Галобионты

Первые годы Дзержинец тщательно курировал деятельность своего подопечного. Начальник тоже живо интересовался исследованиями биолога. Но потом пришла первая волна смутных времен, именуемая в Новейшей истории Перестройкой. И всем стало все равно, что где творится. Главная проблема сузилась до самых мелких масштабов: удержаться на насиженном месте. Это удалось далеко не всем. Кстати, шеф Дзержинца слетел одним из первых. Сам он благополучно сумел дослужиться сначала до капитана, потом – до майора, а в 1990-м году ему присвоили звание подполковника.

Он не сомневался, что переживет вторую, и самую большую волну, смутных времен так же успешно, как и первую – у него не было для этого никаких оснований. Напротив, Дзержинец был уверен в себе на все сто процентов. Он знал, что сможет добиться очень многого и уверенно шел к своей цели, преспокойно наблюдая за теми, кто, идя с ним бок о бок, срывался вниз и бесследно исчезал где-то вдалеке, моментально вылетая из памяти своих бывших коллег.

Дзержинец не сомневался также, что совершает единственно правильный поступок. Впоследствии, по прошествии многих бурных лет, ему не раз доводилось утверждаться в верности своего поступка.

Жаркой душной августовской ночью девяносто третьего года по коридору четвертого этажа здания Безопасности спокойной, но решительной походкой шел Дзержинец – сухощавый мужчина, небольшого роста, крепкий и энергичный. Никто не обратил внимания, что в запыленном сейфе в углу четыреста тридцать девятого кабинета стало на одну папку меньше.

* * *

Он плыл очень быстро, быстрее, чем когда-либо в своей жизни. Хозяин говорил ему однажды, что он использует далеко не все возможности своего организма. И только теперь он поверил в это.

Усталости не ощущалось. Напротив, ему казалось, что он безо всякого труда способен проплыть еще многие километры. Но ему больше не нужно было плыть. Теперь он должен был идти. Ноги, ступая по холодному сырому песку, с непривычки подворачивались. Однако он знал, что скоро это пройдет.

После неприятно теплой воды прохладный воздух взбодрил его. Он всегда предпочитал теплу холод. Накрапывал холодный мелкий дождь. Капли стекали по его нагим плечам, наводя на мысль о том, что необходимо позаботиться об одежде. Не то, чтобы ему не нравилось ощущать на своем теле покалывание дождевых струй, просто он хорошо помнил, что людям свойственно прятаться от дождя, а значит, ему следовало поступать также.

Он был сильно голоден. Пожалуй, никогда раньше организм не требовал пищи так настоятельно. Это чувство не столько раздражало его, сколько приносило удовольствие от предвкушения наслаждения – не зря он столько времени берег аппетит.

Было и еще одно удивительное, но довольно приятное чувство. Он сам не мог объяснить себе его природу. Сердце поминутно учащало биение. Дыхание вдруг обрывалось, а по телу пробегала странная мелкая дрожь.

«Что это? – думал он, шагая по мокрому песку. – Страх? Нет, не похоже. Усталость? Нет, я совсем не устал, в этом я уверен…»

Удивительное чувство то ослабевало, то нарастало с еще большей силой, заставляя его снова и снова искать объяснение.

Вдруг ему почудилось, что он нашел отгадку.

– Это нетерпение, – в голос произнес он и отшатнулся от звука собственного голоса – таким непривычно громким он показался.

– Да, это нетерпение, – повторил он, наслаждаясь тем, что может так явственно слышать себя, – я очень хочу поскорее оказаться в Большом Городе.

Стоило ему произнести эти слова, как сердце вновь подскочило к самому горлу, кровь ударила в голову, вызвав ощущение тепла на щеках. Если бы он мог видеть себя со стороны, то заметил бы, как покраснели его смуглые щеки.

Где-то в глубине его существа смутно шевельнулось осознание того, что его внутреннее состояние никак нельзя назвать похвальным.

– Так не должно быть! – сказал он, сдвинув густые черные брови.

Он не знал, как, собственно, должно быть, равно как не имел представления о том, как быть не должно. Это еще более обескураживало и раздражало.

– Нельзя быть бесчувственным, – говорил Хозяин, – но надо уметь всегда держать свои чувства под строжайшим контролем.

