Вниз по течению. Книга вторая

– Количеством выпитого там все отличаются! – хохотнула Рая, и с наслаждением втянула в себя исходящий из коробки запах, – Ох… пахнет, как в детстве, когда подарки на Новый год в школе давали! Я эти пакеты домой несла и нюхала, нюхала… точно, вот и мандарины! Ну, Натуля, приготовлю я тебе сегодня царский ужин – вмиг поправишься!

– Не надо, – Натка снова опустила голову на подушку, – Лучше забери себе, что нравится. Только шоколадную пасту оставь, я Маринке отдам – она жаловалась, что сладкого постоянно хочется.

– Да щас! – Рая воинственно упёрла руки в боки, – Марине ты, конечно, можешь отдать всё, что угодно, но я ни крошки не возьму! Только вместе с тобой угощаться буду.

– Не хочу есть, – Натка проявила упрямство, что само по себе было хорошим знаком по сравнению с беспросветной апатией последних дней, и это не укрылось от Раи.

– Захочешь! – обрадованно заверила она, – Я так приготовлю, что ещё добавки попросишь. Хотя погодь… или это ты просто от своего кобеляки принимать ничего не желаешь? Что, гордость взыграла?

– Да какая у меня гордость… – Натка поспешно отвернулась к стене, чтобы Рая не увидела её влажно заблестевших глаз.

Мысли о Славе она гнала от себя с той минуты, когда только начала трезветь и осознавать происходящее. Он же всё это время был рядом! Он постоянно был где-то неподалёку, пока её, заживо похороненную в мягкой палате, медленно убивали лошадиными дозами алкоголя! Пока она корчилась в рвотных судорогах, извивалась на полу безмозглым червяком, гадила в штаны, и пускала слюни вперемешку с соплями – он вёл свою повседневную жизнь. Пил утренний кофе, отдавал распоряжения, решал какие-то рабочие вопросы, катался на снегоходе, дышал свежим воздухом, и смотрел на солнце, вряд ли вспоминая о той, с кем провёл случайную ночь, и которая задыхалась теперь в собственных миазмах где-то под землёй.

И Рая правда думает, будто этот человек вдруг проявил о ней заботу?

Но если не он, то кто? И зачем?

– Может быть, со мной всё было хуже, чем с другими? – Натка решилась-таки задеть негласно табуированную тему, – Я имею в виду, врачам же виднее? Они поняли, что моё состояние после тестов совсем хреновое, вот и распорядились, чтобы я получала больше еды. Глюкозы там, витаминов…

Рая, наконец, закончила с разбором продуктов, и теперь занималась тем, что пыталась найти всему этому место в тесном Наткином жилище.

– Ой, да кому ты нужна? Глюкозы-витамины ей, ага! Была бы беременная – другое дело. Хотя у нас и беременным такого не присылают, у Маринки вон спроси. Даже дети здесь столько сладостей за всю жизнь не видели, сколько в этой коробке… Сейчас домой за яйцом сбегаю, тесто заведу, будет шоколадный торт со сгущёнкой – язык проглотишь.

– Да погоди ты с тортом! – простонала Натка, и начала медленно сползать с печи, – Лучше скажи – всем так хреново после лабы бывает, как мне сейчас? Я ведь неделю уже отойти не могу, а самое поганое, что лучше совсем не становится… Это нормально вообще?

Рая успокоила её.

– Это-то как раз нормально. Тебя ж закодировали, и тут же заставили кодировку сорвать – ещё бы плохо не было! Всем после лабы худо, кто и вовсе не выдерживает… кладбище же видела.

– Видела, – Натка доковыляла до стола, облокотилась на него, обвела глазами продуктовое изобилие, – Рай, а тебе? Тоже очень плохо было?

Женщина затуманилась.

– Физически плохо, конечно. Но за мной в такие дни Боря ухаживал, не отходил от меня. И поесть приготовить, и с ложечки покормить, и постель сменить, и до туалета довести… я себя такой любимой чувствовала, что все страдания забывались. А с тех пор как он ушёл меня в лабу и не возили. Давненько уже что-то. Хотелось бы верить, что забыли, да только… ничего они не забывают. Даже думать не хочу, как мне после тестов без Бори будет…

– Я у тебя поживу, – пообещала Натка, но Рая, казалось, не услышала.

