Невыносимый

– Женщины – выходят замуж, – услужливо подсказываю я ребенку.

– А замуж выходить будешь? – тут же летит в сторону матери новый вопрос.

– Да пока вроде не за кого, – разводит она руками. – А с чего вдруг столько интереса к этому? – уточняет. – Не ты ли говорил, что ты единственный мужчина в моей жизни, и лучше тебя не найти?

Мальчик с ответом так сразу не находится. Думает.

Снова усмехаюсь. И прихожу ему на помощь.

– Понимаешь, Макс, – встреваю в разговор, перетягивая на себя его внимание. – Это маловероятно по той причине, что есть одна проблема. Твоя мама – она совсем не как Лера. Много болтает. И не желает играть со мной в те игры, в какие я хочу. Сам понимаешь, зачем мне так страдать?

– Значит, ты просишь неправильно. Или предлагаешь какие-то не такие игры, – хмурится ребенок. – Со мной мама во все-все играет.

– Это потому, что ты ее сын, и она тебя сильно любит. Другие вот девчонки, к примеру, помимо Леры, с тобой во все игры не играют, – отпускаю закономерным комментарием.

– А они, кроме своих кукол, ни с кем ни во что больше не играют. Скучные!

– Вот и я о том же. Девчонки, порой – сплошное разочарование, – поддакиваю на свой лад и выпрямляюсь.

Хватит уже. Пора ехать.

– Ясно. Братика у меня не будет, – грустно вздыхает Макс.

– У тебя Лаки вместо братика, – усмехается Туманова, открывая дверцу автомобиля.

И второй раз за последние минуты замирает. Глядя на детское автокресло. Его еще в районе обеда привезли и установили.

– Это намек на то, что рядом с сыном я сегодня не сижу? – уточняет у меня, хоть и не глядит в мою сторону.

Не отвечаю. Оставляю выбор за ней. На сегодня он у нее будет последним, в конце концов. Обхожу машину, сажусь за руль.

– Почему не сидишь? – интересуется ребенок, которого девушка ловко усаживает в детское кресло, а затем пристегивает. – А где сидишь?

– Да это я так, не обращай внимания, – не поясняет она, выбирая общество сына.

Никак не комментирую. Да и вскоре появляется другая забота. Стоит выехать на дорогу, а затем проехать несколько кварталов, как замечаю другую машину, следующую за нами. Мутную. Чужую.

Закономерно напрягаюсь…

В итоге проезжаю мимо медицинского центра, до которого не так уж и далеко. Наворачиваю несколько бесцельных кругов, пока жду отклика на свое отправленное сообщение. И только после того, как ко мне присоединяется часть из сопровождения, а другая – тачку прижимает к обочине, возвращаюсь на прежний маршрут.

Как оказывается впоследствии, менты…

Ребят моих приняли.

Пусть и ненадолго…

Плюс в карму сидящей позади меня это не добавляет. Зато перебор в мою чашу терпения – очень даже. И заставляет сомневаться в прежде принятых решениях.

На х*р мне с ней связываться?

Чтоб сдала, при первой же возможности?

В памяти всплывает вчерашний инцидент с псами.

Как она попросила распугать свору…

Руль под моими пальцами скрипит едва ли тише, чем сжатые зубы.

Сука…

Самое смешное, будь девчонка просто подставой, избавился бы, как прознал, и не вспомнил даже. А так… На тебе, Орлов. Дочь прокурора. Потом не ной. Изначально знаешь, что берешь.

И как быть?

Паршивый вопрос.

И сомневаться я не люблю.

Выводит из равновесия…

А когда я его теряю, потом кто-нибудь умирает.

– Выходите, – командую, вопреки всем мыслям, едва паркуюсь перед зданием медицинского центра.

