Второй пол

Многие мужчины желают этого: не все еще сложили оружие. Консервативная буржуазия по-прежнему видит в эмансипации женщин угрозу своей морали и интересам. Некоторые представители мужского пола опасаются женской конкуренции. На днях один студент заявил в еженедельнике «Эбдо-Латэн»: «Любая студентка, получившая диплом врача или адвоката, крадет у нас место»; свои права на этот мир он сомнению не подвергал. Дело не только в экономических интересах. Угнетение еще и потому выгодно угнетателям, что самый ничтожный из них ощущает свое превосходство: «белый бедняк» с юга США утешается тем, что он не «грязный негр»; и более состоятельные белые люди ловко пользуются этой его спесью. Точно так же самый заурядный мужчина по сравнению с женщиной чувствует себя полубогом. Г-ну де Монтерлану было куда легче считать себя героем в противостоянии с женщинами (к тому же специально подобранными), чем когда ему пришлось вытягивать роль мужчины среди мужчин – роль, с которой многие женщины справились лучше его. Именно поэтому г-н Клод Мориак, как известно, восхитительно оригинальный мыслитель, мог[7] написать о женщинах в одной из своих статей в «Фигаро литерер» за сентябрь 1948 года: «Мы слушаем самую блестящую из них… с выражением (sic!) вежливого безразличия, прекрасно зная, что ее ум более или менее ярко отражает наши идеи». Разумеется, собеседница г-на К. Мориака отражает не его личные идеи, поскольку за ним таковых не водится; что она отражает мужские идеи, вполне возможно: среди самих мужчин немало тех, кто считает чужие мнения своими; спрашивается, не лучше ли было бы для г-на К. Мориака побеседовать с хорошим отражением Декарта, Маркса, Жида, нежели с самим собой; но примечательно то, что благодаря двусмысленному «мы» он отождествляет себя с апостолом Павлом, Гегелем, Лениным, Ницше и с высоты их величия презрительно взирает на стадо женщин, дерзнувших говорить с ним на равных; честно говоря, я знаю немало женщин, у которых не хватило бы терпения слушать г-на Мориака с «вежливым безразличием».

Я остановилась на этом примере, потому что мужское простодушие проявляется здесь в обезоруживающей простоте. Есть много других, более тонких способов, которыми мужчины извлекают пользу из инаковости женщин. Для всех страдающих комплексом неполноценности это просто чудотворный бальзам: никто не относится к женщинам более надменно, агрессивно или презрительно, чем мужчина, не уверенный в своей мужественности. Те, кто не робеет себе подобных, куда охотнее признают женщину подобной себе; но даже им миф о Женщине как о Другом дорог по многим причинам[8]; не стоит осуждать их за то, что они не жертвуют с легким сердцем всеми извлекаемыми из него благами: они знают, что теряют, отказываясь от женщины своих мечтаний, и не знают, что принесет им женщина такой, какой она станет завтра. Нужно немалое самоотречение, чтобы отказаться полагать себя в качестве единственного и абсолютного субъекта. Впрочем, подавляющее большинство мужчин не формулируют открыто эти притязания. Они не полагают женщину как низшее существо – сейчас они слишком прониклись демократическими идеалами, чтобы не признавать всех людей равными. В лоне семьи женщина предстает мальчику, юноше столь же уважаемым членом общества, что и взрослые мужчины; позже он познает в желании и любви сопротивление, независимость желанной и любимой женщины; женившись, он уважает в жене супругу, мать, и в рамках конкретного опыта супружеской жизни она утверждает себя рядом с ним как свободного человека. Значит, он может убедить себя в том, что социальной иерархии полов больше нет и что в целом женщина, при всех различиях, равна ему. Поскольку он все же находит в ней некоторые слабости, главная из которых – отсутствие профессии, он относит их на счет природы. Пока он относится к женщине доброжелательно, как к партнеру, он мыслит в регистре абстрактного равенства; отмечая конкретное неравенство, он не полагает его. Но как только он вступает с ней в конфликт, ситуация становится обратной: он будет мыслить в регистре конкретного неравенства и на этом основании даже позволит себе отрицать абстрактное равенство[9]. То есть многие мужчины почти чистосердечно утверждают, что женщины суть равные мужчине и требовать им нечего, и одновременно – что женщины никогда не будут равными мужчине и их требования напрасны. Дело в том, что мужчине трудно оценить крайнюю важность социальных дискриминаций, которые извне кажутся пустяками, но моральные и интеллектуальные последствия которых укоренились в женщине столь глубоко, что могут показаться вытекающими из ее изначальной природы[10]. Как бы мужчина ни симпатизировал женщине, он никогда до конца не понимает ее конкретной ситуации. Так что не стоит верить мужчинам, когда они пытаются отстаивать привилегии, даже не осознавая их масштаба. Мы не дадим себя запугать множеством ожесточенных нападок на женский пол; не клюнем на корыстные славословия в адрес «настоящей женщины»; не разделим восторгов мужчин по поводу ее удела, который они ни за что на свете не согласились бы разделить.

