Ленин. Человек, который изменил всё

Брак был зарегистрирован 10 (22) июля. На свадьбу подъехали Кржижановский, Старков, другие ссыльные, но свидетелями выступили шушенские обитатели – Ермолаев и Журавлев. Поздравление поступило и от Аполлинарии Якубовой, отбывавшей ссылку под Красноярском. Молодые обвенчались, но обручальных колец никогда не носили. И ночевать предпочитали в разных комнатах.

Справили новоселье. «Так как у Зыряновых мужики часто напивались пьяными, да и семейным образом жить так было во многих отношениях неудобно, мы перебрались вскоре на другую квартиру – полдома с огородом наняли за четыре рубля. Зажили семейно. Летом никого нельзя было найти в помощь по хозяйству. И мы с мамой вдвоем воевали с русской печкой… В огороде выросла у нас всякая всячина – огурцы, морковь, свекла, тыква; очень я гордилась своим огородом. Устроили из двора сад – съездили мы с Ильичем в лес, хмелю привезли, сад соорудили. В октябре появилась помощница, тринадцатилетняя Паша, худющая, с острыми локтями, живо прибравшая к рукам все хозяйство»204. Детский труд борцы за свободу запретят позднее.

Сами же ссыльные занялись чтением, прогулками и литературным трудом. Совместными усилиями молодожены принялись за переводы, взяв для начала книгу супругов Вебб о британском тред-юнионизме. Но при этом Крупская жаловалась Марии Ильиничне: «Вот нам с Володей с языками беда, оба плоховато их знаем, возимся с ними, возимся, а все знаем плохо. Опять принялись за английский. Который это уже раз!»205. При плохом знании английского помог немецкий перевод. «С утра мы брались с ВИ за перевод Вебба, который достал мне Струве… Как-то прислал Потресов на две недели книжку Каутского против Бернштейна, мы побросали все дела и перевели ее в срок – в две недели»206.

Ульянов публиковался. «Он во время ссылки написал и ряд статей, помещавшихся частью в тогдашнем легальном марксистском журнале “Новое слово” и собранных затем в одну книжечку…»207. Этот сборник его произведений – «Экономические этюды и статьи» – вышел в Петербурге в 1898 году. Автором значился Владимир Ильин.

В Шушенском он скоро стал личностью популярной – как знаток законов – после того, как «помог одному рабочему, выгнанному с приисков, выиграть дело против золотопромышленника. Весть об этом выигранном деле быстро разнеслась среди крестьян. Приходили мужики и бабы и излагали свои беды… Собственно говоря, заниматься юридическими делами ВИ не имел права как ссыльный, но тогда времена в Минусинском округе были либеральные. Никакого надзора фактически не было».

Прогулки, охота. Защитникам животных и любителям дикой природы не рекомендую читать следующий отрывок из воспоминаний Крупской: «ВИ был страстным охотником, завел себе штаны из чертовой кожи и в какие только болота не залезал. Ну, дичи там было!.. ВИ был страстным охотником, только горячился очень. Осенью идем по далеким просекам. ВИ говорит:

– Знаешь, если заяц встретится, не буду стрелять, ремня не взял, неудобно будет нести.

Выбегает заяц, ВИ палит. Поздней осенью, когда по Енисею шла шурга (мелкий лед), ездили на острова за зайцами. Зайцы уже побелеют. С острова деться некуда, бегают, как овцы, кругом. Целую лодку настреляют, бывало, наши охотники».

Ссыльные продолжали активную светскую жизнь. «Получали письма из далекой ссылки – из Туруханска от Мартова, из Орлова Вятской губернии от Потресова… Из Минусинска (Шушенское было в 50 верстах от него) писали Кржижановские, Старков; в 30 верстах в Ермаковском жили Лепешинский, Ванеев, Сильвин…; в 70 верстах в Теси жили Ленгник, Шаповал, Барамзин, на сахарном заводе жил Курнатовский»208. Владимир съездил в Красноярск, откуда сообщал 16 сентября: «Поездкой своей сюда я очень доволен: вылечил себе зубы и проветрился несколько после 1½-годового шушенского сидения. Как ни мало в Красноярске публики, а все-таки после Шуши приятно людей повидать и поразговаривать об охоте и о шушенских “новостях”».