Сам выбираюсь из машины первым. Пока девчонка возится с ремнями безопасности и помогает мальчишке вылезти, тупо пялюсь в мутное темное небо, пытаясь вернуть себе спокойствие. Подоспевшие следом автомобили просто останавливаются рядом. Туманова бросает на них мимолетный взгляд и возвращает внимание ко мне. Ребенка она держит на руках.

– А мы где? – осматривается тот.

– Приехали забрать один конверт, – говорю, как есть. – Это ненадолго. Не переживай. Скоро поедешь к своему псу.

Сам же, первый направляюсь ко входу. Уже у него самого дожидаюсь парочку, придержав дверь.

– А что за конверт? – задает новый вопрос ребенок.

– С вашей пропиской, – пожимаю плечом беззаботно.

Замечаю, как девчонка напрягается, а в голубом взоре мелькает сотня сомнений и… да, паника.

Делаю вид, что не замечаю. Да и мне реально все равно. Просто подталкиваю ее внутрь. Дверь закрывается сама.

– Прописка, – повторяет за мной Макс по слогам. – Что такое прописка?

Мы оказываемся в просторном холле. Приветливая девушка в белом халате спешит навстречу.

– По документальной части твоя мама у нас спец, неспроста ж на юридическом училась, – отзываюсь для мальчишки, прежде чем переключиться к той, кто проводит, куда надо.

Она здоровается и лучезарно улыбается, распинаясь в потоке сахарной речи. От искусственной доброжелательности у меня в мозгах скрипит, словно все шестеренки восприятия ржавеют. Кажется, них*ра я так и не успокаиваюсь в полной мере. Никак не отпускает лютое желание сломать кому-нибудь хребет.

– Прописка – это документ, в котором указан адрес, где ты живешь, – слышится за спиной мягкий голос Тумановой. – Помнишь, мы с тобой учили улицу, номер нашего дома и квартиры? Вот это все вместе и есть адрес прописки.

Нас ведут по длинному пустому коридору. На самом деле в такое время центр уже прекращает прием. Но не для меня. Я заплатил им достаточно, чтоб они закрылись на два часа позже.

– А зачем тебе наша прописка? – удивляется Макс. – Ты же знаешь, где мы живем.

Рановато, конечно, такими громкими заявлениями бросаться, однако…

– Она у вас новая.

Да, выдержка мне машет ручкой…

А вместе с этим распахивает дверь кабинета, где нас ждет возрастной доктор в здоровенных окулярах.

– Добрый вечер, Игнат Алексеевич, – расплывается в приступе дружелюбия он. – Таисия Олеговна, – кивает и той, что останавливается рядом. – Максим, – не забывает и о главном событии этого вечера.

– Здравствуйте, – тихонько здоровается мальчишка в ответ, крепче прижимаясь к своей матери, которая так и не спускает его со своих рук.

На столе, перед врачом – конверт. Его он мне и придвигает ближе, жестом предлагая устроиться в одном из кресел для посетителей на такой случай. Посидеть я и у себя в кабинете или в машине могу, так что просто беру конверт, распечатывая тот. Не вижу смысла растягивать.

В медицинских заморочках я не силен, но общий смысл вполне понятный. Результат… Тот, в котором я уже фактически не сомневался, когда завел речь о прописке.

Почему?

Ее я ведь так и не вспомнил. Зато вспомнил другое. После вчерашнего разговора с ней у машины. Тогда Тая упомянула о номере телефона. Дальше мне оставалось только посчитать и прикинуть по событиям своей жизни.

И все в итоге сходится…

– Центральная, сорок два, – озвучиваю уже вслух.

Вряд ли врач понимает, о чем я.

– Если нужны дополнительные пояснения, или консультация по результатам, я готов ответить на любой ваш вопрос, – заверяет он охотливо.

Да, он действительно не врубается. Но не Тая. Едва я разворачиваюсь, чтобы взглянуть на нее… та фактически вжимается в дверь спиной. При этом на ее губах расплывается горькая усмешка. Прикрывает глаза на мгновение, прежде чем снова посмотреть на меня. Но уже иначе. Без тени страха и с уверенностью.

