Кого ты видишь? Я жертва. Книга вторая

– Убить?! Ого! Не думала, что настолько задену твои чувства. – я проглотила истеричный ком и с возмущением обнаружила себя в «удерживающей» хватке собственника. Словно ужаленная, подскочила и абстрагировалась от него горькой усмешкой. – Да не пользовалась я моментом! Это было единственным решением.

Голова снова закружилась. Я прикрыла глаза и получила позорный выговор:

– Зачем ты рисковала? – На запястье сошлись тиски.

– Рисковала? Чем? Вернуть к жизни собственного инквизитора? – Стряхнула его руку, без манер утерлась рукавом, неуклюже поднялась на нетвердые ноги и пробормотала под нос. – Пожалуй, я недооценила свои риски.

Он сорвался так, что заложило уши:

– Собою! Твою мать! Будь моя воля – ты даже в одной реальности со мной не родилась!

Меня повело, но соскользнуть на жнивье не позволил скрученный рулоном скирд сена. «Бежать!» – потрясенная грузом осознания, я еще обходила колкое препятствие. Несколько шагов, и снова наткнулась на тирана. Мой бывший пациент был в абсолютном здравии. В роли пострадавшей теперь выступала я. Медленно, словно боясь спугнуть дикого зверька, Гордон смыкал вокруг меня объятия:

– Иди ко мне. Ты не должна была узнать. А я не справился… – успокаивающий голос с характерным ритмическим рисунком запускал принудительное программирование. Очнулась, а сильные пальцы уже бесцеремонно хозяйничали в волосах и массировали мой затылок. Над ухом продышали. – Смилуйся над моим безумием. Я не пожертвую тобой. Оставь мне эту… тайну.

«Стоп!» – последняя пауза, и все пазлы сложились в комбинацию.

– Тайну? Еще одну? – я отстранилась и оценила реакцию раскрытого резидента, который так правдоподобно умолял о доверии. – Потрясающая актерская игра. Сбрось образ. Вопрос с подкидным дураком решился.

– Ты час была без сознания. И у тебя… – мой психотерапевт занервничал.

– Шизофрения? – я оборвала этот фарс и с презрением выплюнула в лицо лицемера. – О, Бога ради! Перестань! Я подозревала, что тебя наняли родители.

Я была уже у соломенного скирда, но сбежать не удалось. Удав атаковал.

– Стоять! – Гордон схватил меня за локоть в своей силовой манере. Я ощетинилась сиамской фурией в глаза, подсвеченные светоотражающими линзами:

– Не смей! – Выдернула руку. Потеряв опору, пресловутый «акробат» изумленно распахнул глаза и неспортивно отлетел назад. – Я не подопытная крыса.

Гордон тяжело приземлился в траву, скрестил по-турецки ноги и нащупал сухую крепкую жердину. Его маневр спровоцировал мой монолог. Я застрочила:

– Так все было подстроено? Сначала аллея, цветы, эти дикие ситуации с преследованием. Неподдающееся никакой логике насилие. И рыцарь-тамплиер. Ты так втирался в мое доверие? Друг? Просто так?! – задохнулась и, чтобы не заверещать, закрыла рот ладонями. – Даже инфаркт?! Господи, ты выкрутился. «Сбежал из кардиологии»?! И я поверила. Да у меня же все клинические признаки изменения модели мира! Неужели я была настолько очевидна, что они решились на такой извращенный метод терапии?

Он сжал челюсти и покачал головой. Я осознала себя жалкой дурой с психическим расстройством, схватилась за виски и взвыла в голос:

– Ты поместил меня в те жуткие условия. Воспроизвел все, от чего я убегала. Кто рассказал тебе? Кто, кроме них? – События, которые ранее не выдерживали никакой критики, выстраивались в организованной последовательности. Я не успевала за инсайтами. – И ни разу не прокололись. Не спросили…

Перед глазами проносились кадры, когда отец неожиданно менял тему: «И меня это не насторожило?» От остроты эмоций заложило уши.