– И за него переживаю. Он всё это ещё тяжелее моего переносил. А Маринка-белоручка разве станет за ним ходить, как надо? Да и родит скоро, не до Бори ей будет. Ох, господи, помоги нам обоим ещё год выдержать! Столько уже терпели, дай сил ещё немного потерпеть…

– И мне сил… – невольно вслед за Раей пробормотала Натка, опускаясь на стул, – Мне ещё целых пять лет силы нужны…

– Милая! – Рая подошла, взяла её ладони, сложила их вместе, словно для молитвы, – Ещё не поздно передумать. Выходи замуж! Роди ребёночка, и тебя оставят в покое. Пять лет – это очень долго! В лабу таскать станут каждые три-четыре месяца, и раз за разом там всё хуже. Если думаешь привыкнуть, то не получится, нельзя к этому привыкнуть! Я сама удивляюсь, как умом не тронулась до сих пор, и не знаю, выдержу ли последний год. Но мне бог не дал иметь детей, а ты сможешь, подумай!

Натка не вырвала ладони из рук соседки, не стала закатывать глаза и раздражаться, как раньше, когда та пыталась убедить её в необходимости принять единственно верное, по её мнению, решение. Вместо этого принялась считать в уме, сколько ещё раз за грядущие пять лет она окажется в мягкой палате, куда никогда не проникает солнечный свет. И сумеет ли выдержать все эти разы, не умрёт ли, захлебнувшись собственной рвотой, когда организм уже не сможет справляться с вливаемыми в него чудовищными дозами спиртного? И даже если не умрёт в лабе, то не случится ли это после – от начавшегося жесточайшего абстинентного синдрома? Или… не достанут ли однажды её бездыханное тело из соляного концентрата звуконепроницаемой капсулы, способной каким-то невообразимым образом оживлять кошмары? Не потому, что не выдержало сердце, уставшее гнать по венам тяжёлую отравленную этанолом кровь, а потому, что тёмный изнаночный мир внутри этой капсулы становится настоящим, способным ранить, способным убивать?

Внезапно сильно заболел порез на пятке, и Натка невольно подтянула ногу к себе, накрыла ступню ладонью.

– Рая…

– Не спрашивай! – женщина проследила за её движением и угадала ещё не прозвучавший вопрос, – Я знаю не больше твоего! И сказать могу только, что не нужно поминать лихо, пока оно тихо.

– Но…

– Пойду яиц принесу, тесто нужно завести. Ты пока продукты разбери, освободи мне стол. Соду ещё нужно захватить…

Продолжая бормотать себе под нос, женщина торопливо накинула телогрейку, сунула ноги в валенки, и юркнула за дверь, оставив Натку одну в сгущающихся сумерках.

С того дня она пошла на поправку. Может, просто время наступило, а может сыграли свою роль деликатесы, по неведомой причине пожалованные ей с другого берега Реки. Рая, как и обещала, испекла вкуснейший шоколадный торт, и потом ещё несколько дней баловала свою соседку, а заодно и себя, различными вкусностями, приготовленными с завидной изобретательностью. Марину тоже не забыли. Натка, как и собиралась, презентовала ей большую банку «Нутеллы» и брикет арахисовой халвы, при виде которых та даже прослезилась. Позже Боря лично зашёл сказать спасибо за щедрый дар, и, по вездесущему закону подлости, пересёкся с Раей. Впрочем, особого совпадения здесь не было – одинокая Рая теперь проводила в Наткиной избе целые дни.

Они поздоровались вежливо и отчуждённо. Боря заторопился было уходить, едва пробормотав слова благодарности, но Натка остановила его вопросом:

– Борь, тебя когда последний раз в лабу возили?

Бывший Раин и нынешний Маринин муж растерялся. Ответил машинально:

– Так летом ещё. Аккурат до того, как…

Он осёкся, и бросил вороватый взгляд на Раю, а она, грустно усмехнувшись, закончила за него.

– До того, как ты с Маринкой путаться начал. Нас же тогда почти одновременно забрали, помнишь?

– Помню, – Боря топтался у двери, явно чувствовал себя крайне неловко, но уйти не решался.

– Никогда такого не было, – задумчиво продолжала Рая, чьи глаза затуманили воспоминания, – Обычно из семьи одновременно двоих не забирают, только одного кого-то, чтобы потом другой его выхаживать мог. А тут…

– И с тех пор не увозили, – подхватил Боря мысль бывшей жены, – Я уж давно жду, а халаты словно забыли про меня. Странно.

– Думаешь, неспроста?

– А если и неспроста, то мы всё равно не узнаем к чему оно. Но боюсь, что такой большой перерыв нам дали, чтобы сил набраться перед чем-то… трудным.

