Бабушка и «Варшавянка»

«Какой прок экипажу от этих бумажных грамот? – скривилась „Варшавянка“. – Красивые, нарядные – не спорю. Но только и всего. Говорят, у боцмана Петровича вся стена в квартире ими оклеена. Адмиралу надо было бы пообещать команде что-нибудь посущественнее, типа ордена или медали, люди любят яркие побрякушки». Кажется, в том же направлении думал и командир.

– Согласен… но не совсем. Я бы от ордена не отказался, пригодится.

– Ого! Однако, запросы у вас, товарищ капитан второго ранга. А знаете, как это называется – вымогательство.

«Варшавянка» не поняла: то ли адмирал сердится, то ли он шутит; спасибо еще, что не психанул – улыбнулся хитро, лишь уголком правой стороны рта.

– Ой, извините, товарищ контр-адмирал, не знал. – Похоже, подыграл адмиралу командир. Однако, дальше, кажется, он палку перегнул. – Я подумал, раз лодка идет на выполнение ответственного государственного задания, идет к черту на кулички с наполовину необученным экипажем, с незаконченным ремонтом – то это разве уже не есть подвиг?

– Опять ты за свое?! – переходя на «ты», болезненно поморщился командующий базой. – Ты мне это брось! Орден ему пригодится! Сейчас не война, чтобы за один поход орденами-медалями разбрасываться. Загнул тоже мне – подвиг! Жирно не будет? И где ты только такого нахватался?

– По телевизору видел, – простодушно ответил командир лодки и, с самым невинным лицом, показал рукой на висевший на стене огромный экран телевизора. – Частенько наблюдаю, как у нас награждают достойных людей. И что меня удивило – так это то, что сейчас вовсе не обязательно метко стрелять торпедой или спускаться на сверхбольшие глубины, не обязательно дышать отработанными газами или сломя голову удачно удирать от чужих фрегатов – я про подводный флот говорю. Для этого достаточно вовремя улыбнуться кому надо, к месту вставить нужное слово, удачно рассказать пошлый, скабрезный анекдот, показать нужному человеку хитрый фокус, а то и просто песенку «зайка моя» спеть – и на тебе сразу орден на грудь: бац!

– Хватит! Вадим Петрович, будь другом, не дави на больную мозоль, без тебя тошно! – с нескрываемым раздражением проворчал адмирал. «Варшавянка» решила, что наградная тема для него очень болезненна.

– Ты не думай, что я слепой, сам вижу, что ордена раздают направо-налево, будто по графику, успевай только грудь подставлять. И никто из награждаемых, заметь – никто! от наград не отказывается, только еще громче хлопают. Я наблюдаю такую тенденцию: чем страна хуже живет, тем больше награжденных. И ладно если бы за действительные заслуги, а то ведь так, для численности, для своих амбиций… черт бы их побрал! – Ворчливый адмиральский голос заполнил весь кабинет, казалось, что его хозяин забыл и про предстоящий поход, и что перед ним находится его подчиненный, которому вовсе не обязательно знать, о чем думает и говорит адмирал флота российского.

– Иному сегодня орден на грудь, а завтра его в тюрьму поволокут. Подешевели нынче ордена, гроша ломаного не стоят. Возьми хотя бы нашего губернатора. Недавно ему президент орден на грудь повесил, «За заслуги». Шестой или пятый – не знаю. Спрашивается, за что, за какие такие заслуги? Из-за этого циркача, город зимой от морозов едва не околел, а ему орден! Якорь бы ему на грудь повесить, трехтонный! – И адмирал, заложив руки за спину, стремительно прошелся по кабинету.

«Варшавянка» обратила внимание на орденские планки, что теснились на крутой адмиральской груди. Не хило, адмирал наградами явно не был обделен. Лодка знала, что до назначения на нынешний высокий пост, он командовал и дизельной, и атомной лодками. Должно быть, всякого хлебнул мужик. Но, как давно это было.

