Мистик Томас Свит

Адель, не дослушав, ушла, потупив взгляд в пол, и на ее белом личике появился легкий румянец, выдающий ее стеснение. Девушку испугали слова, в то же время восхитили и подарили множество часов для размышлений.

Сердце Вольфа трепетно заработало, так, словно паровая машина, каждый удар возвещал колоколом о любви, довольно юной, беспечной, настоящей. Он никогда не произносил слова с таким желанием и трепетом, ему понравилось, ведь он не делал ничего подобного раньше. В этом отрезке времени, наполненном благоуханием зарождающихся чувств, юноша вовсе позабыл о волке, сне или той части реальности неизведанной и сказочной, однако вскоре ему предстояло вспомнить.

Со всей душой он погрузился в те спокойные одухотворенные воды, в то таинство любовных размышлений. Мысли его были сказочные, меланхоличные и настолько самокритичны, насколько возможно. Сладкая вибрация сердца; и будто запах ее духов никогда не покинет комнаты, где она порхала. Мечтательные грезы; и может быть, мы когда-нибудь будем вместе, дыша одним воздухом. Это лишь малая часть скрытых от людей мыслей. Но разве мы знаем будущее? Нет. Особенно человек, который живет одним днем, который засыпает с мыслью, о том, что завтра он может и не проснуться, никогда не расскажет вам свои планы, прогнозы, и конечно мечты, ведь, как известно, если огласить их, то они могут и не сбыться. Мы становимся другими, вы скажете как дети, но нет, дети желают лишь одну игрушку, взрослые грезят о десятилетиях, наполненных счастьем, также и в любви, но не Вольф, ему нужна лишь Адель.

Вскоре настало время ужина. Юноша, поспав несколько часов, немного успокоился и привел чувства в порядок. Однако прошлую прямолинейную гармонию уже было не вернуть. Особенно он почувствовал это, когда входя в гостиную, ожидал увидеть там Адель, но, кажется, удача стала покидать его. Его любимой не оказалось ни за пышным столом, ни среди гостей заполонивших весь замок. Безусловно, его сильно огорчило это обстоятельство, Вольф выглядел растерянным и удрученным лишь одним смыслом. Он еще долгое время бродил по муравейнику, что напоминал сейчас замок, шнырял возле людей как бродячий пес, заглядывая им в глаза, прося о помощи; к сожалению девушки нигде не было. И тут, среди разряженных господ, юноша замечает знакомую ему фигуру человека, Томас Свит, загадочный джентльмен стоял с бокалом в руке, то говоря со служанкой, то флиртуя с дамами, улыбался во весь рот. Вольф немедленно направился в сторону Свита, который обернувшись, опережает его стремления.

– А, граф, вы всё же решили прийти на ужин. Хотя, это больше смахивает на маскарад, каждый здесь играет роли, не свойственные им в обычной жизни. Одна маска, сменяет другую. – сказал Томас крутя бокал пальцами и всё также улыбаясь.

– И вы играете роль? – спросил Вольф.

– Конечно. Обычно я провожу все свободное время за книгами, которым я гожусь в правнуки, или беседую с людьми, которых одолевает та реальность, которая открывается в самый неподходящий момент, или они становятся частью ее.

– Так вы философ?

– О нет, ни в коем случае. Вы когда-нибудь читали их высказывания?

– Да, некоторые.

– И вы, наверное, заметили, что ими написано очень много, красиво и каждое слово будто стоит на своем законном месте, словно готический витраж. Но прочитав, я понимаю, что всё это, можно было бы уместить в одну строчку, или даже слово. Это можно сравнить, если бы картина была размером с табакерку, а рама шириной с этот превосходный диван. Получилось бы довольно несуразно, не правда ли? – говорил Томас. – Я определенно не философ, скорее я ребенок, которому хочется всё знать, и он не понимает – это невозможно.…Здравствуй Кристофер…

Томас Свит пожал руку пухлому мужчине и, отпив из бокала глоток, делая жест, словно пьет за его здоровье, вновь обращается к Вольфу.