– Буду иметь в виду, Игнат Алексеевич, если вдруг понадобится прийти к вам в гости.

В голосе слышится тот же горький яд, что огнем горит в ее глазах. С учетом, что и внутри самого пылает ничуть не тише, то даже своеобразный отклик во мне находит.

– Ты, кажется, меня не услышала. Или опять плохо усвоила, – шагаю ей навстречу. – Ты переезжаешь. Вместе с сыном. Сейчас, – оказываюсь совсем близко, почти вплотную.

Нет, не трогаю ее. Открываю дверь.

– Ну что вы, как я могла вас и не услышать? – деланно удивляется. – В отличие от вас, у меня прекрасный слух, – отворачивается и с гордо поднятой головой идет к выходу.

Ни на секунду не верю ее капитуляции. Даже после того, как на находящуюся в холле охрану она никак не реагирует, с безразличным видом проходит мимо. Собственно, потому ребята там и стоят. Потому что не верю. Ни ей. Ни кому-либо еще. А на улице охраны еще больше, остальные тоже подтянулись.

– Сейчас мы поедем к вам домой. Ты соберешь вещи. Пса тоже можете с собой прихватить, – сообщаю, когда мы возвращаемся к машине.

Бл*дь, вот не собирался доводить до такого представления. Чем больше людей присутствует, тем быстрее распространяется новость, всем рты все равно не заткнешь. Но что уж теперь. Не с таким дерьмом справлялся. И тут справлюсь. Как-нибудь.

– Нужно отцу позвонить, – отвлекает от размышлений голос Тумановой. – Иначе это все плохо кончится, – кивает на собрание левых машин неподалеку.

Просто киваю. Не знаю, для показухи ради, ведет ли какую-то свою игру, или в самом деле решает проявить благоразумие, но инициатива правильная.

– Макса возьми, – просит. – Ты же побудешь с… Игнатом? – запинается на моем имени, обращаясь к сыну. – Я быстренько поговорю с дедушкой и присоединюсь к вам.

Мальчик согласно кивает и протягивает ко мне свои руки. Как только я его забираю, девушка отходит в сторону и достает мобильник из кармана пальто.

– Знакомься, Макс, – отвлекаю его внимание от матери, отхожу в сторону, ближе к охране. – Это Гриша, – указываю на того, кто попадает взору первым, а охранник кивает. – Это – Михаил. Семен. Алексей. Иван… – я называю еще много имен, поочередно представляя каждого. – Они будут тебя защищать. Даже от вредных девчонок и их кукол, – подмигиваю мальчишке.

– Зачем меня от них защищать? – удивляется ребенок. – Я сам могу.

Улыбаюсь ему в ответ.

– Помнишь, вчерашнюю стаю псов? В моем мире таких, как они, много. Самых разных. И иногда нужно делать так, чтобы они не навредили.

– Тогда у тебя плохой мир, – постановляет он. – Лучше к нам приходи жить.

– Твой дедушка тоже живет в подобном мире, но ты же его в свой мир не зовешь, – отзываюсь справедливо.

– Это потому что мама с дедушкой не дружат. Они давным-давно поссорились, и мама ушла от него ко мне, – удивляет ребенок.

– Хм… – озадачиваюсь я. – А из-за чего поссорились?

– Так бывает, – явно повторяет слова матери Макс. – Я не знаю. Но деда на маму очень громко кричал вчера. Из-за папы, – заканчивает доверительным шепотом.

Занятно…

Снова улыбаюсь.

– Да уж. Бывает. Но ничего. Зачем тебе кто-то еще, если есть я, верно? – слегка подкидываю его на руках, вызывая смех у мальчишки.

– Наверное, – отвечает и ищет глазами мать.

– Не наверное. Точно тебе говорю.

