Лестница в Эдем

Даф обернулась и увидела Тухломона. Комиссионер стоял у лестницы и, точно суслик, поджав ручки, укоризненно смотрел на нее.

– Ну и кого на нем пристрелили? – с гадливым любопытством спросила Даф.

Тухломоша попытался обидеться, но не сумел за полным отсутствием каких-либо истинных эмоций.

– Никого, – сказал он.

– Тогда задушили?

– Зачем сразу задушили? Обижаешь, лапочка! Это Улиточка с Мамайчиком у нас падки на такое внешнее зло. Одному взорванную машинку подавай, чтобы на руле кишки болтались, другой кроватку с балдахинчиком, на которой закололи графиньку. По мне, так это все дешевка. Этот диванчик послаще будет для понимающих. На нем один человек предал своего лучшего друга. Причем предал совсем мимолетно, без усилия, без внутреннего сопротивления, даже сам от этого ничего не выиграл. Просто так. А тот другой, чью тайну рассказали, потом на всю жизнь потерял всякую веру в дружбу, в добро, вообще в людей. Разве не прекрасно?

– Ты, конечно, подтолкнул? – спросила Даф.

Тухломон изобразил на лице такое искреннее негодование, что сам себе поверил.

– Не буду хвастаться. Не я. Но в том-то и вся прелесть, что не я! Бывает, науськиваешь, науськиваешь человека к совершению какого-нибудь поступка – и никак. Уж и созрел, кажется, а все ручки растопыривает, ломается и в печку не лезет! А тут вдруг такой сюрприз! В самую грязючку да чистенькой мордочкой! Без всякого понукания! Добровольно! Ай! Что ты творишь, идиотка!.. Да ты вообще соображаешь, психопатка светлая, с кем ты связа…

Дафна сердито потянула из рюкзака флейту, выдохнула, и Тухломон тонким пластилиновым слоем размазался по ступенькам. К сожалению, здесь, в резиденции, маголодии выходили ослабленными, и уничтожить комиссионера ей не удалось.

– Ты, гадючка светлая, скоро вспомнишь Тухломошу! И Буслаев твой вспомнит! – мстительно проквакал прорезавшийся на верхней ступеньке рот.

* * *

Меф стоял посреди комнаты, оглядываясь и не понимая, где Арей. Комната казалась пустой и мертвой. Пол был покрыт нехоженой пылью. «Книга Хамелеонов» продолжала лежать на подоконнике. На кровати, где Меф бросил их в прошлый раз, валялись алебарда, пика, два лука – один английский и один монгольский – и куча всякого другого барахла. Похоже, только Мошкин взял подаренные ему шест и арбалет. Топор же, который он оставил Чимоданову, валялся рядом с разнесенным этим топором в щепки стулом.

«Ага, подарок не понравился. Ну вообще-то глупо обижаться. В топорах он лучше разбирается», – подумал Меф.

Прикинув, что давно не держал в руках лука, он взял его и потянул из колчана стрелу. Он уже накладывал ее на лук, когда слепая волна тревоги захлестнула его. Материализовать меч он уже не успевал. Меф резко повернулся, зачем-то пытаясь натянуть лук, но уже понимая, что это бесполезно. Он безнадежно опоздал. Тусклый, выщербленный клинок застыл в двух пальцах от его лба. Продержав его так секунды две, Арей ударил Мефа рукоятью меча в живот и заставил свой меч исчезнуть.

– И эта вялая амеба – мой ученик! Ты деградируешь стремительнее, чем я предполагал. Еще немного, и любая скучающая фурия забьет тебя костылем, – сказал Арей.

Воздух презрительными толчками вырывался сквозь его разрубленный нос. Согнувшийся Меф кашлял на полу. Потом разогнулся и сердито отбросил лук.

– Вы напали без предупреждения, а у меня были заняты руки! – оправдываясь, сказал он. – Только мультяшные эльфы стреляют из лука в упор!

