Реактор. Черная быль

Но Строганов не оценил любезности своего собеседника и, выдавив из себя два коротеньких слова «всех благ», которым его долго и кропотливо обучала жена, повесил трубку. Все, что ему было надо, он услышал.

***

Весной Гелий отправился в свою школу, где разыскал учителя физики и математики Сан Саныча, как его называли и ребята и учителя.

В свое время Александр Щербаков и сам с отличием окончил физмат МГУ. Однако путь в науку сыну репрессированного был закрыт семью печатями. Не помог и красный диплом. Он устроился в школу, стал преподавать физику и математику, благо обе должности были вакантными. И неожиданно обрел свое призвание в педагогике. В классе Щербаков никогда не повышал голоса, но на его уроках всегда была тишина. Своими предметами он мог увлечь даже самых ленивых, и если видел нестандартное решение задачи или необычное доказательство теоремы, радовался успеху ученика так, будто получил долгожданный подарок. Своих учеников, за редким исключением, называл на «вы», а они завидовали тем, кому Сан Саныч говорил «ты».

Увидев своего любимца, Щербаков искренне обрадовался, шутливо приговаривал, цитируя Гоголя:

– А ну, поворотись-ка, сынку! Да, вижу, студенчество пошло тебе явно на пользу: повзрослел, право слово, повзрослел. Так что привело тебя к родным пенатам? Только не ври, что старика проведать зашел.

– Врать не буду, – признался Гелий. – Зашел по делу. Хочу сдать экзамены на аттестат в этом году. – И спросил напрямик: – Поможете?

– Эка ты за дело берешься, – не то восхитился, не то усомнился учитель. – Ну что ж, коли так, пойдем к директору, попытаемся убедить его вместе. А впрочем, не стоит нам идти вместе, – тотчас передумал Сан Саныч. – Пойду-ка я сначала один. А ты пока по двору погуляй, понадобишься – позову. Только не кури там, студент, не подавай дурного примера.

– Да я не курю, Сан Саныч, – смутился Гелька. – Я же спортом занимаюсь.

– Ну вот и молодец, – одобрил учитель и отправился к директору.

Разговор получился нелегким. Поначалу директор ни в какую не соглашался: пусть сдает экзамены вместе со своим классом на следующий год, чего это ему приспичило сейчас сдавать. Аргумент, чтопарень хочет быть зачисленным в университет на общих основаниях, а не ходить туда вольнослушателем, на директора не подействовал – мало ли кто чего хочет, есть порядок, инструкции и нарушать их по чьей-то прихоти он, директор школы, не намерен. Но Сан Саныч отступать не собирался, он привык, если знал, что делает праведное дело, горой стоять за своих учеников.

– Вот у нас на первом этаже есть доска почета, где мы вывешиваем фотографии наших знаменитых учеников. Фотографий, как вы сами знаете, там не густо. Парочку, прямо скажем, мало кому известных актеров, глава районной администрации – тожене пуп земли, ну и им подобные. Фотографию Строганова, уж поверьте моему чутью, мы тоже повесим на эту доску почета, и возможно, весьма в скором времени. Его ждет большое будущее, если не сказать больше. И как мы с вами будем себя чувствовать, если окажется, что некогда мешали развитию этого таланта?

– Да кто мешает, я, что ли? – вспылил директор. – Вечно вы, Сан Саныч, из меня какого-то бюрократа делаете.

– Совершенно ошибочное мнение, – возразил директору учитель. – Напротив, я считаю вас человеком весьма прогрессивно мыслящим, но, скажем так, несколько скованным административной должностью.

– Старый вы льстец и лукавец, – уже добродушно рассмеялся директор. – Умеете убеждать.

– За «старого» ответите, – тоже позволил себе вольность Щербаков и спросил уже серьезно: – Ну так что же мы решим со Строгановым?

– Да что уж тут решать? – вздохнул директор. – Поеду завтра в городской отдел образования, попробую добиться разрешения.

– Не сомневаюсь, что вам это удастся, – завершил разговор учитель и поспешил на школьный двор, где Гелька беззаботно гонял в футбол со своими бывшими одноклассниками.«Его судьба решается, а он тут мяч пинает», – сварливо подумал педагог и окликнул Гелия:

– Товарищ Строганов, не соизволите ли вы прервать свое увлекательное занятие и уделить мне немного вашего драгоценного времени?

