Надежда

Я вскочила и сердито зашагала по комнате, размахивая руками, делая резкие повороты головой, будто желая увидеть виновника бед моего ребенка. Волосы на руках топорщились, как иголки. Я вмиг превратилась в сердитого ежика, готового уколоть всякого со мною не согласного. «Чего захотел? Фигу тебе! – бесилась я, ощетинившись, сжимая кулаки, с желанием напасть на невидимого врага, завлекшего меня в сети зла и обмана. – Дура ненормальная! Куда занесло! Откуда в башке такая ахинея? Я же не увлекалась чтением взрослых книжек про любовь. Да и та любовь, что встречалась мне в книгах, не трогала меня. Неужели такая глупость могла быть уже записана в моей голове? Зачем? Ну, уж нет! Никакая любовь к мужчине не стоит слез моего ребенка! Он должен знать обоих родителей. И я сделаю все, чтобы он был счастлив! Я не лишу его детства! И замуж не пойду раньше двадцати двух лет. К этому возрасту, наверное, успею поумнеть».

Я никак не могла успокоиться. От раздражения и злости меня трясло. Я принялась колотить кулаками по дивану, повторяя: «Дура, дура, дура…» Наконец, мне стало немного легче, и я пошла на кухню, зажгла керосиновую лампу и принялась драить ножом стол. А что еще можно делать, когда за окном темень и нет другой физической работы – моего лекарства? Скребу стол, а сама продолжаю недоумевать: «Откуда возникают глупые мысли? Почему не умные?»

Вспомнился урок немецкого языка в пятом классе.

«Дмитрий Федорович:

– Сережа, ты хоть содержание текста понял?

Сережа:

– Лорелея бросилась со скалы, когда узнала, что любимый погиб в море.

Валька Потанов воскликнул тогда с места:

– Какие женщины раньше были!

Дмитрий Федорович усмехнулся:

– А какие мужчины были!

Мы тогда переглянулись с Валей Кискиной. Я поняла, что она тоже хочет так любить. И я тут же задумалась: «А сможет ли Он полюбить меня так же самозабвенно? Но самопожертвование не предполагает жертв со стороны другого человека. Может, оно свойственно только женщинам?.. Странно. Я еще не любила по-взрослому, а у меня в мозгу уже сидит: «Ради любви к нему я готова…» А Он готов? А если нет? Любовь имеет смысл, если не взаимна?»

Оглядела класс и поняла, что слова Дмитрия Федоровича задели многих из нас. И Вовка Стародумцев, и Вовка Корнев сидели задумчивыми. Даже Колька по кличке Козел почувствовал, что шуточки здесь неуместны…»

Потом я все это забыла, а сегодня, видно, всплыло в сознании. Вот так, наверное, и записываются в голове фантазии про любовь: отдельными незначительными штрихами и фразами.

Теперь я думала про свои глупые мечты о сказочном любимом с грустью и иронией: «Еще одна… кому нужна любовь…» Нужна ли? Что может быть лучше счастливой детской влюбленности!

ПРИМАК

Сегодня утром услышала от бабушки страшную историю о дальних родственниках отца из села Ветренка. Два месяца назад их дом сгорел дотла. Огонь унес жизни родителей пятнадцатилетнего Васи (Василька). А теперь его женят на восемнадцатилетней Верочке.

К обеду в нашем дворе было полно народу. Родня приехала. Я тоже вышла на крыльцо посмотреть на жениха, а увидела среднего роста худенького мальчика. Мне хотелось назвать его юношей, но не получалось. Вася стоял, вцепившись обеими руками в дверцу палисадника. Его плотно сжатый рот неожиданно распахивался. Он хватал воздух и тут же подавлял готовые вырваться рыдания, отчего из груди доносились звуки, булькающие и хриплые.

