеством. Мне даже кажется, что я смотрю на мир её глазами, говорю её словами и так хочу, чтобы хоть кто-то понял меня, но, к сожалению, никто не в состоянии это сделать. И от этого наше с ней одиночество становится ещё сильней…

Позже я рассказал нечто подобное Профессору, и он предположил, что такая гиперболизированная социальность и экстро-эмпатия – тоже побочные эффектов развития мозга…

Но в один момент подруга той девушки вдруг замечает мой пристальный взгляд и меняется в лице. А ещё через пару мгновений поворачивается и сама девушка. Наши глаза встречаются, и я чувствую, как от испуга её тело сковывает страх. Но из-за того, что на моем лице нет ни злости, ни агрессии, лишь понимание и сочувствие, её испуг начинает таять, сменяясь спокойствием и лёгким смущением.

А когда она наконец преодолевает онемение и открывает рот, чтобы что-то сказать, её подруга неожиданно хватает её за руку и говорит:

– Ладно, пойдём. Это наша остановка.

И утягивает растерянную девушку вслед за собой.

Она ещё не раз оборачивается на меня по пути к выходу, потому что, несмотря на свой скудненький разум, где-то в глубине ощущает, что никто за всю её жизнь вплоть до этого момента не понимал её так, как понимаю я.

Её красивые глаза возвращаются ко мне снова и снова, потому что она ещё ни разу в жизни не испытывала ничего подобного, точно так же, как и я…

И только с грохотом захлопнувшимся дверям вагона удаётся оборвать нашу связь…

Хотите знать, что это было? Скажу вам так: это был тот непосредственный способ коммуникации, который был заложен в нас природой, но его попросту отняли у нас… Или мы его сами отняли у себя, бросив его в основу фундамента прогресса… Вероятно, всё именно так, но вам, полагаю, довольно трудно об этом рассуждать…

Чуть позже я попытался сделать что-то подобное со своим будущим боссом, но всё прошло совсем не так, как я ожидал…

При входе в огромный, сияющий в лучах солнца небоскрёб высотой примерно в полторы тысячи этажей охрана хорошенько обшманала меня, забрала телефон, бумажник и даже книгу. А потом один из секьюрити (здоровый чёрный мужик со вздувшимися, как у быка, ноздрями), используя свою пропуск-карту, совершенно молча сопроводил меня на лифте до восьмисотого этажа. Так забавно, пока мы поднимались, он пялился в одну и ту же точку перед собой с предельно ответственным и важным видом. Хотелось сказать: «Ты же просто охранник, расслабься, твою мать…» Потом он проводил меня по светлым помпезным коридорам до нужного крыла. Кое-где через стеклянные перекрытия появлялся вид на город из сотен небоскребов.

Ткнув пальцем в воздух, здоровяк сказал мне на прощанье:

– Вам туда.

Я кивнул и отправился к стойке ресепшена, за которой стояла молодая девушка со светлыми волосами. Первым делом я заглянул в её голубые усталые глаза и посмотрел на бейджик с именем: «Лея». После недолгих объяснений, кто я и зачем здесь, она без особого энтузиазма вызвалась меня проводить. По пути она объяснила, что Администратор просил её сразу послать меня к нему без предварительных собеседований. Она довела меня до кабинета и перед тем, как захлопнуть за мной дверь, сказала:

– Присаживайтесь, он скоро придёт.

Дуф… – эхом проносится по помещению.

Я оказываюсь в большом (даже слишком), светлом кабинете в минималистичном стиле. Мебели вокруг практически нет, а в глубине – почти посередине зала – стоит здоровый руководительский стол из металла и стекла. За ним – единственный чёрный предмет в помещении – кресло, на спинке которого висит темный пиджак. Из-за монохромного освещения и такой же цветогаммы возникает небольшая иллюзия, что помещение бесконечно.

В общем, как-то так я и представлял себе офисы богатеньких корпоративных ушлепков, которые мнят себя богами.

Подхожу ближе к столу и, несмотря на выверенный дизайн: алюминиевая лампа, тонкий голографический лэптоп в спящем режиме, неподвижные металлические шарики, подвешенные на леске (колыбель Ньютона), а также по центру стола отполированная до блеска табличка с именем: «Фрэнк Чеслер», и ниже: «Администратор отделения», – несмотря на всю эту безупречную гармоничность, я вижу на столе хаос, который привнёс человек. Разбросанные документы, смятые записки, ручки валяются невпопад, отпечатки жирных пальцев на стеклянной поверхности и повсюду крошки.

Разглядывая всё это, я усаживаюсь на белое гостевое кресло. По-прежнему размышляю о людях, которые мнят себя богами: «Наверно, это должно быть очень опасно – можно ненароком забыть, что ты человек».

А вот кстати и он – наш небожитель. Через пару секунд заходит в кабинет:

– По правде сказать, вы нас очень удивили, молодой человек, – раздается его голос.

Он захлопывает за собой дверь и под цокот туфель подходит ближе, так и не поднимая на меня глаз, – всё смотрит и листает пачку документов в своих руках.

А пока он шагает, мой мозг принимается собирать всю доступную информацию. Каждая деталь что-то рассказывает о нём, как о человеке.

– С такими коэффициентом наш тест ещё никто не проходил, – продолжает он.

Так что, когда он подходит к столу, я знаю его не хуже, чем его собственная мать, которая со стопроцентной вероятностью уже давно в земле.

Знаю, какой рукой он зачесывает волосы на своей полулысой башке.

Знаю, что его грузные синяки под глазами от того, что он проводит много времени на работе и мало спит, а значит, смуглая кожа на его лице – следствие автозагара, который он тщательно втирает пальцами правой руки – они тоже окрасились.

