Игги Поп. Вскройся в кровь

Большинство знавших Джеймса Остерберга-старшего говорят о нем как о сдержанном, даже строгом учителе. Кроме английского он вел спортивные занятия. Начинающий учитель сосредоточился в основном на ораторском искусстве. Многие бывшие ученики вспоминают его строгость, хотя, повзрослев, оценили настойчивость и преданность делу; одна из учениц, Мэри Бут, вспоминает его как учителя, которого она «больше всех боялась – и любила». Около 1958 года Остерберг перешел на более высокооплачиваемую работу в Фордсонскую хай-скул на окраине Детройта, в Дирборне, над которым нависал гигантский завод Форда. Благодаря повышению зарплаты семья смогла сменить трейлер “Spirit” на гораздо более просторный, футуристично-современный “New Moon”. В Фордсоне Остерберга уважали как учителя увлеченного, ответственного, не без суховатого юмора. «Мистер О» был идеалист; иногда это усложняло ему жизнь, особенно когда он безрезультатно пытался основать учительский профсоюз. По словам Джима-младшего, его поддержал только один друг, и проект не состоялся.

Не все бывшие ученики помнят уроки мистера Остерберга, но кто помнит, отзывается о них с большим уважением. Патриция Карсон Селюста под его влиянием сама стала учительницей языка и речи; по ее словам, благодаря ему она победила застенчивость и научилась выступать перед аудиторией. «Он учил думать, – вспоминает она. – Помогал осознать какие-то истины, важные для всех». Сейчас она уже на пенсии, но до сих пор вспоминает его как «настоящего учителя» и бережет потрепанный учебник английского, по которому у него училась. «Мистер О» учил убедительности и силе слова, расширял культурный и литературный кругозор школьников. Талантливый, справедливый, преданный делу преподаватель – об этом вспоминают многие ученики. В том числе и Остерберг-младший. Но то были пятидесятые, Джим-старший был не чужд военной дисциплины, так что дома порой шли в ход ремень и розга.

Безусловно, впоследствии Джим-младший не раз огорчал строгого отца, вплоть до открытого и довольно жесткого противостояния, но можно сказать, что ремень и розга возымели действие. Целеустремленностью Джим пошел в папу, хотя в его случае вектор был смягчен обаянием и гибкостью, унаследованными от мягкой и любвеобильной мамы.

Среди соседей мистер Остерберг слыл человеком суровым, хотя кое-кто считал, что все дело в профессии. Жесткий, бескомпромиссный подход Джеймса-старшего («трейлер – это имеет смысл», – так он объяснил нестандартное решение жилищного вопроса) отразился на его внешности: строгий костюм, армейская стрижка. При этом он часто брал сына на долгие идиллические загородные прогулки. Когда по радио крутили Фрэнка Синатру, папа подпевал. Через полвека сын вспоминает эти поездки: папа за рулем «кадиллака» мурлычет “Young At Heart”, а он слушает и мечтает стать певцом.

Луэлла Остерберг, урожденная Кристенсен, полная женщина датских, шведских и норвежских кровей, умудрялась заботиться о своих мужиках, работая при этом на полной ставке в инженерной фирме “Bendix”, которая была одним из главных работодателей в Анн-Арборе. В западном Ипсиланти ее любили. Позже ей придется выступать арбитром в непримиримых спорах отца с сыном. И все же, несмотря на все разногласия и мужскую агрессию, ареной которой станет впоследствии крохотный трейлер, надо признать, что это была счастливая, любящая, пусть и не вполне обычная семья.

Многим жителям Коучвилл-Гарденс трейлерный поселок казался эдаким американским раем, где ребятишки в джинсовых комбинезонах весело играют в полях, мечтая о спутниках и суперменах. Детей можно было спокойно оставлять одних – за ними всегда присмотрят соседи. Наверное, именно эта семейная обстановка, плюс послевоенная нехватка жилплощади, и привлекли Остербергов в парк; прожили они в поселке до самой осени 1982 года, став главными долгожителями Коучвилла. Кругом зеленые поля, напротив через дорогу – однокомнатный каменный домик начальной школы. Среди детей было принято ходить на ферму Левереттов, где можно было заработать карманные деньги на овощных лотках или сборе кукурузы. Больше всего Остербергу-старшему, конечно, нравилось соседство поля для гольфа “Pat’s Par Three”. На задах поселка была тропинка, ведущая к железнодорожным путям. По ночам юный Джеймс слушал тревожные гудки поездов, а днем мог ускользнуть на железку и посмотреть, как несутся вагоны из Нью-Йорка в Чикаго.