– Нет, ты посмотри, что они с страной вытворяют! – Остановившись у окна, адмирал принялся обвинять руководство страны. – Приватизируют, грабят, делят, вывозят – что хотят, то и делают! А президент пьет, не просыхая. Это же ни в какие ворота не лезет! И за что стране такое наказание?! Ты посмотри, кто у него в советниках! Сплошь, агенты ЦРУ! По морде видно – вылитые акулы империализма! Я бы всю эту подковерную сволочь вместе с известной семейкой, посадил бы в списанную атомную лодку и в океан отправил без права возвращения… или бы утопил, не велика потеря для страны.

«Однако! Адмирал-то наш, оказывается, кровожаден, – решила „Варшавянка“, невольно поежившись. – Это надо же такое придумать – людей в списанную лодку, да еще и утопить. А люди-то какие – одно руководство! Интересно, а кто страной править будет? Где же тут логика? Ну, люди! Сначала сделают, потом думают, что же они сделали».

– Помнится, кто-то из первых космонавтов – не помню, точно кто – побывав на подводной лодке, спросил: «Знаете, кто ближе всех к космосу после нас, космонавтов?» И сам же ответил: «Подводники!» Молодец мужик, в точку мужик попал. Именно, подводники! Элита страны, ее щит и слава, и гордость! И вот теперь эта элита сидит без зарплаты, без снабжения, а скоро и вовсе без лодок останется. Столичная сволочь поставила флот в невесомо-экстремальное положение, проще говоря – раком нас поставили! Раком… Нет, не могу больше об этом… – Он вернулся к столу и, опершись обоими кулаками о столешницу, добавил упавшим голосом: – Да, разговорчик у нас с тобой получился непростой. Хотел на хорошей ноте закончить, не получилось, увы… Ладно, капитан второго ранга, возвратишься с удачей – и о хорошем поговорим. Согласен? Что молчишь? Или у тебя еще чего-нибудь не особо приятного для меня припасено? Давай, вали все в одну кучу, выкладывай, пока я добрый, разрешаю.

«Варшавянка» нутром чувствовала, догадывалась и, даже воочию видела, что ее командир с радостью покинул бы этот гулкий кабинет с нелюбезным, раздражительным хозяином, но, видно у него был в заначке еще один щекотливый для адмирала вопрос. «С огнем играет командир», – с опаской подумала лодка. И не ошиблась.

– Так точно! – опять бросил руки по швам командир лодки. – Кое-что имеется… Я хотел попросить вас, помочь моему старшему помощнику…

«Варшавянка» тотчас заметила, как нервно дернулся адмирал, как царапнул он по командиру холодным взглядом, а на тонких губах появилась мрачная усмешка, мол, нашел время, о ком говорить; однако, он промолчал. Лодке захотелось закричать, предупредить командира: «Молчи! Остановись!»

– Я считаю, что что мой старпом засиделся на своей нынешней должности, перерос ее. Товарищ контр-адмирал, он – готовый командир лодки, и поэтому прошу направить его на курсы командиров субмарин. Если хотите, могу за него поручиться. Я уже на флоте достаточно послужил и вижу, что есть у нас – чего тут скрывать – и слабые офицеры, и даже бездарности, занимающие чужие должности. Да они, старпому в подметки не годятся! – Командир с вызовом, безбоязненно смотрел в глаза командующему базой. – Что он такого страшного сделал, почему его с дерьмом смешали?! Всего лишь правду написал, пусть и горькую, но правду! Чистую правду… В конце концов, человек не для себя лично старался – для всего флота. Хотел ему помочь, а что заслужил? – Командир лодки замолчал, вопросительно глядя на адмирала; скорее, даже задиристо-вопросительно, мол, ну чего же вы молчите, товарищ контр-адмирал?

– Ну что, все высказал, заступничек? – процедил сквозь зубы командующий базой. – Я смотрю, тебе все можно за моей широкой спиной.