Вдруг Вася заметался по двору, словно вырывался из чьих-то цепких рук. Его заносило то в один угол, то в другой. Казалось: он ничего не видел перед собой. Широкий костюм болтался на нем как на колу. Худая длинная шея надламывалась, когда он, затравленно блеснув глазами, резко опускал черную кудрявую голову. Глубокий сдавленный вздох сотрясал его тощие плечи, и он опять резко вскидывал голову. Смуглая кожа лица при этом натягивалась, подчеркивая впалые щеки, очерчивая острый подбородок и кадык.

Несчастье, одним днем раздавившее детство ребенка, не сделало его взрослым. Оно смяло его, наверное, очень нежную, не тронутую трудностями душу. В окружении малознакомой родни Вася чувствовал себя несчастнее всех на свете. Он отворачивался от жалостливых взглядов. В его черных глазах застыла боль. В нем боролись страх перед будущим и нежелание подчиняться чьей-то воле. Не по-деревенски обласканный, единственный ребенок в семье, он вдруг увидел жизнь совсем другую. Вернее он не знал ее раньше. Его мир – дружная семья, ребята с единственной улицы его деревни, школа в соседнем селе. И вдруг – один во всем свете, в большом незнакомом селе, и чужие люди решают его судьбу. Незнакомое доселе слово «примак» сегодня не в первый раз, как гвоздь, долбит ему голову.

Родственников полдеревни, но все третьей и четвертой крови, поэтому после долгих споров на общем совете поддержали предложение старшего из них – женить парня. Вера – девушка строгая, самостоятельная, красивая. В своем доме живет, сама хозяйство ведет. Оба сироты. Хороший вариант.

Сели обедать. Невеста взглянула на жениха мягкими, теплыми, темными глазами спокойно, с любопытством. В них была печаль и материнское участие.

Когда они остались одни, Вера вдруг положила голову на руки и заплакала. Плакали оба долго, каждый о своем…

Утром Вера пошла управляться по хозяйству. А Вася, измученный волнением и новой обстановкой, не мог оторваться от подушки. Она не беспокоила его до обеда.

– Помоги дверь навесить в сарае, петля соскочила. Видать, доска подгнила, – попросила она тихо, поставив перед ним на табурет кружку молока.

Так началась их семейная жизнь…

– Что такое «примак?» – спросила я у бабушки.

– Муж, живущий в доме жены. В наших краях для мужчины такое положение считается унизительным. Муж должен ввести невесту в свой дом или в дом своих родителей. В противном случае он считается несамостоятельным, совсем никудышным. С моим двоюродным братом такое случилось. Много лет мучился, даже из семьи пытался уйти. Успокоился, когда дочери дом выстроил. Доказал всем, что состоялся как муж и отец.

– Жалко мальчишку, – вздохнула я.

– Верочка – девушка умная, добрая, найдет с ним общий язык. Трудно ей будет позже, когда он возмужает. Мальчик с характером, самолюбивый. Сумеет ли пережить женитьбу не по любви и свое иждивенчество? – сочувственно покачала головой бабушка.

– Он работать пойдет или будет учиться? – спросила я.

– Кто его учить будет? На крупозавод ему дорога или в колхоз.

– В школе он хорошо учился?

– Да.

– Тогда тем более обидно.

– С хорошей головой не пропадет. Выучится, когда на ноги встанет.

– Говорят, он остался в одном отцовском костюме, в котором на танцы ушел.

– Поможет родня, – уверенно сказала бабушка.

– И мы тоже?

– А как же! Василий уже отнес швейную ножную машинку «Зингер».

– А почему их хата сгорела вместе с родителями?

– Дым унес тайну на небеса, – тяжело вздохнула бабушка.

– Отец устроит Василька в вечернюю школу?

– Не торопи события, пусть он в себя придет, совсем еще ребенок, – всхлипнула бабушка.

И я прекратила распросы.