Ребята часто играли в бейсбол или футбол на извилистой улице. Лет с двух Джим исправно посещал дни рождения других детей из приличных семей, хотя дома сидел больше, чем они. Джеймс-старший не был снобом, но к окружению сына относился весьма придирчиво. Особенно настораживала его дружба с семейством Бишопов. Позже Джим-младший говорил о них: “bona fide hillbillies” («деревенщина как она есть»), но Бишопы были славные, у них было весело, и Джим, конечно, любил туда ходить. Но когда ему начала нравиться их не по годам бойкая дочка Диана, папа живо почуял опасность и сделал все, чтоб ее предотвратить. При этом другие соседские девочки были вне подозрений. Одна из бывших девочек, Шарон Ральф, вспоминает: «Джим выходил гулять реже, чем другие ребята, хотя на праздники приходил всегда. Его маму все любили, я охотно бывала у них, она была очень добрая, спокойная и милая». Мистера Остерберга, наоборот, побаивались: «Не знаю почему, – говорит Дуэйн Браун. – Это был длинный тощий человек с военно-морской стрижкой, с ним было неуютно. Он никогда не делал нам ничего плохого, просто выглядел мрачным».

В домашней атмосфере Коучвилла, где мамы-домохозяйки заботились о больших семьях, Остерберги – единственный ребенок, оба родителя работают – были исключением. Ранние воспоминания Джима – об одиночестве: как он спал или просто валялся на полке в кухоньке восемнадцатиметрового трейлера, как смотрел Howdy Doody на крошечном экране черно-белого телевизора, как папа сидел на заднем дворике с приехавшим в гости сослуживцем – настоящим ковбоем при полном параде, вплоть до сапог и шляпы «стетсон»: «Я никогда таких не видел, и он мне очень понравился». У Джима была астма, и родители очень за него волновались. Они вынули из «кадиллака» заднее сиденье и оборудовали там специальный домик, где четырехлетний Джим мог лазить или лежать в колыбельке во время воскресных семейных выездов на природу. Позднее он начал совершать вылазки с ребятами в поля или на железную дорогу или подолгу бродил один, но чаще сидел дома или у няни, Миссис Лайт, мечтая о научной фантастике и воображая себя Суперменом или «Атомным Мозгом». Часто пропускал школу из-за приступов астмы и в это время жил в воображаемом мире, который, казалось ему, отделяет его от одноклассников. Прием лекарства от астмы обострял волшебство: «Это был эфедрин. Сейчас вот запрещают псевдоэфедрин, основной ингредиент для спидов. У меня был настоящий эфедрин, это гораздо лучше. Такое от него ощущение… отличное. Что-то в нем есть поэтическое. И, боюсь, это стимулировало во мне творческое начало».

Возможно, благодаря вниманию, которое уделяли ему родители, или словесным спаррингам и интеллектуальным играм, которые постоянно затевал отец, а может, просто в результате сравнения собственного интеллекта с окружающими, но с первых же школьных лет Джим Остерберг считал себя не таким, как все. Кое-кто из ребят и учителей разделял это мнение. Несмотря на хрупкое сложение, Джим-младший был полон энергии. Нахальная и при этом слегка застенчивая улыбка, подпрыгивающая походка, худенькое тело, круглая голова, огромные синие глаза с длинными ресницами – он чем-то напоминал куклу-переростка. Несомненное обаяние спасало от многих проблем; благодаря ему парнишку из интеллигентной семьи, с богатым словарем и врожденной самоуверенностью, в классе не дразнили выскочкой. Наоборот, он стал главарем и заводилой. Для большинства детей первые дни в школе – травматический опыт, но только не для Джима Остерберга.

Почти сто лет Карпентерская начальная школа занимала простую однокомнатную викторианскую постройку прямо напротив того места, где образовался трейлерный поселок Коучвилл-Гарденс. Джим и его соседи первыми вошли в новое здание, гораздо просторнее, из стекла и кирпича, которое выросло рядом с Центральным бульваром и открылось для учеников в 1952 году. Компания Джима: Шарон Ральф, Дуэйн Браун, Кей Деллар, Сандра Селл, Джоан Хоган, Сильвия Шиппи, Стив Бриггс и Джим Разерфорд; в 1956 году добавился переехавший из Сан-Диего Брэд Джонс. Веселый, остроумный, энергичный Джим был несомненным лидером. «Он отлично умел и сам попасться, и всех подставить, – рассказывает Браун. – Однажды в четвертом классе узнал новое слово, а именно “fuck”, и подбил меня сказать его учительнице, Мисс Коннорс. Уж не помню, как он мне его истолковал, но влетело всем».