Однако аргументы феминисток тоже заслуживают не большего доверия: полемическая направленность нередко полностью их обесценивает. «Женский вопрос» оттого оказался столь беспредметным, что мужское высокомерие превратило его в перебранку, а когда люди бранятся, им уже не до строгих рассуждений. Все без устали старались доказать, что женщина выше, ниже или равна мужчине; она сотворена после Адама, ясно, что она – существо вторичное, говорили одни; наоборот, говорили другие, Адам был лишь черновиком, человек удался Богу в совершенстве, лишь когда Он создал Еву; ее мозг меньше – но относительно он больше; Христос воплотился в мужчине – может, это из смирения. Каждый аргумент немедленно вызывает к жизни контраргумент, и зачастую оба ложны. Чтобы во всем этом разобраться, нужно вырваться из проторенной колеи, отказаться от расплывчатых понятий высшего, низшего, равного, извративших смысл всех дискуссий, и все начать сначала.

Но как в таком случае поставить вопрос? И прежде всего, кто мы такие, чтобы его ставить? Мужчины – судьи и одна из сторон в процессе, женщины тоже. Где найти ангела? По правде говоря, ангел здесь вряд ли бы подошел, он ничего не смыслит в этом вопросе; что касается гермафродита, то это совсем особый случай: он не мужчина и женщина одновременно, а скорее ни мужчина, ни женщина. Думаю, для прояснения положения женщины лучше всего подходят некоторые женщины. Утверждать, что Эпименид сводится к понятию «критянин», а «критянин» – к понятию «лжец», – софизм; добросовестность или самообман мужчин и женщин продиктованы не какой-то таинственной сущностью: к поиску истины их в большей или меньшей степени располагает их положение. Многие современные женщины, по счастью, восстановленные во всех человеческих правах, могут позволить себе роскошь быть беспристрастными; мы даже чувствуем в этом потребность. Мы не похожи на тех, кто боролся раньше нас; в общем и целом мы победили; в ходе последних дискуссий о статусе женщины ООН неустанно и властно требовала окончательного и полного равенства полов, и многим из нас уже никогда не приходилось переживать свою принадлежность к женскому полу как неудобство или препятствие; многие проблемы кажутся нам более существенными, чем те, что касаются только нас, и сама эта отстраненность позволяет надеяться, что наша оценка будет объективной. Тем не менее мы теснее, чем мужчины, знакомы с женским миром, потому что укоренены в нем; мы более непосредственно понимаем, что значит для человека быть женщиной, и больше стремимся знать это. Я сказала, что есть более существенные проблемы, но это все равно сохранять некоторую значимость в наших глазах: как принадлежность к женскому полу повлияла на нашу жизнь? Какие именно шансы нам даны, а в каких отказано? Какой удел уготован нашим младшим сестрам и в какую сторону их следует направлять? Бросается в глаза, что вся нынешняя женская литература проникнута не столько жаждой чего-то требовать, сколько стремлением внести ясность; эта книга, появившаяся на исходе целой эпохи беспорядочных споров, представляет собой еще одну попытку разобраться в ситуации.