Рождество начинающее семейство отпраздновало в Минусинске. «На Рождество в город съехался почти весь округ, так что Новый год встретили большой компанией, и встретили очень весело… Сварили глинтвейн; когда он был готов, поставили стрелку на 12 часов и проводили старый год с честью, пели все, кто во что горазд, провозглашали всякие хорошие тосты: “за матерей”, “за отсутствующих товарищей” и т. д., а в конце концов плясали под гитару».

Третьего марта 1899 года Ульянов писал матери: «Посылаю тебе сегодня, дорогая мамочка, остальные две тетради своих “рынков”… Наконец-то покончил я с работой, которая одно время грозила затянуться до бесконечности». Из тетрадок вышла книга «Развитие капитализма в России». Опубликовать помог Струве, более того, именно он и дал ленинскому труду это название. Хотя оно автору не понравилось: «Надо бы поскромнее, чем “Развитие капитализма в России”. Это слишком смело, широко и многообещающе»209. А Струве не понравилась сама книга, она наводила на него «эстетическое уныние», поскольку в ней отсутствовало какое-либо «движение мысли»210.

По весне ульяновская родня было собралась проведать молодоженов в Шушенском. Владимир идею поддерживал: «Как дача, Шуша ничего себе, немногим хуже, я думаю (если хуже), других дач. Вопрос только в дороге»211. Но в дорогу так никто и не собрался.

В августе Ленин получил из Петербурга от сестры Анны манифест группы «экономистов» во главе с Екатериной Дмитриевной Кусковой, названный «Credo “молодых”». Ленин написал ответ, ставший известным как Anti-Credo, или «Протест российских социал-демократов», под которым подписались еще 19 единомышленников. Ленинский ответ стал широко известен в узких революционных кругах. Мартов рассказывал: «Появление “Credo” оживило мою переписку с В. И. Ульяновым и А. Н. Потресовым… В конце последнего года ссылки я получил поэтому от В. И. Ульянова письмо, к котором он мне глухо предлагал “заключить тройственный союз”, в который входили бы, кроме нас двух, еще А. Н. Потресов, для борьбы с ревизионизмом и “экономизмом”. Этот союз, прежде всего, должен соединить силы с группой “Освобождение труда”»212.

У Ленина в голове уже существовал четкий организационный план. Он пришел к выводу, что в России сложился достаточный уровень капиталистических отношений, чтобы обеспечить определяющую роль пролетариата в революционном движении. Центральные звенья его плана – партия и нелегальная газета. «…Идея не только деятельного участия социал-демократии в политической борьбе, но ее руководящего участия, ее гегемонии, как представительницы рабочего класса, и была той платформой, на которой в годы ссылки, путем переписки, подготовлялся, а по окончании ссылки в 1900 году осуществился «тройственный союз» наиболее талантливых деятелей старого петербургского “Союза борьбы” – Ленина, Мартова и Потресова – для “завоевания партии”. Орудием этого завоевания должна была служить намеченная к изданию за границей, совместно с группой “Освобождение труда”, большая политическая газета»,213 – писал Федор Дан.

Теперь Ленин переживал, чтобы только не застрять в ссылке. Подтверждала супруга: «ВИ перестал спать, он страшно исхудал». И в это время нагрянула полиция. «Обыск сошел благополучно, но боязно было, чтобы не воспользовались предлогом и не накинули еще несколько лет ссылки. Побеги были еще тогда не так обычны, как позднее, – во всяком случае, это бы осложнило дело». Обошлось.

Срок ссылки истек 29 января (10 февраля) 1900 года. Как пишет Крупская, «мы двинулись в Россию». Сибирь, как видим, Россией не считали. Не отходившую от Владимира собаку Женьку бросили, оставив соседям. Доехали сначала до Минусинска, где собрались возвращавшиеся ссыльные. «Наконец, урядившись в валенки, дохи и пр., двинулись в путь. Ехали на лошадях 300 верст по Енисею, день и ночь, благо луна светила вовсю»214.

Супруги вынуждены были разделиться: у Надежды срок ссылки еще не истек, и остаток его она отбывала в Уфе. Супруг ее туда отвез, побыл пару дней и, «поговоривши с публикой и перепоручив меня с мамой товарищам, двинулся дальше, ближе к Питеру».

Из «Искры»…

Куда ехать? Незадолго до этого была арестована сестра Мария, ее занятия в Брюссельском университете были прерваны, ее выслали в Нижний Новгород. Брат Дмитрий тоже прошел по своему первому делу и жил под надзором полиции в Туле. Несчастная мать путешествовала то в Тулу, то в Нижний215.