В четвертом классе юный Остерберг частенько вызывал гнев учительницы Рэйчел Шрайбер и даже получал линейкой по пальцам, но в принципе преподавательский состав ему многое прощал – за явный интеллект, хорошо подвешенный язык и богатый словарь. К четвертому классу он уже хорошо знал, как обратить на себя внимание. Учителя считали синеглазого мальчишку «славным», при этом его стремление к первенству во всем (собственно, амбициозность, если такое слово уместно в столь юном возрасте) не вредило естественному обаянию. «Он хотел очаровывать, – говорит Браун, – он хотел контакта. Понимал, что надо делать, чтобы люди за ним потянулись».

«С самого начала это был занятный тип, – говорит Брэд Джонс. – Всегда забавный, всегда очень разный. При этом его можно было помучить. Мы его буквально ловили, заваливали и щекотали, пока не описается. Знаете, как в пятом-шестом классе детки развлекаются». На уроках Джима особенно увлекали рассказы из истории покорения Дикого Запада. Он воображал себя «Дэниэлом Буном и Джимом Боуи, высоким, как дуб. Я все могу, я там, в первых рядах».

В Карпентерской начальной школе дружить и очаровывать было легко: классы меньше чем по двадцать человек, и все близкие соседи. Карпентерская школа была центром общения западного Ипсиланти. Помимо уроков, ребята проводили время или в школе, или на Левереттовской ферме; да и родители любили приходить в школу пообщаться с соседями, на танцы или другие уютные деревенские праздники, где Луэлла Остерберг часто помогала устраивать угощения и распродажи – естественно, не ради заработка, ведь она единственная из всех мамаш состояла на службе, на полной ставке.

Уже ставший центром своей крошечной вселенной, с шести лет Джим Остерберг нашел новую, более обширную социальную сферу, когда его отец нанялся тренером в спортивный лагерь для детей среднего класса, учрежденный Ирвином «Визом» Висневски на озере Кордли близ Пинкни, штат Мичиган. Но ребята из лагеря вспоминают Джима-младшего с его Икабодом Крейном совсем иначе. «Тренеры забирали нас из дома, – вспоминает Майк Ройстон, который ездил в лагерь с 1954 года, – и вместе с отцом приезжал Джимми. Он был страшно стеснительный, я хорошо помню, как он сидел, съежившись, на переднем сиденье рядом с папой. Это был очень странный мальчик с огромными синими глазами. Поглядывал изучающе, но искоса, стеснялся, отводил глаза. Долго смотреть в глаза не мог. Отец его был чрезвычайно угрюм, необщителен. Смотрели кино «Хладнокровный Люк»? Помните, там парень, глаз нет, одни темные очки? Вот у Джима папа был такой. Особо не разговаривал, просто руководил, без лишних слов. Я никогда не видел, чтоб он улыбался».

Впоследствии Джим-младший часто жаловался новым, более привилегированным одноклассникам на своего папу – да так, что многие думали, что он преувеличивает. Но в счастливом карпентерском детстве он проходил как умный, харизматичный, общительный ребенок. Летними вечерами Виз Висневски часто заходил поиграть в гольф на соседнем поле и, бывало, больше болтал с сыном, чем с отцом: «Мистер Остерберг был человеком сдержанным, но в гольф поиграть любил, и у нас были отличные отношения и с отцом, и с сыном. Юный Джим еще только учился, активный мальчик, играл с левой, с ними было интересно. Хорошо помню эти вечера».

Обычно для американских школьников переход из начальной школы в среднюю (джуниор-хай) – целый обряд посвящения. Несказанное множество фильмов, книг, песен и стихов посвящено крушению иллюзий, психологическим травмам или, наоборот, триумфальным победам подростков, для которых этот переход определял всю дальнейшую взрослую жизнь. Джим Остерберг одолел его с завидной легкостью – он и в средней школе заработал репутацию многообещающего парня. Правда, впоследствии он вспоминал себя как аутсайдера, отчасти потому, что вырос в трейлерном поселке. Унижения, испытанные в юности, на многие годы остались с ним, самоощущение изгоя толкало на новые подвиги. Прежним его карпентерским друзьям, наблюдавшим, как легко Джим вписался в компанию «снобов», это ощущение казалось в лучшем случае необоснованным, а в худшем и вовсе нелепым.