– Они даже не подозревают, о том, что у меня в бокале простая вода. Однажды я не пил ровно один день, и в последующий день сей живительная влага показалась мне эликсиром жизни, в общем, это так и есть. Вижу, вам не терпится спросить о…

– Вы не знаете где мадмуазель Адель? – не дал договорить Свиту Вольф

– Я представлял вопрос иначе. Ну что ж, этот вопрос, даже интересней, чем кажется на первый взгляд. – после некоторой паузы, Томас спросил. – Так значит, вы влюблены в нее?

– Безусловно.

– Интересно. Но пока я не могу за вас порадоваться или посочувствовать вам, аплодировать или презирать. И если бы вы спросили мое мнение, о любви, то я бы ответил вам, так: мы любим лишь один раз в жизни, и лучше бы это происходило в глубокой старости, мы бы радовались тогда каждой минуте проведенной вместе, или печалились безответностью не так долго. Самое интересное это то, что человек думает, первый раз видя любимую или любимого. – говорил Томас.

– Будто бы ангел. Таковы мои мысли и сейчас. Но мне нужно дальше искать ее. Всего доброго, граф. – сказал Вольф легко поклонившись в знак уважения и пожелал уйти как вдруг.

– Советую отложить ваше дело до завтра, ведь скорей всего Адель в своих покоях, она никогда не любила эти званые вечера.

– Так вы знаете Адель, то есть вы можете мне, что-нибудь рассказать о ней?

– Поверьте, Вольф, вы о ней знаете больше чем я. Женщины они как звезды, одни горят ярко, другие тускло, однако восхищаемся мы всеми, первые быстро перегорают, вторые поверьте мне, живут дольше. И сейчас я говорил не о красоте. – произнес Свит. – Дам вам последний совет, подойдите к Артуру, он точно должен знать, где его драгоценная дочь, как банкир, который всегда знает, где его расписки и закладные.

Вольф, дослушав, машинально направился к князю. А Томас, стоя поодаль наблюдал, как они приветствовали друг друга, затем говорили, но недолго, и так как Артур пожал плечами, Свит уже знал развязку. Еще больше огорченный юноша пожелал доброго вечера хозяину замка, обернувшись, вскоре покинул этот маскарад.

– Мой друг, вы, я как вижу безусловно слышу, еще не угомонились. – сказал князь подходя к Томасу.

– Да нет, Артур, как раз я подумываю о том, чтобы поскорее покинуть ваше гостеприимное жилище. – проговорил Свит.

– Уехать, но зачем?

– Потому что появились новые обстоятельства. Этот юноша определенно оборотень, но он влюблен.

– Неужели его кто-то уже обворожил, в столь короткий срок. И дня не прошло.

– Для любви нужна доля секунды. Артур, вы удивитесь, узнав кто она.

– Так поведайте мне. А-то я сгорю от любопытства.

– Адель.

– Адель?

– Вы еще больший ребенок, чем я, разве здесь имеется неожиданность. Не будем забывать, что на все Божья воля, в волке я могу сомневаться, но в любви, никогда. – сказал Томас улыбаясь на последних словах. – Артур, вы сейчас выглядите так, словно у вас родилась еще одна двойня.

– А что, это вполне уместный и выгодный союз. – сказал Артур после продолжительного молчания.

– Пути Господни неисповедимы и непостижимы для таких людей как мы.

– Вы как всегда правы. Томас, вы покидаете нас, когда?

– Сбор вещей и отъезд займет несколько дней, так что еще некоторое время смогу уделить мистическим историям.

