Её величество

– Значит, они сами себя так поставили, – кольнула ее Инна.

– Можно подумать – как бы точнее выразиться, – у тебя получалось отвоевать свободу без баталий, и мужья по первому требованию добровольно отпускали тебя на все четыре стороны. Небось, не один коготок обломала о своих твердолобых, толстокожих, упертых мужичков, – огрызнулась Жанна. – А тут дети без присмотра… Почувствовала разницу? Соображать надо.

Инна тут же заговорила о другом.

– Эмма мне как-то пожаловалась, что при ее занятости ей не хватает музыки, чтения книг, бесед о культуре, походов в театр и филармонию. «Я так хочу сходить на оперетту! Но Феде мои желания не понятны и не интересны. А из-за меня он не хочет сам сидеть с детьми или, тем более, просить об этом маму. О прогулках на природу я и не мечтаю, – вздыхала она. – Жду, когда детки подрастут. Тогда вместе будем всюду ходить. А пока я коплю деньги на новый телевизор, чтобы старый наконец-то поставить на кухню, где я могла бы слушать любимые программы, и хотя бы «спиной» их смотреть».

А я пошутила: «Мать-Природа тебе прописки пока не дает? Живешь в урбанистической культуре, но чувствуешь, что отрываться от природы не имеешь права?» Я хотела чуть-чуть развеселить Эмму.

– Да, да… конечно… – пробурчала Аня, одновременно что-то усиленно обдумывая.

– …Я вот вдруг подумала: какая боль тяжелее – моральная или физическая? – спросила Жанна, привстав на постели.

– Серьезный вопрос и многоплановый. Пожалуй, сравнивать их нельзя. И чувствительность к разным типам боли у людей неодинаковая. Некорректно поставленная задача, – заметила Инна. – Мне кажется, уровень физической боли и способность ее терпеть сильно зависят от морального состояния человека. Если накрутить себя… В детстве я до умопомрачения боялась зубной боли, не зная, что это такое. А потом, помнится, после онкологической операции я почти не чувствовала боли, меня не волновали уколы, перевязки, потому что я знала – они во имя моей жизни!

– Разделяй два понятия: ощущать боль и терпеть ее, – сказала Аня.

– К не очень сильной долговременной боли можно привыкнуть и почти не замечать ее. Я почками страдаю уж лет двадцать, – сообщила Лена.

– Физические страдания можно ослабить обезболивающими уколами, а моральные – не получится, – сказала Инна. – Моральная боль, как правило, долговременная, и она, что самое гадкое, накапливается и приводит к взрывам, нервным срывам и даже к тяжелым неизлечимым болезням.

– Физическая боль тоже сильно подсаживает сердце, – не согласилась Аня.

– Моральная – еще больше.

Лена предостерегающе подняла руку, и Инна не стала больше спорить.

Женщины молчали, чувствуя свою теоретическую неподготовленность в этом вопросе, поэтому погрузились в воспоминания и осмысление своего личного опыта.

– …В голосе Эммы было столько горькой сдержанной страсти! Ее и сейчас не оставляют опасения.

– Может, космос на Федьку влияет?

Насмешливый тон Инны не смутил Аню.

– Так ведь и влияет. Погода, например.

– Она в глобальном смысле, – обиделась за Аню Жанна. И от ее легкого неглубокого дружелюбия к Инне не осталось и следа.

– Слишком умная? – отрезала Инна.

– Грубость – это всё, чем ты располагаешь? – неожиданно ехидно спросила Жанна. – Течение человеческой жизни подчиняется непреложному закону, властвующему над всем нашим временным миром. В ней многое предопределено. Плюс тонкие случайные события, из которых сотканы индивидуальные человеческие судьбы. Я не боюсь на этом настаивать. В жизни каждого человека есть моменты счастья и несчастья, происходит много странных вещей, и в сумме они составляют некий рисунок, смысл которого ускользает от нас. И только космический голос…

– При чем здесь законы природы? – резко остановила ее Инна.

– Рвешь и мечешь. Тебе бы исповедоваться, облегчить душу, причаститься, – мягко, с благодетельной интонацией посоветовала ей Жанна.

– Дорого не просто дать совет, а суметь сделать так, чтобы человек сам понял, куда ему дальше идти. Я не стану подвергать критике общие религиозные доктрины и исповедоваться перед каким-то там… служителем культа, а абстрагируясь от твоих сомнительных представлений, причащусь великой литературой, мировой сокровищницей исполинских умов.

