Навстречу Мэй

Он действительно редко ездил на ней, но сегодня был именно тот случай. Тот редкий случай, когда он ее желал всем телом и душой. Ему хотелось обуздать ее, и чтобы эта красотка показала ему, на что была способна. Вынув гладкий, словно капсула, ключ с надписью Ferrari, он открыл машину. Выехав из здания, он увидел, как белый свет фонарей отразился на сверкающем капоте. Он уверенно въехал в густой поток машин часа пика и, изящно маневрируя, поехал по направлению автобана.

Спустя час, бросив на заднее сиденье высокий букет ароматных красных роз, взвизгнув шинами, он поехал сто миль в час, легко обгоняя соседние уставшие машины.

Солнце медленно сползало за горизонт; торжественно вскинув лучи над всем обыденным, оно воспламенило небо. Словно замерев от подобного величия, густые серые тучи отражали его золотые отблески. Тайлер гнался за этим светом, словно боялся, что он может исчезнуть для него навсегда. Он ехал без музыки, словно в медитации, наслаждаясь переливами ревущего мотора своей машины. Он слился с ним воедино и звучал так же пламенно и временами как будто надрывно. Его нервы были натянуты, и ему казалось, что если он остановится, они могли разорваться, как толстая, но поврежденная струна.

Черно-белый толстый кот Винни сидел на лестнице, наблюдая за тем, как открывается входная дверь. Увидев Тайлера, он выпрямился, натянул хвост трубой и мелодично замурчал, подбежав к своему другу.

– Привет, Винни. Как ты, старина?

Тайлер ласково потрепал кота за ухо.

Дом был наполнен запахом запеченной картошки, розмарина и чеснока. Пройдя на кухню, Тайлер увидел, как тетушка Джемма колдовала над едой. На ней были джинсы и толстый вязаный свитер темно-синего цвета. Ее волосы белым, воздушным облаком были собраны сзади.

– Тайлер, – развела она в удивлении худыми руками. Ее маленький морщинистый рот приоткрылся в растерянности. – Как неожиданно! Винни, отойди. Дай мне обнять моего мальчика.

Тайлер протянул ей букет роз.

– Какие красивые! – воскликнула она, прижала руки к груди и наклонилась головой вбок, любуясь цветами.

Она крепко обняла Тайлера, и он почувствовал спокойствие и надежность, как будто с него сняли проклятие.

– Что случилось, Тай? Ты выглядишь бледным. Все в порядке на работе? Ты голодный? Я так рада, что ты приехал, – тараторила Джемма от неожиданности. – Ты как раз подоспел к ужину.

– Т-т-только брошу вещи в спальне и с удовольствием поужинаю. Я голодный, к-как в-волк.

Винни торжественно мяукнул и увязался вслед за Тайлером.

Комната была чистой и просторной. На стенах висели фотографии актеров и режиссеров, на столе стоял большой старинный глобус. Небольшое окно было зашторено, на занавесках висела разноцветная рождественская гирлянда, которую они смастерили вместе с Джеммой. Тайлер окинул взглядом полку с книгами. Все они были на одну тематику и изучены до дыр: алгебра, экономика, бизнес.

Усевшись на кровать, он подумал, как он был счастлив здесь когда-то. Как много он мечтал, какие огромные строил планы на жизнь. Ему хотелось знать ответы на все, и ему казалось, что он может делать тоже все, и даже если он чего-то не умел, он знал, что если этим увлечься, то обязательно все получится.

Он помнил, как неугомонные белки сновали по крыше и за окном на разные голоса перекликались птицы, он сидел за этим столом и выводил сложные математические уравнения. И чем сложнее они были, чем невозможнее казалось получить результат, тем больше он вдохновлялся, тем больше ему хотелось их решить. Он видел дальше, он видел, что было за ними. То приятное чувство удовлетворения, что он смог, что он не сдался, что не застрял в ощущении беспомощности.

Он всегда мог. Это было его любимое слово – могу. И фраза – я могу. Я все могу. И что с этими мечтами стало теперь? Что стало с его любимой фразой? Именно сегодня она впервые была под угрозой приставки «не». Тайлер посмотрел на Винни и погладил его, словно ожидая ответа. Кот лежал рядом и урчал от удовольствия, подставляя плюшевую голову под тяжелую руку друга.

– Т-т-тебя когда-нибудь кто-нибудь предавал? – спросил Тайлер, наблюдая за тетушкой.