Ему казалось, что нет ничего легче этого. Гораздо труднее, на его взгляд, было продержаться две, а то и три недели без пищи, терпеть невыносимый холод или другие лишения. А тут получается, что какое-то детское волнение выбивает его из колеи, выделывая с сердцем всякие непонятные штуки.

Раздражение усиливалось, и, наверное, именно по этой причине он и был так беспощадно свиреп с теми людьми, которых увидел на берегу. Это были рыбаки. Двое мужчин, довольно пожилых. Тот, что повыше, – сухопарый и совершенно лысый. Капюшон матросского бушлата то и дело сваливался с его головы, открывая блестящую от дождя плешь.

Второй был невысоким коренастым брюнетом. На его голове красовалась военного образца фуражка с погнутым козырьком.

Разумеется, это были рыбаки. Он уже успел повидать немало людей, проводящих массу времени за смешным занятием: удить рыбу при помощи этих смешных длинных приспособлений. Рассмотрев их, он решил, что размеры обоих будут для него вполне подходящими.

Мужчины тащили черную надувную лодку. Едва завидев оранжевую легковушку старой модели, он ринулся обратно в воду, так как на пустынном берегу спрятаться было абсолютно негде. Да и совладать с ними будет легче в воде, решил он, погружаясь в посеревшую от дождя морскую гладь.

Он дождался, пока рыбаки, достигнув берега, усядутся в лодку и отплывут на порядочное расстояние. Потом решил действовать.

Вынул из-за кожаного пояса нож с длинным немного изогнутым лезвием и, зажав его в правой руке стремительно поплыл к лодке. Когда над головой показалось черное днище, он занес руку и проткнул его ножом, располосовав почти надвое. Раздались крики. Он вынырнул, ухватившись за борт, проткнул ближайший к нему баллон. Нескольких мгновений хватило на то, чтобы продырявленный борт сдулся и лодка почти полностью погрузилась под воду. Один из рыбаков ухватился за уцелевший баллон, второй барахтался рядом.

Все еще не понимая, в чем дело, рыбаки продолжали кричать во весь голос. Ближе к нему находился сухопарый. Он схватил его за капюшон бушлата и притянул к себе. Его глаза встретились с диким взглядом, в котором стояло испуганное недоумение.

На мгновение его охватила нерешительность. Рука с ножом, занесенная над рыбаком, замерла. Оказалось вдруг, что убить человека сложнее, чем существо, не обладающее способностью смотреть на тебя осмысленным взглядом. Неизвестно, чем бы закончилось дело, если бы не рука сухопарого, впившаяся ему в горло. Стряхнув ее с себя, словно детскую ручонку, он, не медля больше ни секунды, вонзил лезвие ножа прямо в сонную артерию мужчине.

Потом перевел взгляд на другого. Тот, как оказалось, все это время наблюдал за происходившим на его глазах закланием. Рот коренастого перекосился, блекло-серые глаза округлились, превратившись в блюдца.

По-прежнему держа убитого за капюшон, он двинулся ко второй жертве. Однако применять нож ему не пришлось. Коренастый зашелся было в жутком вопле, но, оборвав его, внезапно погрузился в воду. Когда он подплыл ко второму рыбаку и вытащил его из воды, тот был уже мертв. Видимо, скончался от страха.

Он вытащил мертвых на берег, швырнул их на песок и бросился обратно в воду за лодкой. Нужно было действовать быстро, поскольку, несмотря на раннее утро, на берегу могли появиться другие люди. А убивать еще кого-либо не входило в его планы. По крайней мере, пока.

Он раздел мертвецов донага, после чего перебрал их одежду и обувь, примеряя на себя то одно, то другое. Ему несказанно повезло, что один из рыбаков оказался высоким, а второй – плотным. Сапоги сухопарого, как и свитер коренастого, пришлись ему как раз в пору. Основная проблема заключалась в брюках: одни были слишком узки, другие едва доходили до щиколоток. Наконец, и эта проблема была решена. Натянув сапоги с длинными голенищами, он обнаружил, что в этой обуви невозможно определить длину его штанов и остановил свой выбор на брюках коренастого – в них, по крайней мере, он мог вполне комфортно передвигать нижними конечностями.