Рая побледнела, и Натке стало ясно, что Боря только что озвучил и её опасения тоже.

– Дембельский аккорд? Не рановато? Год же ещё…

– Да кто их знает. Может, нас до конца года и не тронут.

– Какой дембельский аккорд? – Натке стало не по себе от обречённых взглядов, которыми только что обменялись бывшие супруги.

Рая промолчала, но ответил Боря, пусть и неохотно.

– Так называют последние тесты того человека, чьи пять лет здесь истекли. Перед тем, как он навсегда освобождается от них. Дембельский аккорд. И говорят, что последний раз в лабе самый тяжёлый, самый страшный. Больше половины из тех, кто сейчас лежит на кладбище, не вынесли именно его.

Рая всхлипнула.

– От балласта избавляются, сволочи. Кому мы тут нужны, если пользы не приносим? Вот и не жалко добить по истечении срока. Так что первые четыре года пережить – это ещё полбеды, а вот пятый, последний…

– Ну, не нагнетай, – Боря неловко затоптался, желая утешить бывшую жену, но не решаясь к ней приблизиться, – Не думаю, что там всё будет хуже, чем обычно. Люди умирают от того, что за пять лет издевательств организм слабеет, изнашивается, вот и не выдерживает. Не зря же халаты именно в пять лет срок определили, видимо предел это для человека.

– А как же те, кто всё-таки пережил пять лет и больше в лабу ни ногой? – Натка почувствовала знакомое раздражение, то и дело посещавшее её первые недели здешней жизни и вызванное необъяснимой покорностью колдыровцев перед лицом судьбы, – Что они говорят про дембельский аккорд? Или вы их не спрашиваете? Я так понимаю, говорить о тестах вообще не принято? Принято только молча страдать и помирать?

Но Рая и Боря обернулись к ней с такой тоской во взглядах, что ёрничать сразу расхотелось.

– Ты же сама Марине сказала – это личное, – напомнила старшая подруга, – Кому же охота о личном рассказывать? Близким только… да и то не всегда.

– Значит всё-таки личное? – уцепилась за ниточку информации Натка, – То есть всех кладут в эту барокамеру с водой и там они видят что-то…

– Это не барокамера, – перебил Борис, глядя себе под ноги, – Это капсула сенсорной депривации.

Раздражение вернулось.

– Капсула… депр… а можно по-русски?

– По-русски – такая штука, куда не проникает ни звук, ни свет, и где благодаря очень густому раствору специальной соли человек может лежать на воде, не погружаясь в неё. Через какое-то время совсем перестаёшь чувствовать своё тело… да что я тебе рассказываю, ты ж там уже была?

– Была. Но так и не поняла, зачем это всё? И какое отношение имеет к кодированию от алкоголя?

Боря неопределённо пожал плечами.

– Значит какое-то имеет. Халатам виднее.

И снова Натка испытала глухое раздражение. Молчат, проклятые! Всё знают, всё понимают, но молчат и терпят. Чёртово заколдованное место, замкнутый круг, зеркальный лабиринт! Здесь можно месяцами гоняться за собственным отражением, но так и не найти выхода…

Следующие дни она провела терзаемая вопросами, ответы на которые вроде и были рядом, но постоянно ускользали от неё, словно юркие рыбки, которых она в детстве пыталась ловить руками на мелководье. Снова и снова предпринимала попытки выяснить, что думают на этот счёт её друзья, но с Мариной, никогда не бывавшей в лабе, говорить о капсуле сенсорной депривации не имело смысла, а Рая и Боря старательно избегали таких разговоров. Отчасти Натка могла их понять. Ведь если они тоже видели нечто своё – потаённое, нечто, пробуждающее самые тяжёлые воспоминания, нечто, возможно постыдное, то откуда же взяться желанию этим делиться? Но с другой стороны, пока они все разобщены, пока каждый остаётся наедине со своим страхом, разве получится что-то изменить?

Был ещё один человек, у которого можно было бы спросить напрямую о пережитом в лабе личном опыте, и которому, скорее всего, достало бы смелости это рассказать, но он к Натке больше не приходил. Она не видела Клима с того дня, когда они безобразно орали друг на друга стоя перед лицом не заправленной постели, ещё хранящей тепло Наткиной с Генералом страсти. Рая рассказывала, что Клим снова стал нелюдим и замкнут, что пару раз уже нарывался на драки с мужиками, видимо забыв про вынесенное ему проверяющим последнее предупреждение. Впрочем, судьба несостоявшегося жениха Натку мало волновала – она прекрасно помнила с каким презрением он швырял ей в лицо грязные слова всего лишь за то, что она посмела сделать выбор не в его пользу. Жаль только, что теперь они не могут обсудить происходящее в лабе…

Но, как оказалось чуть позже, случай ей всё-таки представился, и не без инициативы самого Клима.