Точно не этот дом, подумал он. Она никогда не хотела уезжать из него, какие бы роскошные варианты он бы ей ни предлагал взамен.

Джемма поставила на стол дымящуюся запеченную в духовке картошку с золотистой корочкой, обрамленную веточками розмарина и окутанную сладким запахом чеснока, и запеченные помидоры, поперченные и припорошенные сыром. Она не была вегетарианкой, но на ее столе обычно не бывало мяса. Если только по праздникам, потому что оно было дорогим и она считала его блажью. Деньги, которые присылал Тайлер, она долго не хотела брать, а потом просто стала копить для него же, иногда отправляя небольшие суммы на благотворительность. Тайлер ненавидел мысль, что ей приходилось туго с деньгами и что, несмотря на это, она платила за его учебу, еду, одежду, когда он не зарабатывал сам. Теперь же она не позволяла себе самых простых подарков с его стороны, кроме цветов и книг.

Она переодела свитер. Теперь на ней была кофта бледно-сиреневого оттенка, на фоне которой ее звездно-белые волосы выглядели еще ярче и воздушнее. На шее, из-под воротника, скромно выглядывала тоненькая нитка жемчуга.

Она села напротив Тайлера и мягко посмотрела на него, слегка наклонив голову в сторону, словно любовалась им или изучала.

– Пожалуй, я отвечу «нет», мой дорогой.

Тайлер улыбнулся.

– Значит, ты очень в-везучая.

– Наверное, – улыбнулась она в ответ, – я просто не позволяла никому меня предавать. Не давала никому такого шанса.

Тайлер подумал, что его жизнь состояла из раздачи другим подобных шансов.

– А разве это возможно?

– Смотря как об этом думать. Хотя не припомню, чтобы я когда-нибудь этим занималась. Давай положу еще картошечки?

Он молча кивнул. Он тоже раньше никогда этим не занимался. Хотя на работе это и случалось не раз, он перешагивал ситуацию и шел дальше.

Джемма не спросила у Тайлера, почему у него возник такой вопрос, но понимала, что что-то происходит в его доброй душе и что он снова начал заикаться.

– Как у тебя дела? Что нового на работе? Как Люсиль?

– На работе все хорошо. М-может выгореть м-многомиллионный контракт с американцами.

Он устало посмотрел на нее, как будто это его не радовало.

– А Люсиль? Люсиль как обычно. Хотя нет, не как обычно. Он-на… беременна.

– Как замечательно, – всплеснула руками Джемма, – наконец-то у меня появится внучок. Или внучка. Поздравляю, мой мальчик!

Она положила морщинистую руку на гладкую, окаймленную сбоку темную волосами, руку Тайлера и пытливо посмотрела на него, словно пытаясь понять, почему он так реагирует на эту новость и как это связано с предыдущим вопросом.

– Спасибо, Джемма, – грустно улыбнулся он.

– Ты этому не рад?

– Рад. Т-только теперь нужно привыкнуть к этой мысли. Что стану о-о-отцом.

– Ты будешь великолепным отцом. Лучшим из всех, что я знаю, даже не сомневайся. Почему ты приехал один?

– Люсиль уехала с подругами в С-спа. Не хотел нарушать ее планов.

Джемма понимающе кивнула головой.

– Ты останешься до завтра?

– Да. Если оставишь меня.

Винни громко мяукнул и встал на задние лапы, передними аккуратно переминаясь коготками на ноге Тайлера, чтобы тот взял его на руки.

– Винни соскучился по тебе, – сказала Джемма, – наверняка и спать будет в твоей спальне.

– Я тоже соскучился по тебе, д-дружище, – ответил Тайлер, усаживая кота на колени.

В желудке стало тепло, в голове спокойно, а на сердце легче. Он подумал, что все же он тоже был везучим. У него было место, где никогда не предадут, где он огражден от остального мира.

На улице поднялся сильный ветер, и ветки деревьев за окном глухо постукивали о стекло.

Глава 8

Часы монотонно тикали на стене. Рассеянный голубоватый свет постепенно исчезал из комнаты. В ней пахло чипсами со вкусом абердин-ангусской говядины и пивом. Зак лежал на диване, то и дело переворачиваясь со стороны в сторону, ему было неудобно. Он читал сценарии дочери, наконец-то проводя свое время не бесцельно, думал он. Желудок от чипсов набух и неприятно покалывал, но поесть что-то другое Заку не представлялось возможным: ему было лень. И лень настолько завладела его жизнью, что ему было неохота куда-то идти, неохота что-то готовить и неохота даже разогреть что-то готовое.