Обшарив карманы убитых, он обнаружил в них связки ключей, всякие мелочи непонятного назначения и деньги в бумажниках, которые даже не успели промокнуть. Сложив все это в карманы бушлата сухопарого, он принялся за другое важное дело. Нужно было как можно скорее избавиться от трупов. Хозяин постоянно повторял им, что они не должны оставлять за собой никаких следов. Два мертвых тела, одно из которых было продырявлено его ножом, безусловно являлись следами. И нужно было их, как это говорил Хозяин? Их нужно было замести.

Взяв весло, он принялся выкапывать в песке яму. Дело спорилось, песок был рыхлым и глубоким. Через некоторое время ему удалось выкопать достаточно вместительную яму. Скинув в нее трупы, он накрыл их резиновой лодкой и забросал песком, не забывая посматривать по сторонам. Пока ему везло – на берегу никто не показывался. Покончив с ямой, он осмотрелся, убрал последние следы и поспешил к машине.

Какая жалость, что Хозяин не взял на себя труд обучить их вождению автомобилей. Ему совсем не помешало бы это умение.

А теперь, помимо того, что придется тащиться пешком невесть сколько, еще нужно позаботиться и об этой старой рухляди, которая стоит на виду и наверняка привлечет к себе внимание всякого, кто окажется на берегу.

Автомобиль стоял на обочине узкой дороги. Прошагав по ней несколько десятков метров, он увидел, что в одном месте она круто поворачивает вправо, огибая довольно высокий обрывистый берег. Вернувшись к машине, он дотолкал ее до поворота, скинул с дороги. Раздался страшный грохот, пенистые брызги окатили его с головы до ног, но это было не страшно, так как он все равно промок до нитки. Оранжевая крыша автомобиля скрылась в серой морской воде.

Теперь, когда следы были заметены, ничто не мешало ему отправиться в путь. А путь его лежал в Большой Город. Он уже ощущал ни с чем несравнимое дыхание Большого Города – целого мира, манящего и пугающего одновременно.

Печатая шаги в тяжелых сапогах, он думал о том, что все прошло на удивление легко. Впрочем, он в этом и не сомневался. Почти. Но это не в счет. Главное, что он сумел сделать первый шаг. Дальше все пойдет гораздо легче. В этом он был уверен.

Вскоре дождь перестал. Выглянувшее октябрьское солнышко начало неспеша высушивать на нем одежду. Это ему не очень понравилось. Становилось жарко и душно. Захотелось вернуться на берег и броситься в воду. Однако он тут же с ожесточением отбросил эту мысль, показавшуюся ему малодушной.

Чем ближе он подходил к Большому Городу, тем сильнее ощущался особый, исходящий от него тяжелый дух. На миг ему даже показалось, что дышать становится все труднее, но вскоре он понял свою ошибку. Воздух проникал в легкие так же легко, как и всегда, но был довольно тяжелым. Чувствовалось, что в нем недостает кислорода, а наличествуют другие составные части, не особенно пригодные для вдыхания.

Хозяин говорил об этом неоднократно. И все-таки ему не верилось, что в больших городах так плохо обстоит дело с воздухом. У него совершенно не укладывалось в голове, как это может быть, чтобы люди не заботились о том, что им приходится вдыхать в себя. Что до него, то это была наиболее насущная проблема, важнее, чем пища или вода.

– Люди глупы, – повторял Хозяин, – сознательно уничтожая себя, они, тем не менее, что-то кричат о спасении мира. О как же ты убог, род человеческий!

Эти патетические тирады накрепко засели в память. Но все же хотелось воочию убедиться в том, так ли глуп и убог род человеческий, как об этом твердил Хозяин.

Пожалуй, он и сам не мог бы ответить на вопрос, что именно так влечет его в сторону Большого Города. Желание познать людей? Да, конечно, но не только это. Желание воочию увидеть достижения цивилизации, о которых он столько прочел? И это тоже, но далеко не все.

Его подгонял какой-то мрачный инстинкт, что сродни чутью волка, набредающего на мирно пасущееся овечье стадо. Разумеется, Большой Город нельзя было назвать мирным овечьим стадом. Однако только он мог в полной мере удовлетворить звериный инстинкт, вложенный в него природой. Или Хозяином?

Он ненавидел эту свою привычку к самоанализу. Но Хозяин говорил, что без этого невозможно существование по-настоящему умного человека. С его коэффициентом интеллекта он мог быть абсолютно спокойным. Но Хозяин часто повторял, что помимо ума и знаний развитый человек обязательно должен обладать и чутким эмоциональным восприятием.