Губы Арея тронула усмешка.

– Скорости не будет, согласен, но чуток подранить, выиграв пару секунд, чтобы доработать дядю отточенной железкой, можно и так. Опять же нежно ткнуть стрелой можно и вообще без лука. И почему ты не ушел с линии атаки? Не надо геройски ловить брошенный в тебя кирпич! Достаточно уклониться, чтобы он в тебя не попал.

Меф посмотрел на дверь.

– Где Дафна? – спросил он обеспокоенно.

– Я попросил ее немного подождать снаружи. Девушка в серьезном мужском разговоре так же нежелательна, как летящий в лицо торт в постановке шекспировской трагедии, – заверил его Арей.

Меф понял, что еще немного, и он окончательно утратит инициативу. Рядом с Ареем он вечно ощущал себя молоденьким петушком, который пытается, взлетев на забор, дерзко прокукарекать на пролетающего орла. Но все же Меф решил попытаться кукарекнуть.

– Вы хотели поговорить со мной. О чем? – спросил он, стараясь, чтобы голос звучал безразлично.

– Да ни о чем особенно. Я просто решил поработать почтальоном. Тебе письмо, – сказал Арей, протягивая Мефу свиток.

– Он вскрыт, – удивленно произнес Меф, взглянув на печать.

Бровь Арея с вызовом дрогнула.

– И что из того? Да, я вскрыл и оправдываться не собираюсь. Что-то я не припомню правила мрака, запрещающего читать чужие письма.

Меф развернул свиток и увидел высокие щеголеватые буквы, окруженные мелкими брызгами чернил.

«Дорогой Мефодий!

Очень неудобно тревожить тебя такой мелочью, но ты изменил мраку, и мрак передал мне права на твой клинок. Прошу немедленно возвратить его мне с этим курьером.

С неизменным уважением,

Гопзий Руриус Третий»

Меф на всякий случай огляделся. Никакого курьера он не увидел, что было неудивительно, так как, судя по дате, письмо было доставлено еще неделю назад.

– Что за бред! Мрак передал кому-то права на мой меч! Такое возможно? – недоверчиво спросил Меф.

Арей расхохотался.

– Очнись, синьор помидор! Ты наивен до тупости! Задумайся, что у тебя в руках? Меч тьмы! Как ты носишь его, если ушел из конторы? Лигул вправе найти ему нового хозяина. Пусть свет выдаст тебе какую-нибудь списанную флейту, если ты боишься ходить безоружным.

– Не хочу я флейты! Я хочу мой меч! Пусть Лигул отвалит! Когда-то мой клинок принадлежал Древниру, а Древнир не тьма! – крикнул Меф, начиная горячиться.

Дафны рядом с ним не оказалось, и некому было успокаивающе коснуться его локтя. Упоминание имени Древнира не произвело на Арея особого впечатления.

– Что из того, даже если так? Когда-то и стражей мрака не существовало. Да и Лигул не всегда был уродливым горбуном… Одним словом, не важно, чем этот меч когда-то являлся! Важно, чем он является теперь.

Меф упорно не желал сдаваться. Сама мысль, что надо расстаться с мечом, казалась ему нелепостью, чушью, чем-то совершенно невозможным. Он материализовал меч, взвесил его на ладони, скользнул взглядом по чуть отколотому окончанию клинка и вновь заставил меч исчезнуть. Доставать оружие просто так – привычка вредная и глупая. Недаром настоящие самураи резали себе палец всегда, когда доставали меч без намерения пустить его в дело или хотя бы потренироваться.

– Меч вообще нельзя передавать! Никто посторонний не сможет к нему прикоснуться! Он не дастся никому, даже вам! Мы с ним связаны навеки! – сказал Меф.

С этим Арей не стал спорить.

– Я в курсе. Но всякое правило имеет исключения. Если ты обидишь свой меч, или оскорбишь его, или даже просто мысленно отречешься от него – ваша связь нарушится. В этом случае меч преспокойно может быть передан Гопзию и будет служить ему не менее верно, чем служил тебе. Увы, это так.