На разговор дочь прокурора тратит не больше пяти минут, но, судя по тому, как она прикусывает губы, трет пальцами лоб и то и дело хмурится и вздыхает, проходит тот совсем не легко.

– Не знаю, кого там твоя мама прежде выставляла в качестве твоего папы, но теперь им буду я. Как тебе?

– Ты? – искренне удивляется Макс. – Будешь моим папой?

– Я, – подтверждаю и прижимаю его к себе ближе.

– Правда-правда?

– Правда-правда.

– Да. Я хочу, – радостно кивает, но тут же поджимает губы. – Но только если мама разрешит, – добавляет, снова ища глазами Туманову.

Та разговор заканчивает еще минуту назад, но продолжает стоять на прежнем месте, глядя на свой телефон.

– Она не может запретить мне, – отвечаю сыну, а сам тоже на нее смотрю. – Сам у нее спроси, если не веришь. Хотя, на будущее, если я что-то тебе говорю, то так и есть. Даже не сомневайся. Мое слово – закон, – заканчиваю с пафосом и усмешкой, отпуская ребенка.

К матери.

В следующее мгновение я наблюдаю, как девушка, присев на корточки перед сыном, что-то негромко говорит, привычно мягко улыбаясь тому, пусть и через силу, после чего оба идут в мою сторону.

– Она сказала «да», – гордо оповещает меня Макс и снова лезет ко мне на руки.

Подхватываю и несу к машине.

– А я тебе что говорил?

Ребенок кивает и крепко обнимает меня за шею, насколько позволяет ему комбинезон и длина детских ручек.

Странное ощущение.

Еще более странно то, что от переполняющей меня ярости не остается и следа, а я только сейчас замечаю.

– Папа, – произносит совсем тихо в шею, почти вопросительно, словно и сам не верит, что говорит это.

Что я там о странностях только что говорил?

Теперь уж совсем непривычно…

И вместе с тем, то самое. Родное. Мое.

Никому не отдам…

Глава 7

Тая

За окном автомобиля городской пейзаж сменяется одной улицей за другой. Фары проезжающих мимо машин почти слепят, но я не обращаю на это никакого внимания. Я вообще словно в вязком вакууме нахожусь. Время и то стоит на месте по ощущениям. Так и не решила до сих пор, как реагировать на происходящее. Не сказать, что неожиданно, но… ждать и получать – разные вещи. Хотя первым порывом, когда поняла, куда Игнат нас привез, было выпрыгнуть из окна и бежать без оглядки как можно дальше. И будь я одна, наверняка, так и сделала бы. Но с ребенком бросаться в неизвестность – глупо и необдуманно. Именно поэтому приняла навязанные правила. В конце концов, я и так за последние сутки наделала полно глупостей. Нужно притормозить и, наконец, просчитать всю ситуацию. А она выходит откровенно паршивой. Потому что нет у меня времени больше. Ни на что. Не оставили мне его. В отличие от меня, Орлов все как раз хорошо продумал. Не зря переманивал все это время сына на свою сторону. Самый лучший рычаг давления на меня. Что бы ни происходило, сына я ни за что не оставлю, и мужчина это прекрасно знает.

Но черт бы его побрал!

Апофеозом всего становится возвращение домой, где нас уже ждет мой отец. А ведь я просила его по телефону не дергаться. Позволить мне самой договориться с Игнатом. Но когда он меня слушал? Или хоть кого-то? Смешно, но, если забыть, что оба мужчины стоят по разные стороны баррикад, характер у них почти один в один. Оба бескомпромиссные, упертые, с несгибаемой волей, твердые и нерушимые, как скальные острова посреди бушующего океана.