– Это зачастую осложняет человеку жизнь, – говорил Хозяин, – но в то же время во сто крат обогащает наше существование.

Очевидно эту истину стоило принять безоговорочно, как и всякую другую, исходящую от Хозяина – единственного на всем свете существа, которое заслуживало уважения.

Солнце припекало все сильнее. Для начала октября погода была более чем теплой. Бабье лето в этом году припозднилось. Сентябрь был ветреным и слякотным, а в первые дни октября неожиданно для всех установилась погожая, августовская погода, теплая, солнечная и тихая.

Если бы это зависело от него, он предпочел бы совершить свою вылазку в иных условиях. Но выбирать не приходилось. К тому же предоставился великолепный шанс испробовать себя в непривычной обстановке. Она вовсе не обязательно должна быть приятной и комфортной. Скорее, наоборот.

Все эти мысли беспрестанно роились в его гудящей от жары голове. Собственно, жары-то никакой не было. Градусов 25–27 по Цельсию, не более. Да и осеннее солнце «работало» не так рьяно, как летом. Но и этого было более чем достаточно для того, чтобы временами у него мутнело в глазах от жажды.

На счастье идти пришлось не так долго. Вскоре он вышел на оживленное шоссе. Одежда полностью высохла и он выглядел вполне пристойно.

– И все-таки очень жаль, что Хозяин не удосужился обучить меня вождению, – пробормотал он, провожая взглядом проносящие грузовики и легковушки.

Ему безумно хотелось остановить машину, выкинуть из нее водителя, влезть внутрь и, заведя мотор, помчаться вперед, вместо того, чтобы сбивать ноги, топая по шоссе под ярким слепящим солнцем.

Еще через некоторое время смутное желание стало оформляться в ясный план. Он подошел к самому краю обочины, остановился, повернулся лицом к автомобилям, направляющимся в сторону города и поднял руку. Он видел, как это делают актеры в просмотренных им фильмах. Возможно, движение получилось недостаточно естественным, или выглядел он слишком подозрительно, но, как бы там ни было, ни одна из многочисленных машин даже не замедлила ход.

Это нисколько не ослабило его решимости. Дождавшись, пока на трассе появится одинокая легковушка, он внезапно выскочил на дорогу прямо перед ней, заставив водителя резко затормозить. План был простым, в лучших традициях современных боевиков: заставить владельца автомобиля под угрозой ножа доставить себя в город, после чего он намеревался поступить с водителем приблизительно так же, как и со своими предыдущими жертвами.

– Ты че, совсем охренел, идиот! – заорал высунувшийся в окно мужик лет сорока-сорока пяти. – Если тебе жить надоело, мне-то чего ради из-за какого-то мудака в тюрьму садиться! Вот псих-то!

Не говоря ни слова, он медленно приближался к машине, незаметно сжимая рукоятку ножа.

– Если надо тебе, мог бы и проголосовать, как все нормальные люди делают, я бы тебя подвез, – продолжал мужик, глядя на «психа» скорее доброжелательно, чем гневно.

Это наблюдение резко изменило ход его мыслей. Он замер в нерешительности.

– Ну че встал-то, олух? – усмехнулся водитель. – Иди, садись, раз уж тормознул.

Распахнулась дверца переднего пассажирского сиденья. Он с трудом втиснулся в крошечный салон видавшей виды развалюхи и закрыл дверь.

– Ну ты, потише хлопай, – взъярился мужик, – двери у меня, чай, не казенные.

Он снова промолчал, не зная, как реагировать на человека, грубые слова которого так явно противоречили добродушному тону, которым были сказаны. Это нарушение простейших логических законов выбивало из колеи.

– Кто ж так машину тормозит? Я тебя едва на задавил. У меня хотя и «Запорожец», но движок у него помощнее, чем у иного «Жигуленка». Никто не останавливался, что ль? – поинтересовался водитель.

Он отрывисто кивнул.

– Оно и понятно. Нынче времена такие – каждый боится связываться с кем ни попадя. С меня-то взять нечего. На мою старушку-развалюшку желающих не найдется. А сам я человек не вредный. Если хороший человек попросит, не отказываю.

«Хороший человек» исподлобья глянул на водителя и ничего не сказал.

– Тебе куда ехать-то? – спросил мужик, нимало не смущаясь тем, что попутчик все еще не произнес ни слова.