– Господи, какая я… Нет, не идиотка. Я просто верила тебе, – сдержала слезы, оборвала истерику и в одностороннем порядке расторгла контракт «клиент – терапевт». Взглянула в его глаза, даже в темноте увидела подавленность и поинтересовалась менторским тоном супервизора. – Позволь уточнить – ты хоть запатентовал свой инновационный метод психотерапии? Или проводил клинические испытания на мне? Я даже не спрашиваю, каков твой гонорар. Ты заслужил. Можешь рассчитывать на кейс. Я засвидетельствую, что ты поступал этично и не пользовался ситуацией. Никакого контр-переноса с твоей стороны. Ты не нарушил кодекс психотерапевта. А что до твоего шокового метода – назвать дерьмом…

Сглотнула, но не от оскомины унижения. Все это время он сидел с закрытыми глазами и расчленял сучковатую дубину. Глухой характерный хруст насторожил: «Это пальцы?» – к горлу подступила тошнота.

Из всей моей тирады он выделил концовку:

– Психотерапевт развел тебя на чувства?

Я всмотрелась с подозрительностью в обескровленное лицо. Он даже не поморщился, когда резким рывком вставил суставы.

– Не льсти себе. Ты – профнепригодный, – я пожала плечами и процитировала оппонента. – Мы друзья. Не больше. Да и это благодаря моему трансферу. Чувствам клиента к терапевту. – Аристократка Бриг, дочь Тамары Львовны отработала как леди – с легким наклоном головы. – Благодарю за опыт.

Развернувшись, на одном упрямстве устояла на ногах.

Гроза прошла. В туманной влажной мгле со стороны болота мерцали редкие блуждающие огоньки. Волна ужаса прошлась по коже, поднимая волоски. Я забила на суеверия и растерялась: «И где машина в этой темноте?» Мой четвероногий поводырь тут же подставил холку под руку. Жак тенью пролетел к хозяину. Утирая слезы и сосредотачиваясь на дыхании, обессиленным недоразумением я спотыкалась, но шла за собакой к шоссе. Добралась до автомобиля, захлопнула за Ли багажник, и в затылок зашипели:

– Заблуждение. Одна. Большая. Гребаная-аа… – Я съежилась. Его голос нарастал по экспоненте, пока он не рыкнул. – Ложь!

Меня перехватили, развернули в воздухе и впечатали в каменную грудь. Его губы оказались на расстоянии вдоха:

– Но правда хуже. – Ноздри трепетали. Глаза, как два софита, ослепляли и плотоядно скользили по лицу. – Я не настаиваю. Но вдруг ты хочешь знать? – Ладони порочно кружили по спине, пока не разделились. Одна – спеленала мои пальцы и туго зафиксировала обе кисти за спиной, вторая – захватила затылок, притягивая еще ближе. Я вросла в него. Хищник мстительно ворожил у самых губ, замораживая их своим дыханием. – Хочешь знать всю доказательную базу?

Онемевшая, я едва смогла кивнуть, и его перекосило. Вся мощь демонического обаяния просела. Руки потеряли хватку. В глазах промелькнула обреченность и тоска. Провокатор переиграл себя и, не ожидая того сам, был вынужден признаться:

– Я умираю.

Я была готова услышать любой треш. Но не эту альтернативу: «Его нет». Все тщательно выстроенные стены из обиды и отчуждения рухнули перед уродливой перспективой – потерять его. Реальность настолько оказалась беспощадной, что в панике я ухватилась за его плечи.

– Умираешь?! Нет! – Глаза застелили беспомощные слезы. Инфаркт, эти его «приступы» – все было очевидно. Задыхаясь от избытка противоречивых чувств, я бредила: «Только не это. Мы справимся, придумаем. Лекарства, исследования…». Он молча покачал головой, и я разрыдалась. – Ну должно же быть хоть что-то! Люк!