Вот и сейчас…

Никаких приветствий. Лишь два ледяных взгляда скрещиваются в немой борьбе. И я знаю, что ни один не отступит. Будут стоять на своем до победного конца. Подозреваю, кровавого. Я вдруг отчетливо понимаю, что мне все же придется сделать выбор. Желательно такой, который не приведет к необратимым последствиям. И прямо сегодня. Сейчас. Пока не стало слишком поздно. Хуже всего то, что я уже знаю, кого выберу. Еще раньше знала, как бы ни настраивала себя на обратное. Потому что только так будет правильно. Для всех. Но даже зная и понимая, смириться и принять вот так сходу ситуацию по-прежнему не получается. И вряд ли хоть когда-нибудь получится.

Настолько ухожу в свои мысли, что пропускаю момент, когда противостояние оказывается прервано появлением Лаки. Пес с громким и радостным лаем кидается нам навстречу, прыгает вокруг, умудряясь своим языком даже плечо Игната достать. Максим хихикает и тоже прыгает. Я же хватаюсь за спасительную соломинку.

– С Лаки нужно погулять, – говорю, глядя прямо на Орлова.

Тот с ответом не спешит. Сперва оглядывается по сторонам, изучая обстановку прихожей и видимой части коридора двухкомнатной квартиры. Не сказать, что здесь есть на что посмотреть. Евроремонта нет никакого, лишь самый простой: дешевые обои, а на полу линолеум, покрытый ковровой дорожкой. Из мебели тоже лишь необходимый минимум, чтоб было куда повесить верхнюю одежду и поставить обувь. Все чисто и аккуратно. Но разве много нужно двоим людям? Единственное, я люблю, когда в комнате зелено, поэтому горшки с цветами расставлены по всей квартире.

– Десять минут. За которые ты соберешь вещи. И мы уезжаем, – выдвигает Игнат встречным ультиматумом.

Я на это только устало вздыхаю и принимаюсь разуваться. Пальто не снимаю, только расстегиваю двубортный ряд пуговиц и прямо так прохожу на кухню. Выключатель не трогаю. Жалюзи открыты и лунного света вполне достаточно, чтобы видеть окружающую обстановку и друг друга. Отец следует за мной практически сразу, а следом слышится звук захлопнувшейся двери. Мы, наконец, остаемся одни. И я уже точно знаю, что этот разговор не принесет ничего хорошего нам обоим.

– Если сейчас с ним уйдешь, я тебе помочь уже не смогу. Так и будешь всю жизнь под этим монстром жить, – начинает он сходу, спасибо, на удивление миролюбиво. – Пока он не сдохнет. Повезет, если намного раньше тебя.

– Знаю. Но если сбегу от него, считай, так до конца жизни и буду бегать. Он не даст нам с Максом спокойно жить вдали от него. Из-под земли достанет, – повторяю вчерашнюю угрозу Игната.

В доме совсем не холодно, но меня начинает бить озноб, поэтому обхватываю плечи обеими руками в попытке удержать тепло в теле. А может, чтобы оставить себя на месте. Ведь на деле мне хочется согласиться на все встречные предложения отца и действительно бежать. Но это будет самый эгоистичный и неверный поступок в моей жизни.

– Я же тебе говорил, я разберусь. Ты – моя дочь. Моя семья. Я позабочусь о том, чтобы ты о нем больше не слышала. Надо потерпеть всего-то полгода-год. Все лучше, чем жить в страхе и оглядываться каждый раз, пока он рядом.

Смеюсь. И качаю головой.

Не разберется он. И не посадит. Если бы мог, уже давно все это провернул. А так скорее ляжет хладным трупом на дно какой-нибудь канавы. Я же видела фотографии того, что случалось со всеми теми, кто мешал Игнату. И вчера он прямо сказал, что будет, если мы решим выступить против него. И какой дочерью я буду, если позволю сейчас отцу так подставиться?

– Так уверен, что действительно сможешь? – уточняю уже вслух. – А от всех его врагов, которые захотят отыграться на нас с Максом, тоже защитишь? И так и будем жить, да? Они нападают, а мы снова бежим и прячемся?

Отец мрачнеет.