УДИВИТЕЛЬНОЕ И НЕВЕРОЯТНОЕ

Вожусь на огороде, думаю, фантазирую. Люблю изобретать! Сегодня придумала обувь с особыми толстыми деревянными подошвами, в которых находится куча секретных ящичков. В них оружие, деньги и тайная почта. Потом задумалась: стоит ли зимой лед в городе на дорожках скалывать? Может, проще электричеством растопить? Что выгоднее по деньгам?

Бабушке хорошо бы изготовить устойчивые, надежные ботинки на колесиках, пригодных для наших тропинок. Трудно ей ходить. Такие же комнатные туфли сделать несложно. Колесики должны быть маленькие, но с большой площадью опоры, что-то типа цилиндров. Надо с дядей Петей посоветоваться. А вдруг сможем помочь бабушке? Вот было бы здорово! Сегодня же к нему схожу.

Нельзя ли изобрести такую замкнутую ленту, чтобы колеса грузовых машин по ней перемещались, а не по ухабистой грязной дороге. Два гибких кольца – и все проблемы решены. Чисто, гвозди шины не портят. А как эти кольца соединить? А может, проще дороги вымостить?..

Вдруг слышу за спиной приятный негромкий голос:

– Все равно не сможешь свои изобретения использовать. Другим они достанутся.

– Ну и пусть другим, – отвечаю я. – Люди не помнят, кто изобрел колесо, а все равно благодарны безымянному гению. Мне тоже хочется придумать что-то особенное, пусть даже небольшое, но очень полезное.

Возражаю, а сама по сторонам оглядываюсь. Кто говорил со мной? Никого! Как же так!? Совсем рядом, слева звучали слова… Я не испугалась. Голос был незнакомый, но мягкий, доброжелательный. «Кому же я ответила? – недоумеваю я. – Звук шел не из меня. Это точно. Когда музыка в голове рождается, я чувствую». Мне показалось, что голос принадлежал мужчине лет тридцати-тридцати пяти, не старше. Он не вызывал раздражения, поэтому я разговаривала с ним спокойно, как с хорошим человеком, давшим совет, которым я не собиралась воспользоваться.

Мои мысли заметались. Я думала одновременно о том, кто бы это мог быть и прав ли Он? В общем, сумятица в голове получилась, а ответа на вопросы так и не смогла найти. Может, Он говорил для того, чтобы я задумалась о будущем, была осторожнее? Почему кто-то должен присваивать мои изобретения?

Странное, очень странное явление природы… У кого бы узнать о его происхождении? Конечно, напрямую не спрошу. Еще «чокнутой» сочтут. Скажу, будто слышала такую историю. А может, пусть это будет моей красивой загадкой? На самом деле, что плохого в добром слове тайного ангела или Бога. Бога? Ну, это уж слишком! Куда загнула? Остановлюсь на ангеле.

Да, особенный выдался денек!

После «беседы» внутри меня возникла удивительно приятная легкость, будто неожиданное хорошее известие создало во мне умиротворенность, гармонию с окружающей средой, сделало меня более мягкой, тонкой. Я почувствовала неземную благодать. Ее ласковое тепло разливалось во мне. Я погружалась в неведомые, непередаваемые ощущения тихой всеобъемлющей радости.

Не знаю, сколько времени я пребывала в состоянии восхитительной эйфории. Она исчезала постепенно. Растворялась. В этот вечер никакие неприятности не могли испортить мне настроение. Я находилась вне мелочей жизни и воспринимала только хорошее! Я ощущала себя несколько заторможенной, переполненной добрыми эмоциями, какой-то нежно задумчивой.

Еще бы не задуматься после такого чудесного общения!

ДЯДЯ КОЛЯ

Пришла из школы. Не успела пообедать, как на кухне появилась бабушка и с укором спросила:

– Что натворила на уроке? Опять от матери достанется! Видать, Господь дремал, когда такое шило на свет производилось!

– Чурбаном сидеть лучше? – огрызнулась я и смутилась.

– Знаешь ведь, что виновата, – недовольно покачала головой бабушка.