– Наша компания не полигон для разнузданных высказываний. Не извращай мои слова в угоду своему… тупому… непониманию, – наливаясь праведным гневом, пунцово вспыхнула Жанна.

– Может, обойдемся без взаимных наездов? Не пойму, что первоначально стало камнем преткновения в вашем споре? – пожала плечами Аня. – Зачем нервничать? Избавьте друг друга от необходимости объясняться и оправдываться. Пусть каждый остается при своем мнении.

– Соломоново решение! Так вот, я утверждаю, что беды Эммы – обычная человеческая, индивидуальная ошибка. И судьба здесь ни при чем. В своих избранниках мы видим то, что хотим, а не то, что они есть на самом деле. Тривиальная истина и, тем не менее, большинство людей горят именно на этом. К тому же у всех разные понятия счастья. Одному важнее гулять, принижать, другому – гордиться семьей. Федька в одних случаях мягкотелый и ленивый, а в других – эгоистичный, жестокий и непримиримый. Бороться с природным диктатом инстинктов и с навязанными обществом и матерью понятиями ему не по силам. «Мужчине мыть посуду, смотреть за детьми?! Как можно!» Вот я и доказывала Эмме, что на таких взаимоотношениях надо смело ставить крест. Я бы такому сразу сказала: «А катись ты… и забудь даже как меня звать-величать», – объяснила Инна.

– Это Эмме решать, – сухо заметила Лена. Но разговора этим не прекратила.

– Сгинула любовь. «Смертелен уровень воды, когда в него впадают слезы». (И она обожает Валентина Гафта?) Испила Эмма до дна горькую чашу «любви», ощутила в полной мере женское «счастье»! В ее откровениях не было ни вызова, ни позы. Знание беды открыло ей глаза, но не разорвало узы брака. Очевидно, лимит оптимизма еще не исчерпала. Настоящая любовь многое прощает.

– И допрощалась, – одновременно, не сговариваясь, сказали Инна и Аня.

– Аня, ты и тут с Инной заодно? – удивилась Жанна.

– Всю жизнь, бедная, следовала в фарватере своего мужа. А эти многочасовые вахты у плиты ради его привередливого вкуса! Забыла, что сама представляет нетривиальную личность? А он каплю за каплей пил из нее кровь. Такова судьба тонко чувствующей, талантливой женщины в абсурдном мире… непорядочного мужа, – возмущенно провозгласила Инна. – В Эмме накапливалось тяжелое темное раздражение, из которого не было другого выхода, кроме тоски. А причина тому – ее тупая бетонная преданность и непонятная болезненная покорность.

– Даже между самыми близкими людьми бывает глухое непонимание, о чем неопровержимо свидетельствует пример Эмминой семьи, – вздохнула Аня.

– Близкими? Ха! Это с Федькой она близка?

– Эмма не случайно утратила чувство свободы. В жизни ничего не бывает просто так. Были предпосылки, была предрасположенность. Помните, ей было неинтересно в компании, если в ней отсутствовал Федор, – припомнила Жанна.

– Так ведь любила, – подсказала Аня.

– Эмма забыла слова Конфуция: «Счастье – это когда тебя понимают». И продолжение: «Еще большее счастье – когда тебя любят». А Федор не понимал и не любил ее.

– «А самое большое счастье – когда любишь ты», – добавила Аня уверенно.

– И это успокаивает? Поднимешь эту мысль на щит? Есть дети, внуки, деньги, признание, но когда нет взаимной любви, теплоты, жизнь кажется несостоявшейся, – возразила Ане Жанна. – Настоящая любовь не потерпит предательства и безразличия, а Эмма терпела.

– Так ведь из-за детей, – заметила Аня.

Инна неожиданно заявила с угрюмой категоричностью:

– Эмма сама себя предала.

– Ого!? – дружно выдохнули три женщины.

– Не смогла вовремя раз и навсегда отринуть Федьку, не ушла, а теперь локти кусает. Если бы оставила его, давно бы успокоилась и не рвала себе сердце. Люди, находясь в трудном положении, быстро изобретают для себя наиболее рациональный, удобный или хотя бы вполне приемлемый способ выживания.

При этих словах Аня зябко и нервно обхватила руками свои худенькие плечи и застыла в ожидании продолжения обмена мнениями. А в ее голове прокручивалась мысленная поддержка Эмме: «Не все на это способны. Когда любишь, доводы логики бессильны. Федор заслонил ей весь мир. Вот и сносила все. Такое иногда бывает».