– Я не стану оскорблять свой меч! Ясно вам? – сказал Меф, воинственно делая шаг навстречу Арею.

Барон мрака миролюбиво положил ему руки на плечи. Темные, с проседью усы шевельнулись.

– Тш-ш! Перестань на меня кричать! А то я испугаюсь, задрожу и спрячусь под стул!.. Не хочешь отдавать – не отдавай. Я лично тебя не уговариваю.

– То есть как не отдавай? Но вы же только что сами говорили, что… – озадачился Меф, вконец сбитый с толку.

– Говорил-то говорил, но ты, как всегда, не дослушал. Я бы первый огорчился, если бы мой ученик добровольно отдал меч. Унижение ученика – это унижение учителя. Поэтому я и написал Гопзию от твоего имени, что он может проваливать к собачьей бабушке.

– Прямо так и написали? – поразился Меф.

Арей прищурился.

– Слово в слово. И даже уже успел получить ответ! Держи!

Рука Арея скользнула в карман красного халата, и Мефу был вручен еще один свиток. Тоже, разумеется, вскрытый.

«Буслаев!!!Дохляк, трус, мелкая дрянь! Знаешь ли ты, кто я? Еще раз повторяю: верни меч, или я поймаю тебя и высеку на глазах у твоих светлых покровителей!

Гопз».

– Надо же, как распсиховался! Даже подписаться не смог нормально. Буковки так и прыгают! Я всегда утверждал, что мы, стражи мрака, не выносим критики! Хотя, признаться, я не особо стеснялся в выражениях. Да и подделать твой почерк мне удалось просто прекрасно! Это на случай, если Гопзий выудит в Канцелярии какой-нибудь твой отчет, чтобы их сличить, – сказал Арей, заглядывая Мефу через плечо.

– И на это письмо вы тоже ответили от моего имени? – спросил Меф подозрительно.

Он понял уже, в какую историю его втравили. Вкратце то, что сделал Арей, называлось: «Ату, собачки! Скушайте друг друга, а я посмотрю!»

Барон мрака удрученно вздохнул.

– Разумеется. Как я мог поступить иначе? Надеюсь, ты простишь мне это маленькое самоуправство? Мне подумалось, что не стоит отвлекать тебя такой мелочью… Кстати, ответ пришел сегодня утром. Держи!

Еще один свиток, на этот раз третий, скользнул в ладонь Мефа.

«Вызов принят. Об условиях договорятся наши секунданты!

Гопзий Руриус Третий».

– И что ты обо всем этом думаешь? – спросил Арей.

– Думаю, что вы поступили по-свински.

Мечник гневно дохнул серой.

– Ого, как смело! Не нарывайся, мальчик, а то Гопзию некого будет убивать… Разве не ты говорил, что не собираешься отдавать меч?

– Я и не собираюсь.

– Вот и пусти его в дело, раз так! Докажи, что достоин артефакта мрака! Поверь, другого выхода нет. Неужели ты думаешь, что есть другой способ сохранить меч?

На глаза Мефу попалась алебарда. Слишком громоздкая для комнаты, с длинной рукоятью, она казалась здесь чужеродной, точно медведь в городской квартире.

– Кто этот Гопзий Руриус Третий? Хороший боец? – спросил он.

Задавая вопрос, Меф не учел, что Арей был из тех, у кого не просто заслужить комплимент.

– Кто? Он? Да ничего подобного! Когда-то он считался седьмым или восьмым клинком мрака. Но потом я одолел Хоорса и еще кое-кого по мелочи, так что его рейтинг несколько вырос. Теперь он, должно быть, четвертый или пятый, – пояснил мечник небрежно.

– Так, значит, сражаться Гопзий умеет?

