Операция «Престол»

Цыган недовольно выпрямился.

Этот адрес знали только самые близкие к нему люди и без особой нужды беспокоить его не стали бы.

Значит, случилось что-то неординарное. Стук повторился.

Он быстро оделся и, взяв на всякий случай в руку финку, пошел к двери.

– Кто? – негромко спросил он.

– Почтальон! – ответил мужской голос. – Привет из Астрахани принес!

Цыган открыл дверь и увидел незнакомого мужчину в элегантном сером костюме с кожаным портфелем в руках.

– Заходи!

Мужчина вошел в комнату и, увидев на кровати полураздетую женщину, вопросительно взглянул на Цыгана.

– Сейчас! – кивнул тот и подошел к кровати. – Погуляй, Нинон!

Давно привыкшая к конспиративной жизни своего приятеля, женщина не выразила ни малейшего неудовольствия и быстро оделась.

Когда она ушла, Цыган кивнул на стол.

– Как?

– Потом, – ответил мужчина, – сначала дело…

Цыган кивнул и сел на стул.

– Хром кланятся велел, – сказал мужчина.

– Спасибо!

– И прислал подарки, – продолжал мужчина.

Заметив вопросительный взгляд Цыгана, он открыл портфель и вывалил на стол кучу изделий из золота и толстые пачки денег.

– Это он там заработал? – насмешливо спросил Цыган, оценивающе рассматривая драгоценности.

– Можно сказать и так! – охотно согласился мужчина.

Он полез в карман, и Цыган против своей воли напрягся, так как много раз в своей жизни видел, как из этих карманов в подобных ситуациях доставали финки и пистолеты.

Мужчина понимающе улыбнулся и протянул Цыгану небольшой клочок бумаги.

Вор взял бумагу и равернул ее.

На ней рукой Хрома было написано: «Чисто. Хр.»

Цыган кивнул, взял спички и сжег записку.

– Как отзываешься? – с некоторым облегчением в голосе спросил он гостя.

– Граф…

Цыган усмехнулся.

– Громко!

– Как прозвали… – пожал плечами гость.

Цыган был опытным вором и прекрасно видел, что его гость не из блатных и прозвали его, судя по внешности, за приосхождение.

Но хорошо знавший и уважавший воровские законы лишних вопросов задавать не стал.

– Свою долю, – кивнул Алексей на стол, – я взял! Это, – отобрал он несколько изделий, – твое! Здесь, – отделил он от общей кучи часть драгоценностей – доля Хрома, все остальное на общак…

– Хорошо, – сказал Цыган и кивнул на стол. – Ну, что, теперь отметим знакомство?

– Вот теперь, – улыбнулся гость, – с удовольствием!

– Минуту!

Цыган выглянул в коридор и позвал курившую на кухне Нинон.

– Прибери! – коротко приказал он.

Нинон быстро убрала и накрыла на стол.

Цыган разлил водку.

– Давай, Граф, – поднял он свой стакан, – за тех, кто там!

– Давай! – чокнулся с ним Граф.

– Как там? – спросил Цыган, когда они выпили по второй.

– Нормально! – ответил Граф, цепляя на вилку соленый грибок. – Только жарко очень!

– Да, – рассмеялся Цыган, два раза отбывавший срок на севере, – места нам нашли подходящие! Или собачий холод, или адская жара!

Они проговорили еще почти час, и вобщем-то ни о чем.

Граф ни разу не заикнулся о подарках с юга, да и сам Цыган не интересовался их таинственным происхождением.

Хотя ему было интересно.

И в самом деле, за всю его блатную жизнь это была первая подобная посылка из тех самых мест, которые почему-то принято называть не столь отдаленными. Несмотря на то, что этим «неотдаленным» местам относилась Колыма.

Как правило, посылки шли в обратном порядке, не с зоны на волю, а с воли на зону.

Перед тем как расстаться, Цыган спросил:

– Ты сам по себе, или…

– По-всякому, – уклончиво ответил Граф.

– Если что, обращайся! – протянул руку Цыган.

– Обращусь! – крепко пожал ее гость.

Закрыв за ним дверь, Цыган подошел к столу, над которым склонилась восхищенная все увиденным на нем Нинон.

А посмотреть там на самом деле было на что.