Дуэйн Браун до сих пор вспоминает присущий ему дух соревнования: «Он всегда стремился всех во всем перегнать. И у него получалось». В начальной школе никто из друзей его в этом не упрекал. А потом, говорит Браун, «когда мы все перешли в среднюю и хай-скул, я уже стал думать: он считает себя лучше всех, а почему? Он как-то стал задаваться, когда подрос. Не хотел смешивать ту компанию [в Таппан джуниор-хай] с нами, трейлерскими, типа мы его компрометируем. Вообще в хай-скул он уже ни с кем из нас, из начальной школы, практически не общался».

Шарон Ральф тоже отзывается об этом неодобрительно: «Не знаю, почему он стеснялся, что он из трейлерного поселка. В хай-скул учились снобы, и он хотел попасть в их круг. Вот он с ними и водился, со снобами».

Школа Таппан находится на Стедиум-бульваре, рядом с Мичиганским стадионом, в зеленом тенистом районе Анн-Арбор-Хиллс. Это изящное просторное здание, при виде которого ребенок, особенно приехавший на автобусе по Уоштеноу-авеню из загородного трейлерного поселка, должен слегка оробеть. Соседство Мичиганского университета обеспечивало этой школе и следующей ступени, соседней Анн-Арборской хай-скул, высокий рейтинг в американской образовательной системе. Многие родители преподавали или работали в администрации университета, многие учительницы, прекрасно образованные, работали в хай-скул, пока муж пишет диссертацию. Дело было не в деньгах, а в уровне обучения, вспоминает ровесница Джима Мим Страйфф.

Запах больших денег, однако же, был неизбежен, благодаря присутствию клана обеспеченных детей из Анн-Арбор-Хиллс, где селились архитекторы, профессора, менеджеры компаний и городская администрация. А главное – новое поколение администрации заводов Форда, сознательно ассоциировавшее себя с анн-арборской либерально-интеллектуальной традицией. Фордовские «умные ребята» – десяток бывших офицеров ВВС США во главе с полковником Чарльзом «Тексом» Торнтоном, в том числе два президента компании «Форд»: Роберт Макнамара и Арджей Миллер. Оба поселились в интеллектуально-академическом Анн-Арборе, о чем Миллер, впоследствии декан кафедры бизнеса Стэнфордского университета, до сих пор вспоминает с удовольствием: «Симпатичный, чистенький, совершенно чудесный университетский городок, обособленный от Детройта, со своей культурой, с центром жизни в университете. В то же время всегда можно поехать в Детройт послушать какую-нибудь оперу или симфонию. Мне там очень нравилось».

Присутствие двух ведущих промышленников на концертах в Таппанской школе и прочих культурных мероприятиях Анн-Арбора вносило в атмосферу соблазнительный трепет власти и денег, что, без сомнения, привлекало двенадцатилетнего Джима Остерберга, которому уже скоро суждено было приблизиться к ее источнику.

Многих из детей, поступивших в Таппан, подавляла эта атмосфера власти и космополитизма. Ее частью были некоторые из учеников, например Рик Миллер (никакой связи с Арджеем Миллером), харизматичный светский паренек, частенько с сигарой, объект поклонения для мальчиков и девочек. Он любил поиздеваться над другими, в том числе над Джимом Остербергом. «У нас были уроки плавания, причем по какой-то дурацкой причине надо было раздеваться догола, – говорит Денни Олмстед, который дружил и с Риком, и с Джимом. – У Джима был большой член, и как-то Рик схватил его за это дело и потащил в душевую. Все смеялись над Джимом, он был смущен». Многие мальчишки завидовали этой детали, а также рано наступившему пубертатному периоду, но Рик своей проделкой превратил предмет гордости в нечто унизительное – по крайней мере на тот момент.

Другой популярной фигурой был Джордж Ливингстон, который жил в Анн-Арбор-Хиллс в прекрасном доме, выстроенном по проекту его отца-архитектора. Ливингстон и его приятель Джон Манн были мастерами по восстановлению и ремонту «крайслеров» и выиграли государственный конкурс по диагностике повреждений «плимутов». «Джордж был нахал и часто говорил обидные вещи, не думая о людях, – рассказывает Джон Манн, который помнит, как Ливингстон насмехался над жильем Остербергов. – Посмеяться над чьим-нибудь прыщом или над трейлером – это очень типично для Джорджа». Большинство ребят научилось не обращать внимания, но Джим Остерберг затаил обиду.

