Как убить свою семью

– Я полагаю, у тебя похожая семья? – я угостилась из его вазочки с оливками. Он слегка поерзал и почесал шею мизинцем.

– Вообще-то нет. Я сам во всем этом разобрался. Мои родители уделяли не слишком много внимания моему идеологическому воспитанию. Были заняты развлечениями и деньгами – ну, вернее сказать, покупками. Я учился в лучшей частной школе, у меня были прекрасные няни, хороший дом, думаю, какое-то время я плыл по течению – стажировался в фонде благосостояния в 16 лет, наслаждался всеми привилегиями, что были у моей семьи. Но университет изменил меня, впервые заставил увидеть истинное неравенство. Люди думают, в Брайтоне одни богачи, понимаешь? Но там учатся и совсем не обеспеченные люди, студенты… ну, они все были так увлечены и связаны с реальным миром, понимаешь? Мне стало стыдно за себя, понимаешь?

Я великодушно предположила, что его постоянное «понимаешь» было чем-то вроде нервного тика, и попыталась копнуть глубже.

– Молодец, – я сжала его руку. – Требуется мужество, чтобы по-настоящему открыть свои глаза.

Ну, не совсем так, если есть многомиллионный трастовый фонд, на который можно опереться, когда надоест жить как простые люди, но он, казалось, оценил это, рассеянно потирая место, которого я только что коснулась.

С этого момента я втянулась. Потребовалось еще пару недель повыдергивать сорняки, чтобы предложить выпить после работы, и Эндрю с радостью согласился. К сожалению, Люси тоже. И, что еще хуже, Роджер. Мы оказались в унылом пабе недалеко от центра, и это, думаю, было бы неплохо, если б в недавнем прошлом его не окружала кольцевая развязка (и, давайте будем честными, если б клиентура была совершенно другой, а винная карта предлагала бы что-то кроме теплого шардоне из Австралии). Разговор шел в основном об этих проклятых лягушках, и Эндрю очень хотел рассказать нам о своей частной коллекции.

Роджер закатил глаза.

– Этот парень считает, здешние недостаточно интересны, да, приятель? Всегда ищет что-то более… экзотическое, – он сказал это так, как будто иностранная лягушка была опасна и отвлекала Эндрю от достойных трудолюбивых типов, обитающих на болотах.

Роджер определенно проголосовал за выход из ЕС. Я изобразила интерес, призывая кузена рассказать больше, в то время как Роджер повернулся к Люси и попытался начать с ней разговор на тему верхнего слоя почвы. Эндрю понизил голос и слегка наклонил голову в мою сторону.

– Центр – прекрасное место, и у Роджера добрые намерения. Но он прав, меня интересуют более «экзотические» виды. Это может звучать безумно… – он замолчал, тогда я с интересом посмотрела на него, – но я изучал, как лягушки справляются с депрессией. Вы слышали о камбо?

Нет, Эндрю, конечно, я ни хрена не слышала. Нормальные люди не думают о лягушках и депрессии. Нормальные люди не проводят свои дни в грязных болотах у двухполосной дороги, ожидая посетителей, которые никогда не придут. С другой стороны, нормальные люди не пытаются уничтожить всю свою семью, так что мне действительно следует научиться меньше осуждать и больше слушать. Я широко раскрыла глаза.

– Это секреция одного из видов лягушек, и существует множество исследований о том, как она помогает вылечить депрессию и зависимость. Мы все так полагаемся на западную медицину, навязанную нам крупными фармацевтическими компаниями, но становится все более очевидным, что природа предлагает нам лучшие способы решения проблем. Камбо… – он сделал паузу, – сотворило чудеса со столькими людьми.

Эндрю взглянул на Роджера, чтобы убедиться, что тот не слушает, и снова повернулся ко мне:

– Вот почему у меня дома есть эти лягушки. Я пытаюсь усовершенствовать дозировку. Немного переборщишь, и тебя тут же вырвет. Это сложный процесс. И я выращиваю их, чтобы увеличить свои запасы и помочь людям.

Мне уже не нужно было притворяться заинтересованной. Какой странный путь выбрал Эндрю, накачав себя лягушачьим соком. Наверняка существует хороший психотерапевт с Харли-стрит, который мог бы справиться с его проблемами менее безумным способом? С другой стороны, богатые детки всегда пытались проложить свой собственный путь, лишенные острых ощущений и воспитанные в тепличных условиях, в которых усердие кажется бесполезным. Некоторые становятся промоутерами в клубах. Кто-то – художником с пристрастием к травке. Чем тогда плох торговец лягушками?