Он обхватил мое лицо ладонями, жадно ловя каждую обнаженную эмоцию:

– Процесс необратим. – Я прижалась к его торсу с таким отчаянием, словно пыталась поддержать уставшего под бременем Атланта. В его груди нарастал рокот. Глаза горели решимостью. Я зажмурилась, закрываясь в скорби, и он обрушил спасительную правду. – Я умираю без тебя.

«Вдох через нос, выдох через рот», – пока я сосредотачивалась на дыхании, в какой-то нечеловеческой ломке, у самых губ он проглотил мой воздух:

– Чистая. Невинная. Бросилась спасать чудовище. И заякорила. Помоги же тебе Бог! — С болезненной нуждой он ласкался о мое лицо, осыпал поцелуями волосы, дышал на ушные раковины и шею. Обездвиженная им и деморализованная, я покрывалась мурашками потрясения, а удав нашептывал знакомым рокочущим баритоном. – Теперь я знаю, каковы на вкус… Твои эмоции. Кровь. Слезы и…

Хищник в наваждении потянулся к моему лицу, легко надавил на подбородок, коснулся пальцем приоткрытых губ, молниеносно наклонился и… лизнул. Холодный язык на миг скользнул в рот, и меня закоротило. Физически, на уровне органов чувств. Хищник взвыл:

– Что же я делаю? У меня нет сил! – Сгреб меня в объятия, продолжая рычать в ключицу. – За что ей это? За что ей я? Бред! Что я несу? Не слушай меня, девочка, не слушай. Я не в себе. Да наплевать! Я… Без тебя… С ума схожу!

Нервы оголились. В попытках вдохнуть, я хватала ртом воздух. Все эмоции сплелись в единую проекцию и вылились в агонию. Он бережно прижал к себе мое дрожащее тело:

– Тише, Ангел мой, дыши. Ты! Причина. Моего. Существования. – Гордон заглянул в глаза, и я растворилась во взгляде, полном обожания. – Я люблю тебя. Это единственная правда, что я могу себе позволить. Все остальное ложь.

Его образ отпечатался в сознании с фотографической точностью. Но сейчас передо мной оказался незнакомец. Боль в его глазах была настолько острой, что пальцы сами потянулись к суровому лицу. Как завороженная я разглаживала заломы гордеца на упрямой переносице, очерчивала контуры хмуро сдвинутых надбровий, перешла на скулы под дневной щетиной, спастически сжатые челюсти, волевой подбородок. Но едва коснулась скульптурных губ, он захватил ртом мои пальцы. Мягко. Благоговейно. Ледяной язык чувственно прошелся по подушечкам…

«И снова. Искровой разряд», – я дернулась в конвульсии, и мир перевернулся. Буквально. Одно неуловимое движение, и я прижата спиной к капоту в горизонтальном положении. Его глаза – два приглушенных лазерных диода жадно исследовали каждую черту моего лица и требовали ответа:

– Одно твое слово, и я уйду. Сегодня же. – Все эмоции покинули его голос. Хищник завис над жертвой и напряженно ждал.

Я всматривалась в бесстрастное лицо: «Я решительно ничего не понимаю. Не обнадеживаю. Не обещаю». В сердце разгоралась уже знакомая щемящая боль. Взгляд удава сосредоточился на моих глазах. Рациональные доводы разума уступили место интуиции: «Только чувствую…».

– Что чувствуешь? – Его зрачки мгновенно увеличились в размерах. Делая выбор, я впервые запустила пальцы в седые волны и вдруг осознала, что вслух не произнесла ни слова, но доверилась его аномальному чутью: «Ты – мой».

Хищник рыкнул, ревниво смял добычу и припал губами к пульсирующей жилке на ключице:

– Мне большего не надо.