– Виновата. Подсказывала. А потом разошлась и учебник Вовке подсунула, чтобы по рисунку рассказывал. Он урок не выучил.

– И не жалко тебе учительницу?

– Но «географичка» такая скучная! – насупилась я, вникнув, что и Вовке пользы от моей «помощи» не было.

– Мало в тебе снисхождения к людям. А если бы ты была учительницей? Ну, как, приятно? – мягко выговаривала мне бабушка.

Вошла мать, с порога оглядела меня колюче неприязненно и набросилась: «Начисто позабыла совесть! Без фокусов не можешь! Все что-нибудь преподнесешь! У тебя вечно «не понос так золотуха!» Я сразу поняла: будет лекция на полтора часа. А зачем? Что нового скажет? Я знаю, что тормоза у меня иногда отключаются, только лекциями их не закрепишь. Сплошная невезуха!

Принесли телеграмму. Я, кажется, спасена!

– Садись на велосипед и мчись на станцию! Люся с мужем едет. Поезд через полчаса, – резко, властно приказала мне мать и грохнула дверью.

«Ура, головомойка отменяется!» – обрадовалась я.

Сестра Люся привезла с собой шестимесячного Сережу. Настроение у всех приподнятое, праздничное. Я с удовольствием помогаю на кухне. В нашей однообразной домашней жизни приезд гостей всегда как смена декораций или новый спектакль.

За столом дядя Коля, муж Люси, шутил, рассказывал хорошие анекдоты. Всем было весело. Потом я мыла клеенку, а дядя Коля разложил руки на столе и читал газету, словно не замечал, что я прибираю. Тогда я, смахивая крошки, в наказание столкнула его руку со стола. Он тут же машинально убрал вторую. А буквально через пять минут мать вызвала меня на кухню за шторку и зашипела:

– Николай на девять лет старше тебя. Он чужой муж, а у тебя хватило наглости трогать его!

– Я всех просила убрать руки со стола! – раздраженно оправдывалась я, осознавая, что повела себя грубо по отношению к гостю.

– Что Люся может подумать?

– Что я невоспитанная. Виновата, исправлюсь. Брата много раз толкала, чтобы на стол во время еды не ложился, и он не обижался, – пыталась я защитить себя. – А если бы я Люсю задела мокрой тряпкой, вы бы меня тоже ругали?

– Тебе уже тринадцать лет. Соображать надо. У него семья, ребенок, – продолжала возмущаться мать.

– Получается женщин и детей можно толкать, а мужчин – нет? – злилась я, не понимая, чего она от меня хочет.

– Марш во двор! – сердито приказала мать и пошла к гостям.

«И чего накинулась? Какое я преступление совершила? Зачем трагедию делать из пустячного, ну пусть даже грубого поступка?» – в замешательстве недоумевала я.

Вечером пожаловалась подружке Лиле:

– Представь себе, я из вредности толкнула дядю Колю, так она как закричит: «Опять в дурь понесло? Что с тобой дальше будет, если сейчас с мужчинами так ведешь!? Задать бы тебе сейчас хорошую взбучку!» Потом в сарае продолжила ругань… Понеслись обычные тары-бары-растабары… Что творилось! Жуть! Я просто онемела от непонимания и обиды. Она не спускает мне ни малейшего промаха. Я чувствую себя бесконечно несчастной. Выть хочется до посинения. Внешне я абсолютно не реагирую на гневные взгляды и слова матери, игнорирую их. А душа разрывается…

– Твоя мама вообразила, что ты повела себя с зятем как взрослая женщина. Дядя Коля тебе нравится? – спокойно спросила Лиля.

– Он же не школьник? – удивленно вскинула я брови.

– Мать все твои поступки оценивает со своей колокольни. Она забывает, что ты мыслишь по-детски. Не помнит, какой сама была в твои годы.