– Ну разве что на амебном уровне… Стражей тридцать или сорок он все же убил, не считая светлых с флейточками, которых он убивал уже не для души, а по работе, – неохотно признал Арей.

Он оценивающе взглянул на Мефа, поскреб желтоватым ногтем щеку и добавил:

– Да чего уж там… Сражайся вы сегодня, я ни на минуту не усомнился бы, кто останется стоять, а кто ляжет. Сказывается отсутствие постоянной практики. Остаточные рефлексы у тебя еще сохранились, но расхлябанность и общее влияние светленьких глушит в тебе здоровые инстинкты убийцы. Хотя есть еще время, чтобы чуток подтянуться и умереть более-менее достойно…

– Много времени? – быстро спросил Меф.

– Месяц. До двадцать девятого ноября… Ну что, не раздумал расстаться с мечом?

Буслаев упорно попытался не пропустить внутрь страх, зная, что, если позволит малейшему сомнению просочиться, оно будет разъедать его изнутри и обессилит еще до начала боя.

– Я буду тренироваться! – сказал Меф.

Арей отнесся к его намерению с известной долей скепсиса.

– Тренироваться? С кем? Со своей светленькой? Или тренировкой ты называешь утреннюю пробежку вокруг ближайшей помойки?

– Ну… я… – растерянно начал Буслаев.

Арей нетерпеливо дернул пальцем, и язык во рту у Мефа одеревенел.

– Прекрати блеять! Тренироваться надо не просто ежедневно! Тренироваться надо непрерывно, до кровавых мозолей на руках! До ненависти к собственному мечу, чтобы на него смотреть уже не хотелось. Даже ночью, когда ты отключаешься от усталости, надо продолжать наносить удары. Укол – рубящий удар – уход – отбив – укол. Все остальное – это секция общефизической подготовки для пенсионеров и беременных женщин. Ты понял?

Меф молчал. Он безуспешно пытался шевельнуть твердым занозистым языком и всем сердцем сочувствовал магу второй категории Буратино, который прожил с таким языком всю жизнь вплоть до неудачных пиротехнических опытов, предпринятых в 1522 году в Милане магом Арте Моном.

– Выход один! – решительно сказал Арей. – Этот месяц ты проводишь со мной. Я продумаю, какую тактику тебе выбрать с Гопзием, чтобы впредь у него отпало желание задирать моих учеников. Ну! Я жду ответа: «да» или «нет».

Меф замычал, однако Арей каким-то образом уяснил, что его мычание означает «да».

– Ну вот и договорились! – сказал он, щелчком пальцев возвращая Мефу речь. – Значит, мы отправляемся в Питер немедленно.

– В ПИТЕР?? – переспросил Меф.

После письма от Троила известие о Питере показалось ему совсем неслучайным. Да и во взгляде Арея, почудилось ему, мелькнуло нечто, что Мефу сложно было понять. Точно к привычному, снисходительно-покровительственному отношению примешалось нечто еще.

– Именно в Питере ты будешь через месяц рубиться с Гопзием. Мы же едем туда уже сейчас, чтобы начать подготовку на месте. Улита должна была приготовить временную резиденцию… А что, у синьора-помидора какие-то сложные отношения с Питером?

Меф поспешно замотал головой, уверяя, что отношения с Питером у него самые что ни на есть замечательные.

– А Дафна? – спросил он.

Арей в задумчивости провел изрубленной ладонью по лицу.

– Так и быть. Светлую возьмем с собой.

– Вы серьезно?

– Должен же кто-то кормить тебя супиком? От Улиты такой милости точно не дождешься. Как многие упитанные люди, она признает только один рот, достойный полной ложки.

Когда Меф спустился, Дафна стояла рядом с Чимодановым и терпеливо слушала рассказ о сложностях промышленного производства летучих отравляющих веществ. Заметив Буслаева, Петруччо замолчал и бочком отодвинулся в сторону. Будучи глубинно человеком правильной закваски, он считал, что разговаривать с девушкой в присутствии ее основного владельца дурной тон, даже если тема разговора столь невинна, как летучие отравляющие вещества.