Дмитрий Ильич встретил брата в Подольске. «ВИ выглядел поздоровевшим, поправившимся, совсем, конечно, не так, как после предварилки»216. Вместе они приехали в Москву. «Мы жили в то время на окраине Москвы у Камергер-Коллежского вала, по Бахметьевский улице… Первым раздалось горестное восклицание матери:

– Как же ты писал, что поправился? Какой же ты худой!» – вспоминала Анна Ильинична.

Возвращающимся из ссылки тогда запрещалось жить в столицах и еще в шести десятках крупных городов. Ульянов еще в Сибири выбрал из оставшихся Псков, «как более близкий к Петербургу, и согласился относительно этого местожительства с Цедербаумом и Потресовым»217.

Попытался перевести в Псков и супругу, для чего 10 (23) марта 1900 года писал директору Департамента полиции: «Окончив в настоящем году срок гласного надзора, я вынужден был избрать себе для жительства из немногих разрешенных мне городов город Псков, ибо только там я нашел возможным продолжить свой стаж, числясь в сословии присяжных поверенных, подведомственных С.‑ Петербургскому совету присяжных поверенных». Просил разрешить жене «отбывать оставшуюся еще треть назначенного ей срока гласного надзора не в Уфимской губернии, а в городе Пскове… Наконец, я в течение уже многих лет страдаю катаром кишок, который еще усилился вследствие жизни в Сибири, и теперь я крайне нуждаюсь в правильной семейной жизни»218. Полиция ответила отказом.

А Надежда в Уфе болела. Из письма Владимира матери 6 апреля: «Надя, должно быть, лежит: доктор нашел (как она писала с неделю назад), что ее болезнь (женская) требует упорного лечения, что она должна на 2–6 недель лечь». Женские болезни бывают чреваты бесплодием. Не эта ли болезнь явилась причиной того, что Ленин не оставит потомства? Кто знает…

Но зато 5 мая он не без удовлетворения информировал Марию Александровну: «Вчера получил свидетельство от местного полицмейстера о неимении с его стороны препятствий к отъезду моему за границу, сегодня внес пошлину (десять рублей) и через два часа получу заграничный паспорт. Значит, двинусь летом в теплые края; немедленно ехать отсюда я не могу, потому что надо еще снестись с редакциями и некоторыми издателями переводов и покончить некоторые денежные дела…»219.

В планах Ульянова – ни много ни мало – созвать Второй съезд РСДРП. Он полагал, что сделать это лучше за рубежом. «Повальные аресты на юге в апреле 1900 года – и Лалаянца в том числе – убедили окончательно ВИ в невозможности созвать съезд в России, – подтверждала Анна Ильинична. – Он говорил мне об этом в июле, перед отъездом за границу…»220.

Но грандиозным планам чуть не помешал провал. Ульянов с Мартовым зачем-то рискнули – с нелегальной литературой – сунуться в Царское Село. Александром Исаевичем Солженицыным в величественном «Красном колесе» этот эпизод выделен как одна из тех точек, откуда история могла принять другую траекторию, не будь недоразумений и случайностей. Тогда «с корзинкой нелегальщины, с химическим письмом о плане “Искры”, – перемудрили, переконспирировали: полагается в пути менять поезда, не подумали, что тот пойдет через Царское, – и в нем заподозрены, взяты жандармами, и только по спасительной российской неповоротливости полиция дала им время сбыть корзину, а письмо прочла по наружному тексту, не удосужившись подержать над огнем – и тем была спасена “Искра”!»221. А сколько еще будет таких развилок, когда случай (или Провидение?) вел Ленина, а значит, и нашу историю.

Ульянов провел в заключении с 21 по 31 мая (3–13 июня) 1900 года. Приехал в Подольск «сияющий», и «даже с заграничным паспортом в кармане, – вспоминала Анна. – Оказалось, улик не было найдено: ВИ и Цедербаум, арестованные вместе, были признаны виновными лишь в неразрешенной поездке в Петербург». Но погостил недолго. До отъезда за границу решил съездить в Уфу, повидаться с женой. Компанию составили мать и сестра Анна.

«И вот мы втроем выехали по железной дороге в Нижний, с тем чтобы продолжить путь на пароходе… Был июнь месяц, река была в разливе, и ехать на пароходе по Волге, потом по Каме и, наконец, по Белой было дивно хорошо. Мы проводили все дни на палубе». Задержался в Уфе около трех недель. «В Уфе Владимир Ильич виделся с местными товарищами… Мы с матерью уехали через три дня; он же оставался дольше и назад поехал по железной дороге… По возвращении в Подольск собрался скоро за границу. Недели через две после него выехала туда же и я»222, – писала Анна.