– То есть в меня, того кто дал тебе жизнь и вырастил тебя, ты не веришь, а в того козла, который живет за счет других жизней, ты очень даже вдруг уверовала? Или на что ты рассчитывала, когда под него в первый раз ложилась? Что он исправится, станет милым и хорошим, после того, как ты ему сказку о морали прочитаешь и кроху-сыночка родишь? Думаешь, он изменится? Такие, как Орлов, никогда не меняются! Легкой жизни не будет теперь, уж не жди в любом случае! Ты сама свой выбор сделала, когда ребенка от него родила. Теперь расхлебываем, как можем. Хотя бы сейчас голову включи и прекрати ерепениться, играя в предубеждение и гордость!

Прав. Снова. Пусть и не во всем, на этот раз. Но оттого не менее больно и обидно слышать от него эти слова.

– Я ничего не думаю, – говорю и отворачиваясь к окну. – И знаю, что не изменится. Как и знаю то, что он не отступится и не отпустит Макса. Скорее уничтожит всех, кто встанет на его пути. Тебя – в первую очередь, папа. И в отличие от тебя, на него мои просьбы никого не убивать точно не подействуют, – пытаюсь хоть так достучаться до него.

– Ты поэтому из моего внука еще одного преступника и убийцу вырастить решила? – слышится за спиной полное гнева.

Вздрагиваю и крепче обнимаю себя за плечи. Не отвечаю ему ничего на его заявление. Потому что не знаю, что сказать. Ведь правда. Очередная. Бьющая по мне наотмашь.

– Хватит себя жалеть, Тая. Это ничем не поможет. В одном этот твой Орлов прав. Оставаться здесь тебе не стоит. Давно. Собирай вещи. Я тебя и Максима с собой заберу. Орлов, может, и страдает бешенством, да и не один, но и я – не мальчик. Ребята из убойного помогут. Сдержат. Никто не пострадает. И тебя с сыном никто не тронет. Гарантирую.

Ах, если бы так оно и было…

Только я больше в это не верю.

– Я не себя жалею, папа, – оборачиваюсь обратно к нему, стараясь выглядеть невозмутимой и уверенной в своих следующих словах. – Себя я давно разучилась жалеть. Еще пять лет назад. Но Игнат уже сказал Максу о том, что он его отец. И тот… счастлив. Счастлив, понимаешь? А если я соглашусь на твое предложение, то не только разобью его мечты, но и убийцей его отца стану. А я так не хочу, папа! Только не так! Не через смерть Игната, каким бы монстром он ни был!

«И уж точно не через твою…» – заканчиваю уже про себя.

– Ему четыре! Конечно, он счастлив! У вас же в доме мужика ни разу не было, а он нуждается в ком-то помимо матери, это вполне нормально. Вот только не в Орлове. Ничему хорошему он его не научит. Другого мужика себе найди, его он тоже примет. Маленький еще, ему без разницы. Если уж к Орлову проникся, любой другой и подавно ему на пользу пойдет. Он и не вспомнит о нем уже через год, чего ты зациклилась на этом? Или думаешь, Орлов заботится о том, что других сыновей без родного отца оставляет, когда в башку им стреляет и черепушки их проламывает?! – окончательно срывается отец, наряду с ударом кулаком по столу. – Не хочет она, видишь ли. Захоти!

– Да ты понимаешь, что тем самым войну в городе развяжешь? – тоже больше не сдерживаюсь я. – Он же кровью зальет все улицы, пока не получит Макса обратно! А когда найдет, думаешь, он меня пожалеет? Или тебя? Пристрелит всех нас и дело с концом. Сейчас его от этого шага сдерживает только моя покладистость. Да и… – замолкаю на мгновение, втягиваю в себя воздух и продолжаю уже на порядок спокойнее. – Так я буду рядом с сыном и смогу повлиять на его будущий выбор.

Так себе оправдание. Но если это убережет моего отца от смерти, как и десяток другой его людей, значит, оправданно.