Знаю, что он консерватор и не фанат имплантов, поскольку шрам, тянущийся от залысины точно её продолжение – след от старомодной модификации. Стало быть, сделал он её уже очень давно.

Знаю, что ему лет шестьдесят семь (об этом мне говорят его щербатые морщины), а ещё – что у него проблемы со здоровьем. Лет через пять сердце придётся менять на механический мотор.

Но, сказать по правде, с такими как он и этого мало.

Вот только откуда мне было это знать?

Когда, наконец, он садится в кресло напротив меня и впервые поднимает глаза, то на секунду фрустрируется, заметив мой пристальный взгляд:

– Что? – спрашивает. – У меня что-то не так с лицом?

Он проводит ладонью по губам смахивая с них крошечные частички засохшего кофе (видимо, недавно его пил). Затем глядит на идеально выглаженную рубашку, сливающуюся с тоном кабинета.

А ещё я знаю теперь, что он не выносит пристальных взглядов людей, стоящих по рангу ниже него.

– Да нет, всё в порядке, – утверждаю я.

Он на пару мгновений снова возвращается ко мне, потом берет ручку. Он ещё несколько раз подозрительно поглядывает на меня расписываясь в документе.

– О чем я? – спрашивает сам себя, поставив свой длинный размашистый автограф. – Да, точно, ваш коэффициент поражает… – Он неспешно вытягивает из кармана штанов свой телефон. – Но вот всё остальное резюме вызывает много вопросов…

Он включает мобильник и движением руки перекидывает изображение с него на голографический лэптоп.

В воздухе вспыхивает проекция с моим резюме и фотографией, где я помоложе.

Старик откладывает телефон и, сложив руки домиком, облокачивается на стол.

– Вы можете рассказать поподробнее, чем занимались раньше?

Я, по-прежнему развалившись на кресле, пристально смотрю на него:

– У меня нет намерения вам лгать, – говорю прямо. – Поэтому предпочту ответить: нет. Не могу.

Мой будущий начальник медленно откидывается на спину кресла:

– Жаль… – бормочет он с разочарованным видом. – Не то, что вы не хотите…

Не даю ему договорить:

– Я понял.

Это на мгновенье сбивает его, и он становится ещё серьезней. Оценивающим взглядом он обводит меня с головы до ног, но позже продолжает:

– Дело в том, что наша компания не может позволить себе сотрудника с подмоченной репутацией… – со сдержанной злобой произносит он.

Признаться, в тот момент я не понял, чего он пытается добиться. Провоцирует или хочет задеть. Хотя здесь всё довольно очевидно: он хотел поставить меня на место. Если вкратце, такие люди, как он, обладают чутким ощущением собственного достоинства, которое очень легко задеть. А я даже за столь короткий промежуток времени успел ему изрядно насолить: пялюсь на него, как на осла, перебиваю его, и самое ужасное – не отдаю ему должного респекта. Можно, конечно, ошибочно подумать, что я вел себя довольно самоуверенно и круто, но, если говорить напрямую, у меня были паршивые навыки взаимодействия с людьми. Особенно с такими мудаками. Прочитать таких, как он, залезть им в голову – это тебе не девчонке в метро глазки строить. Тут множество подводных камней. Но, несмотря на это, и то, что я играл совершенно вслепую, мне везло, и инстинкт не подводил меня. Хотя, разумеется, не только в этом дело. Чтобы не пудрить ваши недоразвитые мозги, скажу прямо – этому хмырю кое-что было нужно от меня, иначе я бы уже давно вылетел из его кабинета. Он выдал себя с самого начала, когда убрал с моего пути первичные этапы собеседования. Но в тот момент мне это было невдомек. Ведь я думал, что просто пришёл устраиваться на работу…

– У меня нет подмоченной репутации, – отвечаю ему, глядя прямо в его серьезные до неприличия глаза. – За всю карьеру меня ни разу не спалили. Можете проверить.

Но тут же понимаю:

– А, вы уже…

Помедлив, он снова наваливается на стол и, прищурив глаза, спрашивает меня почти что шепотом, чем вынуждает меня тоже наклонится к нему.

– А вы можете хотя бы намекнуть, в каких направлениях работали?

Тут приходится немного преувеличить, чтобы набить себе цену:

– Во многих. Начиная от этичного взлома и банальных DDos-атак до построений сложных эксплойтов и встраивания всякого говна внутрь очень охраняемых систем.

Хотя нет, практически ничего не соврал. Буквально шесть часов назад как раз этим и занимался.

Но старик ничего не отвечает. Только поджимает подбородок – видно, впечатлен.

– Сказать по правде, – подает он голос, перед этим жадно пожевав тонкую полоску своих губ, – нам очень нужны такие специалисты, как вы… Но это такой риск для организации…

Хитрый старик.

– Мистер Чеслер. Если честно, единственное, чем вы сейчас рискуете, так это отдать меня конкурентам.

Он же, даже не меняясь в лице, спрашивает:

– Вы и им отправили запросы?

– Да, – отвечаю, – но это не больше, чем ход, чтобы показать серьезность своих намерений попасть к вам в организацию.

Прямота – не лучшая стратегия с такими, как он. Но ничего, этому я ещё научусь.

– Но они ведь с вами ещё не связались, верно? – не раздумывая, спрашивает он.

Я качаю головой.

На его хищном лице появляется улыбка.

– Ладно, пойдёмте, – говорит он спустя несколько секунд. Затем встаёт и накидывает на себя пиджак. – Нам нужно кое с чем разобраться.

Он отправляет телефон в карман и направляется к выходу.

Я тоже поднимаюсь с кресла и следую за ним.

Как только мы выходим из кабинета, нам на встречу проходит та самая девушка, что проводила меня сюда.