Дорогобуж

– Хелен, я хочу, чтобы мы стали родителями!

– Что?

– Послушай, пожалуйста, и не перебивай. Я весь вечер просидела в интернете. Мы усыновим мальчика из России, Ивана, я покажу тебе фотографию.

– О, Розлин! Давай не сейчас. Ты пила.

– Послушай меня! – крикнула Роуз и подсела к Хелен.

Она говорила и не замечала слез в глазах любимой. Хелен на каком-то этапе попыталась сказать, что российских детей попросту нельзя уже усыновлять, но пьяный человек глух и нем ко всему, кроме обманчивого зова собственного сердца.

– Он вырастет, Хелен. Он будет приезжать к нам на выходные. Красивый и умный. Однажды он приедет с невестой. Мы уже будем жить в Берсдене, в доме с садом. Он будет статен, бородат, молод. А невеста будет звать его «дядя Иван», как в русской пьесе.

Роуз еще долго говорила. Сама с собой. Они уже легли в кровать, а в воспаленном сознании Роуз гналась карусель образов, не давая ей уснуть. Знаки, Звездочка, Иван!

Роуз накрыла голову одеялом и повела языком по коже спящей жены. От груди к паху. Она не успела коснуться волос, как Хелен резко одернула ее:

– Что? Я просто хотела поцеловать…

– Господи, Роуз, мне вставать через пару часов.

Хелен отвернулась и притворилась спящей. Роуз хотелось приблизиться со спины и начать с крепких белых ягодиц, но она не решилась. Хелен лежала и думала, когда и как она будет говорить с Роуз. «Может, написать? Трусливо. Но так удобно! Завтра или в выходные?»

Роуз встала и опять подошла к окну. Перья чайки смыл непрерывный дождь. Она тихо подошла к фотографии деда. Под ней, в китайской вазе, была спрятана бутылка бренди. Роуз внимательно посмотрела на деда. «Обещаю, это последняя. Клянусь тебе. Чтоб я сдохла, как отец. Больше никогда…» Выпила треть бутылки. На сердце стало хорошо, легко и прохладно, как на весенней лужайке. Все наладится. Хелен будет рядом. У них будет сын. Роуз больше не позволит настроению править ее жизнью. Больше она пить не будет. Как дед Борис, она добьется, не зная чего, но в свои сорок она еще многого добьется.

Роуз побоялась опустить бутылку в вазу. Руки ее были не так послушны, как хотелось. Она тихо прошла в прихожую и там, в самом темном углу, решила спрятать бутылку в сапог. Завтра, когда Хелен будет на работе, она обязательно выкинет ее. Роуз присела и осторожно потянула дверную ручку. В шкафу, на удивление Роуз, было светло. Свет шел невесть откуда, и сыпался снег, настоящий снегопад. Перед глазами Роуз лежали крошечные сугробы, кружилась миниатюрная метель, и тянулся задушевный свист. Роуз закрыла дверь. «Нечего удивляться, не обманул „Хантингтон Пост“», – подумала она. Сорокалетняя Роуз вернулась в кровать, исчезла под одеялом, ушла гулять по своему городу.

3

Сочинение Бори Радзивилла

Ученика III класса

Реального училища инженера

Г. А. Голополосова в Дорогобуже

Май, 1910 год

Экскурсия в Смоленск

Когда нам объявили, что в воскресенье пятого мая состоится экскурсия в Смоленск, я не знал, как выразить свою радость. Я уже знал о значении крепости, о ее осаде поляками, но мне никогда не приходилось туда ездить. И вдруг теперь представляется случай!

Первым делом надо было, придя домой, сообщить родным о поездке. Родители охотно согласились меня отпустить. До вечера я хлопотал, чтобы взять с собой кое-что из провизии, что нам советовали в училище. Преподаватель рисования рекомендовал также взять с собой карандаш и бумагу, так как по пути будут попадаться красивые места и их можно будет зарисовать. Но вот все собрано, и, ложась спать, я мечтаю о будущем дне.

Утром, напившись чаю и закусив, я иду в училище, где уже толпились товарищи. Все были очень весело настроены, и только и слышно было разговоров, что о Смоленске. Некоторые ученики захватили фотографические аппараты и папки для засушивания растений.

Было уже девять часов утра, когда мы выстроились в пары и в сопровождении директора и преподавателей пошли на вокзал. У кондуктора мы спросили, куда садиться, и он указал на большой вагон третьего класса. Мы вошли в вагон и поспешили занять места получше. Вагон был хороший: большой, спальный, так что мест хватило на всех.

Не прошло и пяти минут, как раздался звонок, и паровоз, издав резкий свисток, тронулся в путь. Все были очень довольны экскурсией. Ехать было очень весело: повсюду был слышен смех, шутки, разговоры, так что мы не заметили, как проехали восемьдесят верст.