Лунный свет, опустившись на ночной замок, блистая на трещинах готической архитектуры, придавал ему призрачные формы и одухотворенный вид. Внутри слышались неисчерпаемые звуки голосов; многочисленные свечи освещали каждый уголок, не давая сгущаться тьме, но не в душах людей, от которых юный Вольф ушел, наблюдать за чистой природой. Он стоял возле окна, затем перебрался на террасу замка. Было достаточно темно, но лес источал, словно фосфорическое свечение, будто жил, ни на что, ни похожей жизнью. Луна в эту ночь, достигла необычайных размеров, приковывая к себе всё больше внимания, и лишь изредка, темно-синие облака касались ее, будто тут же растворялись. Он пытался всеми силами справиться с ураганами мыслей, грустных и порою жестоких, опустошить до дна тот поток страстей, и перестать задавать всё новые и новые вопросы.

– Должно быть это сон, или это жизнь после смерти, ведь я умер, там в лесу. – думал про себя Вольф.

Но вдруг среди деревьев леса, показалось что-то белое, оно ближе и ближе подходило к замку, проявляя четкие очертания. Потусторонний силуэт словно плыл по густой траве, раскачиваясь в такт с ветром. Всё замерло, и лишь стук двух сердец нарушал тишину, Вольфа и волчицы. Именно той, что была тогда в лесу, когда юноша, обессилев, брел, ища смерть.

Волчица, сверкая глазами и поглощая прохладный воздух, остановилась, поведение ее было непредсказуемым. Особенно для Вольфа. Испытывая лишь интерес, он с благоговением смотрел на два светящихся огонька, прогнозируя недалекое прошлое, оцепенев, словно две статуи, два мира, встретившихся по воле провидения. Их мысли будто бы стали едины, непостижимы.

И юноша закрыв глаза, внезапно отворивши их не увидел на том самом месте волчицу, она словно призрак растворилась, или стала частью того лунного света, туманом ниспадавшего в глубины леса.

У Вольфа возникло необъяснимое желание последовать за волчицей, но возникший образ Адель не позволил свершиться этому поступку. И изрядно замерший юноша, отложив изыскания мыслей в сторону, вернулся в замок, чтобы предаться мечтаниям и окунуться в грезы своей бессмертной безмерной любви.

Глава III

“От дня рождения – до дня смерти, один шаг”.

Некогда блуждающие огни замка погасли, от былых разносторонних речей, игр в бридж, танцев и от прощальных поцелуев не осталось и следа. Тишина и умиротворенность пришли на смену гомону и празднеству. Одна за другой медленно потухающие свечи гасли, погружая бесчисленные комнаты в полумрак. И люди, ложась на мягкие кровати, тихо переходили в сказочные сновидения. Но некоторые, которых терзают мысли, тревожные колебания души, не в состоянии сомкнуть веки, насладиться иллюзией покоя, они не могут, ведь терзаемы, тем, что им не под силу изменить. Засыпают только с одной мыслью о том, что завтра, они могут и не проснуться.

Бесшумные шаги Вольфа, глухо отдавались по коридорам замка, без свечи, он призраком плыл сквозь двери и стены, так могло показаться кому угодно, в эту лунную ночь, грани реальности крайне расшатанные, размывались, превращались в плоды фантазии неискушенного зрителя. Тени ниспадавшие с предметов, искажались, и мертвая бледность присутствовала во всем, маятник часов, словно живой, колыхался из стороны в сторону, укорачивая человеческие жизни. Даже невольный скрип половиц, пугал своей необъяснимостью. Мнимая тишина обостряла чувства, усиливала страхи; страх темноты, кто же в ней может скрываться?

Рядом с юношей проплывает призрачная фигура, устремляясь по лестнице наверх.

– Адель. Это вы? – произнес Вольф почти что шепотом.

Очертание женщины остановилось еще на несколько секунд, и она скрылась бы за непроницаемыми стенами своей комнаты. Но вместо этого, юная леди, показавшись из мрака, словно одернув занавес, приблизилась к графу, тяжело дыша и дрожа.

– Граф. – сказала Адель.