Кольца, перстни, серьги, браслеты, кулоны, ожерелья, кресты, цепочки…

Словно капли росы горели в попадавших через окно солнечных лучах вставленные в красивую оправу бриллианты и драгоценные камни.

Цыган восхищенно покачал головой.

Даже он, воровавший всю свою сознательную жизнь, никогда не видел в одном месте такого богатства.

– Да, – протянул он, – тут лимона на полтора будет!

– Боже мой! – воскликнула Нинон, рассматривая небольшие серьги, в которых зеленым огнем блестели изумруды. – Какая прелесть!

– Нравятся? – усмехнулся Цыган.

– Еще как!

– Тогда возьми их себе! – неожиданно для себя вдруг проговорил Цыган.

Женщина изумленно взглянула на него. Она прекрасно разбиралсь в воровских понятиях и знала, что все это богатство принадлежит всем.

Говоря откровенно, Цыган был уже и сам не рад врвавшемуся у него «возьми их себе».

Но назад слово взять уже не мог. Ладно, Бог с ними с этими серьгами, в конце концов, он вычтет их из своей доли. Так что проблем с обществом у него не будет…

– Бери, бери! – ласково произнес он.

Дважды повторять подобное приглашение Нинон было не надо. Она быстро сняла свои старые серьги, надела новые и подошла к стоявшему на комоде зеркалу.

– Вот это да! – восхищенно воскликнула она, едва взглянув на себя.

– Да, – снова улыбнулся он, любуясь серьгами, которые удивительным образом шли Нинон, – красиво!

– Ну что, – весело спросил он, когда Нинон, вдоволь налюбовавшись подарком, уселась за стол, – обмоем!

– Конечно!

Минут через десять, Нинон все-таки сняла серьги, как всегда снимала их перед занятием любовью.

А прилично поддатый Цыган, снова и снова ненасытно целуя Нинон, на целых вда часа забыл и о Хроме, и о Графе, и о привезенном им подарке…

Забыл о Цыгане и Алексей, которого ждало куда более приятное свидание.

Через час он был на Казанском вокзале, куда в два часа дня должен был прибыть поезд из Астрахани.

У входа в вокзал он купил букет цветов и направился на перрон.

Несмотря на февральский мороз, на перроне было полно встречающих.

До прихода поезда было еще полчаса, и Анненков отправился в буфет.

Впрочем, это он так только назывался «буфет».

Жидкий чай, какое-то подобие кофе и леденцы, – вот и все, чем мог похвастаться полный буфетчик, с тоской наблюдавший за входящими в вокзал.

Ничего удивительного в этом убожестве не было.

В 1940 году, в СССР разразился очередной продовольственный и товарный кризис, и многотысячные очереди стали обыденным явлением по всей стране.

Именно тогда в лексикон советских людей прочно вошло слово «блат», который, если верить появившейся в то время пословице, «был сильнее Совнаркома».

Анненков поморщился, вспомнив, сколько ему пришлось заплатить за билет до Москвы для Марины. И ему еще повезло, посольку достать железнодорожный билет в Москву в те времена без специальных документов было практически невозможно.

Естественно, для тех, у кого не было денег. Ну а для тех, у кого они имелись, никаких проблем ни с билетами, ни с продовольствием не возникало.

Ну а коль так, то при желании всегда можно было найти организацию, а в ней человека, готового за определенную мзду помочь с документом, открывающим дорогу в столицу Родины.

Именно такой умелец и помог с билетом для Марины. А все дело было в том, что вкусивший новой любви Дугин даже не стал ничего объяснять Марине.

Все еще пребывая в «командировке», он просто передал ей приказ убираться на все четыре стороны. И Марине, считал Алексей, повезло.

Да и кто мог поручиться за то, что он, под горячую руку, не спустил бы всех собак на нее?

Анненков подошел к стойке, и дородный бефетчик только развел руками, как бы говоря:

– Ничего не поделаешь! Вот такой у нас социализм!

Анненков понимающе усмехнулся.

Каждый день газеты сообщали о колоссальных урожаях и несметном количестве товаров на складах, а прилавки в магазинах сияли пустотой.

И даже на рынках молоко продавали сейчас не крынками или бутылками, а стаканчиками, муку – блюдцами, а картошку – поштучно.

Понятно, что в этих условиях расцветала дикая спекуляция и не менее жуткий произвол милиционеров, которым приходилсь сдерживать многотысячные очереди.