– Лиля, какое она имела право думать обо мне плохо? Она всегда находит повод представить меня гадкой. Мне даже в голову не приходит то, что она про меня придумывает. Что ее вдохновляет на подобные мысли? В свое оправдание скажу: я не могу догадаться, чего она себе может нафантазировать. Она кошмарно непредсказуема. В ее суждениях всегда много преувеличений. Сколько можно причислять меня к самым худшим? Почему я всю жизнь должна доказывать ей, что я хорошая? Почему она мне не верит? – кипятилась я.

– Успокойся. Справедливости ради скажу, что мать волнуется за тебя, боится, чтобы с тобой чего плохого не случилось. Она тебе добра желает. Не сердись на нее.

– А нельзя без крика объяснить, в чем я не права, без обидных наговоров? Ведь с учениками она умеет обращаться. Ее любят. А со мною она как жандарм. Мне иногда хочется ей сказать: «Вот возьму и сделаю какую-нибудь гадость, раз вы все равно считаете меня дрянью, и тогда не обидно будет выслушивать оскорбления». Чего она на пустом месте волнуется? – спрашивала я подругу, продолжая обижаться на мать.

– Может, в ее жизни были какие-то печальные моменты, от которых она теперь хочет оградить тебя, – спокойно объяснила Лиля.

– Пуганая ворона куста боится? – зло съязвила я.

– Остынь. У каждого человека свой характер. Взрослого не перевоспитаешь. Может, когда вырастешь, ты будешь такая же?

– Нет, я буду понимать своих детей и подробно, по-дружески растолковывать непонятное! Почему ты лучше меня понимаешь взрослых? – грустно спросила я подругу.

– У меня две старших сестры. Мама часто беседует с ними, а я на ус мотаю, – засмеялась Лиля.

– Тебе повезло. Твоя мать никогда не ругается, – вздохнула я.

– Моей маме проще. Она не работает, только домашнее хозяйство ведет. А твоя мать на работе держит себя в руках, но очень устает, нервы у нее на пределе. Дома ей хочется расслабиться, – а тут ты с фокусами.

– Но я же не нарочно! Я не зловредная. И не такие уж серьезные мои проступки, чтобы так грубо меня обругивать. Я не обижаюсь, когда достается за дело. Наказание должно соответствовать «преступлению», – пошутила я горько.

Я не во всем согласилась с Лилей, но все-таки мне стало легче. Мы обнялись и пошли провожать друг друга: от ее дома к моему, потом назад…

Тихо легла в постель. Мыслей много. Наверное, Лиля права. Зачем я огрызаюсь, когда виновата? Во мне сидит какой-то колючий зверек и выставляет шипы наружу. А ведь от них может быть больно другим. Но я так защищаюсь. Я слишком обидчивая? А бабушка никогда не кричит. Если увидит что-то, с ее точки зрения не вызывающее одобрения, то сразу мягко и тактично делает замечание. Не устраивает промывание мозгов. Да, надо взрослеть.

Лиля, ты умеешь терпеливо выслушать меня. Тебе всегда интересно и небезразлично все, о чем я рассказываю. Счастье – иметь такую подругу!»

ЦВЕТЫ НА ВЫПУСКНОЙ

Встретилась в магазине с Володей Пановым. Он со станции. Вежливый такой, немного стеснительный. Мы давно не виделись. Он сам ко мне подошел и позвал съездить за цветами для выпускников. Я не дала согласия, но обещала попробовать сбежать из дому на часок. Уговорила брата подстраховать меня на всякий случай и в назначенное время стояла у моста.

Компания была уже в сборе. Мальчики предложили девочкам сесть на рамы велосипедов. Мне не нравится ездить таким манером, но никакой мальчишка не позволит везти себя девчонке. Понятное дело. Мужчины. Придется потерпеть.

Притормозили у одного палисадника. Володя осмотрел цветы и сделал вывод: «Не подойдут». Подъехали к другому. «Отличные», – уверенно сказал он и открыл калитку. Только тут я поняла, что цветы мы не будем ни покупать, ни просить. Я рассердилась:

– Не стану воровать! Человек старался, растил, а мы как варвары налетим и отнимем?!