Почти совсем стемнело, и он понял, что читать становилось невозможно. Да и пивная отрыжка находила на него, и он боялся захлебнуться ею, как младенец.

Он нащупал на полу телефон и написал сообщение Оливии: «Из тебя мог бы получиться хороший сценарист». Она дала ему почитать парочку сценариев, военной драмы и экшена. Его это удивляло и казалось нормальным одновременно.

Оливия выросла в семье человека, которого никогда не было дома, но она наверняка слышала от своей мамы о том, что он снимал неплохие экшены, драмы и триллеры. Она могла бы пойти по его стопам. Дело оставалось за малым: довериться своему таланту и много работать.

В их доме были книги в основном этих жанров, к ним приходили дяди азиатской наружности с палками, и ее папа, которого она с трудом узнавала, дрался с ними на заднем дворе, издавая леденящие кровь звуки. Зак много лет занимался ушу.

Детство Оливии началось и закончилось личностной драмой, где главными лицами были Зак и Элва, бесконечно выясняющие отношения и хлопающие дверьми до осыпающейся штукатурки.

Кстати, писала сценарии она действительно неплохо, Зак нисколько не лицемерил. Видение сцен у нее было тоже неплохое, хотя чувствовалось, что она так и хочет всем угодить. Она следовала всем возможным клише и штампам, например: «она так красива и сексуальна, что даже не знает об этом», да еще излишние описания того, насколько красивыми были главные герои, хотя для фильма актеры обычно и так подбираются привлекательные. Одну из сцен она, видимо, считала особенно захватывающей, поэтому повторила ее несколько раз, что показалось Заку нарочитым и неправдоподобным. За написанным ею не слышался голос автора, но ощущались страх и неуверенность в собственных мыслях. Оливия боялась говорить то, что думает. И Зак, возможно, как отец и эксперт в этом деле знал, почему так происходит.

Да, возможно, пока люди ищут свой собственный голос, они поначалу звучат, как сотни и тысячи других людей. Но время становления можно сократить, когда рядом есть тот, кто подскажет, как это сделать, тот, кто вовремя поддержит, а не равнодушно пожмет плечами и не примет зачет.

Не дождавшись ответа от дочери, Зак встал и походил по комнате, потирая подбородок и с серьезным видом уставившись в пол. Он понимал, что Оливия действительно хочет бросить колледж, точно так же, как она хочет стать сценаристом. И у нее были все основания поступить так или иначе.

Яблоко, как известно, недалеко падает от яблони, и их семья отнюдь не была исключением. Наливное и ароматное, оно упало на голову Зака, не причинив при этом боли, но пробудив его тем самым к жизни и заставив оглянуться по сторонам. И он оказался теперь перед выбором: выжать сладкий сок из созревшего плода или позволить ему сгнить.

Он понимал, что нужно что-то делать, но не понимал, что именно и как необходимо начать. Ему особенно понравился сюжет фильма про шпионку, маньчжурскую принцессу, выросшую в Японии, про которую она и написала, что та была настолько красива и сексуальна, что даже сама об этом не подозревала. Невероятно женственная, она переодевалась в мужские одежды и все равно неустанно покоряла мужские сердца и могла командовать кавалерийскими отрядами. Перед ней стояла задача спасти из плена ее отца, служить своей стране и скрывать запретную любовную связь с отважным красавцем русским генералом.

Спасти отца… Зак решил, что обязательно предоставит ей такую возможность. На полу завибрировал телефон. «Когда не знаешь, что делать, лучший вариант – делать то, что находится перед тобой», – пришло Заку на ум.

«Ну ты, конечно, скажешь, папа. Хороший сценарист! Так, пародистка на хорошие фильмы, – в голове Зака прозвучал голос Оливии, пока он читал текст. – Ты так быстро прочитал мои горе-сценарии?»

С меня хватит, подумал Зак и быстро напечатал ответ.

«Когда у тебя есть время со мной встретиться?» – спрашивал он.

Он чувствовал, как внутри бурлит раздражение. Руки слегка тряслись. Он был взбешен. Как его родная дочь может такое говорить о своем творчестве? Это камень, между прочим, и в его огород тоже.