Для того, кто станет Игги Попом, Рик Миллер и Джордж Ливингстон станут символами легкомысленной жестокости белого американского подростка среднего класса – при том, что Джим Остерберг был как раз воплощением привилегий белого американца среднего класса. Доказательство – его дружба с Кенни Миллером, сыном Арджея Миллера и крестным сыном Роберта Макнамары. Миллеры выделялись даже на общем фоне Анн-Арбор-Хиллс. И, как выяснилось, Джим Остерберг умеет подружиться с такими людьми.

В доме Миллеров на улице Девоншир, в сердце Анн-Арбора, всегда что-нибудь происходило. На соседей производили впечатление уроки танцев. Частный преподаватель учил Кенни и его одноклассников фокстротам и вальсам в просторной студии позади дома: все ребята в специальных костюмах, вплоть до юбок и перчаток у девочек. На Рождество для развлечения гостей приглашали профессиональный хор; стены были украшены произведениями искусства, сам же дом – чистый красный кирпич с обшивкой из секвойи, с балкончиками, выходящими на зеленые окрестности, – был выдержан в скромном современном стиле. Цветной телевизор в гостиной большинство гостей видели впервые, но Миллеры никогда не хвастались. Шоферы возили детей на гольф, футбол или кола-колу с хот-догом в отель «Ховард Джонсон» на Уоштеноу-авеню. Как-то по дороге домой один из приятелей Кенни расплескал на сиденье «линкольна» молочный коктейль. Никто из семьи и глазом не моргнул, но на следующий день шофер приехал за ребятами на новой машине.

В основном детьми занималась горничная Миллеров Марта, но мама Кенни, Фрэнсис, всегда интересовалась друзьями сына. Арджей тоже не был недоступным – редкий случай для человека, который тащит на себе такую компанию, вдобавок в сложных на тот момент финансовых обстоятельствах. Он был инспектором компании как раз в тот период, когда был запущен и провалился злосчастный «Эдсел». Часть руководства поддалась тогда стрессу или алкоголизму, но Арджей спокойными переговорами прокладывал путь в джунглях «Форда»; после того как Джон Кеннеди переманил его дружка Роберта Макнамару на пост министра обороны, он стал президентом компании и впоследствии контролировал запуск самого удачного проекта «Форда» – «Мустанг». Несмотря на серьезную занятость, Миллер познакомился с Джимом Остербергом настолько, что до сих пор прекрасно его помнит, хотя от подробного разговора вежливо уклонился.

Вскоре после поступления в Таппан Кенни Миллер, скромный, дружелюбный и несколько неуклюжий паренек, крепко подружился с Джимом Остербергом. В самом начале, когда Кенни попросил маму позвать Джима в гости, Фрэнсис ошиблась и пригласила его соседа по алфавиту, Денни Ольмстеда. Как вспоминает Ольмстед, Кенни открыл дверь и говорит: «Я не хочу с тобой играть, я хочу играть с Джимом, он мне больше нравится!», потом крикнул маму, и забракованный Ольмстед был отослан.

Кенни Миллер и Джим Остерберг были ядром маленькой компании (в которую входили также Ливингстон и Джон Манн), которая долгими вечерами играла в гольф на площадке “Pat’s Par Three”. Компания показательная в смысле отбора влиятельных друзей; то же касается его подружки в восьмом классе, Салли Ларком: отец работал в городской администрации, мама – профессор университета. Оба родителя были в восторге от Джима: «Им очень нравилось, что я с ним встречаюсь».

Далекий от стереотипа среднего школьника – для этого он был слишком умен и остроумен – Джим, однако, был всегда аккуратно подстрижен и опрятно одет. Стройное, мускулистое телосложение возмещало недостаточный рост; кроме того, это был безусловно интеллектуал. Уверенный и упрямый, с хорошим чувством юмора, он всегда был готов втянуть взрослых в разговор. Когда Джим дружил с Салли, они часто играли в гольф; если что-то ее в нем и раздражало, то это непобедимое упрямство, «скорее даже авторитарность». Проблема иерархии явно волновала его. Симпатичный, даже сексуально привлекательный, он не был чужд некоторой тревожности, которая только добавляла ему шарма; все же он не мог тягаться в популярности с одноклассниками-футболистами или «королевами бала». Но комплекса неполноценности Салли в этом не замечала: «Скорее наоборот, что совершенно не соответствовало его социальному статусу. Не то чтобы я его осуждала; наоборот, это давало ему стимул». Примерно так же вспоминает Джима Синди Пэйн, с которой он встречался через пару лет после Салли: легкость, с которой он обаял ее отца, врача, та же тревога, лежавшая в основе его амбициозности, и при этом замечательная уверенность в себе: «Это был удивительный юноша, с настоящей пробивной хваткой».