Прибытию Ульянова сотоварищи в Европу ветераны российской социал-демократии были – поначалу – рады. Аксельрод расскажет: «Только после десяти лет активной пропаганды нам, наконец, удалось привлечь на свою сторону небольшое меньшинство молодых революционеров. В первых рядах молодых “новообращенных” был Ленин, который, отбыв срок ссылки в Сибири, вместе с Л. Мартовым и А. Потресовым приехал в 1900 г. в Швейцарию, чтобы помочь “Группе Освобождения Труда” организовать широкую пропаганду наших взглядов, литературную и личную, и объединить существовавшие тогда силы молодой русской социал-демократии»223.

Ульянов вновь поколесил по Старому Свету. В августе 1900 года информировал мать из Нюрнберга: «…Я писал тебе уже дважды из Парижа и теперь пишу с дороги (ездил кататься на Рейн). Я здоров и провожу время недурно: видел на днях Анюту, катался с ней по одному очень красивому озеру и наслаждался прелестными видами при хорошей погоде…»224. В том же месяце в местечке Бельрив близ Женевы прошло совещание, давшее начало «Искре» и «Заре». Участвовали Плеханов, Засулич, Ульянов, Потресов, Бауман и Стеклов.

Юрий Михайлович Стеклов (Нахамкис) впервые встретил Ленина: «Жил он тогда в крестьянском домике недалеко от Женевы, вместе с Потресовым (Мартов временно задержался в России)… Ленин громко хохотал, изрекал безапелляционные приговоры, но больше выспрашивал, чем говорил… Однако хотя Ленин и шутил, откидываясь назад всем телом по известному ему приему, смеялся и рассказывал анекдоты, но сразу видно было, что это прирожденный вождь, вождь, которого не только выдвинула на это место история, но который и сам прекрасно сознает свое назначение. Это чувствовалось им самим и окружающими. Нельзя было сказать, что он навязывал свою волю и личность. Это делалось как-то естественно и незаметно. Даже Плеханов, который имел гораздо более богатый революционный стаж и научное образование, перед Лениным как-то отступал на второй план»225.

И вокруг Ленина начало формироваться все расширявшееся конфликтное поле. Туган-Барановский в конце 1901 года прочитал одну из статей Ленина и делился своими ощущениями со Струве: «Боже, как все это кажется давно и по-детски наивно! Как смешно встречать этот задорный самоуверенный тон, эти запальчивые нападения на литературных противников, эту наивную уверенность, что мы нашли, наконец, самую настоящую истину, и эта истина заключена в “Капитале” Маркса… Так хотелось сказать – “маленький ты мальчик, не горячись, будь спокойнее, то, что тебе кажется верным, вовсе не так верно – жизнь неизмеримо сложнее, глубже, таинственнее, чем ты это себе представляешь”…»226.

Критики не знали, но скоро узнают, что Ленин был о них куда более плохого мнения, чем они о нем. Как и об остальных мыслителях, не придерживавшихся строгих рамок учения Маркса и Энгельса. Струве у Ленина проходил под кличкой Иуда. Потресову о статье Туган-Барановского он писал: «Черт знает что за глупый и претенциозный вздор!» Плеханову: «Из России пишут, что публика страшно увлекается Бердяевым. Вот кого надо бы разнести не только в специально-философской области»227.

«Из искры возгорится пламя», – отвечали Пушкину на его послание сосланные декабристы. Название газеты – а это почти полдела – было готово. Редакцию «Искры» составили на паритетных началах из двух троек – Плеханов, Аксельрод, Засулич и Ленин, Потресов, Мартов. Секретарем редакции «Искры» была сначала Инна Гермогеновна Смидович. С весны 1901 года – Крупская.

Место выхода газеты определялось возможностями издания. Свидетельствовал видный уже на то время российский и немецкий социал-демократ Александр Львович Парвус (Израиль Лазаревич Гельфанд): «Когда Ленин, Мартов и Потресов посетили меня в Мюнхене и представили план издания газеты “Искра”, я убедил их осесть в Мюнхене и именно так издавать свою газету. При этом я преследовал цель сблизить редакцию, состоящую из интеллигентов, с массовым рабочим движением немецкой социал-демократии»228. В Мюнхене под чужими именами поселились Ульянов и Потресов, к которым вскоре присоединились Мартов и Засулич, а «тайный набор и печатание газеты, первый номер которой вышел в декабре 1900 года, производились в Штутгарте, при известной социал-демократической типографии Дитца»229.