– Тебя никто не заставляет, раз ты такая принципиальная, – оборвал меня на полуслове один из моих новых знакомых. – Спрячься.

Я разозлилась, что меня не послушали, и демонстративно направилась в другую сторону. Но и это не сработало. Вовка остался с ребятами. Я почувствовала себя оскорбленной и, не оглядываясь, побежала домой.

Утром нарезала анютиных глазок в своем палисаднике и понесла в школу. Лиля понуро стояла у входа в школьный двор. Я разделила цветы на два букета.

– Ты представляешь, раньше около дома обрывали. Я к этому уже привыкла и сажала туда самые простые цветы. Но на огороде!..

– Что случилось? – забеспокоилась я.

– Аккуратно остригли всю плантацию цветов! Все виды! Ты же знаешь, что они для мамы значат!

– Интеллигентные воры попались, – горько усмехнулась я.

– Да. Хоть корни многолетних оставили, – вздохнула Лиля.

В ее глазах стояли слезы.

– Это сделали ребята со станции. Наши даже на чужую межу без разрешения хозяев не наступят, – убежденно сказала я.

– Нельзя оговаривать людей бездоказательно, – горячо возразила Лиля.

– Я вчера сама видела, как они в поселке цветы обрывали, – созналась я.

– Ты дружишь с ними? – удивленно и неодобрительно вскрикнула Лиля.

– Нет! Привет-привет, пока-пока, – вот и все мое знакомство. Хотела дружить, но после вчерашнего случая желание пропало, – успокоила я подругу.

К школе подошла старушка с Нижней улицы.

– Девочки, позовите директора школы, – попросила она тихо.

– А что случилось? – участливо спросила Лиля.

– Ироды, повыдергивали все цветы с корнями! Огород истоптали, нехристи! – запричитала женщина.

– Пойдемте в школу. Если найдете свои цветы, тогда мы обязательно разберемся с хулиганами, – пообещала Лиля.

Бабушка подошла к выпускникам.

– Нетути. Мои особенные. В память о своем старике ращу который год. Любил он их. Со всей страны присылали ему семена.

Вдруг бабуся взялась за голову и тонко завыла:

– Господи! Попросили бы, я дала бы с великим желанием. Сама нарезала бы и подарила. Для того и сажаю, чтобы радость была людям. Теперь не с чем ребятушек в армию будет провожать… Одна-одинешенька я осталась… Некому защитить…

Старушка ушла, утирая глаза концами синего в красный цветочек головного платка.

А мне было неловко и досадно, оттого что знала лица тех, кто напакостил. «Почему не сказала? А вдруг у этой бабушки были другие ребята? К тому же она все равно не пойдет на станцию жаловаться», – успокаивала я себя различными доводами. Но настроение было бесповоротно испорчено.

На праздничном ужине я видела счастливые глаза матери, наседкой хлопотавшей над выпускниками, радостные лица ребят, многие из которых впервые в жизни пробовали пирожные. Их по просьбе отца привез из города учитель математики Петр Андреевич. Все было здорово! Только неприятный осадок при взгляде на цветы не пропадал.

Утром проснулась, – а вся комната как весенняя лужайка! Глянула в окно – Виктор идет с букетом: красивый, сияющий! Остановился в нескольких шагах от нашего дома, пригладил волосы, верхнюю пуговицу на белой рубашке застегнул. Я распахнула створки окна и позвала его.

– Клара Ильинична дома? – спросил он сочным низким голосом.

– Нет, наверное, пошла к Ольге Денисовне. Они вчера договаривались, – ответила я радостно, потому что мне было очень приятно видеть и слышать его.

– Жаль, – вздохнул Виктор. – Хотел вручить от себя лично моей самой любимой учительнице.

Лицо его погрустнело.