Гелька подбежал, запыхавшись, раскрасневшийся, расстегнутая рубашка выбилась из брюк. Он меньше всего походил сейчас на тот образ, который всего лишь несколько минут назад Сан Саныч рисовал перед директором.

– Иди домой, готовься, – сказал учитель. – Директор обещал похлопотать за тебя в гороно, а он слов на ветер не бросает и своего добиваться умеет.

Одного только не учел Гелий: что школьные выпускные экзамены по срокам совпадут с летней экзаменационной сессией в университете. Он спал буквально по два-три часа в сутки, его письменный стол был завален учебниками, конспектами, даже заготовленными на всякий случай – исключительно по школьным предметам – шпаргалками. И все же он справился. Особенно радовалась мама Аня, когда внук показал ей одновременно и школьный аттестат зрелости, и студенческую зачетку, где в графе «оценка» стояли сплошь «отл.»

Отдав в канцелярию МГУ аттестат об окончании средней школы, он через месяц расписался в приказе: «Строганова Гелия Леонидовича зачислить студентом второго курса физико-математического факультета Московского государственного университета имени Ломоносова, с повышенной стипендией».

Глава пятая

В сентябре студентов отправили на «картошку». Накануне к Гелию подошел комсорг курса Стасик Гуральский:

– Строганов, тебя почему нет в списке на сельхозработы? – строго спросил он.

– Понятия не имею, – ответил Гелий.

– Но ты же комсомолец, значит, обязан поехать.

– Да разве ж я возражаю? Меня только недавно зачислили, может, поэтому не успели в список включить, – предположил Гелий.

– Ладно, – покладисто согласился комсорг. – Я сам в деканате выясню, а ты собирайся. С собой надо взять раскладушку, матрас, постельное белье, одежду на смену, зубную щетку, пасту, мыло и на сутки еды, – скороговоркой выпалил Гуральский и поспешно удалился, всем своим видом демонстрируя чрезвычайную занятость и озабоченность.

Станислав Гуральский был своего рода достопримечательностью курса. В школе – круглый отличник, он почему-то выбрал физмат, куда с золотой медалью поступил без труда. На первом комсомольском собрании курса, когда предстояло выбрать комсорга, Гуральский выступил первым:

– Я считаю, что комсоргом нужно выбрать человека, уже имеющего опыт комсомольской работы. Вот я, например, был секретарем комсомольской организации школы и членом бюро райкома комсомола. Я, конечно, себя не навязываю, но повторяю, нужен человек с опытом.

– Вот тебя и порекомендуем, – сказал присутствующий на собрании представитель комсомольского бюро факультета. – Ребята, кто за кандидатуру Гуральского, прошу голосовать.

Все дружно подняли руки. Хлопотные обязанности комсорга на фиг никому не сдались, и если нашелся доброволец, то и спасибо, и флаг ему в руки. Все же въедливая Танька Туманова, которую, против ее желания, недавно назначили старостой, после собрания поинтересовалось: «Стасик, зачем тебе это? Я вот от старосты отбивалась, как могла, но меня никто и не спрашивал, а ты добровольно свою шею под это ярмо подставляешь.

– Знаешь что, Танюша, вы тут все из себя гении, победители всяких-разных олимпиад, вон Вундеркинд в свои пятнадцать лет даже международную олимпиаду выиграл. А я кто? Среднестатистический круглый отличник, пятерочник без продыха, и никакими особыми талантами не обладаю. А вот по общественной линии могу продвинуться, с дипломом физмата МГУ – даже далеко, – признался он с предельно циничной откровенностью.

У Стаса была идеальной формы круглая голова, абсолютно правильные и пропорциональные черты лица. В одном из фотоателье на Сретенке в витрине на самом видном месте висела его портретная фотография. Когда Стасик назначал свидание девушке, он старался выбрать такой маршрут, чтобы непременно пройти мимо этой витрины. Благодаря своей внешности он получил на курсе благородное прозвище «Пан Станислав» – с ударением на втором слоге, а вот комсомольская должность прилепила ему кличку куда менее благозвучную – «ВЖД», что расшифровывалось«в жопу деловой». Гуральский вечно куда-то спешил, что-то организовывал, в папке вместо конспектов лежали какие-то непонятные ведомости, протоколы собраний и прочая мура. Но, в общем, парень он был незлобивый, компанейский и не стукач. Будучи человеком последовательным и организованным, пан Станислав поставленной перед собой цели достиг – незадолго до распада Советского Союза и отмены КПСС уже работал в Московском горкоме партии.