Я засыпала его вопросами и сказала, что считаю его отважным. Мне не стыдно, что я поведала о своей борьбе с депрессией и показала себя уязвимой. Не имело значения, ведь все это было ерундой и, несмотря на вескую причину испытывать глубокую скорбь, мне посчастливилось ее избежать. Мужчинам нравится, когда женщины уязвимы. Им нравится ощущать, что нам нужна помощь, как бы уверенно мы ни выглядели.

К тому времени, как мы вышли из паба, я почувствовала – он уже на крючке. И все же мои плечи были напряжены, а руки сжаты в кулаки по дороге на станцию. Он был хорошим человеком, хоть и бестолковым. У меня не было жжения в горле, когда я думала о нем, хотя оно появлялось раньше, если я представляла его похожим на моего отца или деда. И этот постоянно подогреваемый гнев, от которого мои уши будто пылали, – вот что помогло легко убить Джереми и Кэтлин. Вот что сделало это забавным. Я не испытывала этого едкого ощущения вот уже несколько недель. Как наслаждаться новым приключением, если невозможно разозлить себя?

К следующей смене мы обменялись номерами (один из рисков с одноразовым телефоном – никогда не знаешь свой собственный номер наизусть) и в течение недели переписывались друг с другом, делясь ссылками на разные исследовательские работы. Я не читала ничего, но было легко отреагировать правильно, быстро просмотрев заключение. Боже, благослови этих бесполезных ученых, которые годами занимаются отупляющими никому не интересными исследованиями, но любезно оставляют небольшую сноску, суммирующую все за пару минут. Переписка выглядела как флирт, но скорее всего, Эндрю просто нравились люди, проявляющие интерес к его специфическому хобби с земноводными и галлюциногенами. Иначе все, что я воспринимала как простенькое поймай-убей, превратилось бы в кошмар.

Прошло четыре недели, и мы стали хорошими друзьями. Я знала, где он жил (в Тоттенхэме, в общежитии с четырьмя другими парнями, все доктора наук), какой у него был любимый роман (что-то Уильяма Бойда, но я забыла), и что он был строгим веганом. Мы начали ходить в унылый паб после работы по субботам, где сильно напивались, и я шутила о Роджере, пока Эндрю меня не останавливал. К этому времени я уже точно знала, как убью его. Как и в случае с бабушкой и дедушкой, план не был конкретным и мог сорваться, но после первой удачи я была уверена в себе, а Эндрю мне полностью доверял. Как-то в субботу я решила вернуться в центр и взять с собой бутылку вина. Стояла тихая ночь, и на небе сияли звезды, что было редкостью в этом окутанном смогом городе. Эндрю согласился выпить, но немножко волновался.

– Роджер сошел бы с ума, – засмеялся он, – но думаю, ничего плохого не случится.

Не такой уж и нарушитель мой кузен, несмотря на его столь хваленые радикальные убеждения. Хоть на это как-то повлияли четырнадцать лет обучения в частной школе. Родители не раскошеливаются на двести пятьдесят тысяч фунтов стерлингов в надежде, что их ребенок умышленно нарушает негласные правила британского общества.

Охрана в болотном центре была… никакой. Не было ни видеонаблюдения (что бы вы украли? Несколько рыбешек?), ни колючей проволоки. Эндрю просто воспользовался своим ключом, и мы вошли. Спустились к главному пруду и сели на небольшой участок настила, который установил Роджер, чтобы ему было легче наблюдать за лягушками. Я открыла бутылку вина и отпила из нее. Когда мы передавали ее друг другу, я подняла тему, волновавшую меня уже давно.

– Можно я попробую то лекарство из лягушек, Эндрю? Ты так много говорил о нем, и все это звучит как приключение, которое бы я не позволила себе пропустить.

Наступила тишина, и я услышала, как он быстро вздохнул.

– Не думаю, Лара. Я не эксперт и все еще пытаюсь усовершенствовать дозировку. На прошлой неделе я принял слишком много и отключился на пятнадцать минут. Она примерная – не хочу использовать тебя в качестве подопытного кролика.

– Понимаю, – кивнула я. – Ни в коем случае не хочу на тебя давить. Просто подумала, это немного поможет мне справиться с паническими атаками… – я замолчала, надеясь извлечь выгоду из его врожденной британской неловкости. Он снова вздохнул.