– Я не побоюсь на любом уровне правду в глаза сказать! – с вызовом, словно отрубил, сказал капитан второго ранга.

– Да верю я, верю, – криво усмехнулся адмирал. – Дурное дело, как известно, не хитрое, да и большого ума здесь не надо, немного нахальства, чуть побольше наглости – и шашки вон! Айда рубить правду-матку! Вам сейчас это свойственно – молодым, нахлебавшимся либеральных свобод. Только при этом не мешало бы еще и головой думать, а не задним местом, как твой старпом. Что он у тебя, дельный специалист – я не сомневаюсь, но кто его уполномочил через мою голову, через голову командующего флотом и, даже через голову главкома военно-морского флота, напрямую обратиться к министру обороны, кто?! Это надо же до такого додуматься! На стену прыгнул… правдолюбец, твою мать!

Крепко выматерившись, он стал похож на баклана, упустившего рыбину.

– Из-за его дурацкого письма, всем на орехи досталось: и командующему флотом, и мне, и начальнику штаба, и командиру твой бригады, и тебе, между прочим. Ты что думаешь, я тебя за твои красивые глазки в отпуск спровадил? Я твои нервы сберег, а что в благодарность получил? Ч Мину под свой зад, вот что! Дурак твой старпом, и никто больше. Эка важность – глупое, необдуманное письмо отправил. Оно же по нему, в первую очередь и ударило, чтобы знал свое место, не зарывался, мозгами шевелил в нужную сторону, а не лез напролом куда не следует. Наверняка знаешь, что у австралийских аборигенов оружие имеется, бумерангом называется. Кинешь его – оно дело сделает и обратно возвращается, и уже тебя по башке бьет.

– Бумеранг бросают не ради забавы, а во время охоты, для пользы дела, – напомнил командир лодки.

– Не умничай тут… для пользы дела! Больно вы – молодые, прыткими стали, дальше аж некуда. Этакие, первооткрыватели Америки! Были бы умными, у вас матросы – первогодки с кораблей бы не убегали… – Вполголоса буркнул адмирал.

– А я все равно не согласен с его наказанием! – Командир лодки упрямо проигнорировал брюзжание адмирала.

– А с чего ты взял, что его наказали? – неожиданно спросил командующий с легкой иронией в голосе. Может, от бабушек на лавочке, что услышал? Или приказ о его наказании читал? Тогда будь добр, напомни мне номер приказа, дату, кто подписал. Лично я ничего похожего не видел… Ну, чего молчишь? Хотя нет, лучше молчи и запоминай: никто твоего старшего помощника не наказывал. Еще раз запомни: ни-кто! – Повторил он, с видимым удовольствием наблюдая каким растерянным становится лицо командира лодки. – Наказали всех, от командующего флотом до меня грешного, а вот твоего сумасброда, сочинившего эту свою филькину грамоту, никто и пальцем не тронул, не те брат, времена. А жаль… Вадим Петрович, ты как будто специально провоцируешь меня на откровенность. Я тебе, конечно, верю, но будет лучше, если все сказанное здесь останется между нами. Сам знаешь, мало ли что… Ты, наверное, думаешь, что командование флотом не видит творимых безобразий? Одни вы, офицеры-мичманы, толкущиеся вокруг пивных ларьков все знаете, все видите, все разом можете решить. Ошибаешься, командование слава богу не слепое, все оно видит, да что толку – ничего сделать не может, как говорится, руки коротки. Да что там флотское командование – в настоящее время министерство обороны вряд ли что путного для армии сделает, повязано оно по рукам и ногам. Сейчас все решает, даже не сам пьющий президент – «семья» решает, друзья-советники из-за «бугра», черт бы их всех забрал в преисподнюю! Ты посмотри, что делается, страна на глазах слабеет, а с ней и армия, и флот наш. Упустили мы стратегическую инициативу, в результате чего можем остаться вообще без флота…

– Неужели все так плохо? – В голосе командира, «Варшавянка» уловила и растерянность, и тревогу.