Сердца успокаивались и бились в унисон. Дыхание восстановилось. Голос Гордона приобрел знакомый хрипловатый тембр:

– Я к вашим услугам, моя королева. Позвольте вас отвезти домой. – Хищник безоговорочно подхватил добычу на руки и открыл дверцу машины.

На часах – почти двенадцать ночи. Автомобиль несется по пустынной трассе. Собаки дремлют. В ушах шорох шин по мокрому асфальту, встречный ветер и убаюкивающее урчание двигателя. За рулем – сосредоточенная статуя. Я обратила внимание на электронное табло спидометра. Скорость неуклонно приближалась к ста восьмидесяти. Гордон торопится. Очевидно, наши исповеди сорвали его планы. Сдерживая нервный смешок, закусила губу. Мой телепат нахмурился:

– Поспи, мой Ангел. Тебе надо отдохнуть. – Он виртуозно управлял машиной одной рукой, ни на миг не выпуская мои пальцы, словно нуждался в постоянном физическом контакте. – Или моя королева заскучала?

– Да я только отмылась и отдышалась. – На этот раз скрыть ироничную усмешку не удалось. Гордон бросил на меня изумленный взгляд, затем перевел его на испорченный кровавыми разводами, пуловер, промокшие вещи, скользнул по заляпанным высоким жокейским сапогам и виновато покачал головой. Я ободряюще погладила его по предплечью и отвернулась к окну.

Смущения за свой нелепый вид «землекопа» я не испытывала. Меня терзали два вопроса. Первый – однозначно сверхъестественный подтекст всего, что связано с Гордоном. Второй – природа моей пугающей реакции на его откровенность. До недавнего времени мой механизм психологической защиты представлял собой процесс изоляции аффекта. Он надежно защищал сознание от чрезмерного поглощения эмоциями. Но в данном случае, очевидные ответы на поставленные два вопроса противоречили моей личной философии. Категоричный запрет на мистику был краеугольным камнем моего мировоззрения.

Измученная нервным истощением после летних бурных событий, я не стала утомлять себя анализом вмешательства Гордона – неоднозначного, закрытого мужчины с хищными повадками и своеобразным благородством. Отношения развивались, а подозрения росли. Я играла в поддавки. Его присутствие приносило реальное облегчение моему отравленному виною сердцу. Поэтому я успешно занималась фальсификацией неопровержимых фактов причастности Гордона к мистике. Вот и сейчас, у меня была возможность оправдать, неподдающиеся логике, вещи собственным психическим расстройством, параноидальной подозрительностью и невероятным стечением обстоятельств.

Сегодня компромисс с совестью достиг точки невозврата. Я набиралась решимости положить конец двойным стандартам.

Вдали показались первые огни пригорода. Характерный дух промышленной зоны жестким контрастом привел в чувства. Я взглянула на благородный профиль живой античной скульптуры, и сердце дрогнуло. Ни стресс, ни нервный срыв, ни даже самообвинение – ничто не могло объяснить реакцию на его слова: «Скажи, и я уйду». От потрясения закружилась голова.

– Душно. Люк, пожалуйста, опусти стекло.

Кондиционера не хватало. Я задыхалась от напряжения.

– Тебе плохо? Снова? – Обеспокоенный Гордон круто подался в мою сторону.

– Нет-нет, просто укачало. Сейчас подышу, и все пройдет. – Я принципиально избегала смотреть ему в глаза. Казалось, что он видит меня насквозь. Подобная перспектива совершенно не входила в планы. Впереди маячила фундаментальная потеря ориентации и крушение жизненной философии.

Все еще в горьких раздумьях, нащупала какой-то мусор под ногой и заглянула под сиденье: «Шприцы? Мои анальгетики?! Да здесь весь арсенал аптечки первой помощи», – перевела на него круглые глаза.

Пожал плечами:

– У тебя был кризис. Ты не просыпалась.