– Все я понимаю! Понимаю! Это ты не понимаешь, я тебя, дура, уберечь хочу! И тебя! И внука! Да я его хоть сейчас изолирую! Ото всех! Хотя бы за похищение! – выплевывает в полнейшем негодовании. – Ай, кому я это рассказываю… – качает головой и шагает прочь из кухни. – Учти, потом не проси о помощи снова. Ты выбрала свою участь, свою судьбу. И сторону. Нет у меня такой дочери. И внука нет.

Входная дверь в квартиру хлопает повторно. А следом по полу разлетаются черепки цветочного глиняного горшка с фиалкой, который я кидаю себе под ноги на эмоциях.

Вот как так? Из-за одного и того же мужика дважды разругаться с родным отцом в пух и прах. Что я за дура такая? Ведь вот он шанс на спасение. А я снова его упускаю. Как пять лет назад, когда испугалась того, что будет, если Игнат узнает о беременности, а отец – о нем. Так и сейчас. Но перед глазами все время стоят те чертовы фотографии изувеченных Орловом людей. Точнее, по делу – не им самим, а его мордоворотами, но сути это не меняет. По факту все равно он. Только теперь на месте тех людей я вижу отца и мать. И это видение отзывается в груди фантомной болью. Настолько сильной, что я почти падаю на колени перед разбитым цветком. Вот так и моя жизнь: как ни старалась сохранить ее целой, а все равно разбила, не собрать. Но я все равно зачем-то пытаюсь спасти хотя бы цветок. Собираю землю руками в одну кучу и втыкаю в нее свою потрепанную фиалку. Говорят, они сильные, при должной заботе укрепятся на новом месте и вновь расцветут. А я? Я так смогу?

Должна…

К тому же:

– Не знал, что самое ценное из того, в чем ты нуждаешься – это пенсионный куст, – доносится со стороны входа на кухню.

Упускаю тот момент, когда моя уединенность перестает быть таковой. Орлов стоит в проеме, сверху-вниз наблюдая за всеми моими жалкими потугами по спасению цветка.

Пропускаю мимо ушей его выпад.

– Обещай, – прошу вместо этого срывающимся голосом. – Обещай, что, если мы уйдем с тобой, с Максом никогда не случится ничего плохого.

Полночно-синий взор становится почти черным.

– Именно для этого вы со мной и остаетесь.

– Почему тогда в этом случае не отправить нас с ним куда-нибудь подальше? Так ведь куда проще и безопаснее.

– А потом сидеть и каждую минуту дергаться, узнавая, как вы там? – служит мне встречной насмешкой. – Нет уж. Я не настолько мазохист, чтоб так себя подставлять. Будешь у меня на виду. Тогда будет действительно проще. Многим. Не только мне и тебе.

Согласно киваю, принимая его доводы. По этому вопросу. А вот дальше задаю новый:

– Ты его тоже вырастишь похожим на тебя?

И если раньше я лишь слегка посматривала на него, то сейчас фактически цепляюсь своим взглядом за его.

– Мой отец не был таким, как я. Мямлей был. Брат – наоборот, до одури весь из себя правильный. А вот дед… Он меня воспитал. И да, мы похожи. Так что однозначного ответа не жди.

– Тогда мне лучше и правда быть рядом с ним, – улыбаюсь совсем невесело. – Может тогда повезет, и он вырастет таким же сильным, как ты, но с границами дозволенного. Куда лучшим и достойным человеком, чем ты. Где он, кстати?

На губах Орлова мелькает ядовитая ухмылка.

– Макс во дворе. Играет с Лаки. Почти выучили команду «взять». За палкой пес гоняется, – произносит отстраненно, а его ухмылка становится лишь шире. – Куда лучшим и достойным, чем я, значит? Ты себя-то в зеркале видела? – добавляет зло.

– Ну, я, по крайней мере, никого не убиваю по поводу и без, – парирую, отворачиваясь и поднимаясь на ноги.