– Да уж, хуже не было, разве что в Гражданскую войну, – кивнул головой адмирал.

«Варшавянка» ощутила легкий толчок в левый бок. Ого! Кто это такой смелый? Оставив командира в адмиральском кабинете, она огляделась в поисках недотепы, посмевшего толкнуть ее… Ага, а вот и он! К ее покато-упругому борту, стыдливо прижался замученный грязнуля бункеровщик. Впрочем, ему простительно: кормилец! И уже вскоре по, разом натянувшимся шлангам, в топливные танки лодки хлынул живительный мазут, что означало одно: «Я выхожу в море! Ур-ра!» И «Варшавянка» принялась бурно радоваться, забыв и про командира, и про адмирала.

Как позднее оказалось, зря забыла. В это самое время в адмиральском кабинете обсуждалась ее дальнейшая судьба и, узнай лодка конечный результат обсуждения, она наверняка поумерила бы свою бурную радость от выхода в море.

– … Ладно, Вадим Петрович, – успокаивающе махнул рукой адмирал, – Скажи своему «писателю» или, скорее – возмутителю спокойствия, чтобы не дергался, поприжал задницу, а после похода, надеюсь – успешного, я что-нибудь для него придумаю…

– Спасибо вам, товарищ контр-адмирал! – Искренне поблагодарил командир лодки.

– Да чего уж там… – адмирал втиснулся в кресло. – И вот еще что… не хотел говорить, тянул до последнего, думал, после похода… Короче, в штабе готовят документацию на списание твоей лодки из состава флота. Что вздрогнул? Жалко, или не рад?

– Рад, конечно… и жалко, – выдохнул капитан второго ранга. Не надо себе лукавить, он давно ожидал услышать нечто подобное, но сейчас эта новость стала неожиданной и, чего греха таить, приятной.

– … Понимаю. Все мы, к сожалению, стареем, и люди, и лодки. Еще раз повторюсь: не хотел тебе об этом говорить, но решил сейчас порадовать, не все же о плохом говорить, надо бы и о хорошем. Думаю, моя новость тебя порадовала. Но это еще не все, главный сюрприз я припас напоследок. Товарищ капитан второго ранга, тебя ожидает новая современная лодка.

Вот это, действительно, сюрприз! Кто сейчас откажется от новой современной лодки? Никто! Командир «Варшавянки» был обрадован предстоящей перспективой: подумать только! новая лодка! И в то же время, старушку «Варшавянку» жалко. Она о доке мечтает, о новых сальниках-прокладках, а ее списывают вчистую. Хорошо, что лодка не слышала вынесенного ей адмиралом приговора. Приговор – и это уже понятно – окончательный и обжалованию не подлежит; в настоящее время и более молодые лодки под нож идут. Что будет с «Варшавянкой», когда она услышит его? Она ведь такая по-детски наивная, считает себя не старой, думает если поставить ее в док, произвести ремонт, зачистку-покраску, то ей любой океан по плечу, и сам Нептун не страшен. Впрочем, что в конце концов должно было произойти, то и произошло – списывают ее без жалости, без сожаления, одним росчерком пера списывают. По правде сказать, подобное может произойти с любым человеком. Это то же самое, если бы меня – человека, полного сил, жизненной энергии, амбициозных планов, однако где-то по неосторожности подцепившего какую-то заразу типа гриппа или африканской чумы: тьфу-тьфу! не дай бог! – не попытавшись вылечить, вышвырнули бы с флота на преждевременную пенсию… Или, что вероятнее, по чьему-то злостному доносу разжаловав, пнули с «подплава» в стройбат, не разбираясь. Ну и каково было бы мне? Горько, обидно? Да уж…