А в те, пока еще студенческие годы, он стоял возле открытой двери автобуса и, пропуская каждого однокурсника, отмечал фамилию «галочкой».

– Ты нас потом еще по головам пересчитай, – хохотнул кто-то из ребят.

– Это уж как водится, не сомневайся, – совершенно серьезно отреагировал комсорг и действительно всех севших в автобус пересчитал.

Ехать было далеко, почти до самой Калуги, но очень весело. Горланили песни, пустили по кругу кем-то прихваченную в дорогу бутылку модного в те времена болгарского «рислинга», но пьянели не от вина, а от чувства свободы – остались наконец без родительской опеки, без строгого надзора преподавателей.

Добрались до подшефного совхоза поздним вечером, разместились в щелястом деревянном бараке, построенном специально для горожан, которых сгоняли в колхоз каждую осень. Таких бараков здесь было с десяток. Наскоро обустроились, поужинали собственными запасами и, уставшие за день, завалились спать.

Утром пришел колхозный бригадир, хмурый небритый дядька, от которого за версту разило перегаром и чесноком.

– Щас трактор приедет, надо будет продукты разгрузить. Готовить себе будете сами, так что либо постоянного повара назначьте, либо по очереди кашеварьте, как хотите. Меня зовут Михалыч, а когда не зовут, я сам прихожу, – тяжеловесно пошутил бригадир и, закурив, уселся на чью-то постель.

– Я умею готовить, – вызвалась Танька Туманова. – У меня бабушка повар, она меня всему научила, а гуляш я вам такой сделаю – пальчики оближете.

– Татьяна, тебе нельзя поваром, – строго оборвал ее Пан Станислав. – Ты староста, должна будешь за порядком следить, учет вести.

– Знаешь что, ВЖД, иди ты туда, откуда ты деловой! – Туманова за словом в карман не лезла. – А если туда дорогу не найдешь, я тебя еще дальше пошлю.

– Куда это? – не сразу сообразил Стасик, но, поняв, залился краской и стушевался.

Бригадир Михалыч отвел студентов на поле.

– Копать будете, как в армии говорили, вот отседа и до обеда. Потом пошамкаете и – снова в поле.

Работа была тяжелой и изнурительной. Никаких механизмов, понятное дело, не было. Допотопная лопата – вот и весь инструментарий. Вечером еле-еле до барака доползли, мечтая только об одном – вытянуться на раскладушке. Даже поесть, и то сил не было, хотя Танька не обманула – гуляш приготовила на славу. Ох, как они потом вспоминали тот гуляш, когда закончились продукты и не то что мяса – макарон не осталось.

Отдохнуть в тот вечер им так и не пришлось – заявились гости. Как выяснилось, в окраинном бараке расквартировались студенты, вернее, студентки третьего курса филологического факультета МГУ. Если с физиками в совхоз приехали три девушки, то у филологов все было как раз наоборот – на картошку отправилась группа из тридцати пяти девиц и четырех парней. В гости к физикам пришли несколько девчонок и смазливый паренек с гитарой. С собой филологи притащили пару бутылок крепленого вина.

– Представляете, захожу вчера в их сельский маг и глазам своим не верю, – беззаботно тараторила худенькая вертлявая блондинка, которая велела называть ее Ланой. – На прилавках стоит крымское вино «Било мицне». Я в прошлом году в Коктебеле отдыхала, так мы там только его и пили. Классное винцо, мы его «биомицин» называли. Каким торговым ветром его сюда занесло, даже продавщица не знает. Но это и не важно. Главное, что местное население «биомицин» не хавает. Они люди простые, в будни пьют самогон, а по праздникам «чернила» – плодово-ягодное за семьдесят две копейки бутыль.

– Ну, чего стоим, кого ждем? – поторопила другая девушка – с копной растрепанных темных волос. – Доставайте кружки, выпьем за дружбу и согласие между физиками и лириками. Если есть чего пожрать, мы тоже не откажемся. А то наша повариха сегодня такую бурду приготовила, что даже сама есть отказалась. Хотели сучку в ее же вареве утопить, но передумали – потом котел не отмоешь, – И она весело рассмеялась.