«В любой день после учебы», – пришло сообщение от Оливии.

«Во сколько ты заканчиваешь завтра?»

«К полудню буду уже свободна».

«Я заберу тебя у главного входа. До встречи».

«Договорились».

И в конце поцелуйчики. Даже целых три. Зак почти почувствовал их на своих небритых, с крошками от чипсов, щеках. Ситуация с Оливией будоражила его, он не мог думать ни о чем другом и даже не мог припомнить свою привычную жвачку из мыслей, которую жевал несколько лет. Он не мог воспроизвести хоть что-то из прошлого репертуара, чтобы пусть и ненадолго, но переключиться.

Он огляделся по сторонам. Бардак по-прежнему правил этой комнатой, как и его домом, как и его разумом. Для начала он позвонил знакомой уборщице, которая раньше приходила к нему и приводила дом в человеческий вид. Тогда его раздражала чистота и запах чистящих средств. Он не находил в них ничего вдохновляющего. Теперь же ему нестерпимо захотелось избавиться от пыли и хлама. И через пару дней он обязательно от них избавиться.

Сон не шел к Заку. Он слышал, как за окном одиноко завывает ветер, громко прохаживаясь по подоконникам. Сквозь жалюзи пробивался желтоватый свет уличных фонарей. Ощущая затяжной приступ голода, Зак понял, что уснуть не получится. Он встал и, пройдясь по квартире, на минуту задержался у запретной комнаты. Ему показалось, что сила была именно в ней. Он отворил дверь и вошел внутрь.

Нажав на выключатель, он увидел, как темная комната озарилась неярким светом, как зажглись, словно лунными лучами, полки с тысячами дисков и видеокассет, аккуратно выстроившихся в бесчисленные ряды. На стене висели грамоты и черно-белые фотографии любимых кинокадров. В шкафу за стеклом, переливаясь золотым светом, стояли награды. Посередине на стене висел огромный плоский телевизор, а под ним, словно под священным алтарем, располагалась аппаратура с множеством кнопок и приспособлений. На потолке расположилась красивая декорация из налепленных друг на друга квадратиков.

Когда-то ему нравилось творить здесь, в приглушенном свете, струящемся по черным стенам. Скользящим взглядом он окинул рабочий стол, на котором стояла лампа и лежали книги и бумаги. Зак подошел к шкафу. Золотая маска с отверстиями вместо глаз безмолвно и равнодушно смотрела на него сквозь стекло, словно показывая, что для величия недостаточно слов и эмоций, недостаточно таланта и усилий, недостаточно даже веры. Нужно просто уметь быть, а не казаться. Вне зависимости от всего. В самой простоте, но при этом и полноте своего существования.

И когда-то у него это неплохо получалось. Он умел быть. Быть лучшей версией себя как режиссера, но никогда как мужа и отца. Он думал, что творчество и семья несовместимы. Он жил кино. И оно без остатка вытеснило все остальное из эгоистичного бытия Зака.

Он вспомнил, как фоторепортеры безжалостно фотографировали его одного, громко приказывая ему отойти от жены. Они выкрикивали его имя, и его эго в эту минуту сладостно ликовало. Он выпускал мягкие, бархатные пальчики Элвы, бросая ее, смущенную и несчастную, на растерзание будущих сплетен, и вдоволь наслаждался своим триумфом на ковровой дорожке.

Один. Приглашения на вечеринки приходили на его имя, и в них указано было «плюс один».

Элва была его «плюс один» и никогда не была названа своим собственным именем. Он стер ее как человека, превратив в тень. И судьба словно насмехалась теперь над ним. Она как будто серьезно настроилась показать ему, что без семьи он на самом деле ноль. И тенью, на самом деле, был он сам.

Зак посмотрел на диски. Конечно, среди них были и его фильмы. Его собственные фильмы. Он достал один из них и усмехнулся. Он вспомнил, что снимал его, когда Оливия была маленькой. Когда она сочиняла стихи и истории, а ему ни разу не было до них дела. И что это был один из лучших фильмов в его жизни, которые он срежиссировал, заплатив за это очень дорогую цену. Именно поэтому он решил себя наказать и запретил себе заходить в эту комнату. Он решил наказать свое тщеславие, которое, свесив гладко выбритые, стройные ножки, сидело у него на шее и управляло его жизнью.