– Вадим Петрович, очнись! Что, от радости в зобу свело, не отойдешь никак, да? Понимаю… Помню, после дизельной – атомную принимал: и жутко интересно, и страшно жутко. Какая мощь, скорость, погружение, вооружение! Так что, командовать тебе новейшей современной лодкой, напичканной ракетами, как пачка – сигаретами. Как тебе мое сравнение? Учти, сам придумал… Лодка, конечно, новая, однако честно тебе признаюсь, строится уже двадцать лет, так что, почти и не новая, кораблестроители подводят: то денег у них нет, то кадров не хватает, то да се… леший их задери! Сейчас они клятвенно заверяют, что к концу этого года лодку, кровь из носа, сдадут. Хорошо бы. Нам никак нельзя без мощного подводного флота! Нас без него, наши новые «друзья» моментально загрызут и проглотят, не пережевывая. Так что, давай, подводник, ныряй в океан, действуй успешно, по-нашенски и возвращайся с победой домой! А когда вернешься, надеюсь, будет тебе и зарплата, и ордена-медали, все будет.

– Разрешите идти, товарищ контр-адмирал?

– Разрешаю, – привычно бросил адмирал, то тут же, спохватившись, попридержал подчиненного. – Вадим Петрович, погоди. Совсем забыл спросить: что у тебя там с семьей? Серьезно?

– Все нормально! Разберусь. Разрешите идти?

– Иди командир, и попутного тебе ветра…

7

А в это самое время, «Варшавянка» по-настоящему чувствовала себя счастливой. А почему бы и нет? Наконец-то она идет в океан! Радости-то сколько! Сейчас уже матросские ботинки, столь легкомысленно шаркающие по ее покатой палубе, не вызывали былого недовольства, а звучали сплошной сладкоголосой музыкой. Кажется, сегодня все веселило лодку. Вон мичман нечаянно уронил в воду нераспечатанную пачку сигарет, и теперь смешно раскорячившись животом о пирс, пытается выудить ее из воды; а вот молоденький матросик, споткнувшись о балясину трапа, едва не кувыркнулся между пирсом и лодкой, вызвав взрыв беззлобного смеха, шуток, подначек: «Эй, салажонок, держись за воздух!», «Юрка, смотри, здесь тебе не Сочи, вода холодная!», «Что, сынок, к маме удрать захотел?» А сам «сынок», стеснительно улыбаясь, поднял упавшую пилотку подводника и принялся стучать ею о колено, будто выбивая из нее дорожную пыль.

Смеялись все, и лодка наравне со всеми. Ей нравились эти молодые парни, призванные служить на флот с невесть каких краев; нравились их веселые, иногда глупые, а то и опасные шутки; нравилось ребячество, показное хвастовство, их громкий заразительный, а главное – искренний смех.

Подошла крытая фура с продуктами. Оживились, весело загалдели, разгружать продукты – не тяжелые мины. По команде старпома, быстро организовав живую цепочку, подводники принялись переправлять на лодку запаянные банки, ящики, сетки с картофелем, с морковью, свеклой, перебрасываться кочанами капусты. А вот несколько ящичков с красной икрой! Ого! И даже лимоны из Марокко! Вино Молдавское! Живем, братцы, цинга нам не грозит!

Под усиленной охраной, с арсенала подвезли закрытые брезентом торпеды. Восьмиметровая штукенция! Сама лодка их побаивается – капризны, непредсказуемы. Да и как их не побаиваться – за две тонны весом, скорость до сорока пяти узлов – не удерешь! Акустическая система наведения – не шутка.

Медленно подошел плавучий кран. Началась погрузка торпед. «Варшавянка» с интересом разглядывала мускулистые тела торпед, начиненных такой смертельной силой, от которой большинство людей просто цепенело в нескрываемом ужасе, даже разглядывая их издалека.

От нечего делать лодка прислушалась к легкой перебранке крановщика с мичманом, стоящим на «вира-майна».

– … Майна, майна… стоп! Чуть-чуть подвирай… молоток! А теперь, слегка подмайнай! Слегка, говорю! Да майна же! Эй, на кране, ты что там, дрыхнешь?! Или с похмелья, вместо пяти пальцев один зришь?