– А что скажет наш главный эксперт-теоретик, апологет справедливости? – еле разомкнув губы, «уронила» насмешливую фразу Инна. И добавила более эмоционально:

– Мужчины! Бойтесь гнева терпеливой женщины! Это смерч, это тайфун!

– Это цунами, – с улыбкой дополнила Иннин список природных явлений Жанна.

– …Бесконечное однообразие семейной жизни – пеленки, плач детей в течение нескольких лет подряд – многих разрушает. И, конечно, первыми не выдерживают мужчины. Мне один знакомый рассказывал, что жена после родов выглядела непривлекательно, от нее все время пахло молоком, потому что его было в избытке, вот он и увлекся одной дамочкой. Та всегда была прибранная, ухоженная. Ну я, конечно, высказала ему свое грозное мнение! – долетел до слуха Лены тихий заунывный голос Ани. – А другой растеряно мямлил, что претензий к жене никаких не имел. Она очень хорошей была, ради моей карьеры бросила любимую работу, устроилась рядом с домом не по специальности. В семье всегда царили любовь, уют и покой. А почему разошелся, не знаю. Наверное кризис среднего возрасти. Уходя мы думаем только о себе. Собственно, вообще не думаем. А со второй, чтобы доказать серьезность намерений, я обвенчался. Но и это не удержало от развода. А теперь мне режет сердце, что ее новый муж стал для моего сына другом, а не я. Думал, больше никогда не женюсь. И вот в пятьдесят пять снова надел кандалы. Она на тридцать лет моложе, и у нас ребенок. Горжусь собой: я еще могу… я мужик! А удержу ли рядом?.. Почему я такой? Где начало той ниточки за которую должен был держаться, я так и не знаю. До сих пор не нашел.

«Сейчас опять набросятся на Федора, как голодные стервятники? С рвением инспекторов или судебных приставов будут копаются в причинах его поведения. Потом скажут: он полностью изобличен! Так ли его фигура однозначна? Хотя, если вспомнить судьбы Ирины, Лили, Гали, Риты, Эммы… До чего же похожи сценарии семейных неурядиц моих подруг! Вырисовываются очень четкие параллели. А нюансы зависят только от характеров действующих лиц. Пил, гулял, был лодырем, эгоистом. Ушла, терпит, выгнала, болеет. И что было этим женщинам бонусом?.. Кто-то очень умный грустно пошутил: «Земля – это огромный театр, в котором под различными названиями играется одна и та же трагедия».

Предпочитаю избегать подобных диспутов. Я склонна свободное время тратить более рационально. И от этого разговора я не ожидаю для себя ничего интересного. А Аня на удивление жадно ловит каждое слово Инны. Наверное, по какой-то личной причине рассуждения Инны больно цепляют ее или чужого живого опыта набирается, чтобы донести его своим подопечным? Чехов писал: «Умный любит учиться, дурак учить». Аня – молодчина-дивчина», – устало подумала Лена. И ее мысли стали разбегаться и рассеиваться как утренний туман под первыми лучами летнего солнца. – А Инна умеет хранить чужие тайны? Она как сейф с двойными стенками? Даже мне не рассказывала об Эмме. А я думала, она только ради меня надежно держит язык за зубами. Вот так живешь рядом с человеком, дружишь десятилетиями и не знаешь его редких достоинств», – внутренне улыбнулась Лена и «поплыла» в царство Морфея.

15

Инна шепчется с Жанной. В тиши ночи четко слышно каждое слово:

– «…Саднит душа, раненная отравленными шипами розы… Осталась я загнанная, одинокая, ущемленная, обиженная на весь мир, неспособная избавиться от своей беды… Только себя извожу», – плакалась у меня на плече Эмма.

«Вы так долго притирались, подгонялись… и вдруг такое: он ведущий, ты ведомая. Ты же умная! Как это могло случиться? Подловил на жалости, запряг, и ты в одночасье пропала?» – удивлялась я.

«…Какой болезненный удар в сердце: себя делил между ними и мной! Если бы не любила…» – опять слезами отвечала Эмма на мои вопросы-упреки, извиваясь на острие собственной боли.