Он вставил диск в проигрыватель, и на черном экране появились первые кадры. «Лучше поздно, чем никогда. Люди неспроста ведь так говорят», – подумал Зак, откинувшись в кресле и больше не ощущая голода, которому щемящее чувство сожаления не оставило места.

Уже почти рассвело, когда он отправился в постель. За долгое время он впервые по-настоящему хотел спать, его тяжелые веки набухли, а голова гудела. Он хотел лечь в кровать и погрузиться в забытье, чтобы набраться сил и начать жить по-новому. Этой холодной, иссиня-черной ночью он несколько часов находился в прошлом, думая о будущем, совсем забыв про настоящее. И теперь, когда за окном горизонт окрасился робкими оранжевыми красками, он повалился на помятую темно-серую кровать и забылся глубоким сном.

Открыв глаза от яркого и теплого солнечного цвета, он сначала приятно потянулся, как вдруг подскочил и схватил телефон. На экране высветилось время: двенадцать тридцать, три неотвеченных вызова от дочери и одно сообщение, тоже от нее. «Привет, папа. Ты, скорее всего, забыл, что мы встречаемся сегодня. Оливия».

Зак закрыл руками лицо и почувствовал, как оно загорелось от негодования. Он проспал важную встречу. Пожалуй, самую важную за всю его самодовольную жизнь. Что ей ответить? Я проспал? Она называет меня папой. Какой же я после этого «папа»? Я безответственный кретин, каким, впрочем, всегда для нее и был.

Насколько сон прошедшей ночью казался сладким, настолько явь теперь казалась горькой. Зак никогда ни у кого не просил прощения. И этот раз не был исключением. Он набрал номер дочери и, убедившись, что она еще в колледже, поспешно выбежал из дома.

Глава 9

Мириады разноцветных деревьев украшали сдавшийся в плен осени шумный город. Городской воздух пропитался липкой влагой и запахом сырого асфальта.

Тайлер вернулся домой около семи. Он целый день был занят на работе, ощущая себя свежим и бодрым. После поездки к тетушке Джемме он словно зарядил свои изрядно севшие батарейки, а новый проект на работе вдохновлял его и придавал сил. Зайдя домой, он увидел, как Люсиль пыталась сделать фотографию селфи, но ее нос морщился, и красивое лицо искажалось недовольством.

– Тигренок, наконец-то ты вернулся домой. Сделай мне красивую фотографию, хочу выложить ее в инстаграм и подписать «я после бурного похода в Анабелс», или как ты думаешь, что можно подписать? Мне всегда так трудно подбирать слова для фотографий, не понимаю, как остальные пишут длиннющие тирады. Мы так напились вчера, дорогой. Я ничего не помню. Кто привез меня домой, как я поднималась на лифте, – как будто память отшибло. Но было так весело!

Люсиль, как кошка, растянулась на диване в черном шелковом платье-сорочке и сделала томный взгляд. Ее платиновые волосы были небрежно собраны наверху в пучок. Ее лицо было без макияжа и, несмотря на похмелье, имело отдохнувший и ухоженный вид.

– Я готова, – скомандовала она.

Тайлер сделал несколько фотографий, и жена, просмотрев их, осталась недовольна, воскликнув:

– Какая я опухшая, глаз совсем не видно. Ну и ладно, зато не придется теперь ломать голову, что написать под фото.

Люсиль отложила телефон в сторону и посмотрела на мужа:

– Как ты провел время у Джеммы? Как она?

Приехав на работу после времени, проведенного с Джеммой, он не заикался. На душе было спокойно, и он забылся, как только перешагнул порог своего офиса. При виде жены слова застряли колючим комком у него в горле.

– Нормально, – выдавил из себя Тайлер.

Он прошел на кухню и включил чайник.

– Нормально? И этим словом ты ограничишься? Не хочешь разговаривать, так и скажи. И налей мне тогда шампанского. Голова раскалывается, хоть я и приняла таблетки. Вот такая плата за веселье!

Тайлер не хотел думать о том, как его жена может так себя вести, находясь в положении. В последнее время ему казалось, что он ее совсем не знает. Эта женщина появилась в его жизни как цветное пятно на сером полотне неба, но теперь ему больше не симпатизировал этот цвет. Он казался неуклюжим и неуместным, а небо, напротив, не серым, а пастельно-голубым.

Тайлер налил шампанского и принес жене. Она резко схватила мужа за запястье.

– Посиди со мной, тигренок. – Она похлопала по дивану наманикюренной розовым цветом рукой, как будто отдавала команду хорошо надресированной собаке.