– А ты наливал? Налей сперва, опосля крякай. Баклан! Команды научись подавать. Спишь на ходу, будто с утра не ел…

– Я-то поел, а вот ты, кажись, три дня не умывался, оттого у тебя и ушки заложило, глухарь сухопутный! Давай майнай, да поосторожней, торпеда – не бревно, она ласку любит.

– Учи ученого… умник! Без тебя знаю. Твоя торпеда на мою жену похожа, если с утра рванет – весь день звон в ушах.

– Сравнил! Если эта дура рванет, от нас с тобой одна пыльца останется. Так что, хорош зубоскалить, весь внимание! Майна помалу… еще чуток… стоп!

«Интересно все-таки люди устроены, – подумала лодка. – ну ничего не могут молча сделать, все словесно, с матерком. Вон у них и рот для этого приспособлен. Да и вообще, нет у него ничего лишнего, одним словом, человек-само совершенство».

Желтое солнце ласкало лодку теплыми лучами, легкий ветерок нагонял скупую прохладную волну. Жизнь была хороша!

Неожиданно где-то за забором в голубое небо поползли клубы черного кучерявого дыма. Должно быть, люди опять что-то подожгли. «Варшавянка» непроизвольно поежилась – она на дух не переносила дым, особенно не любила огонь, этого ненасытного красного зверька. Дважды на ней самой случался пожар, пусть и небольшой, вовремя потушенный, однако причинивший ей немалую боль. А однажды в океане на ее глазах горел огромный танкер. Пожар произошел у чужих, недружелюбных берегов, поэтому всплывать было нельзя, лодка шла на перископной глубине, поминутно оглядывая водную поверхность. Клубы густого жирного дыма она увидела издалека. Подошли поближе… Панамец… порт приписки «Панама». Ярко-багровый огонь с ликующим треском пожирал змеиное туловище танкера: он гудел, выл, хохотал, высоко поднимая вверх красные, всепожирающие руки. В перископ лодка видела, как люди на переполненной спасательной шлюпке отчаянно налегали дугой выгибающиеся весла, пытаясь удрать от вырвавшегося из танков огня, быстро расползавшегося по мертвой поверхности моря и грозящего заживо проглотить беглецов. «У-у-у!» – Казалось, даже под водой «Варшавянка» слышала протяжный вой торжествующего огня, а может, это выли в предсмертном ужасе люди. В перископ были хорошо видны их лица с безумно выпученными от страха глазами, дырки открытых в крике ртов, должно быть, молящих о помощи. Еще лодка видела, как ее командир, до крови кусая губы, стуча кулаком по перископу, метался между приказом и человеческим долгом, не зная, что выбрать: то ли продолжить скрытно выполнять важное государственное задание и, опустив перископ, безмолвно раствориться в морских глубинах в поисках куда-то исчезнувшей чужой эскадры во главе с атомным ударным авианосцем «Карл Винсон», то ли, нарушив приказ о скрытности, проявив милосердие, всплыть и спасти обреченных моряков. Непростое для любого капитана решение. Тогда они всплыли, успели в последний момент снять людей с уже вспыхнувшей спасательной шлюпки. Людей, лопотавших на незнакомых языках. Почти всех спасли, за исключением двоих, оставшихся в машинном отделении танкера. Спасли и тотчас ушли под воду. Ночью всплыли, вызвали ближайшее российское судно – им оказался траулер «Озерное» – и, передав ему спасенных, опять нырнули выполнять задание. Тогда, все вроде бы тихо обошлось – спасенным иностранным морякам похоже внушили, что не было никакой подводной лодки, что вам показалось ребятки, мол у страха глаза велики. А наши рыбачки умеют держать язык за зубами, тем более что славили тот самый траулер «Озерное», дескать, это он герой – спас девятнадцать панамских моряков! Он! Честь ему и хвала! Командира лодки за нарушение режима скрытности, за отклонение от маршрута следования тогда не наказали… или наказали? А где же тогда, он пропадал целых десять суток?