– Не знал, что у тебя бывают приступы паники. У меня тоже случаются, еще с детства. Я часто говорил маме, что не могу дышать, но не мог это нормально объяснить. Недавно они вернулись и стали сильнее, – он посмотрел на меня с пониманием и неуклюже потер мой большой палец.

– Что случилось? – спросила я, глядя на него с подходящим градусом беспокойства: мужчинам нравится, когда на них пристально смотрят, это демонстрирует вашу увлеченность их словами.

– Мои бабушка и дедушка попали в аварию… – Эндрю закрыл глаза и отпустил мою руку.

Я не стала его удерживать, вместо этого снова взяла вино и окунула пальцы в пруд.

– А насколько тут глубоко? Роджер ведет себя так, будто здесь может прятаться Лох-Несское чудовище.

Эндрю рассмеялся и откинул волосы с лица, отчего отвратительная серьга с ракушкой звякнула. Напряжение рассеялось.

– Это место – вся его жизнь. Ему просто нравится воображать, что все здесь больше и страшнее, чем на самом деле. Пруды не очень глубокие, хотя этот я переходил вброд и удивился, что в середине уровень воды доходит примерно до талии. Ты же не хочешь, чтобы Роджер тебя поймал? Подумай о лягушках, Лара, – сказал он притворно возмущенным тоном.

Мы допили бутылку, и я решила вызвать такси. Эндрю помог мне подняться – я была пьянее, чем думала, – и мы, спотыкаясь, вернулись к главным воротам, хихикая и шикая друг на друга. Я предложила подвезти его домой, но он сказал, что хочет подышать свежим воздухом, и я прыгнула в «Тойоту Приус». Водитель слушал странное попурри из акустических мелодий. За несколько минут до того, как мы подъехали к моей квартире, я почувствовала вибрацию мобильного. Неуклюже разблокировала телефон и посмотрела на эсэмэску.

Ок, давай сделаем это. В следующую субботу, после работы. Принеси вино – я думаю, розовое будет кстати. Но это СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО. Никто не должен знать.

Несмотря на ужасную кавер-версию All That Jazz, которая звучала в машине, я смогла улыбнуться. Попался.

* * *

Следующая неделя была тяжелой. Я не могла спать, работать, делать что угодно, кроме как думать о субботе. Помню, когда мне было семнадцать, нас с Джимми пригласили на вечеринку по случаю дня рождения одноклассника в ночном клубе в Финсбери-Парке. Элитно! Мы потратили кучу времени на подделку удостоверений и выбор нарядов. Придумали красноречивую ложь для Софи и отрепетировали все до мельчайших деталей, чтобы нас не застукали, как это бывает с тупыми подростками. Вся ответственность была на мне, Джим прокололся бы в одно мгновение. Выражение лица выдает его постоянно. К понедельнику мы были так взвинчены от предвкушения, что я не могла заснуть. У меня внутри все трепетало, адреналин разливался по телу, и я вертелась с одного бока на другой, переживая о том, сработает ли наш план – доберемся ли мы до клуба и проведем ли ночь так, как задумали. Это было убого. Мы смогли это провернуть, все прошло как по маслу, но вечеринка была огромным разочарованием, и мы застряли под ледяным ливнем в ожидании автобуса в час ночи. Джимми силился сдержать тошноту, а я старалась отдалиться на случай, если у него не получится. И из-за этого никчемного события я так переживала? Сейчас похожее чувство, за исключением того, что ставки намного выше и я больше не езжу на ночных автобусах.

Подготовка к субботе заключалась не столько в том, какое платье надеть, сколько в покупке бутылки вина с закручивающейся крышкой и пары резиновых перчаток. В понедельник у меня было и то и другое. Следующие пять дней у меня дрожали ноги и путались мысли, в которых то и дело появлялся улыбающийся Эндрю. Честно говоря, не помню, чтобы Патрика Бейтмана[28] изводило чувство вины за аморальные поступки. Осуществить этот план с поистине холодной головой оказалось гораздо труднее, чем я думала.