– В город, – ответил он глухим надтреснутым голосом и откашлялся, прочищая горло.

– Простыл, что ль?

– Что?

– Заболел, говорю, что ли?

– Д-да, немного, – ответил он, понимая, что необходимо стараться поддерживать беседу.

– Рыбак, что ль? – продолжал расспрашивать водитель.

– Да, рыбак.

– А где же снасти?

– Потерял, – увидев, что мужик кинул на него недоумевающий взгляд, пояснил, – в воде утопил случайно.

– С берега рыбачил, или с лодки?

– С лодки, – ответил он и тут же добавил: – Она тоже утонула.

– Бывает, – ответил водитель, – я и сам однажды так нарыбачился, что потом себя самого еле из воды вытянул. Лодка перевернулась. Я, правда малость навеселе тогда был, – мужик засмеялся. – С тех пор на рыбалке ни-ни. А ты как на счет этого?

Он щелкнул себя по шее, изображая всем известный жест.

– На счет чего?

– Ну ты прям как с луны свалился! – хохотнул мужик. – Выпиваешь, спрашиваю?

Он пожал плечами, не найдя, что ответить. Как выяснилось, беседа с незнакомым человеком – дело не из легких.

– Тебя как звать-то, браток? – поинтересовался мужик, словно угадав мысли своего попутчика.

– Гера… – машинально было ответил он и резко осекся.

– Как-как? Гера? – переспросил мужик. – Герасим, значит?

У меня так отца звали. А сам я Анатолий Герасимович Федоров. Можно просто Толян.

Водитель весело подмигнул ему и он невольно улыбнулся в ответ. Это его удивило. Снова закипело раздражение – чувства напрочь отказывались повиноваться разуму.

– Да ты не сиди бирюком-то, – добродушно сказал мужик, заметив, что его пассажир нахмурился. – Со всяким такое бывает. Приедешь домой, освежишься под душем, поешь сытно, ляжешь, отдохнешь и все печали пройдут.

Ответом был шумный вздох, вызванный словами о душе. Он отдал бы, кажется, все на свете, лишь бы ощутить на своем разгоряченном теле живительные струи ледяной воды.

– А ты как сюда добирался, Гера? – не отставал мужик, не замечая, что попутчик не особенно охотно поддерживает разговор.

– На машине, – ответил он, вспомнив оранжевую колымагу, которую он сталкивал с обрыва.

– А че с машиной стало?

– Сломалась.

– Так че ж мы с тобой в город-то едем? – встрепенулся мужик. – Давай вернемся, на буксир возьмем. Разве можно такое добро на дороге оставлять? Завтра уже от нее ни винтика, ни шпунтика не останется.

– Не надо, – решительно выпрямился пассажир, видя, что водитель собирается вырулить на встречную полосу, – я ее в море скинул.

– Это ты зря, парень, – ошарашено заявил мужик, впервые за все это время посмотрев на собеседника с подозрением.

– Не зря. Она все равно уже никуда не годилась.

– Да? – произнес мужик, отводя взгляд и пожимая плечами.

– Оно, конечно, тебе виднее. И все ж таки я бы на твоем месте не стал бы машину бросать.

Вместо ответа он снова пожал плечами.

– Вот так человек сгоряча натворит делов, – философски заметил Толян, – а потом жалеет, да только поздно бывает.

– Не пожалею, – мрачно усмехнулся он.

– Дело твое, парень, – повторил мужик.

В машине установилось молчание. Видя, что пассажир попался не слишком общительный, водитель включил радио. Какая-то безголосая певица надрывалась, пытаясь изобразить нечто, похожее на блюз. Он поморщился.

– Че заерзал? – хмыкнул Федоров. – Не нравится такая музыка?

– Гадость, – коротко бросил он.

– Это верно, Гера, гадость и есть.

Мужик протянул руку и переключил радиоприемник не другой канал. Передавали новости.

– … На пресс-конференции Минатома заявил, что ядерной угрозы затонувшая субмарина не представляет, – говорил женский голос, – никакой угрозы ядерной катастрофы в связи с аварией подлодки не существует вообще…

– Ты слыхал, парень, чего в мире деется? – спросил Толян и не дав попутчику и слова сказать, разразился смачной бранью в адрес «проклятых зажравшихся буржуев, которым неймется, что у нас, русских, еще есть порох в пороховницах».