– Мы с Ареем едем в Питер, – избегая смотреть Дафне в глаза, сказал Буслаев.

– А я?

– Ты тоже с нами… Если, конечно, не откажешься.

Меф ощущал вину, что позволил Арею надавить на себя и принял решение за двоих.

Дафна отнеслась к известию неожиданно спокойно.

– Прямо мистическое место этот Питер.

– То есть?

– Не забывай мобильник! Тебе снова звонил Ромасюсик, – сообщила Даф, возвращая Мефу его телефон.

Буслаев напрягся.

– И ты ответила?

– Да. Ромасюсик сказал, что они с Прашей сегодня уезжают… куда бы ты подумал?..

– Тоже в Питер?

– Да. Ромасюсик спрашивал, не составим ли мы им компанию?

Меф поперхнулся.

– А этим туда зачем? – спросил он.

– Ромасюсик объяснил, что Прашечке очень хочется посмотреть на дяденьку на вздыбленной лошадке.

– А, ну да! Мечтала-мечтала, а тут вдруг поднакопила деньжат и похавала тикет, – сказал Меф, умело подделываясь под голос Ромасюсика.

Дафна нахмурилась. Как истинный страж света, она ненавидела клоунаду во всех ее проявлениях.

– Не издевайся и не обезьянничай! Это гадко! Всякая обезьяна начинает, как безобидная макака, и заканчивает, как бешеная горилла, – предупредила она.

На лестнице послышались грузные шаги. Арей спускался, держа большую охапку оружия, позаимствованную, насколько Меф мог судить, не только из его комнаты, но и из комнаты Чимоданова.

– Ната, куда вы с Улитой дели брусок для правки клинков? – крикнул он, с грохотом сваливая все на ковер.

– Он у вас в столе, в нижнем ящике.

Брови Арея удивленно поползли вверх.

– В моем столе? Это просто диверсия! Мой стол – это единственное место, куда я не заглядываю!

Мечник направился было к кабинету, но, оказавшись рядом с Дафной, остановился и церемонно поклонился.

– Рад видеть, что все снова в сборе! Все еще спасаешь человечество, светлая девочка с котиком? И как человечество? Рукоплещет? – насмешливо приветствовал он ее.

Дафна демонстративно отвернулась.

– Ну-ну, светлая! Не надо поз! Разве ты виновата, что воспитывалась в Эдеме? У вас там всякому свое место. Пассажир работает пассажиром, ребенок – ребенком, кот – котом и скот – скотом! А по мне, так все зависит от правил игры, которые выбирает человек. Например, скажет «я дворник» – и вот он готовый дворник. Или скажет «я царь» – и станет президентом! Разве не смело?

– А если скажет «я президент», а останется дворником? Вот в чем проблема. Лучше уж место знать, – глядя в сторону, сказала Дафна.

Ната неуверенно хихикнула и тотчас пугливо замолчала. Спина Арея окаменела. Меф напрягся, приготовившись вступить в заведомо безнадежный бой, если мечник ринется на Даф, однако Арей неожиданно ухмыльнулся.

– Умница, светлая! Так держать! Уверен, нас ждет веселый месяц!

Барон мрака скрылся в кабинете и через несколько минут вышел из него вновь. Кроме бруска, он нес небольшой круглый щит с зазубренными краями и выступающим в центре коротким четырехгранным лезвием, которым он иногда, забавы ради, сражался вместо меча.

– Меф, вызывай Мамая!.. – отрывисто приказал он. – Светлая, возьми у меня щит и не забудь свою громобойную дудку! Ната, Чимоданов и Мошкин остаются рулить московской канцелярией! Остальные же едут в Питер бряцать там металлоломом!