К концу первого года в Таппане Остерберга уже хорошо знали. Одноклассники вспоминают живость его аналитического ума, готовность оспорить избитые истины. Несколько учителей были несомненно очарованы; богатый словарный запас и красноречие сделали его любимчиком учительницы английского, миссис Паури. Он использовал идиомы, которые его одноклассники слышали впервые, причем использовал правильно. Хорошо подвешенный язык сделал его звездой школьных дебатов, где подвизались самые яркие ученики Анн-Арбора; при этом способности к плаванию и гольфу спасали от репутации «ботаника». Особенно, говорит Джон Манн, он преуспел в сарказме. «Помню, смотришь на него и думаешь: что это он такое сказал? Потом понимаешь, что это сарказм. Большинство семи- и восьмиклассников не было к этому готово – он был на голову выше всех нас».

Несмотря на все это, подколки таких ребят, как Джордж Ливингстон и Рик Миллер, не прошли даром: уверенный в своих способностях, Джим в то же время страшно стеснялся своего бэкграунда. Большинство знакомых удивлялись не столько самим жилищным условиям, сколько тому, как много он об этом говорит; на Паккард-стрит был еще один трейлерный поселок, жители которого относились к среднему классу, да и репутация Джеймса Остерберга-старшего как преподавателя была весьма высокой.

Джим-младший так переживал из-за своих обстоятельств, что выдумал себе другие, – впрочем, так поступают многие школьники. Его ученик Дон Кольер вспоминает, как Остерберг говорил о «своих соседях по богатому району Анн-Арбор-Хиллс». Кольер был под впечатлением вплоть до того момента, когда как-то раз несколько лет спустя предложил Джиму подбросить его до дому. И только когда Кольер стал поворачивать налево к Анн-Арбор-Хиллс, Остерберг попросил не сворачивать и везти на Карпентер-роуд, к трейлерному поселку Коучвилл. Внезапную драматическую перемену своих жилищных условий он, казалось, воспринял как нечто само собой разумеющееся. Наверное, сам забыл, что рассказывал три-четыре года назад.

К 1961 году, когда Джим пошел в девятый класс, большинство одноклассников и думать забыли, что он может казаться аутсайдером. Напротив, он добился вполне уважаемого положения. Одевался он в окружении золотой молодежи более чем стильно: мокасины, слаксы, рубашка, хороший свитер. Так одевались многие, но Остерберг довел свой костюм до совершенства и производил впечатление, казалось, врожденным самообладанием и хорошим воспитанием. Никого не смешило его происхождение из трейлерного поселка, наоборот, несколько раздражали ловкость и самоуверенность: «Джим Остерберг? – говорит одноклассница Дана Уиппл. – Он умел вешать лапшу значительно качественнее, чем кто бы то ни было. Он быстро понял: достаточно на шаг опередить других идиотов, и уже произведешь впечатление».

С завистью поглядывая на своих более обеспеченных одноклассников, Остерберг вряд ли сознавал, что у них тоже есть свои проблемы. Ибо, как показали беседы со многими из них, за благополучным фасадом зачастую скрывались истории о финансовых трудностях, алкоголизме и боязни потерять с таким трудом завоеванный статус.

У четырнадцатилетнего Джима Остерберга было сверхъестественное чутье, подсказывающее ему, как произвести впечатление на окружающих. Взять хотя бы выборы вице-президента класса. Политические взгляды у Джима были смелые: в строго республиканском окружении он поддерживал Джека Кеннеди и профсоюзное движение – несмотря на разногласия с отцом, он разделял его политический либерализм. Денни Ольмстед, тоже популярная в классе фигура, хотел баллотироваться в президенты, но его поразила мудрость Остерберга: «Он тоже хотел стать президентом, но он был реалистом. Он сказал, что вряд ли кто-то сможет обогнать Билла Вуда, популярного парня, который метит в президенты, а вот вице-президентом можно попробовать. И был абсолютно прав».