Гера продолжал хранить молчание, но это нисколько не останавливало Федорова, а возможно, даже подбадривало.

– Вот сучьи дети! – надрывался Толян, всем своим видом выражая искренне негодование. – Нету на них Сталина, он бы их быстро всех на место поставил, пообрубал бы им хвосты поганые!..

Он силился разобрать слова диктора, тонущие в ругани Толяна.

– …министр атомной энергии не исключил возможность того, что с этой целью в район катастрофы будет направлено известное российское исследовательское судно…

Названия он не расслышал, так как в этот момент Толян возвысил голос почти до крика. Ему очень хотелось заткнуть рот не в меру зарапортовавшемуся водителю, однако он сдержался.

Когда Анатолий замолчал, чтобы перевести дух, диктор уже передавал прогноз погоды на завтра.

– Тебе куда ехать-то? – спросил Толян, изменив тон с гневного на добродушный.

– В каком смысле?

– В смысле, где тебя высаживать? Я до самого города не поеду, но могу довезти до автобусной остановки. Пойдет?

– Пойдет, – нерешительно повторил он, не сразу осмыслив слова водителя.

– У тебя хоть деньги-то есть?

– Деньги?

Он встрепенулся и полез в карман, в котором лежали бумажники, и вынул один из них.

– Есть деньги, – ответил он, обнаружив небольшую стопку кредиток, – кстати, сколько я вам должен?

– Ты – мне? – возмутился Толян. – Смеешься, что ль? Чтобы я с тебя деньги брал, когда ты машины лишился?! Я не такой жлоб, чтобы деньги брать у тех, кто в беду попал.

– Как знаешь, – ответил он, невольно перенимая выражения Толяна, и спрятал бумажник в нагрудный карман.

– 216-тый тебе подойдет? – задал вопрос водитель.

– Что?

– Ты, как я посмотрю, совсем не в себе, – добродушно усмехнулся Толян, – я спрашиваю, автобус 216-тый тебе подойдет?

– Он в город идет?

– А куда ж еще?

– Если в город, то пойдет.

– Ну вот и славно, – сказал Толян, – через пяток минут доедем.

– Ты только не унывай, парень, – снова заговорил водитель, – все у тебя наладится. И мой тебе совет: никогда больше не бросайся машине наперерез. Не все такие, как я. Кое-кто переедет и глазом не моргнет.

Автомобиль подъехал к автобусной остановке, где стояло несколько человек.

– Вот и люди стоят, – заметил Толян, – значит, автобус вот-вот подойти должен.

– Счастливо тебе, парень, – добавил водитель, когда попутчик вышел из машины.

Он кивнул и пожал протянутую ему руку.

На этот раз дверь он закрыл осторожно и не спешил отходить от машины, провожая взглядом отъезжающего Толяна. Тот помахал ему рукой из окна и дал два коротких гудка. Он махнул в ответ, продолжая стоять на обочине. У него было ощущение чего-то недоделанного или недосказанного. И это не давало ему покоя, заставляло вперивать взгляд вслед исчезнувшему из вида автомобилю.

Внезапно он понял, что должен был сделать. Он должен был произнести одно-единственное слово. Простое, довольно короткое словечко, но емкое и важное.

– Спасибо, – вполголоса произнес он и пошел к автобусной остановке.

Час спустя он оказался в центре города. Здесь воздух был еще хуже, чем на шоссе. В голове свербила только одна мысль: как можно скорее оказаться в месте, где можно принять холодный душ. Он уже не ощущал голода, но жажда, подступившая еще на трассе, мучила все сильнее.

В автобусе, среди рыбаков и дачников он совсем не выделялся, в городе же на него с удивлением поглядывали прохожие.

Откуда-то неподалеку раздавался шум поездов, из чего он заключил, что рядом располагается вокзал. Туда он и направил свои горящие огнем стопы. Проходя мимо магазинчика, он увидел в витрине батарею бутылок. Жажда стала нестерпимой. Достав из кармана бумажник, он вошел в магазин.

– Вода есть?

Молоденькая продавщица непонимающе уставилась на него.

– Вода у вас есть? – повторил он хрипло.

– Какая? Минеральная? Дистиллированная?

– Любая, я хочу пить.

Не сводя с покупателя недоумевающего взгляда, девушка попятилась к холодильнику и наугад вынула бутылку.

– «Боржоми» вас устроит?