Глава 5

Петя-с-бургером встречает гостей

Добро, совершенное с раздражением, не награждается, потому что не ради добра совершено. Это все равно как сковородку с картошкой на стол швырять и орать: «Нате, жрите! А кто спасибо не скажет, того этой сковородой по мордасам!»

Неформальные разговоры златокрылых

Начинающийся сразу за билетными кассами огромный зал Ленинградского вокзала был весь залит светом. Под известным памятником встречались толпы школьных экскурсий и туристов, выбравшихся в Питер на пару-тройку деньков. Бывалые туристы ощущали себя комфортно. Они сбрасывали в кучу рюкзаки и с радостным выдохом «Уф!» сами радостно кидались сверху.

Тинейджеры от возбуждения галдели, сбивались в стайки и делали вид, что не узнают своих стоящих в двух шагах родителей. Мамы и бабушки, напротив, не желали понимать сложного баланса отношений внутри класса и пытались к своим пятнадцатилетним чадам то вытереть салфеткой нос, то застегнуть «молнию», то в последний раз попросить не выключать сотовый даже ночью в поезде.

Тинейджеры тихо шипели, отворачивались и старались незаметно отфутболить близкого родственника домой. Причем наибольшие эмоциональные взбрыки, вплоть до попыток незаметно укусить поправлявшую волосы руку, позволяли себе именно самые неуверенные и зажатые. Прочие же относились к заботам довольно пристойно и даже благодарно.

«Занятное наблюдение! Чем громче кто-то вопит на домашних, тем тише пищит среди ровесников», – подумала Ирка.

Изредка то одна, то другая экскурсия, точно перезрелый плод от ветки, отрывалась от памятника и тяжело катилась к поезду. Сзади обычно бежали две-три мамули и, заламывая руки, безнадежно стонали:

– Умоляю тебя: только не ходи в Питере без шапки! Там такие ветры, а у тебя гайморит!

Поглядывая на круглую голографическую наклейку на билете, Ирка уже миновала памятник, когда к ней метнулась строгая дама учительского вида.

– Девушка! Остановитесь! Посмотрите на меня осмысленно! Вы из группы «А»?

– Нет. Из группы «Б»! – машинально брякнула Ирка.

– Ваша «Б» вон там собирается! – немедленно сказала решительная дамочка и крайне оскорбилась, когда Ирка отправилась в противоположную сторону.

– Девушка из «Б», куда вы? Посмотрите на меня осмысленно! Вы там что, в «Б», все такие? – переживательно закричала она ей вслед.

Вскоре после этого Антигон, путешествующий под привычным мороком дитяти, внезапно оглянулся, приотстал и, со всего разгону врезавшись в Ирку плечом, буквально вбил ее в стеклянный магазинчик периодической печати.

Если валькирия-одиночка не сшибла стеллаж с газетами, то только потому, что он был намертво вделан в пол и падать ему было некуда.

– С ума сошел? – закричала Ирка на кикимора.

Антигон на мгновение выглянул из магазинчика и решительно затолкал Ирку за стеллаж.

– Тшш! Спрячьтесь, хозяйка! Не стойте у входа!

– Зачем? Из-за этой группы «Б», что ли? – не поняла Ирка.

– Молчите, хозяйка, и смотрите туда! – велел Антигон, подпрыгивая, чтобы раздвинуть газеты на уровне Иркиного лица.

Одиночка послушалась, но видела лишь непрерывный пестрый поток отъезжающих.

– Истинным зрением, – деликатно подсказал Антигон.

Спохватившись, Ирка с усилием переключила сознание. Спустя несколько мгновений она заметила медленно приближающееся серое пятно. Ирка увидела мутную неплотную фигуру, сотканную из тумана, которая точно ощупью ползла по вокзалу, изредка протягивая серую прозрачную руку и касаясь то одного, то другого лица. По руке шла рябь. Человек вздрагивал, на секунду замирал, недоуменно озирался, точно пытаясь понять, что произошло, и двигался дальше.