Тайлер послушно сел.

– Обними меня.

Тайлер послушно обнял.

– Поцелуй меня.

Больше всего на свете Тайлеру не хотелось целовать жену. От нее пахло сладкими удушливыми духами, перемешанными с алкоголем. Он почувствовал, как отвращение растеклось по его телу.

– Извини, – высвободившись, сказал он, – мне надо налить ч-ч-чаю.

– Чего налить?

Люсиль приподнялась на локти. Тайлеру не хотелось повторять, но он, пересилив себя, все же сказал:

– Мятный ч-чай.

– О, милый. – Лицо Люсиль приняло маску сострадания. – Ты снова начал заикаться? Что случилось?

Она взяла Тайлера за лицо, и он почувствовал на щеках прикосновение ее искусственных длинных ногтей.

– Говорила я тебе, что работа доведет тебя когда-нибудь до ручки! Вот, пожалуйста. Я так и знала! Тебе нужно больше отдыхать.

У нее никогда не укладывалось в голове, как такой красивый мужчина мог заикаться. В ее понимании это было несовместимо и несправедливо.

Он стоял перед ней, возвысившись, как скала. Сильное тело, мужественное, смелое лицо, крепкие руки. Из его глаз струились доброта и понимание. Он был недосягаем для нее, как рай для грешника.

– Все в п-порядке, – ответил Тайлер.

Люсиль демонстративно вздохнула и отпила половину бокала.

– Вчера в спа приехал бойфренд Вивьен, актер, про которого я тебе рассказывала. На этот раз он не показался болезненным. Наоборот, он выглядел здоровым, как бык. Играть солдата для него в самый раз. Кстати, именно он и уговорил нас поехать на тусовку. А мы, расслабленные и изрядно подпившие шампусика, конечно же, сразу согласились. Хорошо, что я не помню, как мы там веселились. Я не хожу в это место, потому что оно медом намазано для проституток. Они как мухи слетаются туда в поисках старых богатеньких папаш. Жалкое зрелище. Видел бы ты это. Их сразу слышно по акценту и видно. Короткие дешевые платья. Завлекающие декольте. Яркие щеки.

– Ты не хоч-чешь поехать на всю зиму на нашу виллу в Амальфи? – спросил Тайлер и зажег камин.

Оранжевое пламя вспыхнуло и заклубилось вверх невесомым вихрем.

– Почему ты спрашиваешь, тигренок? Хочешь от меня избавиться?

Слова Люсиль были шуткой, но на самом деле именно этого он и хотел. Точнее, не он, а ее любовник Бабкок.

– Зима не лучшее время здесь, ты же з-знаешь. Да и я буду з-занят новым проектом пару м-месяцев точно. Командировки, отчеты.

– Там такая скукотища!

– Возьми с собой новых друзей.

– Хорошая идея, дорогой. Я почему-то об этом не думала. Хотелось бы слетать куда-нибудь на острова, но акклиматизация доконает меня. Помнишь, какая огромная болячка вылезла у меня на подбородке после Сейшел?

Тайлер помнил, потому что Люсиль неделю не давала ему покоя, жалуясь на свой внешний вид, тем самым испортив ему послевкусие от отдыха.

– Да и кожа сохнет после долгих перелетов. Сколько нужно сделать уколов после такого отдыха?

Тайлер подумал, что после шампанского кожа сохнет гораздо больше.

– Но, пожалуй, ты прав, – сказала Люсиль и подошла к окну. – Поехать на несколько месяцев в Италию значит и загореть, и отдохнуть от этой лондонской серости и одновременно избежать дурацкого состояния акклиматизации. Как говорится, улететь вместе с птицами в тепло. А то они то и дело галдели вчера, пролетая в небе и оповещая об этом, когда мы были за городом. Я поговорю с Вивьен.

Она повернулась к Тайлеру.

– Ты помнишь, что скоро мы идем в театр?

– Помню.

– А как же Рождество? Оно уже через пару месяцев. Я думала отмечать его с тобой где-нибудь в заснеженной Австрии.

– Я приеду в Амальфи. Как раз к тому времени все будет налажено с новым проектом и мне будет необходимо развеяться.

– Давай куда-нибудь сходим, – построив предложение вопросительным порядком слов, утвердительно сказала Люсиль. – Голова почти прошла, и теперь я захотела есть.