Танька Туманова приосанилась:

– Есть гуляш, немного, правда, но ребята говорят, очень вкусный. Я сама готовила. Кстати, девчонки, может, для начала познакомимся? Я – Таня, а это, – она показала на подруг, – Регина и Алла.

– А мы обе Светланы, – снова засмеялась темненькая. – Познакомились еще на вступительных, три года назад, и чтобы нас не путали по именам, решили по-честному тянуть жребий. Мне выпала Света, а ей – Лана. – И тут же представила остальных своих подруг и единственного в их компании парня: – Прошу любить и жаловать: лучший голос филфака – Георгий Коваль. Гарик, спой нам что-нибудь, а то физики совсем заскучали, – попросила Света.

Гарик взял гитару. Пел он в основном бардов – Окуджаву, Визбора, тогда еще мало известного и только входившего в моду Высоцкого. У него был очень приятный голос, а исполняя Высоцкого, Гарик своему голосу еще и хрипотцы добавлял, так что получалось вообще здорово.

***

В самом начале вечеринки, как только откупорили вино, Гелька незаметно отсел подальше от общей группы. Спиртного он не любил, да и тренер Анатолий Иванович повторял подросткам из своей группы беспрестанно: или бокс, или стакан. Возьметесь за стакан, там спорт и утопите, а может, и всю жизнь свою. Похоже, знал, о чем говорит, уж больно был убедителен.

Песни в исполнении Гарика Гелию очень понравились. Особенно Высоцкий. У них дома было несколько магнитофонных бобин с записями певца – отцу кто-то подарил.

– Гарик, – опрометчиво обратился он к певцу из своего угла, – а «Товарищи ученые» знаете? – чем немедленно себя обнаружил.

– О! Это что еще за киндер? – воскликнула растрепанная Света и высказала предположение: – Сын вашего препода?

– Не киндер, а вундеркиндер, – солидно, хотя и не без юмора, пояснил Стасик, прочно приклеившийся возле одной из студенток филфака. – Представляю: юное дарование – Гелий Строганов. Прошу запомнить эту фамилию прямо сейчас. Через несколько лет вы будете гордиться знакомством с академиком Строгановым, возглавляющим Курчатовский институт.

– И никак не меньше? – в тон поддержал его Гарик.

– «Я бы взял меньше, но мне нужен миллион», – удачно ввернул цитату из «Золотого теленка» Гуральский, чем вызвал неподдельный восторг филологов.

Света, соскочив со своего места, тут же пересела поближе к Гелию и закричала настойчиво:

– Налейте нам немедленно вина, я желаю выпить на брудершафт и скрепить целомудренным поцелуем вечную дружбу с будущим академиком, чтобы он потом не посмел отказываться от нашего знакомства!

К счастью для Гельки, вина больше не оказалось, что вызвало скептические реплики разбитных гостей: «Тоже мне физики, не могли рассчитать, сколько вина потребуется!» «Кто ж знал, что у нас гости будут?» – вяло оправдывались ребята. Пришли к компромиссу, что следующим вечером пирушку надо непременно повторить – в складчину. А Гарик пел ставшую впоследствии незабываемой «Товарищи ученые, доценты с кандидатами, замучались вы с иксами, запутались в нулях…».

***

Светка росла девчонкой чрезвычайно общительной. Отец был военным, и они беспрестанно переезжали с места на место, живя то в больших городах, то в глухомани. Некогда лейтенант, Валерий Андреев полковничьи погоны выслужил сполна. На его парадном мундире теснились награды не только за выслугу лет, но и боевые ордена, которые человеку посвященному могли рассказать намного больше, чем любые аттестации. Полковник слыл командиром строгим и бескомпромиссным, и слабость у него была только одна – его дочь. Ей он прощал проказы, взбалмошность, слишком смелые наряды, не по возрасту поздние прогулки с мальчиками. И если учителя либо соседи говорили про его Светочку что-то дурное, лицо полковника тотчас становилось багровым, он прерывал разговор, огромной ладонью рубил воздух и зычным командирским басом рычал: «Отставить! Не желаю слушать, сам разберусь!»

После окончания школы Светлана, не спросив отца, упорхнула в Москву, где каким-то чудом поступила на филологический факультет МГУ. Завистливые соседки по общежитию злословили, что Метла – эту кличку они ей прилепили за вечно растрепанную, «под Бабетту», прическу – слишком усердно получала домашние консультации у молодого доцента Сергея Ивановича Зинина.