– Вы пропустили званый вечер, должно быть вам нездоровится, или мои слова обидели вас.

Черные глянцевые волосы обрамляли белое личико Адель, большие глаза вот-вот готовые расплакаться светились светлячками, и духи, способные склонить на оба колена любого мужчину…, она необъяснимо прекрасна.

– Вы правы, я подвержена быстрой утомляемости, и правы в том, что ваша речь звучала неподобающе.

– Тогда примите мои искрение извинения, такого больше не повторится.

– Отнюдь нет, я хотела бы еще услышать что-нибудь подобное.

– Значит вам, понравилось.

– Конечно. Мужчина, говорящий о любви, в наше время, большая редкость.

Чьи-то шаги, отражаясь от стен замка, приближались, предвкушая быструю разлуку.

– Доброй ночи Адель, пусть приснится вам ваша мечта.

Не успел один призрак раствориться, как за ним последовал другой.

– Могу посоветовать хорошее средство от бессонницы, Вольф. – произнес Томас Свит.

– Я просто наслаждаюсь ночью.

– А я решил побаловать себя сигарами, но оказалось, что оставил их именно здесь. Я бы предложил вам, если бы вы были не так молоды, чтобы вредить своему здоровью.

– Мне двадцать лет, но я чувствую, что мне все двести. Время течет слишком долго.

– Так происходит только у несчастных людей.

Вольф ничего на это утверждение не ответил, скрестив руки на груди, стал подниматься наверх и тогда он услышал как Томас или его внутренний голос проговорил.

– Она не та за кого себя выдает.

Этой ночью он так и не смог заснуть, боясь, того, что всё случившееся окажется лишь очередным сном.

Ужасающие видения преследовали душу юного графа, перед ним представали самые безумные мысли, и, несомненно, сладкие романтические грезы, становились десертом на столе его ночных кошмаров. Он покорно верил, тут же все отрицал, выбранный путь сменялся иным, каждая фраза безвозвратно забывалась, теряя всякий смысл. Перелистывая страницы своей жизни, которые еще не потеряли веяния юности, он впадал в грешное уныние, живя одним днем, помня о прошлом, содрогался от новой главы. Ища грань между здоровьем и сумасшествием, приходил в тупик. Но любовь, имея индивидуальную особенность заслонять собой, все другие чувства и переживания, убаюкивает словно ребенка, даруя хотя бы иллюзию покоя. Жаль, влюбленные не осознают, что за сила в их сердцах, сколько добра в их глазах и сколько щедрости в их руках. Безусловно, есть обратная сторона, появляющаяся в минуты отчаяния. Также и Вольф Фламель, не ведая о своих возможностях, облокачиваясь на бархатную спинку кресла и погружаясь в думы поэта, безмолвно и неподвижно взирал на девственную ночь, на небо, луну, лес, города, что далеко, но будто для расстояний, мера фантазии намного больше. Ни разу не сомкнув глаз, он уходил в себя и в ту сказочную действительность, манящую и безжалостную. Он ощущал на себе свет, просачивающийся сквозь стекло окна, не теплый и не холодный, словно свет маяка, обладающий талантом вселять в людей надежду. Ставши будто призраком замка, вернувшись в свою обитель, предавшись меланхолии, он обдумывал смысл бытия, словно в первый раз, в назначенный час и в обыденный день, растворяясь в свете и тьме. Таковы были бы мысли человека, перепутавшего дверь и бесцеремонно вошедшего в сию комнату, перед ним предстал бы дух, спокойный и познавший вечность. И страх мгновенно сковал бы незваного гостя, но любопытство не позволило бы ступить ни шагу назад. Знал ли Вольф, как он сейчас выглядит, нет, сейчас его мысли были напряжены до предела и лишь одно имя так своевольно пытается сорваться с его, нецелованных уст – Адель. Сколько истины в этом слове, для него, на весах вместе с душой они имеют идентичный вес бесценности. Для него познавшего все стороны, последствия, особенности одиночества, эта хрупкая девушка, лишь одним своим видом, образом и несколькими словами задушила то страшное чудовище, которое изрядно питается унынием и ненавистью к самому себе. Леди, которая способна стать для рыцаря главным и самым славным подвигом. Для бедного Вольфа, пытающегося что-либо понять, обуздать огонь, жадно пылающий в его сердце. И не найдя долгожданного ответа, юноша засыпает, не замечая, но предвкушая.