Тем не менее наступила суббота, и вместо того, чтобы сесть на поезд до центра, как обычно, иду всю дорогу пешком, надеясь успокоить себя ритмом своего шага. И это правда работает: в центр прихожу с улыбкой и готовностью красить дверь общего туалета, как велел Роджер. Эндрю опаздывает, и через тридцать напряженных минут я начинаю беспокоиться, что он не появится вовсе. Но все же он приходит – волосы стянуты повязкой из старой футболки, на нем пара лоскутных шорт, которые слишком похожи на пижамные штаны. У его отца был счет у портного на Джермин-стрит, думаю, морщась. Какая беспечная растрата. Машу ему рукой, но не прекращаю красить дверь. Не нужно быть слишком нетерпеливой, особенно если он чувствует себя неловко из-за предстоящего события. День становится все жарче. Роджер, Люси и пожилая леди, которая спасается от своего дряхлого полуживого мужа, сидят в столь же дряхлых шезлонгах рядом с туристическим центром и пишут названия растений на палочках, которые нужно воткнуть в землю, – будто растения что-то значат для Национального фонда. Слава богу, есть солнце. Дождь наверняка загнал бы нас внутрь, и задуманный мной план рухнул бы.

Вряд ли я когда-либо работала так усердно, как сегодня. Два слоя водостойкой краски и полная очистка внутренних стен в придачу. Оказывается, ничто так не повышает производительность, как запланированное убийство. В пять часов вечера Роджер заваривает чай, мы все складываем инструменты и идем на веранду. На самом деле это приятно. Как будто я часть чего-то. Чего-то обыденного и совершенно бессмысленного, но это не кажется пустяком, если ты никогда не испытывал ничего подобного.

Бывало, в некоторых ситуациях я задумывалась, не посылает ли мне Бог знаки, чтобы я сошла с этого пути и начала нормальную жизнь. Но каждый раз я вспоминала, что не верю в Бога. А даже если он есть… то сам обрек меня на такое существование.

Мы отправляемся в паб в шесть вечера, Роджер и Люси следуют за нами по пятам. Люси действительно изменилась за то время, что мы были в центре. Образ слегка нервного кролика испарился. Сегодня на ней бандана и комбинезон, лицо загорело от работы на свежем воздухе. Может, Роджер для нее просто наставник? Я так и не поняла. Учитывая альтернативный вариант, горячо надеюсь на это.

В пабе довольно тихо, занято всего несколько столиков. Одинокий молодой человек, потягивающий пинту наедине с книгой, выглядит немного неуместно – это совсем не то заведение, где нужно искать уединения. Мы с Эндрю осушаем бутылку отвратительного белого, в то время как Люси и Роджер потягивают шампанское. Разговоры натянутые. Наша компания выглядит неестественно, особенно сейчас, когда мы считаем секунды, как парочка, которой не терпится свалить и оказаться в постели. Заказываю еще одну бутылку и говорю, что мне нужно выпить для храбрости перед предстоящим свиданием. Роджера это забавляет, он просит «заставить парня платить» и дает советы, как завязать разговор. Один из них, я не обманываю, состоит в том, чтобы спросить, какая настольная игра, по его мнению, лучшая.

– Моя любимая… и очень противоречивая… «Монополия!» – никто не спрашивает, почему она противоречивая, и его разочарованный взгляд – сам по себе награда.

Эндрю начинает постукивать ногами, и я беспокоюсь, как бы он не отступил, если мы задержимся здесь надолго. Поэтому решаю взять быка за рога. Допив бокал, встаю и лучезарно улыбаюсь.

– Что ж, пожелайте мне удачи. Мне нужно быть в Энджеле в половине девятого, будем надеяться, он того стоит. – Я перекидываю сумку через плечо и радостно хлопаю Эндрю по спине. Роджер поднимает свой бокал за меня, Люси нерешительно машет рукой. Выйдя из паба, сворачиваю с главной дороги и возвращаюсь в центр. Решаю не писать Эндрю, позволяя ему взять бразды правления в свои руки. Вместо этого сижу на обочине и пью вино из фляжки, которую захватила с собой.

У меня нет привычки пить из емкостей, которые так откровенно взывают о помощи, но мое вино должно быть отдельно. То, что у меня припасено для Эндрю, смешано с водкой, а мне нужно сохранить ясность ума. Теперь вы понимаете, почему мне нужна бутылка с завинчивающейся крышкой, – чтобы не возиться с пробкой. Треть содержимого я вылила в свою фляжку, а остальное разбавила лучшей водкой, которую смогла найти. Не то чтобы у него завтра будет похмелье, мне просто захотелось его уважить и не подсовывать водку уровня моющего средства. Прощальная трапеза, и все на этом. Хотя, по-видимому, в Америке больше не дают такого права. Один парень заказал еды на сотни фунтов, а потом отказался есть. Охранники были так взбешены этим проявлением независимости, что теперь никто не сможет получить последнего удовольствия. Сокамерники проклянут его, но я восхищаюсь решимостью этого человека разозлить всех до единого.

Выпив примерно половину, вижу шатающуюся фигуру. Некоторые мужчины выглядят такими растрепанными, что кажется, словно их нарисовал ребенок. Эндрю – как раз такой человек. Все сомнения развеяли волосы – по ним сразу понятно, кто ко мне приближается. Легкое покачивание выдает допитую вторую бутылку вина. Я встаю и смеюсь, махая ему свободной рукой.

– Пошла ты на хрен, за то, что бросила меня там, – он легонько хлопает меня по плечу. – Роджер талдычил о расписании утилизации отходов, и Люси никак не пыталась его остановить. Она, кажется, считает это очаровательным?

Кузен бросает рюкзак и нащупывает ключи. Как только мы входим, он кладет сумку на большой стол, а я направляюсь на кухню за кружками. Он не должен узнать, что мы будем пить разное вино. Когда я нахожу посуду, Эндрю уже устраивается на улице. С долей веселья замечаю, что на нем, кажется, резиновые перчатки. Получается, сегодня вечером мы оба принимаем меры предосторожности.

– Я дам раствор из пипетки, хорошо? Не думал, что тебе на самом деле захочется лизнуть лягушку, – Эндрю смеется, но я вижу, как он встревожен.

– Не волнуйся об этом сейчас, отложи ее и давай выпьем. Мы можем заняться этим позже, – говорю с улыбкой, протягивая ему кружку с надписью «Лягушатник!» сбоку.

Он с благодарностью берет ее и делает большой глоток. Напрягаюсь, гадая, заметит ли он необычную крепость, но тот просто пьет и садится рядом. Пока Эндрю дозирует лягушачий сок, мы говорим о полевых работах и местах, куда он хочет поехать после Австралии. Решив, что мне нечего терять, я спрашиваю, поддерживают ли родители его амбиции.

– Мы не общаемся, – прямо говорит он. – Уже несколько лет. Это к лучшему – у меня очень токсичная семья.

– Что случилось? – глажу его руку.

– О, ничего. Хотя, все. Я просто родился не в той семье. Я часто шутил, что меня подменили, а настоящий сын моих предков колесит на «Бентли» по какому-нибудь пляжу. Они не плохие люди… Ну, мама не такая. На самом деле она прелестна. Но все ожидания, которые они возлагали на меня, были сосредоточены вокруг денег и бизнеса моего дяди, и это просто ужасно. Я поддерживал связь некоторое время после заявления, что не буду работать на семью, но это стало слишком сложно. Они настаивали, говорили, что я принимаю глупое решение и веду себя как избалованный ребенок.

Эндрю отпивает еще вина. Все должны пить вино из кружек – так и правда можно перебрать.

Кузен открывается мне, когда расслабляется. Пока я доливаю ему вино с водкой, он объясняет, как его отец завидовал старшему брату, как пренебрегал эмоциями матери, а его сестра умерла в возрасте девяти месяцев, из-за чего он всегда чувствовал, что должен жить за двоих. Я притворяюсь молчаливой, но отзывчивой подругой, в то же время мысленно благодарю вселенную за то, что мне приходится иметь дело только с одним двоюродным братом.

Я пью воду, но Эндрю ничего не замечает. Он слишком далеко зашел в своей исповеди, думая, что может доверить мне свои самые сокровенные и запутанные мысли. Психотерапевты достойны каждого пенни. Не хочу торопить его, но разговор про семью недостаточно подробный, чтобы как-то помочь мне, и на все мои прямые вопросы я получаю невнятные и расплывчатые ответы. Время для лягушачьей слизи, пока он не напился до потери сознания, – не хочу ждать неделю. Еще один вечер в пабе с Роджером я не переживу.

Слава богу, вбитая в частной школе вежливость не исчезает с повышением градуса, и когда я напоминаю Эндрю о первоначальном плане, он во всеоружии. Достает заранее подготовленные пипетки и объясняет, что ему придется оставить небольшой ожог на моей коже, чтобы сыворотка легче проникла в организм.

– Где ты хочешь прижечь? – спрашивает он. – Большинство людей выбирают место, которое легко скрыть.

Я останавливаюсь на ступне: их не забудешь прикрыть, поэтому не придется объяснять происхождение шрама. Снимаю кроссовки, стягиваю носки и осматриваю веранду, убеждаясь, что вокруг не валяется ничего из моих вещей. У меня не будет времени, чтобы остаться после того, как мы закончим. После убийства. Бутылка из-под розового вина пуста, и я кладу ее рядом со своей сумкой, засовываю кружку в боковой карман, чтобы отнести на кухню.

– Ты должен сделать это со мной, Эндрю, – напоминаю ему. – Одной мне страшно. Мы сделаем это вместе. Одновременно.

Он тычет пальцем мне в лицо и улыбается, заправляя волосы за ухо.

– Не волнуйся, Лара, я привык. Я с тобой в этом путешествии.

Тьфу. Путешествие. Это никакое не путешествие, если вы не направляетесь из пункта А в пункт Б. Хотя сегодня ему есть куда направляться, если вы меня понимаете.

Он выбирает место на руке, под татуировкой ловца снов. Хоть не китайский иероглиф. Спички готовы, он зажигает две и прижимает к моей левой стопе. Горячо, но не больно – определенно признак того, что мне нужен хороший педикюр. Затем кузен наносит раствор.

– Ложись, – командует Эндрю. – Подожди несколько минут и подыши.

Я смотрю в ночное небо, краем глаза наблюдая, как он обжигает собственную кожу. Слышу, как мужчина выдыхает и ложится рядом со мной.

– Если затошнит, просто скажи мне, и я тебя переверну. Хорошо, что здесь есть озеро.

Он смеется, кажется, целую вечность, прежде чем замолчать. Мы остаемся там, в темноте, и ждем. Я не знаю, как долго мы так лежим. Чувствую, как по мне разливается тепло, ощущение комфорта просачивается сквозь мое тело, как если бы все вокруг объяло меня. Я парю на крыльях ветра.

– Я чувствую, – шепчу и поворачиваюсь к нему. Эндрю тихо стонет, закрыв глаза. Мне нельзя терять рассудок. Не хочу прерывать связь с окружающим миром. Постоянные голоса в моей голове замолкают, и слышно только биение сердца. Интересно, Эндрю тоже это слышит? Медленно и ровно. Пульсация под кожей. Чувствую, как лапа животного касается моих пальцев, и смотрю вниз. Это его рука, наши пальцы переплетаются. Солидарность. Своего рода родство. И это приятно.

НЕТ.

Я переворачиваюсь и использую силу наших рук, чтобы столкнуть его в воду. Его тело расслабилось и обмякло, мне даже не пришлось прикладывать какие-либо усилия, – это очень кстати, потому что у меня чертовски кружится голова. Во время падения тело разворачивается, наши взгляды встречаются, и он на секунду приходит в себя: его лицо исказилось от удивления, а рот широко открылся, как будто он собирался закричать. Но этого недостаточно. Вино и лягушачий яд сделали свое дело, и Эндрю падает в пруд. Опустив ногу в воду, я начинаю давить на его голову. Мои ногти блестят в лунном свете.

Эндрю вздрагивает – всего на мгновение – и обмякает. Вода успокаивается. Не знаю, сколько времени это занимает, я будто наблюдаю издалека. Склонившись, проверяю тело на признаки жизни. Вероятно, не рекомендуется совершать убийство, находясь под воздействием непроверенного препарата из земноводных, это небрежно. Но хочешь жить – умей вертеться.

Убедившись, что он не собирается выпрыгивать из воды, как это принято в большинстве фильмов ужасов, наклоняюсь к пруду и провожу рукой по его шее. Я умываюсь, встаю и надеваю туфли. Полотенцем вытираю веранду, не трогая бутылку и один флакон с препаратом. Остальной мусор отправляется в пластиковый пакет. Из его телефона удаляю наши последние сообщения (даже у хиппи есть айфоны; и этот хиппи поставил на пароль свою дату рождения). Я была осторожна, не говорила ничего конкретного в переписке, но он упомянул о встрече, а мне не нужны лишние вопросы. Осматриваю место преступления, используя фонарик на телефоне, пока Эндрю плавает позади меня. Все выглядит как надо, я довольна. Это был несчастный случай. Трагично, но без каких-либо подозрений. Идеально.

Отношу свою кружку на кухню, ополаскиваю, вытираю и ставлю в шкаф. Натянув капюшон на голову, выскальзываю из центра и иду к главной дороге, где меня ждет такси. Там я на секунду торможу – кажется, будто за мной кто-то идет. Но это все лягушачий препарат, так что я отмахиваюсь от этого чувства.