Уже подходил к концу январь, и миновало около двух недель с Наткиного возвращения из мягкой палаты, она даже чувствовала себя почти так же хорошо, как до своего пребывания там, когда одним морозным ясным утром к ней в избу постучали. Что само по себе было странно. По местному укладу двери Натка не запирала, и её гости просто по-хозяйски вваливались сначала в сени, а потом и в горницу. Это уже стало таким привычным, что от стука в дверь, прозвучавшего сухо и официально, она вздрогнула, как от выстрела.

– Кто там? – кроме дурацкого вопроса в голову больше ничего не пришло.

– Сто грамм!

Натка узнала голос Клима сразу, и так же сразу почувствовала не забытую ещё злость.

– Чего надо?

Двери открылись резко, как от пинка, впустив клубы морозного пара и самого Клима, чьи руки, как оказалось, были заняты объёмной коробкой. Он бухнул эту коробку на пол, и, выпрямившись, хмуро глянул на объект своих недавних воздыханий.

– Забирай. Бородавка велел передать.

Глава 4

«Меня в последний раз рвало так, что я сдвинула унитаз, сорвала гофру и затопила соседей))) А если без смеха, последний раз спиртное не помогало от слова совсем. Ночью мне казалось, что приходили какие-то жуткие уродливые старухи, сидели у меня около постели, вязали и рассказывали что-то. Страшно было так, что сердце практически останавливалось. То ли от потрясения, то ли ещё почему через два дня я вышла из этого состояния всего лишь с помощью корвалола и валерьянки»

Несколько секунд Натка тупо смотрела на коробку. Та была заметно больше полученной от проверяющего в прошлый раз.

– Что это?

Клим пожал могучими плечами.

– Почём я знаю? Судя по весу – дохрена чего.

– С… спасибо, – вежливость далась с трудом, но коробка действительно выглядела тяжёлой, так что Натка пошла на эту жертву.

– На здоровьице! – Клим отвесил издевательский поклон, – Кушайте, не обляпайтесь! Вы ж у нас теперь первая леди на деревне.

Натка уже округлила губы, готовая огрызнуться, но вместо этого спросила:

– Как я выгляжу?

Меньше всего ожидавший такой реакции на своё ёрничанье, Клим слегка завис. И видимо от растерянности брякнул правду. Без желания обидеть, просто сказал то, что видел:

– Хреново ты выглядишь. Истощала совсем, дальше некуда. И рожа серая. В гроб краше кладут.

– А знаешь, почему я такая?

Клим отступил к двери, даже взялся за ручку, но любопытство взяло верх:

– Ну и почему?

– Потому что я недавно из лабы.

– Знаю, слышал. И чё?

– А то, что какая я после этого первая леди?! Меня на тесты увезли в тот же день, когда… когда ты приходил.

– Когда Генерал тебя трахал, хочешь сказать?

Натка удивила саму себя, но опять осталась спокойна, легко проигнорировав нарочитую грубость. Безразлично кивнула.

– Ага. Он не мог не знать, что подошла моя очередь, но ничего не сказал, не предупредил.

Клим хмыкнул.

– А чё он – дурак что ли, предупреждать? Ты бы ему тогда не дала.

– Уж он точно не дурак.

Клим потянул было дверь на себя, но снова остался на месте. Спросил через силу:

– Выходит, он больше не приезжал? Генерал? И в лабе вы не пересекались?

– Не-а. Так что, как видишь, первой леди из меня не вышло.

– А ты чего ждала? – тон Клима был странным – незадачливый ухажёр явно колебался между злорадством и сочувствием, – Предложения руки и сердца?

Натка закатила глаза.

– Вы с Раей сговорились что ли – за дуру меня держать? На кой мне его сердце, а тем более рука? Я не вчера родилась, и в сказки о золушках давно не верю.

– Но тогда зачем ты с ним… – Клим осёкся, не желая больше грубить, но, не зная, как сформулировать свой вопрос в рамках приличий.

Натка пришла ему на выручку.

– Зачем я с ним спала? Да затем, что захотелось! Я – молодая здоровая женщина… на тот момент по крайней мере была здоровая… И мне иногда хочется секса, представляешь?