Приехав в Смоленск, мы направились в гостиницу. По дороге нам попалось множество людей, которые также приехали помолиться в Успенский собор. Недалеко от гостиницы, на одном из холмов старого посада, мы были остановлены преподавателем истории, который, развернув перед нами старинные снимки, объяснил первоначальный план крепости. Мы рассмотрели башни Волкова, Костеревскую, Веселуху, Арамиевскую и Днепровские ворота. Какую стену строили наши предки, чтобы сохранить собор и посад!

В гостинице нам были отведены три номера. Все мы были рады отдохнуть. Номер, в котором находился я и мои товарищи, был очень поместительный и состоял из трех комнат. Сюда служащий подал нам кипящий самовар, и мы с великим удовольствием пили «троицкий» чай.

Через час мы были собраны и направились к соборным стенам. Здесь мы увидели монаха, от которого узнали, что в руководители нам назначен о. Клавдий. О. Клавдий все время, пока мы были в храме, давал нам объяснения, которыми мы были восхищены: так хорошо он знал события. Перед нами – величественное здание, имеющее множество куполов. Это собор во имя Успения Божией Матери. Это большой храм. Весь построенный из камня. Верх собора вызолочен. Стены расписаны живописью. Иконостас состоит из пяти ярусов икон. В иконостасе по правую сторону Царских врат находится чудотворный образ Пресвятой Богородицы, обложенный драгоценными камнями.

Осмотрев собор, мы пошли в трапезную. Это здание несколько походило на утюг, вокруг которого выстроены как бы большие завалинки, на которые ведут две широкие лестницы. Стоя перед главной, мы созерцаем колокольню и слушаем ее историю, а затем поднимаемся наверх. Войдя в дверь, мы очутились в большой квадратной комнате с огромными картинами, написанными на стене и изображающими ветхозаветную историю. Отсюда мы прошли в длинный зал, по бокам которого были поставлены столы с длинными скамейками.

Прочитав молитву, мы рассаживаемся за столом. Едим борщ из оловянных тарелок, пьем квас из таких же стаканов. Потом едим вкусную кашу со сливочным маслом. Поблагодарив о. Клавдия, строимся и идем в номера, где нас ожидает чай.

Так, пространствовав по окрестностям целый день, мы пришли в гостиницу. Все сильно устали и рады были отдохнуть. В нашем номере было три кровати, два дивана, комод, два стола и несколько стульев. За неимением достаточного числа кроватей, большинство учеников расположилось спать прямо на тюфяках, положенных на пол. Было не очень удобно, зато весело. Обменявшись между собой впечатлениями, все заснули крепким сном. Я еще немного почитал Вальтер Скотта и помечтал о странствиях по Шотландии и горам. Ночь не прошла без происшествия, рассмешившего всех: вдруг раздался стук – это упал один из наших товарищей, которому было тесно спать на диване.

Часть II

Перламутр

1

– Родился я, что ли, взрослым, – Иван разглядывал собственные руки. Он сжимал и разжимал кулак, изумляясь гибкости пальцев. Проснулся стрелец только что, причем стоя голым перед старым, порченым зеркалом. Полотно пришлось протереть ладонью, и в просвете между разводами, трещинами и алюминиевыми волдырями он наблюдал мужеское тело, еще крепкое, но уже немолодое. На правом боку по ребрам расползалась гематома, как черное озеро, упирающееся краями в желтый песок. На колене разошелся струп, и кровь саднила тонкой змейкой по голени. Он шагнул к отражению вплотную и уставился на собственное лицо, на черную бороду, на вспученную вену, делящую лоб на две половины, и не узнал себя. Помнил он только, что зовется Иваном и что был он и, видимо, остается лучником. Промеж ног повисал уд. Ваня повращал тазом, шлепая добром по ляжкам, и оскалился. «Ну хоть не ветер там, и то ладно», – подумал он и упал на теплое еще сено, на котором, по всей видимости, и спал.

Потолок мазанки был низким. С него свисали связки чеснока и лука. Стены стояли не струганы, не крашены. Воздух был гадок. Ваня повернулся на небитый бок и поморщился, увидев ночной горшок. В пенке билась многоножка. Закопченное окно до середины было завалено снегом. День ли, утро ли, вечер? Не разобрать. Лучник потянул на себя тулуп, лежавший в ногах, закрыл глаза и принялся слушать. За стеной кто-то прошелся, прокашлялся, а кто-то другой рассказывал сказку.

– Завелся как-то в нашем селе Бог. Ну и давай кур воскрешать. Челядь-то, чай, не корова: посидела, подумала и вот что выдумала. Вечные яйца – дело-то прибыльное. Собрались, значит, ополчились и взяли Бога в рабство. – Рассказчик несколько раз причмокнул, видимо раскуривая трубку. – Расцвел край! Стали все белые дни напролет торговать. Торговали – не переторговали. Но жизнь, брат, репа. В меру сладка, а порою горька. Убёг Бог наш. Надоело ему. Вышел из плена.