Самым неожиданным было то, что время от времени Ирке казалось, будто фигура не одна, а их по меньшей мере шесть или семь, но все они стиснуты в одну точку пространства и плотно наложены друг на друга. Путаясь, Ирка встряхивала головой и вновь понимала, что фигура одна.

Странное наваждение нашло на Ирку. Ей захотелось вдруг поджечь в киоске газеты и с хохотом убежать. Остановили ее только отсутствие зажигалки и общая безумная бессмысленность желания, которую она все же осознавала.

Оказавшись напротив киоска, существо ненадолго зависло, повернуло круглое, лишенное черт лицо в их сторону, а затем, брезгливо отпрянув, быстро заскользило дальше, к перрону. Ирка ощутила мало с чем сопоставимое облегчение.

– Видели, хозяйка? – выдохнул кикимор.

– Да. Кто это был?

– Лишенец.

– Кто такой лишенец?

Антигон пошевелил губами, пытаясь обратить знание в слова. Вместе с губами у кикимора шевелился и нос.

– Ну… он это… существо из Тартара. Страж без эйдосов и дарха. Изгой, которого мрак за что-то наказал, спрессовав его еще с несколькими такими же бедолагами. Мрак, когда пытается за кем-то следить или кому-то вредить, сажает лишенца тому на хвост, – пояснил Антигон.

– И у кого он сейчас на хвосте? У меня? – спросила Ирка с нехорошим предчувствием.

Антигон всеми пятью пальцами нырнул себе за ворот и энергично поскреб грудь.

– Похоже, что нет, гадкая мерзайка! Я просто почувствовал, что лишенец рядом, и решил, что вам лучше спрятаться. А за кем он следит, это я натурально без понятия. Не моего сермяжного умишки это делишки!

– И что, от тартарианского лишенца можно спрятаться в закутке за газетами? – искренне усомнилась Ирка.

Кикимор хихикнул.

– Если бы! Газетки – это так, в шпионов поиграть. А сюда он не сунулся, потому что булава моя на пороге лежала. Вот она ему чутье и перебила.

Опустив глаза, Ирка обнаружила на пороге газетного киоска булаву Антигона, залитую слабым сиянием недавней материализации. Не только лишенец, но и пассажиры, по всем признакам направлявшиеся в киоск за журналом в дорогу, отчего-то раздумывали входить и в последний момент круто сворачивали в сторону.

– Значит, через булаву он нас не чувствовал? – спросила Ирка.

– Ну не то чтобы… Просто от булавы моей нежитью тянет. А запах нежити очень сильный для бесплотных существ. Почти что вонь. У них нюх-то тонкий, а булава моя все перебивает. Вот лишенец и застрял весь в непонятках, что тут за хмыриные посиделки. У меня среди родственничков-то кого только не затесывалось!

Ирка кивнула. С этим ей было все ясно.

– А зачем он касался лиц? – спросила она.

– Лишенцы навевают всякие скверные мысли, гнусные, неожиданные. Ну, например, безо всякой причины со всей дури ударить по лицу тихую бабульку. Или съесть окурок с земли. Или выхватить у женщины сумочку и побежать, хотя никогда не занимался ничем подобным. Человек приписывает эти мысли себе и испытывает смертельный ужас. Как это он мог помыслить нечто подобное, запредельно мерзкое? Может, он медленно сходит с ума? Может, к доктору надо обратиться? Лишенец пожирает этот ужас и, подпитываясь им, не проваливается обратно в Тартар. Ну а чтобы понять, что не все мысли твои и на них просто не нужно обращать внимания, до этого еще дорасти надо… У нас же в свет и тьму никто не верит. Зато в энергии всякие, восточные бирюльки и экстрасенсов недоделанных сколько угодно. Такие вот дела, хозяйка!

«Так вот почему мне хотелось поджечь газеты… А ведь меня он даже не коснулся!» – подумала Ирка.

Антигон подобрал булаву, лихо прокрутил ее в руке и заставил исчезнуть.