Делалось это очень просто.

Милиция выстраивала очереди за квартал от магазина, а потом отбирала 10 человек и вела «счастливцев» под конвоем к магазину.

Надо ли говорить, что за определенное вознаграждание в число «счастливцев» попадали не всегда те, кто мужественно ждал своей очереди.

Анненков вышел на перрон, где уже отпыхтел парами подошедший поезд.

Марина ехала в пятом вагоне, и когда Анненков подошел к дверям, она уже стояла на перроне.

И, конечно, Анненков не мог не заметить, как она выделялась среди огромной толпы, заполнившей перрон. Фигурой, волосами, лицом и манерой держать себя.

Да, подумал он, эта женщина могла украсить любое собрание.

Заметив Алексея, Марина улыбнулась и пошла ему навстречу.

– Ну, здравствуй! – радостно улыбнулась она и, обняв его, крепко поцеловала в губы.

– Рад тебя видеть! – искренне ответил Алексей, которому все больше нравилась эта женщина.

И ничего предосудительного в этом не было.

Он был молод, силен и ценил женскую красоту. А Марина понимала в любви толк.

Алексей взял у нее саквояж, и они пошли к выходу с перрона.

Анненков жил в Сокольниках в отдельной квартире.

Едва они окзались наедине, Марина обняла его и покрыла страстными поцелуями.

Алексей почувствовал, как его накрывает огромная теплая волна, которая бросила их на кровать, и он с какой-то поразившей его самого одержимостью овладел Мариной.

– Ну вот, – улыбнулся он, когда Марина вернулась из ванной, – ты и испортила мне торжественную встречу!

– Что ты имеешь в виду? – вопросительно взглянула на нео женщина.

– Праздничный ужин и хорошее вино!

– Так еще не поздно, – усмехнулась Марина, – особенно если учесть, что в поезде я почти ничего не ела…

Анненков быстро оделся и вышел на кухню, где у него были приготовлены купленные по баснословной цене у официанта местного ресторана продукты.

Через пять минут стол был накрыт.

Алексей разлил вино по бокалам.

Марина подняла свой бокал и взглянула на Алексея каким-то странным взглядом. Обычно в нем сквозил интерес, чаще желание, но сейчас было нечто такое, что открылось только Марине, и чего не мог понимать Алексей.

Но самым удивительным было как раз то, что так оно и было.

А все дело было в том, что Марина впервые по-настоящему полюбила и смотрела на открывшийся ей совершенно по-новому мир совсем другими глазами.

И в этом новом мире не было уже ни расчета, ни желания устроиться, ни стремления к выгоде.

Более того, та жизнь, которой она жила до этого, со всеми этими дугинами и им подобными, показалась ей мелкой и ничтожной.

И она отдала бы сейчас все принадлежавшие ей побрякушки за то, чтобы навсегда остаться с Алексеем, в котором она интуитивно чувствовала совершенно другую, высшую породу.

Ее совершенно не интересовало, как он дошел до жизни такой, посокольку она хорошо знала, что означает в Советском Союзе иметь статус «бывшего».

Но она точно так же знала и то, что Алексей не способен ни на подлость, ни на предательство, чем бы он не занимался.

– Я хочу выпить, – без всякой патетики произнесла Марина, – за еще живущих на нашей земле настоящих мужчин! За тебя!

– Спасибо! – чокнулся с ней Анненков.

Он залпом выпил водку и почувствовал, как ледяная жидкость, проскользнув вниз, обожгла пищевод и тут же превратилась в приятное тепло.

Он закусил мясистым помидором и принялся за роскошный холодец, обильно поливая его душистым хреном. Женщина смотрела на него.

– Так нельзя, Марина, – улыбнулся Арсений, – кладя себе очередной кусок холодца. – Надо закусывать!

– Не хочу, – покачала головой девушка.

– Почему? – взглянул на нее Алексей.

– Перенервничала, – честно ответила Марина. – Всю дорогу мне казалось, что вот откроется дверь войдет Дугин со своими костоломами…

– Все может быть, Марина, – ответил Аринин, – но что сделано, то сделано, и не надо портить такой чудесный день грустными размышлениями!

Марина кивнула.

Ничего другого она и не ожидала. Этот сильный и уверенный в себе мужчина не станет ныть и жаловаться, даже если ему, как будет совсем плохо.