Действуя на эмоциях, я приподняла ладонь со своего колена, прижала к щеке и вдохнула знакомый запах кожи. Сердце откликнулось уже типичной щемящей болью. Сгорая от стыда за истерику, с благодарностью поцеловала крепкую ладонь и примирилась с правдой: «Он не иллюзия. Он мой. Значит заслуживает шанса».

– Что ты сказала? – Я была уверена, что, как и на поле, не обронила вслух ни звука. Но на меня смотрели взволнованные глаза. – Ты прощаешься со мной?

Ответить не успела. Дальний свет со встречной полосы упал на его глаза, и те снова полыхнули светоотражающим эффектом. Я зажмурилась от яркой вспышки:

– Зачем ты носишь линзы?

– Мм… Линзы? Не думал. Тебе не нравятся мои глаза? – Меня тряхнуло. Обернулась – острый хищный взгляд. В глубине глаз затеплились синие лазерные диоды. Инстинктивно вжалась в кресло. Тиран вернулся – мрачно оценил мой жест и, играя желваками, процедил. – Что-то не так?

Скрывая панику, я покачала головой и мягко высвободила руку.

В гнетущем молчании мы подъехали к дому. Деликатный свет ночника освещал только гостиную. Невесело усмехнулась: «Внешний антураж», – родители торчали у темных окон спальни, выходящих на подъездную дорожку, и отслеживали каждое движение, собирая факты для разоблачения Гордона.

Мой провокатор не оправдал надежд ни двух сердитых детективов, ни моих.

Гордон открыл багажник и выгрузил вещи у гаража. Лика с Жаком разминали затекшие лапы на лужайке перед домом, родители подергивали шторы и нетерпеливо приближали кульминацию. Невозмутимо садясь в машину, Гордон задержался у открытой дверцы и прохладно информировал:

– Признаю, вот сегодня – занесло. Я – мужчина. С острой формой высокого либидо. Гормоны, и мыслю в одной плоскости. Обычно с этим нет проблем. А тут без разрядки целый день… Стояк и готов был оттрахать даже дерево. Всякое могло быть. Тебе чудом повезло. Я оказался трезвым, за рулем. Но если пьян, не рискуй, в каком бы состоянии я ни был, беги! Иначе поймаю и, – порочно усмехнувшись, зашипел в мои глаза, – и я не психотерапевт. Наоборот. Родителям ни слова.

Я смотрела на него в оцепенении и открывала для себя сексуального маньяка. С удовлетворенной мстительностью он выпрямился, оценил мой вид и обронил:

– С реанимацией ты вовремя. Но мы ничем друг другу не обязаны. Поняла?

– Боюсь, твоя кома не прошла бесследно. – Не знаю, что больше ранило: его мелочное тщеславие или прилично воняющий цинизм. Я собралась и призвала сарказм во имя спасения от истерики. – Судя по твоей речи, я опоздала, и патологические процессы были запущены.

– Серьезно?

– Констатирую – дегенеративные изменения все-таки затронули твой мозг.

Взвалила на плечо этюдник и уверенными шагами направилась в дом. В ушах еще долго резонировал его инородный, чуждый, словно вьюга летом, мрачный хохот. Резкая боль пробила солнечное сплетение. Цепляясь за стены мастерской, обессиленное, перепачканное пугало со спутанной копной волос смеялось сквозь слезы: «Шанс? Выплюнули в лицо твой шанс! Моего херувима не существует!»

Глава 2. Компенсация

Золотая осень подобно мне, сдала позиции, посчитавшись с гордостью, сбросила нарядные одежды и предалась дождливому забвению. Сыро. Неуютно. Холодно. У меня нет никакой необходимости выбираться из теплой постели. Все отключилось. Даже слетела прошивка смартфона. Три бессонных ночи. Перед рассветом – полузабытье. Иррациональное видение.