Но наверное, ни одну человеческую проблему нельзя рассматривать совершенно непредвзято: сама постановка вопросов, принятый нами угол зрения предполагают иерархию интересов; любое качество заключает в себе некие ценности; нет пресловутого объективного описания, которое бы не предполагало этического фона. Вместо того чтобы пытаться скрыть более или менее эксплицитно подразумеваемые принципы, лучше для начала их сформулировать; тогда не придется на каждой странице уточнять, какой смысл мы вкладываем в слова «высший», «низший», «лучший», «худший», «прогресс», «регресс» и т. д. Если взглянуть на некоторые труды, посвященные женщине, мы увидим, что чаще всего вопрос рассматривается с точки зрения общественного блага и общего интереса; на самом деле каждый понимает под этим интерес того общества, какое ему хотелось бы сохранить или создать. Мы, со своей стороны, считаем, что нет иного общественного блага, кроме обеспечения частного блага граждан; любые институции мы оцениваем с точки зрения конкретных возможностей, которые они дают индивидам. Однако мы не смешиваем понятие частного интереса с понятием счастья: такая точка зрения также встречается нередко; разве женщины из гарема не счастливее избирательницы? Разве домохозяйка не счастливее работницы? Значение слова «счастье» не вполне понятно, и тем более непонятно, какие истинные ценности оно в себе заключает; измерить чужое счастье нет никакой возможности, и легче всего объявить счастливым положение, которое хочешь навязать другому: в частности, обрекая кого-то на застой, его объявляют счастливым под тем предлогом, что счастье – это неподвижность. Следовательно, к этому понятию мы прибегать не будем. Мы стоим на точке зрения экзистенциалистской морали. Любой субъект конкретно полагает себя как трансценденцию через проекты; он осуществляет свою свободу лишь в постоянном преодолении своих границ, на пути к другим свободам; единственное оправдание его существования в настоящем – устремленность в бесконечно открытое будущее. Каждый раз, когда трансценденция впадает обратно в имманентность, существование деградирует, превращаясь в «существование в себе», а свобода – в фактичность; если это падение происходит с согласия субъекта, оно становится моральной виной; если оно ему навязано, то принимает форму фрустрации или угнетения; в обоих случаях оно есть абсолютное зло. Всякий индивид, стремящийся обосновать свое существование, переживает его как бесконечную потребность в трансценденции. При этом определяющая особенность положения женщины состоит в том, что, являясь, как и всякий человек, автономной свободой, она познает и выбирает себя в мире, где мужчины заставляют ее принять себя как Другого: ее намеренно замыкают в рамках объекта, обрекают на имманентность, ибо ее трансценденция будет постоянно преодолеваться другим, сущностным и верховным сознанием. Драма женщины – в конфликте между основополагающим притязанием всякого субъекта, всегда полагающего себя как сущностное, и требованиями такой ситуации, когда ей отводят роль несущностного. Как может осуществить себя человек в положении женщины? Какие пути для него открыты? Какие ведут в тупик? Как обрести независимость в зависимости? Какие обстоятельства ограничивают свободу женщины и может ли она их преодолеть? Таковы основные вопросы, которые нам хотелось бы прояснить. Иными словами, нас интересуют возможности индивида, но мы будем определять их не с точки зрения счастья, а с точки зрения свободы.

Очевидно, что эта проблема была бы бессмысленна, если предполагать, что над женщиной тяготеет удел – физиологический, психологический или экономический. Поэтому вначале мы обсудим те подходы к женщине, какие выдвинуты биологией, психоанализом и историческим материализмом. Затем мы попытаемся показать, как на самом деле сложилась «женская реальность», почему женщина была определена как Другой и каковы были последствия этого с точки зрения мужчин. И тогда уже опишем с точки зрения женщин мир – таким, каким он им предложен[11]; и мы сможем понять, с какими трудностями они сталкиваются, когда, пытаясь вырваться из отведенной им доселе сферы, претендуют на участие в человеческом mitsein.