– Но почему с ним?! Почему… – Клим прикусил язык в последний момент, но Натка закончила вопрос за него:

– Почему не с тобой?

– Да! – казалось Клим готов затопать ногами, – Да, чёрт бы тебя побрал, почему не со мной, если уж тебе тупо хотелось потрахаться?! Я, как последний алень, два месяца тебя окучивал, а этот… этот… припёрся на всё готовенькое!

Натка было набрала в грудь воздуха, чтобы, как и в прошлый раз указать Климу чем он далеко не в лучшую сторону отличается от Славы, и это наверняка привело бы к очередной очень некрасивой ссоре, но вдруг почувствовала такую тоску по дурацким своим несбывшиеся надеждам, что неожиданно для себя сказала правду.

– Потому что мне хотелось не тупо потрахаться. Мне хотелось именно его. Его, а не тебя, понимаешь? Он мне понравился сразу, когда я ещё даже лица его не видела из-за бороды той дурацкой… Помнишь, он посадил меня на колени, когда приезжал Дедом Морозом? Я уже тогда почувствовала как…

Натка осеклась, не в силах подобрать слова, а Клим пялился на неё, отвесив челюсть, и какое-то время в избе царила тишина, нарушаемая только гудением огня в печи.

– Я ведь не ждала, что он отнесётся ко мне серьёзно, я своё место прекрасно знаю и помню. Но и такого не ожидала. Даже не предупредил… Я там, в лабе, пока ещё могла соображать, представляла, что он придёт. Хоть на минуту, хоть просто в дверное окошко заглянет, посмотреть жива ли я ещё. Тогда бы я всё выдержала на одной только мысли, что ему не наплевать.

– Ты и так всё выдержала, – помолчав, отозвался Клим, – А то, что запала на холёного… так все бабы дуры. И не потому что дуры, а потому что бабы. Натура ваша такая – западать на кого не надо.

– Я не запа… – начала Натка, но замолчала, не договорив. К чёрту! Клим всё равно уже считает её дурой, так какой смысл отпираться?

– Запала-запала! И выглядишь теперь, как жопа из кустов, не от тестов, а потому что тебя так кинули. Бабы – они от любви расцветают, а от предательства вянут вмиг. Но это ничего…

Клим сделал несколько шагов вперёд, приблизился к Натке, неловко погладил её по плечу.

– Это ничего, всё пройдёт, отогреешься. Ты прости, что тогда наговорил тебе всякого. Я думал, у тебя шкурный интерес, что просто хочешь к халатам поближе быть, как наш поп. Если бы знал, что это обычная бабья слабость, не сказал бы такого…

Натка смотрела на него во все глаза, и не могла поверить в то, что действительно видит на этом грубом лице выражение искреннего сочувствия, зеркальное отражение её боли и обиды. Но как такое возможно, откуда Клим может знать, каково ей сейчас? Если только… если он не чувствовал то же самое, когда услышал, что она ночевала со Славой.

– Я ничего тебе не обещала, – сказала Натка, не то извиняясь, не то оправдываясь, – Я никогда не давала повода… тебе не на что злиться.

Клим пожал широкими плечами, отвернулся.

– Если так рассуждать, то и тебе Генерал ничего не обещал, разве нет? Почему же ты злишься?

На это она не нашла возражения, и понурилась. Взгляд упёрся в стоящую на полу коробку. Коробка… Кто и зачем передаёт ей гостинцы из лабы, если она безразлична Славе?

– Помочь распаковать? – Клим тоже посмотрел вниз, – Или не хочешь, чтобы я видел, что там?

– Да я и сама не знаю, что там. В прошлый раз проверяющий подогнал продукты… больше, чем обычно. И лучше. Я подумала, что так и должно быть, вроде как сразу после лабы усиленное питание полагается для скорейшего восстановления, но Рая сказала, что нет – другим такого не передавали. Тебе передавали?

– Да щас, передадут они! Догонят и ещё передадут. Обычно после лабы в избу притащат и бросят – поправляйся как хочешь или подыхай. Тут что-то другое…

– Я даже подумала, что это от Славы… ну, от Генерала. Но он бы тогда наверно хоть записку написал. Мол держись, я с тобой, или ещё что-нибудь, чтобы я поняла откуда ништяки свалились.

– Так вдруг в этот раз и написал? Не хочешь посмотреть? Или мне уйти сначала?