А в глазах ее была такая смертная тоска! Мне хотелось проучить этого гада так, чтобы развились в нем органы чувств, с помощью которых человек распознает дурное и хорошее. И я, охваченная нестерпимой жалостью, советовала Эмме: «У тебя столько забот о настоящем, что некогда думать о будущем? Пойми, мир больше, чем твои беды. Не растравляй себя, не трепли свои нервы. Выйди из ступора и живи, раз дана такая награда! Я тебе уже советовала найти себе предмет обожания. Обожание – не преступление против брака. Это не любовь и даже не влюбленность. Это когда тебе просто приятно видеть этого человека, когда от встречи с ним повышается настроение, забываются неприятности. И не более того. Оно не идет в разрез с совестью. В твоей постной, унылой, постылой судьбе надо уцепиться для отвлечения хотя бы за какой-то ничтожно малый шанс. Трудно вести жизнь, наполненную только горем и трудами праведными. – В моем тоне звучал вызов. – …Я бы на твоем месте сыграла ва-банк. Мне не посчастливилось: не случилось, не выпал козырь. Не вышла я в дамки. Может, тебе больше повезет. – Я так резко говорила, боясь, что Федька выжмет из нее все соки и сбежит. А этого неподготовленная Эмма не сможет вынести. – Ну, или хотя бы в гости чаще ходи. Помнишь, у Окуджавы: «И слаще друзей голоса». Ты совсем отреклась от подруг. Не звонишь даже».

Правда теперь говорят, что «лучшие друзья девушек – брильянты», – вспомнилось мне. Но вслух я этого не сказала. Не тот момент, чтобы шутить.

А Эмма, не сдерживая досады, все о своем плакала:

«Это я до свадьбы была кошкой, гуляющей сама по себе».

«А после свадьбы Федька стал «бродячим» котом», – пыталась я перевести Эммины слезы в шутку или в злую решимость.

«Ну сказал бы, что эти женщины для него ничего не значат. Я готова поверить. Но он их превозносит, хотя подбирает всех, кто попадается на пути, без разбору. Он окончательно потерял в своих желаниях и многочисленных привязанностях понимание истинности чувств. И все это в нем от бесхарактерности. И даже то, что делает он мне гадости назло, как вредный ребенок. А я от всего этого испытываю к себе полное отвращение. И в чем мне искать спасение? Откуда его ждать?» – горько сознавалась Эмма и замирала в доверчивом ожидании сочувствия.

Что я на это могла изречь? «Пусть мужество не покидает нас, коль наш грозный Бог заломил за счастье женщины тройную цену»? Нет, я сердито отвечала, что Федька изначально был слишком жалок и мелок для большого чувства. Он, видите ли, застоялся в браке! Бьет копытом. Динамику взаимоотношений ему подавай с тремя детьми. А что он сам сделал, чтобы облегчить тебе жизнь? Ты ведь тоже работаешь. И тебе не меньше Федьки нужна яркая любовь и положительные эмоции. Знавала я подобных субчиков».

«А ты, можно подумать, сегодня идеально интеллигентна. Бездумно полощешь чужое белье как енот-полоскун. Язык чешется без сплетен, деревенеет без жареных фактов? Где же я слышала эту жесткую фразу: «онанирующее сознание»? Но ведь не агонизирующее, – подумала Лена и почему-то взглянула на Аню. Та лежала с обычным для нее тревожно-печальным лицом, отстраненная, погруженная в свои переживания. – Инна, рассказывая об Эмме, наверное, впервые так мощно выплеснула и свою собственную боль. Что ее всколыхнуло и подтолкнуло, что оказало решительное влияние? Может, опять заболела? Не дай Бог. Мягко говоря, сегодняшний диспут, с моей точки зрения, подруг не украшает… Но я, похоже, зануда, каких мало».

Инна заметила недовольное выражение лица Лены.

– Тебя шокируют Федькины зигзаги?

– Что тобой движет, когда ты так активно внедряешься в чужие секреты? – совсем тихо прошептала Лена.

– Обычно я виртуально, мысленно погружаюсь, но тут… ты же слышала, я «по просьбе трудящихся», – обиделась Инна. – Эмма замуровала себя в четырех стенах, заживо похоронила и в полном замешательстве переживает свои трудности в одиночку. Она не ищет выхода из беды, поэтому совсем сникла. Я помогала ей чем могла. А вчера она будто сломалась и раскрылась перед нами. Что доконало ее? Федька выкинул очередной финт? Может, ей помог расковаться мой недавний совет: выдохни свои несчастья и живи дальше?

Федька злоупотреблял и жестоко манипулировал Эмминой любовью, и это при том, что слишком нуждался в ней, чтобы уйти из семьи.

– Нуждался и не замечал? – не поняла Аня.