В первый же день занятий она нос к носу столкнулась в аудитории с ее давним, со школьной еще поры, воздыхателем, генеральским сынком Сашкой Букреевым. Когда-то их отцы служили в одном гарнизоне, теперь генерал Букреев преподавал в столичной военной академии. Старая любовь, как известно, не ржавеет, чувства у друга детства вспыхнули с новой силой, да до того ярко, что через две недели Сашка зазвал ее в кафе-мороженое, заказал бутылку шампанского и вручил избраннице анодированное обручальное кольцо, старомодно предложив охрипшим от волнения голосом руку и сердце.

Когда, разомлевшие от шампанского, Света и Саша, считавшие в тот момент, что их любит весь мир, явились в родительский дом жениха и тот с пьяненькой улыбкой объявил о своем решении, генерал Букреев зарычал аки лев и попросту выставил их обоих за дверь, прокричав вслед: «Женилка у него, вишь, выросла. Под куст идите, шелудивые!» Правда, генерал не знал тогда, что сын привел в дом дочь его бывшего однополчанина, но вряд ли это могло что-нибудь изменить. Кто знает? История жизни, как и история вообще, сослагательных наклонений не имеет…

Первую «брачную» ночь молодые провели в квартире богатого однокурсника из Еревана, которому родители, чтобы дитя не мыкалось по общежитиям, сняли жилье не в самом хилом районе Москвы. С недельку пожили у Размика – он не возражал. До ЗАГСа так и не дошли – паспорт жениха остался дома, а в дом, пока не одумается, генерал пускать не велел, к тому же и паспорт, забрав на всякий случай из квартиры, закрыл в своем рабочем сейфе.

Через две недели гостеприимный Размик собрал дома друзей и подруг. Друзья пришли охотно, предвидя обильную выпивку, малознакомых подружек привлекло приглашение «на первую свадьбу нашего курса». Выпивки было море, закусок почти не наблюдалось, все опьянели быстро, разбрелись «по интересам». У Размика, вдруг прозревшего, интерес проснулся к Светке. Она не была красавицей, но милая мордашка со вздернутым носиком, озорные ярко-синие глаза, не тронутые целлюлитом ножки, упругая грудь и прочие прелести молодой нерожавшей женщины делали ее весьма привлекательной и сексапильной.

Дальше все было до банального неинтересно. Перманентному жениху стало дурно, он отправился в уборную, но судя по надрывным звукам, там уже прочно обосновался кто-то из товарищей по хворобе, тоже, видимо, смешавший крепленую жидкость «Агдам» со «столовым вином № 6», как некогда на Руси называлась водка. Жених решил воспользоваться ванной, где и застал ненаглядную невесту Светлану в объятиях верного друга Размика. Они целовались самозабвенно, издавая при этом хлюпающий звук, схожий с лошадиным чавканьем. Суровый жених, не в силах держать внутри себя обиду, изверг содержимое своего желудка в раковину, после чего отправился на кухню в поисках ножа, чтобы исполнить то, что много веков назад совершил Отелло. Правда, венецианский ревнивец проткнул супругу кинжалом, но за неимением гербовой пишут на простой, столовый нож тоже мог сгодиться. Но, видно, Сашка слишком долго искал оружие возмездия – когда он вернулся, в ванной уже никого не было. Заперев дверь изнутри, Сашка решил, что жить теперь незачем и начал пилить себе тем же тупым столовым ножом вену.

Их однокурсник, балагур, весельчак и главный на факультете враль Андрюха Герасимов, почуял все же неладное, взгромоздился на табурет и через окошко в ванную увидел, чем занимается сокурсник.

– Букрей, ты чего там, вскрываешься? – будничным тоном осведомился он.

– Ага, – так же спокойно ответил Букреев.

– Нет, старичок, так дело не пойдет. На дорожку, как говорится, надо выпить, – и показал наполненный доверху стакан.

От вида мутного вина ревнивца снова стошнило, этого времени вполне хватило, чтобы открыть хлипкую дверь ванной, настучать незадачливому самоубийце по шее и потом спровадить его спать. Когда утром спавшие вповалку студенты очухались, Сашки Букреева в квартире не было.