«Прежде чем объединяться, и для того, чтобы объединиться, необходимо решительно и определенно размежеваться»230. Этим парадоксальным принципом Ленин будет руководствоваться всю свою жизнь. На сей раз он уже размежевывался с грандами российской социал-демократии.

Ульянов, Мартов и Потресов позиционировали себя как самостоятельную группу. Это был очередной «ленинский ЦК» (или Политбюро, кому как нравится). «Мы представляем из себя самостоятельную литературную группу. Мы хотим остаться самостоятельными. Мы не считаем возможным вести дело без таких сил, как Плеханов и группа “Освобождение труда”, но отсюда никто не вправе заключать, что мы теряем хоть частичку нашей самостоятельности», – объяснял Ленин в сентябре 1900 года.

В «Заявлении редакции» в первом номере «Искры» он писал, что видит социал-демократию не как агитатора в стихийной борьбе пролетариата за свои права, а «как направленную против абсолютизма революционную партию, неразрывно связанную с рабочим движением. Только организованный в такую партию пролетариат, этот наиболее революционный класс современной России, в состоянии будет исполнить лежащую на нем историческую задачу: объединить под своими знаменами все демократические элементы страны и завершить упорную борьбу целого ряда погибших поколений конечным торжеством над ненавистным режимом». Для этого годятся любые средства, «лишь бы они соответствовали наличным силам партии и давали возможность достигать наибольших результатов, достижимых при данных условиях»231.

У Крупской кончался срок ссылки, и Ленин отправился в российское консульство в Вене (в Мюнхене консульства не было, да и сам он шифровался, делая в переписке вид, что жил не в Мюнхене, а в Праге) хлопотать о выдаче ей загранпаспорта. Крупской с паспортом не отказали, и вскоре она появилась в Мюнхене и приступила к бурной деятельности. Именно она оказалась в центре сети, которую начали плести искровцы, а точнее – сам Ленин.

«Когда я приехала в Мюнхен, ВИ жил без прописки у… Ритмейера, назывался Мейером. Хотя Ритмейер и был содержателем пивной, но был социал-демократом и укрывал ВИ в своей квартире… ВИ, когда я приехала, рассказал, что он провел, что секретарем “Искры” буду я, когда приеду. Это, конечно, означало, что связи с Россией будут вестись все под самым тесным контролем ВИ. Дело было организовано так: письма из России посылались на различные города Германии по адресам немецких товарищей, а те все пересылали на адрес доктора Лемана, который все уже пересылал нам… Транспорта для перевозки “Искры” в Россию еще не было. “Искра” перевозилась главным образом в чемоданах с двойным дном с различными попутчиками, которые отвозили в Россию эти чемоданы в условленное место, на явки»232.

Газету планировалось доставлять в Россию, перепечатывать в нелегальных типографиях и распространять, словами Ленина, через собственную «социалистическую почту», опираясь на сеть корреспондентов, агитаторов и иного рода «агентов». Чем должны заниматься агенты, Ленин объяснял одному из них – Виктору Павловичу Ногину: «1) перевозка через границу литературы; 2) развозка по России; 3) организация рабочих кружков для распространения газеты и доставки сведений и т. п., т. е. вообще организация распространения газеты и организация тесных и правильных связей между ней и отдельными комитетами и группами».

Дела шли неважно. Жалобы на нехватку ресурсов почти во всех ленинских письмах того времени. Ульянов умолял Дана 22 марта: «Собирайте деньги. Мы доведены почти до нищенства, для нас получение крупной суммы – вопрос жизни». 24 марта: «Финансы – совсем швах, Россия не дает почти ничего. Перевозка – по-прежнему совершенно не налажена и случайна»233.

В четвертом номере «Искры» – в мае 1901 года – Ульянов публикует «С чего начать?». Он убеждал, что «исходным пунктом деятельности, первым практическим шагом к созданию желаемой организации, наконец, основной нитью, держась которой мы могли бы неуклонно развивать, углублять и расширять эту организацию, – должна быть постановка общерусской политической газеты». Газета – это «не только коллективный пропагандист и коллективный агитатор, но также и коллективный организатор». Сеть ее агентов «будет остовом именно такой организации»234. Такой общероссийской газетой Ленин уже видел «Искру».