– Он тщательно маскировал эту потребность под личиной безразличия и наглости.

– Инна, не увлекайся описанием слез. Преподноси нам готовые мнения и выводы, – попросила Жанна.

– Эмме турнуть бы Федьку или хотя бы попугать, тогда всё и выяснилось бы. А она слишком озабочена проблемой сохранения семьи, что и укрепляет в муже уверенность в его безнаказанности.

– Сообразуясь с вышесказанным, сделаю тривиальное заключение: вот так всегда бывает – заваривают кашу вместе, а расхлебывать приходится одной женщине, – сокрушенно вздохнула Аня.

– Эмма заваривала? – вознегодовала Жанна.

– Я в принципе.

«Я по-ги-баю!.. Понимаю, не могут девчонки молчать, сочувствуя… И все-то у них на уровне примитивных разговоров, а выводы делают, будто дебатируют на научной конференции в стенах РАН, – насмешливо подумала Лена. – Но сегодня им всё прощается».

– Федор не мог жить без того, чтобы не быть окруженным любовью и вниманием. Пусть даже с помощью денег, но он добивался этого. Шутил, мол, ничто человеческое мне не чуждо.

– А женщине чуждо? – хором запротестовали подруги в ответ на Анины слова.

– Мужчины и женщины – совершенно разные вселенные. Жизнь неодинаково преломляется в их сознании. У мужчин другие инстинкты, иное понимание и мироощущение. Но эти миры пересекаются, и им приходится взаимодействовать, – усмехнулась Инна.

– Не вздумай повторять нам мужских бредней, которыми они пытаются оправдать свою непорядочность. Все мы из одного теста, только некоторые жизненно важные функции у нас не совпадают. Физиологическое и социальное распределение обязанностей в семье вынуждает им соответствовать. Некоторым особям, числящим себя сильным полом, не мешало бы задуматься над тем, как оправдать бессмыслицу своего существования и беспощадно оценить в «своем нутре» процентное содержание истинно мужского, как-то: достоинства, способности защитить, обеспечить, – провозгласила Жанна.

– Защищать семью – природное генетическое свойство мужчины, а у Федора его не было. Это сколько же поколений эгоистов должно было пройти, чтобы изжить его из себя на генном уровне? Помню, Эмму потрясла фраза Федора: «Кто я такой, чтобы спорить с матерью?» Она ей многое объяснила в муже. Эмма в тот день сказала мне: «Я вдруг такое неизбывное горе почувствовала, поняв, что мои усилия были напрасны!» А я ответила: «Валить тебе надо оттуда». Но у нее уже были дети.

– Если бы после развода детей – хотя бы мальчиков – оставляли с отцами, у них появилось бы чувство ответственности.

– Ой ли. Не грузи нереальным, не напрягай понапрасну. Много ты знаешь примеров удачного воспитания детей отцами? По всей России на пальцах одной руки можно посчитать, – рассердилась Аня.

– Женщинам тоже не всегда в одиночку удается хорошо справляться с детьми, – не отступила Жанна.

– Многие мужчины отмахиваются от проблем. Вот и растят женщины без мужской руки женоподобных мальчиков. А с другой стороны: чему могут научить такие мужья, как мои? Пиво пить, на диване валяться, над женой изгаляться? – согласилась с Аней Инна.

– Ты свою теорию строишь на исключениях из правил, а не на статистике, – заметила Лена.

– Благодушествуешь, как Жанна? А про пятьдесят процентов разводов забыла? Это же кризис института семьи, – возмутилась Инна. – Вспомни мой последний коллектив. Много в нем было счастливых женщин? У Вики муж загулял. У Светланы вовсе сбежал. Галина четырнадцать лет своего ждала, в семье его матери жила, да что-то не сладилось у них. Дочь – ее смысл жизни. И у Оли муж непутевый. И все эти женщины очень даже положительные. Только у Кати и Людмилы мужья прекрасные, хотя о них самих можно открыто сказать: одна хитрая, другая стервозная. Обе маленькие злючки, ничего особенного из себя не представляющие. Вот и соображай.

– Маленький человек может отбрасывать большую и очень черную тень, – усмехнулась Лена.

«Что она этим хотела сказать?» – задумалась Аня.

– Инна, вспомни нашего бухгалтера, декана биологического, моего коллегу с радиофизики…

– Мне этих примеров мало.

– Ну, если уж женщины-депутаты в Думе руками разводят, так о чем мы спорим! – сказала Аня.

– Ты это о ком?