Яркая безветренная ночь. Бегу. Опять бегу. Несусь по безлюдным улочкам города мастеров и узнаю в них Пизу. Я в Италии. Выскакиваю на Площадь чудес, тяжело дышу, но оставляю за собой Кафедральный собор, Баптистерий, Пизанскую башню. Бегу на север. На Кладбище Кампо-Санто. Влетаю в некрополь и застываю статуей. Под сводами арочной галереи играет кольцами удав необычного голубоватого окраса. Нет, не играет – готовится атаковать.

– Уходи!

Словно удовлетворяя требование, змея теряет к жертве интерес, вытягивается вдоль глухих аркад. Вхожу под свод. Шаг, два, еще немного. Чудовище не двигается. Жмусь к стене и пробираюсь к арке, почти добираюсь до внутреннего дворика, цепляюсь взглядом за купол часовни…

Атака.

Успеваю вскинуть руки, и челюсти смыкаются.

Шок следует не на укус, а на его отсутствие. Кисть покоится в пасти гигантской анаконды. Я не ощущаю ни боли, ни клыков, только скользкий холод. Змея возвышается, чего-то ждет. Решаюсь посмотреть на монстра, поднимаю взгляд и впечатываюсь в неоновую синеву – глаза Гордона…

Тело отреагировало рефлекторно. В лицо ударил «его» узнаваемый бальзамический древесный аромат, и напуганным кроликом я уже озиралась в центре комнаты. Недолго. Трое суток личных инквизиций и голодания сказались общим истощением. Тяжело осела на пол. Снизу донесся взволнованный голос:

– Девочка? Я слышала, ты встала?

Я с трудом справилась с поясом шелкового кимоно, распахнула дверь. Теплый аромат меда, корицы и поджаренных орехов удивил.

«Мамина пахлава. Родителей достал мой сплин», – я брала приступом каждую ступень, пока меня не вывел из прострации желудочный спазм. Мама суетилась на кухне и не скрывала ликования. Я только обозрела меню на холодильнике и заподозрила неладное:

– Ты сегодня дома? – Скрывая тремор, дрожащими руками налила грейпфрутовый сок, уселась на высокий стул и, придерживаясь образа беспечной девицы, потянулась за аппетитной румяной корочкой. – Есть повод?

– Детка, тебя ждет заслуженная компенсация грязевых ванн и болотных испытаний… – мама напевала романс из их совместного с отцом репертуара, а я покрывалась пунцовыми рваными пятнами от предчувствия. Тамара Львовна отвлеклась от плиты и просияла. – Ванечка летит вечерним рейсом!

– О! – Преодолевая внезапный приступ гипоксии, я молилась, чтобы не подавиться орехом. – Чудесно! Я помогу с праздничным столом.

– Продумай сервировку и порадуй жениха аперитивами, – мама распорядилась уже в спину.

Борясь с острой дыхательной недостаточностью, я пыталась привести в порядок растрепанные уже не волосы, а мысли. После такого саботажа мне требовалось время для восстановления, чтобы хотя бы типично выглядеть и не вызывать подозрений у родителей. Неуместный визит Ивана Княжина со всеми возможными последствиями грозил вообще сорвать и без того нестабильную психику.

Звонок со второго телефона напугал:

– Иван?! – Растерянная сирена причитала, вымещая на косах всю безысходность. – Как все не вовремя! Я одна! Гордона нет… – я осеклась и застыла с расческой в волосах, напоминая крашеную афганскую борзую с репейниками в свалявшейся шерсти. Пока ошарашенно оценивала свою подсознательную зависимость от Гордона, бестактный Иван продолжал добиваться видеосвязи.

Машинально обернулась к зеркалу:

– Ого! Вот это пугало! Ах ты, имиджмейкер! Своей гормональной патологией ты основательно меня деморализовал! – я заходилась в хохоте, а достоинство уже реабилитировалось к жизни. Ему на помощь стремилась независимость. – «Я умираю без тебя». Да у парня выраженный некроз мозговых клеток! – Я так смеялась над собственной наивностью, что дошла до икоты. – «Никакого телесного контакта!» Ой, больно-ой! И это у меня-то навязчивый страх прикосновений? – Запив водой истеричную икоту, со звенящей трезвостью вынесла вердикт. – Я не сломалась без Марка. И Гордон – не повод.