– Не надо уходить, – Натке и правда не хотелось, чтобы Клим уходил – она радовалась их примирению. С Климом было просто и весело, проще даже, чем с усталой и часто грустной Раей, или с резкой насмешливой Мариной.

Они вскрыли кухонным ножом плотно замотанную скотчем посылку. Точнее Клим вскрывал, а Натка нетерпеливо вытягивала шею, в глубине души всё-таки надеясь получить весточку от Славы. А может (чем чёрт не шутит?) и просьбу о прощении.

– Оп-па! – Клим отложил нож и рывком открыл отчаянно затрещавшую коробку. Внутрь они с Наткой сунулись одновременно.

На этот раз «гуманитарной помощью» оказались не только продукты. Они конечно тоже были: шоколад, сгущёнка, консервы, мёд, сыр, и что-то ещё, пока находящееся в плотной упаковке и поэтому неопознанное. Но помимо недоступного для местных жителей городского провианта, в посылке обнаружились и перевязанные бечёвкой мягкие свёртки.

– Одежда? – предположил Клим, ткнув один такой свёрток пальцем.

– Не знаю, – Натку куда больше интересовало наличие весточки от Славы, и ей не терпелось распотрошить посылку, – Давай посмотрим.

Клим снова вооружился ножом. Упаковочная бумага, целлофан, обрывки бечёвки полетели в разные стороны, и скоро на всех имеющихся в избе свободных поверхностях были разложены щедрые дары неизвестного доброжелателя.

– Да-а-а, мать, – протянул Клим, восторженно покрутив головой, – Разбогатела ты в одночасье! Упаковалась по полной! Аж завидно.

Натка не ответила, в полной растерянности обводя глазами внезапно свалившуюся ей на голову роскошь. Тут было и новое постельное бельё, и плюшевый плед, и шерстяные носки с узором из оленьих упряжек, и такой же расцветки рукавицы, и шарф, и зимняя шапка с пушистым помпоном, и…

– А вот такого я здесь ещё не видел! – Клим бережно взял в руки и встряхнул ярко-голубой приталенный комбинезон с отороченным мехом капюшоном. Протянул его Натке, – В тему, да? Это ж лыжный комбез! Кто-то в курсе, что ты покататься любишь.

Она взяла плотную, без всякого сомнения очень тёплую, но одновременно почти невесомую вещицу, прижала к лицу, вдохнула запах чистой ткани, и зажмурилась. Слава! Вот она – весточка от него! Не записка, которую мог почитать кто-то посторонний, а напоминание об их второй встрече, когда Натка мчалась на лыжах по замёрзшему речному руслу, а он догнал её на снегоходе и отвёз в деревню, спасая от надвигающейся пурги. Разумеется, Генерал знал, что она ещё встанет на лыжи, вот и позаботился о её удобстве, одновременно давая понять, что всё помнит!

– Раньше времени-то не радуйся, – хмуро сказал Клим, который, оказывается, внимательно наблюдал за меняющимся выражением Наткиного лица, – Это ещё ничего не значит. Точнее может значить совсем не то, о чём ты подумала.

– Откуда тебе знать, о чём я подумала? – огрызнулась Натка, и принялась бережно складывать комбинезон, уже прикидывая в уме, хватит ли ей здоровья завтра же использовать обновку по назначению, и выйти в лес на лыжах?

– Да не вчера родился, – Клим сморщился, будто собираясь плюнуть, но вместо этого лишь повторил, – Не радуйся раньше времени.

Натка решила не развивать эту тему во избежание новой ссоры, вместо этого водрузила чайник на печь и радостно сообщила нежданному гостю, что сейчас они, раз уж пошла такая пьянка, будут объедаться халявной вкуснятиной. От халявной вкуснятины тот не отказался, но его лицо оставалось тревожным и сосредоточенным, даже когда челюсти хищно перемалывали шоколад. А Натка не замечала этого – её душа пела. Слава всё помнит! Да, он ни разу не навестил её в лабе, но разве это было бы правильно? Что бы подумали о нём подчинённые? Как бы он объяснил персоналу свой особый интерес с одной из подопытных? Наверняка куда разумнее скрывать их отношения, да и в любом случае ему сверху виднее.

– Как поживают твои подруги? – Клим решил первым нарушить чинную тишину чаепития, – Маринке-то поди скоро уж рожать?

– Не очень скоро ещё. В апреле ждут.

– Видел тут её недавно – живот аж на нос лезет, думал, что вот-вот уже.

– Наверно ребёнок крупный. Да и сама она худенькая, вот и заметно так сильно живот.