Вскоре на смену ночи пришло утро. И густой туман, пеленой окутывал всё, что попадалось ему на пути, редкие лучи девятичасового солнца, нехотя пробиваясь сквозь серое меланхоличное небо, проникали во все окна сонного замка. Былая тьма рассеивалась, постепенно становясь вездесущими тенями. В комнатах витал запах отгоревших свечей. Обычно именно сейчас все прежние страхи теряли свою силу, в шкафу больше никто не скрежещет зубами, и никто больше не издает те ужасные потусторонние звуки, то ли крик, шепот, или поросячий визг; больше никто.

У людей с гордостью носящих фамилию Драмурр, во все века была одна особенность, и она заключалась в том, как и когда, наступало время для страшных историй. По обыкновению, это должно было происходить в промежутке между вечером и ночью, дабы эффект от услышанного рассказа удвоился за счет атмосферы таинственности. Но вот в чем заключается особенность, это интереснейшее действие происходило именно утром, Артур не стал изменять привычкам. Как, в общем, и в это посредственное утро, даже после вчерашнего званого ужина, по случаю отъезда Томаса Свита, было решено дать слово гостью, который по слухам и фактам, является магистром этих пугающих души наук. Рассказчик и слушатели собрались в гостиной, но не в полном составе, не было Вольфа, не ведавшего о столь полезной экскурсии по миру духов, он безмятежно спал всё в том же кресле. Господа пили жидкость, явно содержащую спиртное, пытаясь таким народным способом заглушить головную боль, но это относилось лишь к юношам, а Артур Драмурр предвосхищая услышанное, был готов ко всему; дамы медленно глотали чай из маленьких чашек, по их виду, можно было сразу понять их недовольство и сконфуженость, ведь они, не успев привести себя в должный их статусу вид, обязаны были среди мужчин краснеть и бледнеть то ли от страха, то ли от стыда. Сильвия Драмурр безо всякого желания прислушивалась, но в глубине ее души зарождался интерес, однако лицо ее по-прежнему отражало безучастие. А Адель, боясь лишь того, что Вольф увидит ее в таком виде, и будет присутствовать на этом чудачестве – как она всегда говорила, затаит в себе неблагонравное мнение. Но вскоре она поняла, что бояться ей нечего.

В комнате воцарилось молчание, вернее театральная тишина, ведь никто не хотел мешать Свиту. И он как всегда стоя, скрестив руки на груди, нагнетал на слушателей мотивы той стороны реальности, что по обыкновению так скрытны от посторонних органов чувств. Некоторое время помолчав, он огласил о начале рассказа.

– Поместье Блекхоул. Именно о нем пойдет мое следующее повествование, а вернее сказать, о сумрачных обитателях этого как поговаривают жители окрестных деревень проклятого места. Увы, я не смогу указать вам точное месторасположение поместья или характерные черты тех лесов и проселков, проходимость дорог, численность волков и медведей. Ведь находясь в замкнутом экипаже, кучером которого был седовласый старик носивший имя Сэмуэль, он же и проводник, любитель выпить местного клюквенного вина, он и, в общем, то и я, стали свидетелями и пленниками неестественного тумана. В курильнях Лондона не так душно и зябко всем органам чувств одновременно, эта пелена словно живой стеной пронизывала всё, что попадалось ей на пути. Туман взвивался вверх, касаясь самых высоких ветвей деревьев, башней, пытаясь достать до небес. Но был ли он, так страшен, как я описываю? О да, внутри него день стал ночью, и будто был ниспослан злыми духами. Мой храбрый кучер был спокоен, должно быть он родился в этих местах или, уснув под тяжестью алкоголя правил, куда глядят его закрытые веки. Заблудиться мы просто не могли, потому что видно не было практически ничего, мы ослепли под неведомой силой призрака.