– Ты прав, Леша, – наполнила она рюмки, – гулять, так гулять!

После второй рюмки Марина обрела аппетит и с удовольствием ела приготовленные Анненковым салаты и мясо.

И все же грусть не покидала ее.

Конечно, Алексей прекрасно понимал состояние женщины и не сыпал соли на рану.

– Леша, – проговорила вдруг Марина таким проникновенным тоном, что Анненков внимательно взглянул на нее, – завтра мы с тобой расстанемся и, наверное, навсегда…

Она с трудом сдержала слезу и, сглотнув ставший в горле ком, продолжала:

– Но я хочу, чтобы ты знал, что я совсем не такая, как ты думаешь…

Аринин хотел что-то сказать, но Марина жестом остановила его.

– Я, – продолжала она, – не буду тебя обманывать и рассказывать красивые сказки о своей жизни с тем же Дугиным. Да, меня, наверное, можно презирать, поскольку никакой любви к этому кабану у меня не было, а был только расчет. Но после встречи с тобой во мне что-то перевернулось, и я поняла, что нельзя никогда продавать себя и дарить хотя бы один поцелуй без любви…

– Нет на свете ничего лучшего, – воспользовался паузой Алексей, – чем поцелуй. Самое сладкое и тайное, дрожью двух миров исполненное – есть поцелуй. Губы касаются друг друга, прижимаются друг к другу и целуются, целуются, и я счастлив, когда целую. Я чувствую радость дыхания и понимаю, что такое есть жизнь, вижу Небо и Землю, слышу все свое тело и нежное тело другое. Целую ее, кого люблю, а все тело становится певучим и слышащим. Слепнут глаза, а видят ярче. Гаснут мысли, а все мыслью становится…

– Что это? – изумленно спросила Марина.

– Замечательный поэт серебряного века Константин Бальмонт, – улыбнулся Анненков. – Когда-то эти стихи в прозе мне настолько понравилась, что я выучил их наизусть.

– Здорово! А ты еще что-нибудь помнишь?

– Да…

– Почитай!

– Тайна любви больше, – снова заговорил Алексей, – чем тайна смерти, а жизнь и смерть становятся равными для того, кто любит. В том сила и ужас Любви. Она ослепляет глаза и меняет души так, что драгоценные предметы становятся ничем, а ничто становится безбрежным царством. Она меняет и людей, которые становятся богами и зверьми и входят в мир нечеловеческий! И в нем души бьются, безумствуют, светятся, горят, плачут, и в первый раз живут, и в первый раз видят, видят все, влюбляясь в тела, как некогда Ангелы влюблялись в дочерей Земли. Нам холодно, мы цепенеем и тонем в зеркальных глубинах. Но мы любим, мы любим, и ради Любви совершим геройство, и ради Любви совершим преступление, ради одной минуты Любви создадим жизнь и растопчем жизнь. В этом Любовь. Любовь ужасна, беспощадна, она чудовищна. Любовь нежна, Любовь воздушна, Любовь неизреченна и необъяснима, и что бы ни говорить о Любви, ее не замкнешь в слова, как не расскажешь музыку и не нарисуешь солнце. Но только одно верно: тайна Любви больше, чем тайна смерти, потому что сердце захочет жить и умереть ради Любви, но не захочет жить без Любви…

Когда Алексей замолчал, Марина долго сидела, не в силах ничего говорить.

Затем поднялась из-за стола и, одарив Аринина одним из тех проникновенных взглядов, от которого сразу загорается кровь, направилась к кровати.

Алексей отнес на кухню пустую бутылку вина и задержался там ровно настолько, столько в его понимании было необходимо Марине для того, чтобы подготовиться к пиршеству плоти. И когда он появился в спальне, Марина уже лежала в широкой кровати, покрытая прозрачным покрывалом.

И в какой уже раз его восхищенному взору представилось одно из самых совершенных женских тел, какие он когда-либо видел.

В следующее мгновение он мягко лег на Марину и впился в ее полураскрытые губы страстным поцелуем.

Марина застонала и ласково провела по его спине руками, снизу вверх, надавливая на какие-то только ей одной известные точки.

Потом откинула покрывало и, высоко подняв ноги, широко развела их в стороны. И измученный давно сжигавшим его желанием, Алексей, ощущая во всем теле неизъяснимое блаженство, с какой-то изумившей его самого нежной яростью вошел в нее.