Часть первая. Удел

Глава I. Данные биологии

Женщина? Это же так просто, говорят любители простых решений, – матка и яичники; она самка: вот и все определение. В устах мужчины слово «самка» звучит как оскорбление; при этом собственного животного начала он не стыдится, наоборот, горд, если про него скажут: «Каков самец!» Термин «самка» уничижителен не потому, что укореняет женщину в природе, а потому, что ограничивает ее полом; и если этот пол кажется мужчине презренным и враждебным даже у ни в чем не повинных животных, то причина тому, безусловно, тревожная неприязнь, которую внушает ему женщина; но он хочет найти в биологии оправдание для этого чувства. При слове «самка» в нем всплывает целый калейдоскоп образов: громадная круглая яйцеклетка хватает и кастрирует проворный сперматозоид; чудовищно раскормленная царица термитов повелевает покорными самцами; самка богомола и паучиха, пресытившись любовью, пожирают партнера; течная сука рыщет по закоулкам, оставляя за собой шлейф непотребных запахов; обезьяна бесстыдно выставляет себя напоказ и прячется, как лицемерная кокетка; самые великолепные хищницы – тигрица, львица, пантера – раболепно стелются в царственных объятиях самца. Мужчина проецирует на женщину – инертную, нетерпеливую, хитрую, глупую, бесчувственную, похотливую, свирепую, униженную – всех самок разом. И она на самом деле самка. Но если мы перестанем мыслить шаблонами, перед нами сразу же встанут два вопроса: что представляет собой самка в животном мире и какой особый вид самки воплощается в женщине?

* * *

Самцы и самки – два типа особей внутри одного вида, обладающие различиями в целях размножения; их можно определить лишь коррелятивно. Но прежде следует отметить, что сам смысл деления видов на два пола неясен.

В природе это деление не является универсальным. Известно (если говорить только о животных), что у одноклеточных – инфузорий, амеб, бактерий и пр. – сам принцип размножения никак не связан с полом, клетки делятся сами по себе. У некоторых многоклеточных размножение происходит посредством деления, то есть дробления особи, рожденной неполовым путем, или бластогенеза, то есть дробления особи, рожденной половым путем; всем известные примеры тому – феномены почкования и фрагментации, наблюдаемые у пресноводной гидры, кишечнополостных, губок, червей, оболочников. При явлениях партеногенеза неоплодотворенное яйцо развивается в зародыш без вмешательства самца, последний или вообще не участвует в процессе, или играет второстепенную роль: неоплодотворенные пчелиные яйца делятся, и из них выводятся трутни; у тли самцы отсутствуют на протяжении нескольких поколений, а из неоплодотворенных яиц выводятся самки. Были опыты искусственного воспроизведения партеногенеза у морских ежей, морских звезд, лягушек. Однако иногда у простейших две клетки сливаются, образуя так называемую зиготу; оплодотворение необходимо, чтобы из пчелиных яиц вывелись самки, а из яиц тли – самцы. Некоторые биологи делали из этого вывод, что даже у видов, способных к однополому размножению, обновление зародышевой плазмы через примесь чужих хромосом полезно для освежения и жизнеспособности потомства; тем самым становится понятно, что для более сложных форм жизни пол будет функцией необходимой; что только простейшие организмы могут размножаться неполовым путем, к тому же истощая свою жизнеспособность. Но сегодня эта гипотеза признана чистой выдумкой: наблюдения показали, что неполовое размножение может продолжаться бесконечно долго и никакого вырождения при этом не отмечается. Этот факт особенно нагляден у бактерий; опыты по партеногенезу ставились все чаще, все более смело, и оказалось, что у многих видов самец совершенно бесполезен. Впрочем, даже если бы польза межклеточного обмена была доказана, сама по себе она бы выглядела фактом, ничем не оправданным. Биология констатирует деление на два пола, но, будь она даже проникнута финализмом, ей бы не удалось вывести это деление ни из строения клетки, ни из законов ее деления, ни из какого-либо иного простейшего явления.