– Ты тоже ее самый любимый выпускник. Она будет очень рада. Твой букет самый-самый! Не волнуйся, я передам.

– Эти пионы я со старшим братом специально выращивал к сегодняшнему дню, все боялся, что раньше отцветут, – сказал Виктор смущенно и протянул мне благоухающий букет. Я вдохнула аромат розового облака, в голове закружилось. На мгновенье мне показалось, что эти цветы он принес для меня.

СТРАХ

Почему я в городе просыпаюсь рано? Может, непривычные звуки меня будят? Гремит трамвай. Во дворе тарахтит грузовик, – мотор никак не хочет заводиться. Я слышу, как падает железная ручка и сердится шофер. На подоконнике бормочут сонные голуби, кряхтят вороны. Открыла глаза. Небо чистое. Одинокое облако зависло над березкой, венчая ее белым праздничным убором. Рядом пирамидальный тополек стрелою в небо рвется. Встала. Выглянула в окно. Увидела, как нищая старушка копается в мусорном ящике, и отвела взгляд, чтобы ей не было стыдно.

После завтрака Альбина потащила меня на речку. Идем через парк. Остановились у фонтана. Я трогаю упругие искрящиеся струи, вбираю их хрустальную прохладу и спрашиваю подругу:

– Наверное, море так шумит?

– Не знаю, – отвечает она беззаботно.

А я уже закачалась на волнах фантазий…

Рядом на лавочке сидят, обнявшись, две девочки и, прикрыв глаза, с удовольствием в полный голос поют незнакомую мне песню. Их настроение передается мне. Мы так похожи! Не спеша, прошел точильщик ножей со станком на плече. Я проводила взглядом его тощую, согнутую фигуру до поворота и догнала подругу. Стена непролазного терновника скрывает решетку парка. Желто-зеленые кисти рябины проглядывают сквозь узорную листву.

Лето прекрасно многообразием оттенков зеленого цвета. «Весной здесь меня поразили коралловые свечи каштанов и нарядные светло-зеленые оборки на платьицах молоденьких елок, а сегодня шуршание брызг фонтана породили мечты о море», – думаю я, следуя за подругой.

Вот и речка. Альбина встретила на пляже своих одноклассниц. Шумная компания с визгом ворвалась в теплую воду. Искупались и греемся на песке. Мечтать не могу. Мешают разговоры соседей. Читать нечего. Изнемогаю от безделья. Не умею отдыхать. Не привыкла. С трудом дождалась, когда, наконец, вернулись домой.

После обеда мама отправила Альбину по делам, и я пошла в лес одна. Стрекочут кузнечики. Щебет птиц вялый, неторопливый, сонный. Полдень. Об этом говорит моя тень. Она служит мне часовой стрелкой. Не люблю блудить, сразу пугаюсь, поэтому четко слежу за солнцем и тем, сколько дорог и тропинок пересекаю. Хорошо помню, что, когда входила в лес, солнце светило в правое ухо.

Трава в лесу густая. Я не знаю ее названия, но что в ней растут курятники – это уж точно. Сейчас они уже должны быть. Но дождей нет – и нечего надеяться увидеть их огромные пестрые шляпки. Справа показались строения. Подошла поближе. Это кордон лесника. Понуро стоит лошадь, запряженная в большую повозку. На лужайке возле сараев – корова, два теленка, козы.

На дороге мне встретилась девушка и спросила, как попасть в город. Я показала рукой на столбы. Пока разговаривала, боковым зрением заметила в кустах мужчину в позе страуса: опустил голову в высокую траву и не шевелится. Вижу только темно-синие брюки, плотно обтягивающие его «пятую точку», и крепкие длинные ноги. Человек явно прятался. От кого? Может, он вор? Угрозы себе я не почувствовала, но рука невольно потянулась к самодельному еще детдомовскому ножичку, который всегда висит у меня на шее. С оружием чувствую себя увереннее, спокойнее.