Я стал медленно, но верно засыпать, туман, тонкими струйками начал проникать в карету, а затем и в мои легкие, ослабляя меня и погружая в вечный сон. Тяжело дыша, я пытался сопротивляться. Но лишь молитва спасла меня, и, дойдя до строчки – “Он избавит тебя от сети ловца, от гибельной язвы…”, лошади остановились, врывшись копытами в землю, поднимаясь на дыбы и источая неистовый страх. С псалмом на устах я кое-как выкарабкался из экипажа, который от такой встряски готов был рассыпаться на части. Упав на острый гравий, я глубоко выдохнул, как никогда в жизни и произнес последнее – “…и явлю ему спасение Мое”. И сквозь туман, я смог различить угловатое черное строение. Среди безжизненных лесов, найти человеческое жилище было большой удачей, так я подумал, поверив своим глазам. Проверив состояние моего многострадального проводника, я был рад и в то же время огорчен тем фактом, что он спал, мне даже не нужно было обнаруживать пульс, лишь по тому, как его седые космы возле ноздрей взлетали вверх и снова опускались на морщинистый нос, я осознал, что бояться за его жизнь мне не следует. Я попытался утихомирить лошадей, но безуспешно. Постепенно стали зажигаться огни окон, и мне ничего не оставалось, как пойти туда, где я как думал, обитала жизнь.

Сквозь растворяющуюся дымку зловещих испарений, я не заметил, как ударился лбом об дверь старого поместья. Постучал три раза. И словно по мановению чьей-то незримой руки, дверь отворилась, не издав ни единого звука. Но зловещий шепот кружил вокруг, не одного человека, нет, а множество голосов вторили в унисон между собой, и тогда дрожь скользнула по моему телу. Немного помедлив, я всё же смог шагнуть через порог и моему взору предстало не то, что я ожидал увидеть.

В холле поместья Блекхоул оказалось более десяти человек, они были настолько похожи, насколько различны. Должно быть хозяин дома, высокий стройный мужчина в костюме и в хорошем расположении духа стоял, словно статуя возле своей жены, немного вульгарной дамы в багровом платье и с сияющей пугающей улыбкой. Многочисленные гости однообразны, больше напоминали толпу. Слуги в черных платьях и с белыми фартуками и шапочками, отнюдь не были столь счастливы, глаза прозрачные как слезы, помутнели от мук, что убивали их изнутри. Их страдания передались мне, я наполнился неисчерпаемой тоской и те улыбки, жесты приветствия казались мне уродливо фальшивыми. Но всё же я представился и, подойдя к хозяину дома, пожал его невозможно холодную руку. Шепот стал усиливаться, теперь уже сотни голосов эхом раздавались в душе моей и по стенам столь гостеприимного поместья.

Я попытался влиться в происходящее, но все попытки были четны. Убранство завораживало меня, столь изящного антуража мне не доводилось видеть, должно быть, глаза мне не лукавили, еще тогда меня не было и в помине. Но за всей этой роскошью скрывалось что-то темное, они наблюдали за мной, за каждым моим шагом. Затем я заметил, что холл освещен свечами, но фигуры людей не отбрасывали тени, но я не придал этому особого значенья, игра света, не более того, подумал я. Но вскоре произошло то, что потрясло меня и ужаснуло, смириться с этим я уже не смог.

Женщина в багровом платье и с белым, как мрамор лицом поднесла ко мне и протянула бокал на тонкой ножке с резными узорами. В бокале находилось что-то красное. И я по-христиански перекрестил сосуд. В один миг все люди, вещи, утварь, свечи, туманом растворились, и поместье погрузилось во тьму.