Марина застонала еще сильнее и, извиваясь всем телом, принялась покрывать его губы, глаза и шею жгучими поцелуями.

Затем она ласковыми движениями принялась массировать ему низ живота. И он не успел даже ни о чем попросить Марину, как та уселась на него.

Глядя на ее мелко дрожащие груди, Алексей даже застонал от охватившего его сладостного восторга, чего с ним давно уже не бывало.

На этот раз они не спешили и шли к тому самому сладкому моменту, ради которого и затевались все эти любовные игры около часа.

И когда этот воистину сладкий миг был уже совсем близок, последовал яростный спрут и сменившее его полнейшее расслабление.

Минут десять они пролежали, не двигаясь и не говоря ни слова, все еще находясь под впечатлением только что полученного удовольствия.

Но как не был удовлетворен только что испытанной близостью Аринин, при виде совершенных форм Марины и так соблазнительно покачивающихся ее бедер, когда она, совершенно обнаженная направилась в ванну, его снова с ног до головы окатила теплая волна желания…

Утром Анненков достал из шкафа коробку и открыл ее.

В коробке лежало золото, деньги, новый паспорт для Марины и билет до Ленинграда, откуда Марина была родом.

Она слишком хорошо знала мстительный характер своего коварного сожителя и не сомневалась, что он попытается найти ее.

Марина слишком хорошо знала, как Николай выбивал признания из невиновных, которые после его бесед с ним превращались в японских шпионов и троцкистов.

Да, у него против нее, кроме подозрений, не было, но начни он ее пытать, она рассказала бы все. Потому и попросила, вручив Алексею свою фотографию, сделать ей новый паспорт.

Более того, сейчас она уже сожалела о содеяном, поскольку даже жизнь под чужим именем не обещала ей желанного спокойствия.

Но что сделано, то сделано. Слишком уж она была обижена на Дугина, вытершего об нее ноги.

– Золото сразу не продавай, – сказал Арсений, когда Марина спрятала коробку в свой саквояж. – Оно может быть в розыске…

– Ладно, – ответила Марина и взглянула Алексею в глаза.

Прекрасно понимая, что от него хочет услышать женщина, тот мягко сказал:

– Я бы оставил тебя у себя, но не время! Кто знает, как пойдут дела и если нас возьмут с тобой у меня на квартире, то в следующий раз в Астрахань ты поедешь за казенный счет. О себе, – невесело усмехнулся он, – я уже не говорю…

Марина понимающе покачала головой.

Своим женским чутьем она чувствовала, что Алексей не лжет и прекрасно понимала, что им надо на время расстаться в интересах их же собственной безопасности.

В эту миунту она была готова отдать все это проклятое золото и все деньги, только бы не уезжать.

Но, увы, это было невозможно, поскольку на самом деле никто не знал, что предпримет Дугин…

А в этот самый момент Николай Алексеевич Дугин громко матерился около своего пустого сейфа, который он прятал в сарае.

Сейф был вскрыт, и все его содержимое исчезло в неизвестном направлении.

А хранилось в нем предостаточно.

Помимо своих прямых обязанностей, Николай Алексеевич занимался и другой, куда более прибыльной деятельностью. Правда, в отличие от первой – подпольной.

Все дело было в том, что вместе с начальником производственного отдела он занимался спекуляцией черной икры, которая потом контрабандой шла в Иран.

Схема была проста, как божий день.

С каждой добытой зеками тонны икры в документах фиксировалось только девятьсот, а остальные сто Дугин с подельником продавал.

Этого хватало за глаза. Экспорт чёрной икры был важным источником получения валюты для индустриализации. Поэтому десятилетие перед Второй мировой войной стало одним из пиков осетрового и икорного промысла.

Только в 1939 году из СССР экспортировали 789 тонн чёрной икры на огромную сумму в 15 миллионов долларов.

Перекупщики расплачивались с ними рублями, доллары в Советском Союзе Дугину были не нужны.

Но он охотно брал и изделия из золота, и драгоценные камни, и старинное серебро.

И вот теперь его, всемогущего заместителя начальника оперативно-чекистского отдела Управления лагерей по Астраханской области, обнесли как последнего фраера!

Да еще где! В его же собственной вотчине!