Он появился в аудитории, как ни в чем не бывало, в Светкину сторону не смотрел и вообще вел себя так, будто ничего и не произошло. Светка вернулась в общежитие, Букреев вскоре перевелся на географический факультет, Размик едва унес ноги из Москвы. Его задержали было за фарцовку, но богатые родственники из Армении и тут не дали «малчику» пропасть. Одним словом, мало кто из участников этой истории вспоминал о несостоявшемся браке однокурсников. Вот только Андрюха Герасимов придумал продолжение истории.

Этот Герасимов был не просто враль, а враль с большой фантазией. О себе он говорил, что является родным племянником самого Сергея Аполлинариевича Герасимова, хотя к выдающемуся режиссеру даже касательного отношения не имел. Про Гарьку Коваля, что так здорово пел песни бардов, сочинил, что тот непосредственно участвовал в съемках фильма «Вертикаль» и дублировал Высоцкого, когда артист был «не в форме». И все верили, наивно полагая, что актеры песни исполняют непосредственно на съемочной площадке.

Кто-то – авторство приписывают многим – сказал, что ложь без корысти – это поэзия. Сентенция весьма спорная, вряд ли ложь бывает без корысти. Вот так и Андрюха сочинял свои небылицы, дабы постоянно быть в центре внимания. Продолжение «лав стори» Букреева и Андреевой в его похабном изложении звучало так: «Вскрыл, значит, Букрей себе вены, ну я его подхватил на руки и в Склиф. Еле-еле откачали Сашка. А наутро генерал узнал, что сын его чуть лапти не сплел, и сразу вызвал к себе полковника, папашу Метлы. Орет на него, ногами топает. „Полковник, – кричит, – ваша дочь блядь!“ Полковник стоит, как положено перед генералом, по стойке смирно, но не робеет:„Никак нет, – говорит, – товарищ генерал. Моя дочь не блядь“».

***

…На второй вечер филологи снова пришли к своим соседям, чтобы продолжить братание физиков с лириками. На сей раз «биомицина» было в избытке. Вместе с сокурсниками пришел в этот раз и Герасимов, длинный и худой, как жердь, в тельняшке. С порога начал врать, что до универа служил в морской пехоте, был «черным беретом» и выполнял задание особой важности и секретности. Потому и тельняшка у него особенная – ему подарил ее адмирал, который просто-таки горючими слезами плакал от горечи разлуки с Андрюхой.

Погода была безветренной, дождя не предвиделось. Ребята расположились поблизости от бараков, развели костер, куда покидали картошку. Дров у них оставалось совсем мало, экономили для приготовления еды, поэтому срубили стоящий поблизости ветхий деревянный столб. Когда-то, видимо, именно на этом столбе висела лампочка Ильича. Причем первая, настолько столб был древним и трухлявым. Горел, однако, хорошо. К слову сказать, после возвращения в университет студенты узнали, что у каждого из них из зарплаты вычли по пять рублей за порчу совхозного имущества. Золотым оказался тот трухлявый ветеран отечественной электрификации.

Но тем вечером они были веселы и беззаботны, таскали из золы картофелины и ели их, обжигаясь, прямо с обгорелой кожурой, уверяя друг друга, что лучшей закуси под «биомицин» не придумаешь.

Гелька снова уселся в сторонке и, чтобы к нему не приставали, налил себе в кружку чаю. По настоянию девчонок устроили танцы.

Светка отыскала глазами «киндера», не спрашивая, схватила за руку и потащила в общий круг.

– Правду ребята ваши говорят, что тебе всего шестнадцать лет? – спросила она.

– Уже шестнадцать, – поправил он девушку.

Светка засмеялась, потом прижалась к нему грудью и вдруг резко толкнула. От неожиданности Гелий не удержался на ногах и упал. Светка с размаху рухнула на него и заорала что было сил:

– Девки, на физмате девственник обнаружился. Держите киндера покрепче, я его сейчас дефлорировать буду. Кто знает, сколько по закону дают за изнасилование малолетнего?

Этой оторве было весело, она беззаботно смеялась , дыша на него винным перегаром. Гельке стало противно и он вырвался, сильно ее оттолкнув.

– Ну чего ты? – обиделась Светка. – Мне же больно. Фу, какой, шуток не понимаешь.

Он отчего-то устыдился и безропотно пошел за ней, когда она скомандовала: «Проводи меня, тогда прощу». По дороге сама его поцеловала. И запаха вина он теперь не чувствовал.