А дальше мои воспоминания размыты. Но точно можно предположить, что я с быстротой эльфийской стрелы выбежал из поместья Блекхоул, вскочил на место кучера и направился куда угодно лишь бы подальше от этого места. И, безусловно, мои молитвы были услышаны, через несколько часов езды, туман стал рассеиваться, и показалась деревушка, название которой я не в силах был запомнить. Именно там мне рассказали о поместье Блекхоул. Но подробности столь ужасны, что я не буду даже намекать об этом, но скажу только одно, там злом пропитан даже воздух.

Вольф открыл глаза, когда-то закрытые ночью, теперь слепли от утреннего света. Словно на миг он уснул, но эта секунда не придала ему сил, не успокоила сердце, терзаемое вечным чувством, будто бы он и вовсе не погружался в мир сновидений, а был, одолеваем бессонницей. Но, не смотря на это, всё же произошло одно так ожидаемое, но на время забытое недоразумение, у юноши снова заболели ноги и словно раскаленные иглы снова вонзились в его стопы, а колени ныли от усталой боли, от которой хочется смеяться или рыдать. Приступы становились опаснее и невыносимее, сжав рукоятки кресла, он стиснул зубы, только бы не закричать, не выдать свой недуг. В душе образовывались ужасные мысли, мысли о смерти, так часто посещавшие его, но во мраке неизбежной всепоглощающей агонии, Вольф увидел образ той, для которой необходимо жить, он представил Адель, она улыбалась ему, обняла его больное тело, делясь теплом, смогла унять боль, что постепенно начала стихать. Чувство полета, неизмеримая жизнью усталость и безмолвное покорение судьбе, вот что ощущал юноша, сидящий в кресле, всматриваясь вдаль бесконечного неба, пытаясь найти в нем просвет вышнего мира.

Неизвестно сколько прошло часов, прежде чем Вольф Фламель смог прийти в себя, вернуться в реальность прежним человеком. Но определенно точно, он не желал сидеть, сложа руки. Он тяжело поднялся с кресла, ожидая скорого падения, но устоял. Внизу был слышан мужской голос, рассказывающий что-то тишине утреннего замка. И словно оживший голем по приказу алхимика, он вышел из комнаты, бледный, с растрепанными волосами и в мятой одежде. Бесшумно ступая по ступеням лестницы, ни разу не взглянув в сторону людей затаившихся в ожидании развязки, всё объясняющего финала.

Повеяло прохладой и свежестью смешанного леса, замок был позади, грозным монолитом возвещал о стремлении в познании формы и фактуры, готического и викторианского мироощущения, впоследствии отраженные художниками и скульптурами. Но лес, как творение Бога, куда более величественен и неповторим, и в нем так легко скрыться от посторонних любопытных глаз. Вольф, ведомый тенью собственных вопросов, погрузился в мир древ, переживших множество поколений, тогда он искал смерть, но сейчас вкусив амброзию, что зовется любовью, он искал самого себя, запутавшись рассудком. Немного погодя силы и вовсе покинули его, однообразное зримое пространство мутнело, словно когда в чистую прозрачную воду примешивается темный вязкий ил. Бессонница ясно давала о себе знать, и страх, возвысился над всеми его чувствами, лишь одна мысль, о том, что та боль, снова вернется, что было недопустимо особенно сейчас, когда так нужно жить, он обязан любить, но будет ли он любим, этого юноша не знал. Может быть, поэтому он так яростно желал поверить в сон, или в реальность, настолько противоречивую, что та кажется вымыслом, но он верил в нее. Упав на колени и зарывшись кистями рук в землю, Вольф пытался принять облик волка; ради исцеления, не зная как, пытался сконцентрироваться, направить душу лишь на одну мысль, он даже зарычал. Но внезапно, тонкий, мелодичный женский голос прервал его мучения.