Существования гетерогенных гамет[12] недостаточно для определения двух особых полов; на самом деле дифференциация генеративных клеток далеко не всегда влечет за собой членение вида на два типа особей: обе разновидности клеток могут принадлежать одной особи. Так обстоит дело у гермафродитных видов, весьма частых среди растений и встречающихся у некоторых низших животных, в частности у кольчатых червей и моллюсков. Размножение в таком случае происходит или через самооплодотворение, или через перекрестное оплодотворение. Некоторые биологи пытались узаконить сложившийся порядок, опираясь и на этот факт. Они рассматривали гонохоризм, то есть систему, в которой разные гонады[13] принадлежат разным особям, как улучшенный гермафродитизм, возникший эволюционным путем; однако другие, напротив, считали, что гонохоризм первичен, а гермафродитизм – результат вырождения. Так или иначе, эти представления о превосходстве одной системы над другой предполагают с точки зрения эволюции более чем спорные теории. Единственное, что можно утверждать с уверенностью, – это что оба способа размножения сосуществуют в природе, что оба они обеспечивают непрерывное продолжение видов и что гетерогенность организмов – носителей гамет, как и гетерогенность самих гамет, представляет собой случайность. Следовательно, разделение особей на самцов и самок есть ни к чему не сводимый и беспричинный факт.

Большинство философских учений приняли его как данность, не пытаясь объяснить. Все знают платоновский миф: вначале были мужчины, женщины и андрогины; каждый индивид имел два лица, четыре руки, четыре ноги и два сросшихся тела; однажды они были разрезаны пополам, «как разрезают яйцо волоском», и с тех пор каждая половина стремится воссоединиться со своей второй половиной: кроме того, боги решили, что от совокупления двух несхожих половин появятся новые люди. Но эта история ставит себе целью объяснить только любовь: разделение полов изначально принимается как данность. Не дает ему обоснования и Аристотель, ибо, хотя любое действие требует взаимодействия материи и формы, активное и пассивное начало необязательно должны распределяться по двум гетерогенным категориям индивидов. Так что святой Фома Аквинский объявляет женщину существом «случайным», то есть по-своему полагает – с мужской точки зрения – акцидентный характер половой принадлежности. Однако Гегель изменил бы своему исступленному рационализму, если бы не попытался логически ее обосновать. Для него пол представляет собой опосредствование, через которое субъект в своей единичности достигает себя как род. «Род в нем как напряжение, вызванное несоразмерностью его единичной действительности, становится стремлением достигнуть сочувствия в другом представителе того же рода, восполниться через соединение с ним и через это опосредствование сомкнуть род с собой и дать ему существование – это есть процесс совокупления» («Философия природы», раздел III, § 368). И немного ниже: «Процесс состоит в том, что, будучи в себе единым родом, одной и той же субъективной жизненностью, они и полагают это единство как таковое». И затем Гегель объявляет, что процесс соединения полов требует их предварительной дифференциации. Но его рассуждение неубедительно: в нем слишком чувствуется предвзятость, стремление выявить в любой операции все три члена силлогизма. Преодоление особью себя к роду, через которое особь и род осуществляются в своей истине, могло бы совершаться и без третьего члена, в простом отношении родителя и детеныша: размножение могло бы быть неполовым. Либо же отношение двух особей могло быть отношением двоих подобных, а дифференциация – заключаться в особости представителей одного и того же типа, как это бывает в гермафродитных видах. Описание Гегеля выявляет одно очень важное значение половой принадлежности – но, как всегда, его ошибка в том, что значение он превращает в причину. Мужчины определяют пол и отношения полов в ходе половой активности, подобно тому как они придают смысл и ценность всех исполняемых ими функций, но половая активность не есть обязательная принадлежность человеческой природы. Мерло-Понти в «Феноменологии восприятия» отмечает, что человеческое существование заставляет нас пересмотреть понятия необходимости и случайности. «У существования, – пишет он, – нет случайных атрибутов, нет содержания, которое не способствовало бы проявлению его формы, оно не допускает само по себе чистого факта, так как является движением, которое берет факты на себя». Это верно. Но верно и то, что в отсутствие некоторых условий сам факт существования представляется невозможным. Присутствие в мире обязательно предполагает определенную позицию тела, которое есть одновременно вещь в мире и точка зрения на мир, однако это тело не обязательно должно обладать тем или иным особым строением. Сартр в «Бытии и ничто» оспаривает утверждение Хайдеггера, согласно которому человеческая реальность обречена на смерть в силу самой своей конечности; он доказывает, что можно помыслить существование конечное и неограниченное во времени; тем не менее, если бы человеческая жизнь не была проникнута смертью, отношения человека с миром и с самим собой претерпели бы глубочайшие изменения – настолько, что определение «человек смертен» оказывается не просто эмпирической истиной, а чем-то совсем иным; некто, обладающий существованием и бессмертный, не был бы тем, кого мы именуем человеком. Одна из главных характеристик его удела заключается в том, что ход его жизни во времени создает позади и впереди него бесконечное прошлое и будущее, следовательно продолжение рода оказывается коррелятом его индивидуальной ограниченности; тем самым явление размножения можно считать онтологически обоснованным. Но не более; продолжение рода не влечет за собой половой дифференциации. Да, она принята всеми существующими настолько, что включается ими в определение конкретного существования. Тем не менее сознание без тела или бессмертный человек воистину немыслимы, в то время как общество, размножающееся путем партеногенеза или состоящее из гермафродитов, вполне можно себе вообразить.