Экс-отмороженная леди открыла окна и устроила глобальный сквозняк в эркере. Пронизывающий ветер каплями дождя остужал лицо. Я вдыхала свежий влажный воздух, выдворяя запах Гордона из комнаты, памяти и телефона.

Погода совсем зациклилась на мокрой теме. Конкуренцию ливням составляли, разве что, порывы ветра. Но матушкино меню для отъявленного чревоугодника вынудило навестить двухэтажный супермаркет. В ушах наушники, громкость на максимуме. Ни консультантов, ни покупателей. Изучая этикетки на благородных винах, я потянулась за шотландским виски и… вздрогнула.

Несмотря на бледность, пугающее выражение лица и мутные глаза, застывший напротив молодой человек не был лишен респектабельности.

– Стас! – Я избавилась от наушников. – Рада тебя видеть. Как твои дела?

Напряженный сосед по поселку хмуро кивнул. Я не видела его с того самого инцидента и страшно неловко себя чувствовала. О прежних непосредственных отношениях можно было не вспоминать. Выступая номинальным приятелем, Стас Шульгин до этого никогда не позволял себе подобных пьяных сцен. Участие Гордона в этой неприятной истории делало наши отношения еще более натянутыми.

Не ошиблась. Опуская формальное приветствие, от меня потребовали:

– Ты без своего конвоя?

– Пожалуй, мне пора. Рада, что у тебя все хорошо, – я уже разворачивалась, но меня остановили самым бесцеремонным образом:

– Так ты одна?! И у тебя праздник? А я помогу! – Стас преобразился. Глаза заблестели, на гипсовое лицо наползла широкая улыбка. Пока я проявляла чудеса сообразительности и косилась на его корзинку, меня уже подхватили под руку. Мой легкий плащ распахнулся, Стас застыл с открытым ртом. Алкогольного душка я не уловила, но нездоровый огонек в его глазах заставил насторожиться. Подтверждая мои опасения, Шульгин наклонился и прошептал елейным голосом. – Теперь-то я тебя не упущу. Едем, волшебница. Я на колесах.

Сосед выхватил из моих рук тележку, сложил в нее свою практически пустую корзину и уже правил к кассам. В его действиях сквозило отчаянное сумасшествие. Учитывая неблагополучный опыт отношений, обострять ситуацию не имело смысла. Я постаралась придать голосу добродушный оттенок:

– Нет. Извини, Стас. Я не могу. Мне, правда, жаль…

Он резко остановился и сбросил услужливую маску кавалера.

– Знаю, сеньорита принимает меня за перепившего шута. Но я хочу реабилитироваться. Удели мне хотя бы полчаса. Мы должны поговорить. Это важно.

– О чем?

– О твоем вампире.

Эмоции я подавила, но от щемящей боли в сердце пульс зачастил. Не стала спорить. Несмотря на бурю внутри, голос звучал хладнокровно:

– Стас, как твое здоровье?

– Здоровье?! – он закатил глаза, злорадно расхохотался. – Отчаянная сеньорита с юга! Даже намека нет на суеверный страх!

Мы стояли в длинной очереди. Шульгин не умолкал с помпезными комплиментами, раздевающими взглядами и самое отвратительное, придвигался ко мне все ближе. Тележка уже перестала справляться с функцией барьера между мною и экзальтированным поклонником. Прятаться за инвентарь было унизительно. Внутри поднималось жуткое негодование на контуженого пажа. Нервоз достиг своего пика, когда на телефон пришло анонимное сообщение – «Домой!»

Шульгин внезапно ощетинился: