Ралли Родина. Остров каторги

Взгляды Привезенцева и Хлоповских встретились, и Вадим, с трудом сдерживая улыбку, лишь пожал плечами. В этот момент Владимир Андреевич все понял.

Что ждало бы этого мальчишку дальше? Чем обернулась для него украденная сумка? Статьей и сопутствующим «волчьим билетом»?

«Как много судеб ломалось из-за одного греха, совершенного либо по глупости, либо по большой нужде?..»

Привезенцев знал: система практически не дает вторых шансов, и ее жерновам неважно, кого перемалывать – худющего беспризорника, одуревшего от голода, или же писателя Солженицына, который хотел быть услышанным своими согражданами. В стране, где за лишнее слово рискуешь лишиться свободы на десятки лет, похоже, можно выжить только покорным челябинским гигантам, готовым жизнь положить на алтарь партии.

Что сделал Хлоповских? Дал шанс. Страх, который пережил мальчишка, когда Вадим ловко его сцапал, может стать лучшим лекарством от новых краж. Конечно, гарантий нет. Но лишать паренька даже этого ничтожного шанса на перевоспитание у Хлоповских просто не поднялась рука.

– Ты! – вскричал Рожков, подбегая к Вадиму. – Почему ты его отпустил?

– Кто отпустил? – изобразил удивление Хлоповских. – Он сам вырвался. Силен, чертяка, сразу видно – челябинец растет.

Привезенцев видел, как ноздри Рожкова раздуваются, словно паруса брига. Геннадий явно был вне себя от гнева. Но на Хлоповских эти гримасы, судя по широкой улыбке, не возымели никакого эффекта. Наклонившись, Вадим поднял сумку и протянул ее подбежавшей хозяйке со словами:

– Ваш багаж, гражданочка, в целости и сохранности!

– Спасибо… спасибо вам… вы… вы настоящий герой! – тяжело дыша, поблагодарила Вадима потерпевшая.

– Вы не пострадали? – беря женщину за локоток, тут же обеспокоенно спросил Рожков.

Привезенцев скривился. Он ожидал чего-то подобного, но все равно не сдержался – уж больно фальшиво выглядела забота Геннадия о совершенно незнакомой гражданке.

«И ведь он сам, кажется, не задумывается о том, как это выглядит со стороны, – подумал режиссер, наблюдая за лазаревским прихвостнем. – Просто это уже на уровне безусловных рефлексов – вовремя влезть, засветиться, примазаться к благородному делу…»

Рожков отвел потерпевшую в сторону и что-то тихо ей объяснял, а она кивала и благодарно улыбалась. Владимир Андреевич перевел взгляд на Хлоповских. Тот стоял, засунув руки в карманы брюк, и с ироничной улыбкой смотрел на Геннадия. Судя по всему, Вадим совсем не переживал из-за того, что его слава досталась другому.

«Но, может, так и должно быть? Истинные герои ведь не нуждаются в признании. Те же челябинцы просто молча делают свое дело и не требуют наград, у них просто нет времени на то, чтобы их клянчить».

Задрав голову, Привезенцев снова уставился на памятник. Теперь режиссеру казалась, что в линии губ гранитного великана застыла легкая улыбка, выражающая его отношение к мирской суете.

И, наверное, такой подход был самым правильным.

– О чем задумался? – спросил Альберт.

– Да так, о незримых героях и тех, кто присваивает чужие подвиги, – тихо усмехнулся Привезенцев. – Надо обязательно эту мысль в дневник записать…

– Думаешь, Рожков не догадается, что это про него?

Владимир Андреевич вздрогнул, запоздало поняв, что сказал лишнего – он-то имел в виду свой личный дневник, а не тот, официальный, который надлежало вести Хлоповских.

– Ну да, наверное, ты прав, – пробормотал режиссер. – Не стоит его лишний раз провоцировать…

Он чувствовал, как Альберт выжидающе смотрит на него, будто ждет иного ответа, но ничего больше не сказал.

«Чем меньше людей знает о моем дневнике, тем лучше. Всем нам».

* * *

2015

– Вот он, корень всего зла, – с напускным драматизмом произнес Ребе. – Ирбитский мотоциклетный завод.

И, закусив губу, изобразил барабанную дробь, легонько постучав указательными пальцами по рулю.

– Ты с этим поосторожней, – без тени улыбки предупредил я. – А то еще и руль отвалится, от таких-то нагрузок.

Ребе загадочно улыбнулся. Он прекрасно понимал, что я иронизирую. Но, как и в любой другой хорошей шутке, в этой была солидная доля правды: учитывая количество поломок в пути, нам уже давно следовало свыкнуться с мыслью, что рано или поздно наши «ирбитские ишаки» просто развалятся под нами прямо в пути.

«Прав, ох, как прав был тот секьюрити из Воронежа… хотя, конечно, тут и так все было понятно изначально. Просто казалось почему-то, что не может быть все настолько плохо. Да и до сих пор кажется – ну это-то уже прям чересчур».

От всего «ада», который царил тут в советские времена и ежегодно выплевывал во внешний мир по сто двадцать тысяч мотоциклов весьма сомнительного качества, остался всего один-единственный цех… То есть, выплевывал завод нынче куда меньше – что-то около девяти сотен «Уралов» – но ни о какой «скрупулезности» в процессе изготовления речи по-прежнему не шло: меньше стали делать только потому, что количество людей и оборудования сократилось.

– Кто нас встречать-то будет? – спросил Ребе, когда мы, оставив моты на парковке, неторопливо пошли к зданию проходной. – Директор?

– Нет, – буркнул я, копошась в телефоне. – Ему ж бегать не по статусу, обещал кого-то прислать… Вчера ему кинул письмецо, написал, во сколько мы будем. Сейчас вот еще по мобильнику наберу.

– Удивительно, что на мэйл ответил, – хмыкнул Денис. – А то я думал, они в почту заходят по великим праздникам, потому и не знают, какое дерьмо делают – просто не получают жалоб…

– То есть ты подозреваешь, у них тут слепые работают? – прищурился Ребе. – И сами без посторонних подсказок не видят?

– Место адовое просто, – заметил Денис. – Совок такой, неприкрытый…

С ним трудно было не согласиться: мы как раз пошли к зданию проходной, которое, судя по убогому фасаду, в последний раз капитально ремонтировали еще во времена Брежнева. Может, конечно, какую-то косметику и делали периодически, тут судить было сложно. Но в целом постройка выглядела ничуть не лучше, чем производимый в кулуарах завода мотоцикл «Урал» – казалось, она может просто рассыпаться в любую секунду. Оттого и заходить внутрь мы не спешили – остановились прямо у порога и стали звонить директору.

– Алло, – после дюжины протяжных гудков сказал динамик.

– Здравствуйте, Владимир Николаевич. Это Максим Привезенцев, из Москвы, «Ралли Родина». Помните такого?

– Родина, Родина… А, Максим. Понял. Связь плохая, имя нечетко расслышал. Вы чего звоните? Видел вчера ваше письмо… Вы что, уже приехали?

– Ну… да… – неуверенно ответил я. – Мы ж там время указали – к десяти утра будем. Вот, тут уже.

– Я видел время, да. Но думал, мало ли, в дороге что случится…

«Например, мотоцикл сломается. В энный раз».

– Оно и случилось, но об этом я вам расскажу отдельно, – пообещал я. – Когда к вашим конструкторам пойдем. Кто нас внутрь проведет, кстати? Сами же, надо думать, не пройдем?

– Не пройдете… – пробормотал голос в трубке.

Директор, судя по всему, крепко задумался – возможно, прямо сейчас просматривал табель цеха или листал ежедневник, ища фамилию человека, которого следует отправить к нам – а потом сказал:

– С полчаса обождете? Наш конструктор малость занят сейчас, но скоро освободится и выйдет. Как раз надиктуете ему, что там вам не понравилось в мотоциклах. Добро?

– Ну добро, – нехотя согласился я.

Стоять полчаса у проходной после долгой дороги нам совсем не улыбалось, но разве у нас был выбор?

– Ждите, в общем, – сказал Владимир Николаевич и повесил трубку.

– Че говорит? – спросил Иван, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу.

– Просит полчаса подождать, – ответил я, посмотрев сначала на него, а потом на остальных. – Занят он пока.

Иван громко цокнул языком и отвернулся.

– Мотоцикл очередной, наверное, собирают, – предположил Ребе с улыбкой. – А он контролирует, чтобы вместо бракованных деталей нормальные не поставили.

– Смех смехом, а очень похоже, что так оно и есть, – усмехнулся Лама. – Но ничего, карма их накажет еще, вот увидите.

– И как же она их накажет? – с улыбкой спросил Денис.

– А это ей видней. Но, предполагаю, в следующих жизнях они будут обречены кататься только на тех мотоциклах, которые сами собирают. По крайней мере, это было бы справедливо.

Мы закивали, соглашаясь с идеей Ламы.

– Хотя, может, зря мы так, – подумав, сказал Денис. – А там милейшие люди работают. Просто так вышло, что у них руки из задниц растут. Но мы их за это судить не должны. Воля мироздания – она такая… непредсказуемая.

Коротая время за шутливой беседой, мы выждали обещанные полчаса. Потом позвонили директору, но компьютерный голос сказал, что телефон отключен.

– Походу, нам тут все-таки не рады, – заключил Саша Никифоров.

Не в силах никак повлиять на ситуацию, мы прождали еще час, прежде чем из здания проходной вышел седоватый мужчина в бежевом ветряке. Достав мятую сигарету из не менее мятой пачки, незнакомец закурил и начал с ленцой осматривать окрестности… пока не остановил свой рассеянный взгляд на нас.

– Здравствуйте, – громко поприветствовал его Денис.

Незнакомец неуверенно кивнул ему и отвернулся.

«Что, неужто не за нами?»

– Разрешите вопрос? – сказал я, подходя к незнакомцу.

– А? – встрепенулся мужчина.

– Меня Максим Привезенцев зовут, вон, видите наши мотоциклы? – Я подошел к нему и указал на «Уралы», стоящие неподалеку от проходной. – Мы на них с Сахалина едем.

– А, так это вы… эти… – нахмурившись, стал припоминать мужчина. – Ну, которые ралли… «Родина», или как-то так?

– Да, это мы.

– Директор про вас говорил, да… – кивнул мой собеседник.

Он выпустил в небо струйку сизого дыма, потом, спохватившись, протянул мне руку и представился:

– Извиняюсь, зарапортовался. Федченко, Михал Егорович.

– Очень приятно.

– Взаимно.

Он бросил бычок в урну и, мотнув головой в сторону мотоциклов, сказал:

– На «М-72», значит, едете… Ну даете…

– Да, вашего производства «ласточки», – кивнул я. – Вы ведь тут работаете?

– Да вроде бы. Ну, в смысле, так, приду на пару часов, настрою, уйду… Подрабатываю, короче говоря.

– А кем?

– По заточке инструмента я – тут, стало быть, тоже микроны надо ловить, в общем, точность не лишняя, да.

Он усмехнулся.

– А что с производством вообще? – спросил я напрямик.

– А что с ним? Как обычно все вроде… в упадке. – Еще один смешок. – Ну а как иначе? Один цех остался, народу – кот наплакал. Сколько мы раньше делали – и сколько щас?

– Знаю, да. Владимир Николаевич цифры озвучивал.

– Ну вот… Еще ж и омоложение какое-то делать пытаются, старых вон, гонят…

– А молодых где брать?

– Да хрен его… – Федченко в сердцах махнул рукой. – Ну вот, пару взяли… вроде работают… пытаются. Может, и выйдет с них чего.

Дверь здания проходной открылась снова, и наружу вышел худой парень лет тридцати пяти в алой рубашке и черных брюках. На лице вновь прибывшего была трехдневная щетина; в руках незнакомец держал блокнот и ручку.

– О, а вон и наш конструктор, – заметив его, сказал Федченко. – По вашу, как я понимаю, душу… Ну, общайтесь, а мне пора. Удачи в пути, Максим!

– И вам всего, – кивнул я.

Мы пожали друг другу руки, и Михал Егорович ушел, напоследок махнув остальным парням.

– Максим, верно? – подойдя к нам, на всякий случай уточнил конструктор.

– Да, это я.

Поняв, что к нам наконец «снизошли», мои спутники обступили нас полукругом

– Петр, – представился вновь прибывший. – Меня Владимир Николаевич к вам направил, сказал, у вас есть какие-то замечания по поводу нашей продукции…

– Замечания? – переспросил Денис и громко расхохотался.

Я одарил его красноречивым взглядом – мол, прекращай, чего парня пугаешь раньше времени? – и сказал:

– Тут не замечания, тут, скорей, возмущения по поводу откровенного брака.

Ни один мускул не дрогнул на лице конструктора, из чего я сделал вывод, что ему частенько приходится слышать подобное о производимых на заводе мотоциклах.

«Достойно держится… по крайней мере, пока».

– Можете уточнить, что конкретно не понравилось? – сказал Петр.

Тут уже мне пришлось собрать волю в кулак, чтобы не рассмеяться, подобно Денису.

– Ну, пойдемте, – сказал я с каменным лицом. – К аппаратам. Там все и расскажем.

Петр кивнул, и мы отправились к мотоциклам.

Следующие полчаса конструктор только и делал, что писал. Мы вспомнили все – и про проблемы с флиппером и резиной – в день по два-три спущенных колеса – и про то, что ход сцеплений ушел, и про злосчастные коромысла, которые надо менять в обязательном порядке…

– Из редуктора масло хлещет.

– Рукоятка переключения – лампочка то горит, то не горит.

– Вилка передняя скрипит ужасно, вибрирует…

– И клюет.

– И клюет.

– Клюет очень сильно – гофру аж всосало до самого низа. И бак еще гремит. Задний тормоз, передний тормоз…

– В дождь вообще не едут.

Я думал, у Петра или паста закончится, или страницы в блокноте, до того много поломок мы ему перечислили. Наверное, если через пару лет мы соберемся где-нибудь в баре и решим посоревноваться в подборе ассоциаций к слову «Урал», игра затянется на пару суток.

– Всё? – в тысячный раз с надеждой спросил Петр.

– Пока да, – за всех ответил Ребе. – Но то ли еще будет…

На этот раз я не выдержал и рассмеялся. Конструктор с прежним невозмутимым лицом сказал:

– Тогда пойдемте в цех, Владимир Николаевич просил, чтобы я вас проводил.

– Пойдемте, – охотно согласился я.

– А что дальше будет с этими замечаниями? – спросил Лама.

Петр нервно дернулся.

– Примем к сведению, – туманно ответил он.

Мы с Ламой обменялись красноречивыми взглядами. После такого ответа у нас отпали последние сомнения: наши комментарии всем здешним бракоделам были до лампочки.

– А что насчет ТО? – спросил я, когда мы под бдительным взором единственного охранника прошли через допотопный турникет к противоположным дверям проходной.

– ТО? – эхом повторил конструктор.

Теперь он выглядел по-настоящему удивленным: похоже, был не готов к подобному вопросу. В принципе, с техобслуживанием мне и так все было понятно – не делают его здесь, здесь совсем другие задачи, а диагностикой пусть какой-нибудь дядя Вася в гаражах занимается, у него свой интерес, а у ирбитских мастеров – свой… Но просто спустить эту ситуацию на тормозах после всех наших злоключений я не мог.

– Ну да, ТО. Техобслуживание, – пояснил я, с трудом сдерживая рвущийся наружу сарказм. – Владимир Николаевич обещал, что мы на правах гарантии сможем загнать к вам наши мотоциклы для диагностики и ремонта. Или он про это не говорил?

– Да нет, почему же, говорил… – неуверенно промямлил Петр. – Просто тут, видите, какое дело… Наш главный механик, который за это, в общем-то, и отвечает… он, короче, на больничном уже третий день. И будет в понедельник, не раньше. Но вы же столько ждать не можете?

Конструктор больше не напоминал ту глыбу, какой он предстал в самом начале – видимо, все-таки дрогнул под нашим ожесточенным давлением. Я хотел его окончательно добить и сказать, что, мол, отчего бы и не подождать, раз механик толковый, но тут меня, скорей всего, не поняли бы парни – четыре лишних дня находиться в Ирбите точно не входило в наши планы. Поэтому я нехотя произнес:

– Не можем… но вообще интересно получается: у вас что, на весь завод один механик, способный сделать гарантийное ТО?

– Так а чего вас удивляет? – неуверенно хмыкнул конструктор. – У нас весь завод – в одном цеху. Из стариков, кто что-то умеет, единицы остались, а молодежь еще не тянет. Нет, я могу, конечно, попросить, чтобы они ваши «эмки» посмотрели, но, поверьте, вы сами этого не захотите.

Чем дольше я его слушал, тем больше укреплялся в мысли, что вылазка на мотоциклетный завод принесет нам только разочарование. Ну, возможно, еще желание поскорей закончить ралли и пересесть на нормальные байки, навсегда забыв про кошмар под названием «мотоцикл «Урал».

Я оглянулся на парней. Иван, явно раздраженный, шумно втягивал воздух ноздрями, Денис со странной улыбкой тихо хмыкал; Ребе с похожей улыбкой рассеянно смотрел куда-то сквозь здание проходной, а Лама пялился в небеса, будто по старой привычке ища в тамошних материях ответы – когда же в России начнут делать нормальные моты?

Но небеса, судя по всему, безмолвствовали.

– А вот и наш цех, – объявил Петр.

Он махнул рукой в сторону длинного одноэтажного здания, похожего на гигантскую старую гусеницу, которая много лет назад уснула мертвым сном и с той поры больше не открывала глаз. Толстые черные кабели, торчащие из ржавых металлических лотков, поросли тополиным пухом и паутиной; в одном из провалов обшарпанной кирпичной стены свила гнездо какая-то птица. В некоторые окна вместо стекол вставили фанеру – чтоб не дуло. Но любопытней всего выглядела дыра в стене – примерно на уровне груди взрослого человека и диаметром в полметра.

– А это что такое? – спросил Денис, мотнув головой в сторону пробоины. – Снаряд попал?

– Да какой там снаряд, – поморщился конструктор. – Это мы станок токарный переставляли, а на тельфере наш… молодой сотрудник стоял… вот и дал маху.

– Так это станком дыру в стене пробило? – вскинув брови, уточнил Ребе.

– Ну… да, получается.

– А чего не заделаете? – спросил я.

– А зачем? – пожал плечами наш провожатый. – У нас же тут не выставка… а работягам в цеху не мешает, наоборот даже – летом получается такая себе дополнительная вентиляция…

Мы снова переглянулись.

– Ладно, я потом вас тут еще проведу, если хотите, с народом пообщаетесь, – глянув на часы, засуетился Петр. – А пока давайте к Владимиру Николаевичу, а то он уедет скоро, по делам…

Формулировка мне не понравилась. Если директор куда-то торопится, то и слушать будет невнимательно, вполуха. Впрочем, рассчитывать на то, что ради нас Владимир Николаевич изменит свои планы, тоже не приходилось – хотя, казалось бы, все было заранее согласовано и по электронке, и по телефону, причем неоднократно.

У входа в цех находилась беседка-курилка с шиферной крышей, внутри толпились рабочие. Завидев нас, они, прежде поникшие и усталые, заметно оживились и стали о чем-то негромко переговариваться.

– Байкеры, походу… – услышал я чей-то хриплый голос.

Провожаемые десятком любопытных взглядов, мы вошли в цех. Тут пахло эмульсией, потом и сваркой – совершенно типичные ароматы для подобных мест. На стенах висели плафоны с мощными лампами, освещающими стоящее внизу оборудование. Приятно удивило, что вокруг станков и конвейерных линий царят относительные чистота и порядок – вот только жаль, что на качестве конечного продукта этот «внешний лоск» никак не сказывался.

Тут тоже были люди; большинство сидели на рабочих местах и смотрели в телефоны.

– А чего они сидят? – спросил Денис.

– Перекур. Видели, народу сколько на улице? Сейчас попрут… – Петр посмотрел на часы. – Минут через десять.

Конструктор провел нас через цех к плохо выкрашенным коричневым дверям, и мы снова оказались снаружи. Теперь перед нами было двухэтажное здание.

– Администрация, – коротко пояснил Петр.

«А размером – с цех. Такое ощущение, что тут на каждого рабочего – по два административных нахлебника… или даже больше».

Петр первым нырнул внутрь и сразу же устремился к обшарпанной лестнице. Опираясь на покосившиеся перила, мы поднялись наверх и пошли по узкому коридору в направлении единственного окна. У предпоследней двери Петр остановился и сказал:

– Я первым зайду, скажу, что вы прибыли, потом вас позову. Подождите немного.

Мы уже знали, что значит «подождите немного» на местном, ирбитском, диалекте, а потому сразу приготовились к худшему. Однако на этот раз все действительно произошло довольно быстро: Петр провел в кабинете директора минуты три, не больше. Единственное, что нас сразу насторожило – это его недоуменное лицо, словно он должен был сообщить нам что-то не очень приятное.

«Например, что нам случайно продали мотоциклы из бракованной серии. Вот будет неожиданность!..»

– В общем, Владимир Николаевич вас ждет, – медленно сказал конструктор, глядя на меня. – Рад будет обсудить все… недочеты.

– И мы тоже очень рады, – с легкой ноткой сарказма произнес я, – что он согласился нас принять. Пойдемте, парни?

– Вот тут как раз небольшая загвоздка, Максим… – сказал Петр, отведя взгляд в сторону. – Владимир Николаевич сказал, что хотел бы переговорить с вами лично. На всех у него просто не хватит времени.