Сон к Ивану не шел, и решил он встать и осмотреться. Вдруг там, за стенкой, его знают и откроют ему, кто он есть и как тут оказался. Под дверью лежала горка тряпья. Иван поднял ее и, узнав в вещах свою одежду, стал утепляться. В щель тут же потянулся удушливый запах табака. В минуту он был готов. «Военный я, что ли? Вдруг стремянной?» – посмотрел на себя в зеркало еще раз. На Ване блестела кольчуга, натянутая поверх ватной рубахи – старой, бесцветной, в прорехах. Штанов не нашлось, были только подштанники – теплые, дутые, похожие на мешок. Ступни он ловко обмотал двумя тряпками и влез в сапоги, подтянув отвороты к коленям. Ваня нарядился столь скоро, не задумываясь, одной памятью рук, из чего и вывел, что он из служилых. Перед выходом он застегнул кожаную портупею и поправил на плече. Похлопал колчан, прицепленный со спины. В нем оставалась стрела. Лука нигде не оказалось. Ваня вышел и хлопнул за собой дверью так громко, что утлый дом содрогнулся, а звери, завидевшие его, прервали свои дела и робко расселись.

Его появление оказалось неожиданным, и люд в зале попритих. Ну как люд? Медведи. И зал – не зал, так, сени. Немногим больше его спальни, и тусклых оконцев не одно, а три. «Э, – оглядел постояльцев Иван, – видать, давно они тут, а застряли еще надольше». Медведи, сидевшие по лавкам, разом прервали разговоры и уставились на вошедшего. Вида они были жалкого. Тощие, позабывшие вкус лосося и малины, с обсосанными лапами, смердящие вымокшим псом. «На собак похожи», – подумал Иван. Один из мишек встал на задние и поднес ему кобзу.

– На вот. Наладь, раз проснулся.

Ваня ущипнул верхнюю струну, затем среднюю. Покрутил колки и вернул медведю настроенный инструмент. «Ого, – подметил Ваня, – я и это умею».

Посреди бурых шкур сидел один все ж таки человек. Широкоплечий мужчина в расстегнутом до пояса красном кафтане. Он упирался локтем в колено, а в свободной руке держал деревянную кружку, видимо с бражкой. Он отставил вино и протянул Ивану руку, причем не привстав.

– Заборов.

«Экий наглец», – подумал Иван и руки тому не подал. Лучник не сразу понял, что такое отталкивающее было в Заборове. Нет, не развязанная его манера сидеть и не трепет, с которым взирали на него медведи, и даже не бегающие глазки подлеца. Голова! Вместо человечьей головы на шее Заборова сидела заячья, только не малая, а здоровенная, как если б ее сняли с двухметрового кроля. Мохнатые уши топорщились. Между ними, поперек тулова, сидела черная двууголка. Золотая кисточка ее нависала над рожей и прятала за собой мерзкий розовый нос, который то ходил из стороны в сторону, то непроизвольно вздрагивал и казался во все времена мокрым.

– Тут кто-нибудь знает, кто я? – спросил Ваня.

Заборов вернул протянутую руку на прежнее место и ухмыльнулся. Медведи в ответ только моргали. Не выдержав навалившейся тишины, Мишка заиграл и, не раздумывая, торопясь, невпопад запел:

За Петровой горкой,За косым оврагомЗанавесил шторки,Залил сердце брагой.

– Иван ты, – оборвал задушевную Заборов. – Заявился на днях, говорил, что стрелец, и что отзываешься на «Ваню», и что лук свой потерял…

– Какой лук? – выпалил Ваня, недослушав.

– Ну вряд ли порей, – ответил Заборов, шмыгнул носом и вытащил из-за пазухи бутыль спирта.

– Так! – Иван прошелся по комнате и сел на скамью. Медведи послушно отсели, освободив стрельцу единственную затертую подушку. – Так! – повторил он и обратился к Мише: – Перестань тренькать.

Игрец послушно повесил инструмент на гвоздик. «Значит, и они не знают, – думал лучник. – Но я же кто-то и прожил как-то до своих… э… лет». Медведи сидели тихо, виновато свесив головы. «От этих зачумленных толку никакого нет», – с досадой оглядел их Иван. Вожжаться с мужиком звери не хотели.

– Ну хоть что-то еще я о себе говорил? А? Заборов? Откуда пришел, куда следую?

– Пришел от блуда, а следуешь в могилу, – заячья морда затряслась от хохота.

– Верно, Иван. Все там будем, – совершенно серьезно и с сочувствием сказал Миша, подсевший к стрельцу поближе.

– Ты, Ваня, мужик бедовый, – продолжил Заборов, вдоволь проржавшись, – я таких перевидал. В пьянстве буен, в похмелии грозен.

Сделалось Ване от таких слов обидно. По всему видно было, что заяц прав. Поник головой Иван. Принялся мотать на палец бороду. Посмотрел на него Заборов и сжалился, и простил непожатую руку.

– Про государственное дело ты говорил. Шел ты в сторону Днепра за каким-то поручением, то ли вестью. Но пьяный был сильно и побитый. Мишу, вон, обидел. Псом обозвал и спать завалился. Больше ничего не знаю. По правде, и забыл про тебя, сколько ты там.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.