А он даже не знал, на кого ему думать.

Марина?

Конечно, все может быть, но она никогда не видела этого самого сейфа, который он хранил в погребе.

Да и не знала она ни о какой икре.

Зеки?

Эти могли, если, конечно, знали.

Подельники?

А что?

О его доходах знали в Управлении два человека и вполне могли ограбить его.

Но самым печальным было то, что он не мог дать делу официальный ход. Проще было самому явиться в прокуратуру и заявить на себя.

Что оставалось?

Закусить губы и материться! И, конечно же, воровать!

На том до глубины души оскорбленный и униженный чекист и остановился.

И все же он ошибался.

Знала Марина о пещере Лейхтвейса, ох, как знала. И тому, что в ней хранилось, мог позавидовать и сам знаменитый разбойник Генрих Лейхтвейс, который хранил в своем убежище награбленные сокровища.

О тайнике она узнала случайно, в тот самый день, когда Николай получал от начальника производственного отдела очередную долю за икру, а затем пошел прятать ее в сарай.

Дальше все было делом техники.

Она рассказала о тайнике Алексею, тот Хрому, который достал воровские инструменты, а Анненков вскрыл сейф.

Другое дело, что Марина затеяла всю эту эпопею только с одним желанием: отомстить!

Ни о каком обогащении она не думала.

Да и теперь, когда все было сделано и это золото легло между нею и Алексеем, она многое бы отдала за то, чтобы исправить положение.

Но было уже поздно. Во всяком случае, пока…

Как и было обусловлено, половину добычи Алексей отдал Хрому, а остальное поделил с Мариной.

А еще через неделю Дугин получил новый удар.

Совершенно неожиданно для него, ему было приказано сдать дела и прибыть в Москву. После чего след его затерялся…

Глава III

Поезд из Москвы пришел в Ростов ровно в назначенное время.

Сотни измученных дорогой пассажиров с радостным шумом высыпали на перрон.

Стоял тоскливый февральский вечер.

Погода в этом году не баловала даже этот южный город, было прохладно, и вперемешку со льдом моросил мелкий нудный дождик.

Прячась от дождя, люди раскрывали зонтитки, а те, у кого их не было, торопливо поднимали воротники плащей и пальто.

Все спешили как можно скорее покинуть залитый водой негостеприимный перрон и быстрее добраться туда, где их ждал горячий чай и теплый прием.

Сложно сказать, ждал ли чай и прием невысокого мужчину с черным сильно потертым кожаным портфелем в руках, но, судя по его быстрому шагу, он спешил.

А вот затем случилось нечто странное. Выйдя на привокзальную площадь, мужчина не пошел ни на остановку автобуса, ни к частникам, которые наперебой предлагали свои недешевые в этот ночной час услуги приехавшим.

Он быстро свернул в темный переулок и долго простоял у какого-то плуразрушенного барака, наблюдая за площадью.

Создавалось впечатление, что он, то ли следил за кем-то, то ли кого-то ждал.

Но как бы там ни было, минут через тридцать, когда на площади не осталось ни одного пассажира, ни машины, он пятнадцать, мужчина еще раз внимательно осмотрелся и быстро зашагал в темноту только в одном ему известном направлении.

Направление это проходило по начинавшейся от вокзала Красноармейской улице.

В конце улицы начинался небольшой сквер.

Мужчина с портфелем несколько раз оглянулся и вошел в мрачную и залитую водой аллею, сквозь уже полуголые ветки многочисленных деревьев едва пробивался тусклый лунный свет.

Мужчина прошел всего метров пятьдесят, когда из-за одного из деревьев к нему метнулась черная тень и нанесла ему удар тускло блеснувшим в неверном свете луны ножом.

Даже не охнув, мужчина споткнулся и упал на грудь.

Тень выхватила из его рук портфель, и в следующее мгновенье к нему присоеденилась еще одна такая же темная тень.

Ею оказался молодой парень лет тридцати в каком-то подобии бушлата.

– Давай! – хрипло произнес он своему подельнику, плотному нозкорослому мужчине лет сорока пяти с кривым шрамом на левой щеке.

– Сейчас! – кивнул тот.

Парень со шрамом открыл портфель и запустил в него руку. Когда он вытащил ее из портфеля, в ней в неверном свете луны тускло блестнули золытые ювелирные изделия.