Мимо было пропыхтел, но тут же застопорив ход, остановился закопченный буксир. Старый знакомый! Ишь, какой любопытный! Притормозил и принялся с нескрываемым удивлением рассматривать и лодку, и работающий кран, и снующих туда-сюда матросов, словно все это он видел впервые. «Рот закрой – муха залетит, – насмешливо приветствовала „закопченного“, лодка. Чего надобно, хрен старый?» Буксир на явную грубость не ответил грубостью, а широко улыбнувшись, по-простецки спросил: «Лодка, да ты никак в море идешь?» – «С каких это пор ты таким вежливым стал? – осведомилась лодка, все так же грубовато. – Ну, иду, а тебе до этого какое дело?» – «Да никакого, ты права. Просто я рад за тебя, поверь мне. Правда, я на тебе уже крест поставил, думал, не сегодня-завтра на корабельное кладбище потащу». – «Думал петух, да в суп попал», – чисто по-людски отрезала лодка. Былой панический страх перед этим ржавым замухрышкой напрочь пропал, исчез, испарился, как вчерашний утренний туман. Судьба, как известно, штукенция капризная, переменчивая, не знаешь, каким она боком к тебе сегодня повернется, каким – завтра. Кто знает: вернется лодка с похода, а этого горластого старикашки тю-тю! нигде нет – подчистую списали, а его самого – молодой, амбициозный, еще заводской краской пахнущий буксир, на корабельное кладбище уволок. И останется лодке только радоваться, что не ее уволокли.

Подколоть бы сейчас ехидненько этого старикашку, как он ее постоянно подкалывал – однако, думается не стоит его обижать, вон он с каким уважением смотрит на лодку и даже скрипит доброжелательно: «Нет, правда, лодка, рад я за тебя». – «Спасибо», – скромно ответила субмарина, косясь на старика: искренен он или притворяется. «Я вот что хотел спросить, – опять запыхтел буксир. – Чего это такая спешка? Никак, поход важный, ответственный?» – «Мне не впервой, привыкла», – заскромничала лодка. «Понятненько! Ну, счастливого тебе плавания!» – напоследок хрипло прогудев, буксир заторопился по своим мелко-каботажным делам.

Проводив его взглядом, «Варшавянка» оглянулась и увидела вдалеке маленькую фигурку человека, спускающегося по деревянным ступенькам по направлению к пирсу. Кто это там? Больно уж знакомая походка… Боже, да это же командир! Он! С кипой карт под мышкой. Молодец, должно быть, вырвался из цепких рук адмирала. На лодку возвращается, куда же еще? Вот он приостановился, смотрит сверху вниз. Понятно, для чего – свою лодку ищет. Нашел, нашел! И даже рукой махнул, дескать, здравствуй, радость моя любимая. И «Варшавянка», такая неказистая на фоне лобастых, пышнотелых атомных подруг, радостно заморгала рубочными иллюминаторами, приветствуя своего командира. И пусть ее борта порыжели от ржавчины, а кое-где в легком корпусе видны солидные вмятины – она по-прежнему была хороша собой, если так можно выразиться о боевой лодке, за которой в свое время безуспешно гонялись армады противолодочных кораблей, и одно появление которой у чужих берегов вызывало головную боль в штабах флотов известных государств.

Да и как командиру было не узнать свою лодку, свою «Варшавянку», ведь он прошел на ней сначала штурманом, затем и командиром тысячи морских миль, и каких миль! Полных свирепыми штормами, непроходимыми льдами, яростными атаками, сумасшедшими погонями – и никогда, слышите – никогда лодка не подводила своего командира! Она была его счастливым талисманом, который нельзя было носить на шее или на руке, но который всегда был с ним, где бы он ни был: дома, в отпуске, в командировке. Везде! Он любил лодку, тосковал по ней, ревновал к другим лодкам, частенько ругался с ней, и даже дважды дрался из-за нее, слыша нелестные отзывы о верной боевой подруге.