– Хакамада говорила, мол, я понимала, что мужчина – это человек, который что-то дает женщине, а остальное оставляет себе. Как настроишь себя, так и ведешь в семье.

– Может, у богатых такие правила, но я про обыкновенные семьи речь веду, где любовь правит, а не деньги.

– Последние годы знакомые юноши и девушки часто жалуются мне, что их партнеры не хотят заводить семьи по любви. Сначала выясняют материальное положение претендентов, – сказала Аня.

– Уже не получается их причесать под себя? – усмехнулась Инна.

– …Мужчине всё позволено, – услышала Лена голос Жанны.

– Это не общественное, а мужское мнение, и его надо переламывать. Сын одной моей приятельницы в разговоре как бы мимоходом, но вполне серьезно употребил потрясшую меня фразу: «В чем он должен признаваться и каяться? Мужчина в принципе не может быть виноватым». Вот лозунг жизни таких, как Федор! От них надо бежать побыстрее и подальше… Если их будет много, они же мир разрушат до основания! Помню, я долго переваривала шокировавшее меня заявление, – как всегда, на примерах доказывала свое мнение Аня.

– Так и не переварила? – рассмеялась Инна.

– От фонаря заявление того парня, – сердито сказала Аня.

– И, тем не менее, оно бытует.

– Истинно то, что многократно обсуждено и осмыслено, – хмыкнула Инна. – Займемся? Разовьем или в пух и прах разобьем эту беспардонную теорию? Дело нам привычное!

– Не потянем, – испугалась Аня. И в сердцах повысила голос:– Какой демарш! Страшно, когда жестокий абсурд мужской логики объявляется нормой человеческих отношений.

– Ни бельмеса они не соображают, но много воображают, – рассмеялась Инна. Ей надоел серьезный тон разговора.

– А еще он сказал, что мужчина более свободен в браке. И я ему ответила: «В одной этой фразе ты выразил свой взгляд на семейную жизнь. Умопомрачительное заявление. Тебе не надо жениться. Почему более свободен? Кто определил тебе эту свободу? Отец, мать? А если жена себе ее назначит?».

– Неотъемлемое право мужа быть мужчиной, – твердо заявила Жанна.

Продолжать тему ввиду ее полной ясности смысла не имело.

«Может, тот парень просто пошутил. Только безмужним женщинам часто бывает не до шуток», – мысленно посочувствовала Ане Лена.

Инна, выглянув из-за плеча Лены, вернулась к своей теории:

– Вот и я, бывало, только поверю, что любовь мужчины навсегда, так судьба сразу и разуверяет меня. Мои жалкие мужья умели только ныть, пить и… так далее по списку. Изводили. А я еще умудрялась их содержать, держать на цугундере, – черт бы их всех побрал! – надеялась перевоспитать. Да и любовники по мужским качествам от них не далеко стояли. Случалось, моя жалость к ним переходила в нежность… А они не умели ее ценить. Чего хотели? Чтобы я нянчилась с ними до последнего вздоха. Так их всех, перетак…

Но у меня хватало ума относиться к разводам как к законченному действию. Именно они для меня оказывались самыми счастливыми моментами. После них наступало время ожидания чего-то нового, радостного, надежного. Я жадно вдыхала в себя запахи окружающей жизни и вновь расцветала. Я никогда не выполняла чужую волю. Не в моих правилах сохранять с мужьями после разводов добрые отношения. Я не из тех великих женщин, что всё могут понять и простить. Вспоминая свои замужества, я всегда ловила себя на желании выразиться «крепче и ярче».

– Есть поговорка: не смотри, как живут люди, смотри, как разводятся, – сказала Лена.

– Я жила тяжело, расходилась легко. Это тебе о чем-то говорит? Мне лично – нет. Вот говорят, память изгоняет всё, с чем ей трудно справиться, а у меня не получается. Как тут вылечишься от прошлого? Оно как черт у пушкинского Балды – на загривке сидит, крепко вцепилось, не столкнешь.

Моей подруге больше повезло. Любовник на самом деле ее любил. Ей с ним было интересно как ни с кем другим. Он выучил ее и вывел в люди. И она его никогда не подводила. Понятное дело, что он страшно ревновал и бесился, когда она вышла замуж, потом еще раз. Детей не от него нарожала. Ей страшно завидовали – чужого счастья люди не прощают, – гадили. Подруга сознавалась мне, что ни один из мужей не делал ей столько хорошего, как этот любовник. С ними ей приходилось самой нянчиться.