– Ничего себе! – хмыкнул Денис. – А чем мы больше времени отнимем? Вопросы-то у нас общие на всех!

Петр только пожал плечами. Лицо у него было такое, словно он съел самый кислый лимон на свете. Все эти ужимки я мог истолковать только одним образом: «Босс сказал, а я лишь передаю его слова, хоть и сам ни фига не понимаю».

– Камеру с собой можно? – спросил я.

– Камеру? Зачем камеру? – тут же до смерти перепугался Петр. – Не надо ничего у директора снимать! Мы же не для публики с вами встречаемся… мы… мы для улучшения работы производства, для… устранения дефектов… в дружеской, так сказать, атмосфере…

– Ладно, как скажете. – Я оглянулся на Дениса, и тот пожал плечами: мол, ну нельзя так нельзя, если уперлись, все равно не переубедим. – Один я и без камеры… Ну пусть так…

Если честно, поначалу я не до конца понимал, чем вызвана такая осторожность. Но стоило войти и взглянуть на директора завода, как тут же все встало на свои места: Владимир Николаевич оказался пожилым мужчиной с прической «а-ля Горбачев» (только без родимого пятна) и маленькими черными глазами, которые пристально смотрели на тебя и, кажется, просвечивали насквозь, как рентген. Такие люди обыкновенно подозревают всех и вся, крепко держатся за свое место и стремятся любыми способами избежать потенциальных угроз для их карьеры – просто потому, что, как правило, ничего толком не умеют. Я старался избегать подобных «товарищей», но иногда – как вот сейчас – судьба сама сводила меня с ними.

«Увы и ах».

– Здравствуйте, Владимир Николаевич, – вежливо поприветствовал я директора.

– Здравствуй, Максим, – проронил хозяин кабинета.

Он продолжал сверлить меня взглядом, пытаясь понять, чего от меня ждать. Закачу ли я скандал или попробую в мирной обстановке обсудить недостатки «М-72»? Звоня, чтобы рассказать о новых поломках, я ни разу не позволил себе грубых слов, но, возможно, в личной беседе я не буду так сдержан? Вероятно, эти вопросы крутились в голове у Владимира Николаевича, пока он хмуро рассматривал меня, стоящего перед ним.

– Спасибо, что приняли, – сказал я.

Сарказм буквально распирал меня изнутри. Какого черта? Нам прислали бракованные мотоциклы, нас морили ожиданием на проходной и вот теперь запрещают мне снять на камеру нашу встречу с директором этой фабрики зла… Это ли не свинство?

– Пожалуйста, – ответил Владимир Николаевич с таким видом, будто действительно делал мне огромное одолжение, допуская к себе в кабинет. – Как добрались?

Я улыбнулся, покосился в сторону конструктора Петра… и вдруг увидел, что он стоит перед белой доской, на которой большими красными буквами написано: «Брак коромысел!!!» И дата – тринадцатое марта текущего года.

От удивления у меня на несколько секунд перехватило дыхание. Это что же, получается, они знали о браке еще за три месяца до старта нашего ралли, но ничего не удосужились сообщить своим покупателям? Нормальные фирмы в случае обнаружения заводского дефекта бесплатно предоставляют своим клиентам замену оборудования на исправное. Это вполне обычная практика: все ошибаются, но конторы, которыми управляют адекватные люди, умеют отвечать за свои ошибки.

Нам же, конечно, никто коромысла не присылал.

Вывод? Управленцы завода Ирбит – …

– А вы, смотрю, к нашему визиту подготовились? – ехидно спросил я и мотнул головой директору за спину.

Владимир Николаевич побледнел и обернулся. Петр, втянув голову в плечи, застыл на месте. Впрочем, директор на него даже не взглянул: задержав взгляд на доске и надписи, которая ее украшала, он снова повернулся ко мне и уточнил:

– Вы сейчас о чем именно?

– Как – о чем? – удивился я. – О браке коромысел. Вон, у вас на доске написано даже…

– Ну, написано… – буркнул директор и смолк.

Петр стоял ни жив ни мертв.

Поняв, что ответной реакции не дождусь, я спросил напрямик:

– Так когда все-таки вскрылась проблема коромысел?

– Первый раз она всплыла еще в декабре прошлого года, – нехотя признался Владимир Николаевич. – В январе нами были установлены причины – это китайцы нам херовые коромысла поставили. Думали, правда, не все, а часть. Ну а к марту стало окончательно ясно, что вся партия – бракованная.