Что касается распределения ролей между полами, то мнения на сей счет много раз менялись; вначале они были лишены всякой научной основы и отражали лишь социальные мифы. Долгое время считалось, и до сих пор считается в некоторых первобытных обществах с родством по материнской линии, что отец не принимает никакого участия в зачатии ребенка: в материнское чрево проникают в форме живых зародышей прародительские личинки. С наступлением патриархата мужчина начинает жестко отстаивать право на свое потомство; некоторая роль матери в деторождении по необходимости признается, но все согласны в том, что ее функции сводятся к вынашиванию и откорму живого семени: творцом является только отец. В представлении Аристотеля зародыш возникает из слияния спермы и менструаций: в этом симбиозе женщина поставляет только пассивную материю, а мужское начало несет силу, активность, движение, жизнь. Таково же учение Гиппократа, который выделяет два вида семени – слабое, или женское, и сильное, мужское. Аристотелевская теория просуществовала все Средние века, вплоть до Нового времени. В конце XVII века Гарвей нашел в роге матки оленух, заколотых вскоре после совокупления, везикулы, которые принял за яйца и которые на самом деле были эмбрионами. Датчанин Стенон назвал женские детородные железы, которые до тех пор именовались «женскими семенниками», яичниками и обнаружил на их поверхности пузырьки, которые Грааф в 1677 году ошибочно отождествил с яйцом и которые носят его имя. Яичники по-прежнему считали аналогом мужской железы. Однако в том же году были открыты «сперматические анималькулы», и выяснилось, что они проникают в женскую матку; полагали, правда, что они там лишь питаются и что в них уже заложен человек; в 1694 году голландец Гартсекер рисовал гомункула, спрятанного в сперматозоиде, а в 1699-м другой ученый заявил, что видел, как сперматозоид сбросил нечто вроде оболочки, под которой оказался человечек, и тоже его зарисовал. Таким образом, согласно всем этим гипотезам, женщина всего лишь питала активное и уже полностью сложившееся живое начало. Теории эти были приняты не всеми, и споры продолжались до XIX века; изучение животного яйца стало возможным с изобретением микроскопа; в 1827 году Бэр идентифицировал яйцеклетку млекопитающих: это элемент, содержащийся внутри граафова пузырька; вскоре было изучено его дробление; в 1835 году были открыты «саркорн», то есть протоплазма, а затем клетка; а в 1877 году впервые можно было наблюдать, как сперматозоид проникает в яйцо морской звезды; с тех пор было установлено сходство ядер обеих гамет; процесс их слияния впервые подробно проанализировал один бельгийский зоолог в 1883 году.