Редколлегия собиралась каждый день. «В начале первого – после обеда – приходил Мартов, подходили и другие, шло так называемое заседание редакции. Мартов говорил, не переставая, причем постоянно перескакивал с одной темы на другую… Для “Искры” Мартов был прямо незаменим. ВИ страшно уставал от этих ежедневных 5–6-часовых разговоров, делаясь от них совершенно болен, неработоспособен… Потом приехал Дан с женой и детьми»235.

Потресов описывал трудности работы с Лениным: «Атмосфера общения с ним была в корне отравлена тем, что Ленин, в сущности, органически не переваривал мнений, отличных от его собственных. Поэтому всякое редакционное разногласие имело тенденцию превращаться в конфликт с резким ухудшением личных отношений, с открытием военных действий, с стратегическими хитростями и неистовыми усилиями дать, чего бы то ни стоило, перевес своим взглядам»236. Приезжал Струве. «ВИ отказался его видеть, – замечала Крупская. – Струве был страшно обижен. Пахнуло какой-то тяжелой достоевщиной»237.

Ленин все сильнее подтягивал «искровское» одеяло на себя. Троцкий напишет: «Политическим руководителем “Искры” был Ленин. Главной публицистической силой газеты был Мартов… Связи с Россией Ленин сосредоточил в своих руках. Секретарем редакции была жена его, Надежда Константиновна Крупская. Она стояла в центре всей организационной работы, принимала приезжавших товарищей, наставляла и отпускала отъезжавших, устанавливала связи, давала явки, писала письма, зашифровывала, расшифровывала. В ее комнате почти всегда был слышен запах жженой бумаги от нагревания конспиративных писем»238.

Крупская плела сеть «искровцев» за границей и в России. В Европе незаменимы были Инна Смидович (конспиративная кличка – Димка) и ее брат Петр Гермогенович (Матрена) – специалисты по конспирации и поддельным паспортам. В Самаре действовали Кржижановский (Клэр, Брут) и его супруга Зинаида Павловна (Улитка), Мария Ильинична Ульянова (Медвежонок). Ленгник (Курц) работал в Полтаве, а затем в Киеве; Лидия Петровна Книпович (Дяденька) – в Астрахани; Лепешинский (Лапоть) и Любовь Николаевна Радченко (Паша) – в Пскове; Бауман (Виктор, Дерево, Грач) и Бабушкин (Богдан) – в Москве; Елена Дмитриевна Стасова (Гуща, Абсолют) – в Петербурге. Транспорт с изданиями и корреспонденцией шел через Вильно. На «Искру» работала типография в Баку, за которую отвечали братья Енукидзе под руководством Красина (Лошадь). Развозными агентами «Искры» были Иван Иванович Радченко (Аркадий, Касьян), Сильвин (Бродягин).

«Была переписка с агентами “Искры” в Берлине, Париже, Швейцарии, Бельгии. Они помогали, чем могли, отыскивая соглашающихся брать чемоданы, добывая деньги, связи, адреса и т. д.»239.

Лето 1901 года Ульянов с супругой решили провести в городе, не перебираясь на лоно природы. Мюнхен к тому располагал. «Мы, например, имеем возможность и купаться каждый день в очень хорошей купальне по сравнительно не очень дорогой цене, и гулять есть где, да и недалеко и за город выбраться, – писал Ленин матери в июле. – Движение уличное здесь несравненно меньше, чем в таком же большом русском городе: это потому, что электрические конки и велосипеды совершенно оттеснили на задний план извозчиков»240.

В сентябре – октябре супруги ездили в Цюрих на «Объединительный» съезд заграничных организаций РСДРП. Собственно, речь шла о союзе «искровцев» с «Рабочим делом», из которого ничего не вышло. «Акимов, Кричевский и другие договорились до белых слонов. Мартов страшно горячился, выступая против рабочедельцев, даже галстук с себя сорвал… Плеханов блистал остроумием. Составили резолюцию о невозможности объединения. Деревянным голосом прочел ее на конференции Дан… Плеханов был весел и разговорчив. Жили мы в одном отеле, кормились вместе, и время прошло как-то особенно хорошо»241. Создали «Заграничную лигу» русской революционной социал-демократии. Из этого беспорядочного собрания Ульянов вынес убеждение в необходимости формирования дисциплинированной организации. Настоящей партии. Вернувшись из Цюриха, он дописал «Что делать?».