Автобиография Пирогова Василия Яковлевича. Мемуары сквозь годы войны

Вот один эпизод из этого случая. Они как-то изловили врача-женщину молодых лет и издевались над ней. Между грудями на теле вырезали звезду и бросили в парке, а у девки-сестры (медсестры) вырезали крест на талии сзади, и ещё ряд издевательств делали и с другими. А у одного солдата обрезали уши и положили ему их в карман, но он был убит.

В бою за это село было подбито два наших танка, они стояли на дороге. Когда немцы вечером поехали восвояси к себе попутно и прицепили себе эти два наших танка. Утащили их. Когда они выехали за село, тогда и давай наша артиллерия сыпать по ним. В той стороне было всё темно – пыль, дым и ничего не видно. Сколько их было подбито неизвестно, но, похоже, ни одного. Так мы и наступали на Запад на последний венгерский город Шопрон на границе с Австрией.

На этом пути мы делали дымовые завесы, то есть ходили копать окопы во весь рост за нашу передовую линию фронта, не доходя примерно такое же расстояние до их передовой или передней части их фронта. Ночами копали и маскировали. Когда всё было готово, ждали ветра в их сторону. Как ветер подул, мы пускали дым завесу – по этому дыму двигалась наша пехота и танки. Так было много раз. Их первые снаряды и бомбы были по химвзводу, то есть по нам. Но окопы делали во весь рост, а у меня он подходящий, и копать мне было чего – два метра. Убить могло только прямым попаданием и тут же похоронило бы. Такая у меня была часть – химвзвод. Дыму нахватался столько, что и сейчас боюсь любого постороннего запаха. А если хотите попробовать такого дыма, возьмите три-четыре спички, чиркните и сразу нюхайте. Бывало много раз за сутки харкаешь от него, а во рту потом дня два-три плохо.

Эпизод второй. После выполнения боевого задания дымовой завесы нам дают отдых. Мы отдыхали в одном подвале. Пришёл лейтенант, командир взвода. Поднял нас по тревоге, говорит: «к нам проникли немецкие танки». Он обеспечил нас бутылками с горючей смесью, гранатами. Развернули нас в боевое положение, а мне дозволили укрыться у дороги у небольшого мостика, под которым водостекающая труба. Сзади меня был помощник командира взвода старший сержант Кувшинов Ник. Мих. И как раз он укрылся в большой воронке от бомбы. А танки шли боевым порядком. Их было пять. Один танк шёл прямо через мостик на меня. Когда стал проходить мостик, я выскочил и кинул в него связку бутылок с горючей смесью, и танк загорелся, но продолжал двигаться. А нам команда была дана другая, то есть встречать их в другом месте, но мы их больше не видели. Нам сказал лейтенант, что из пяти два танка ушли обратно, а три сожги, подорвав их все вместе.

За этот танк меня наградили медалью «За отвагу», которую утерял первый милый сынок Коля. А документ к ней утерялся потому, что по нему пришлось получать деньги за медаль раза два или три, и он был положен отдельно от других (документов). И так же утерялась большая позолоченная благодарность с фронта, подписанная маршалом Коневым Ив. Ст. Но благодарность нашлась у одного ученика. Ею была обёрнута книга, на тот момент уже протёртая. А потом совсем утерялась, но уже в Тирикуле. Утеряли милые детки. Раздали все мои художественные книги, а она, похоже, была в них.

Продвигаясь на запад к Венгеро-Австрийской границе к последнему опорному пункту, за город Шопрон ожесточённый был бой. Смешались наши полки и среди нас оказался молодой паренёк. Я спрашивал его первым фронтовым вопросом – «Откуда родом?» – «Из Сибири, города Новосибирска» – Бойко ответил парень-смельчак. И как раз показались на горизонте три вражеских танка. Он выпросил у нас несколько гранат и только сказал: «Я пойду искать свою часть, попутно брошу их под танк». Вначале мы не поверили. После видели, как получился взрыв и танк стал. Остался этот смельчак живым или нет, но мы сами собой рассудили: мы ни фамилии, ни имя его не знаем, а придёт в свою часть, расскажет, что взорвал танк – никто не поверит. А мало того, может ещё брань получить от командира, что где-то блукал (блуждал, шатался непонятно где). Ведь он не обязательно герой, но хорошо сражавшихся солдат было много, с ними были товарищи, командиры. Солдат чем-то отличился, а товарищи и командиры, видевшие его, были убиты или ранены, и при таких случаях (героических) тоже остаётся человек незамеченный (не получает знак отличия). Самохвальством же не каждый решится сказать, да и не поверят. А те товарищи, которые выйдут из госпиталя вряд ли попадут в свою часть. Да ещё не каждый запомнит и знает его фамилию и имя. Большое спасибо Родине, партии и правительству за их столь большое внимание к участникам войны, наградив их орденами, медалями.

А сейчас я вспомнил эпизод. Ещё в 1941 году было, когда мы отступали. Шли двое суток не спавши. Прошли по селу «Глинное». В нём живут немцы и русские. На краю села свинарник, справа от свинарника тянется большой массив кукурузы. Враз по нам застрочил пулемёт, и мы в кукурузу залегли. Прошли её, а за ней полоска пшеницы шириной метров 200-250, пшеница созрелая, белая. За ней большая полоса подсолнуха, а в подсолнухах передовая немцев. Мы лёжа окопались на опушке кукурузы и между нами оказалась эта полоса пшеницы. Всё затихло, прошёл небольшой дождь, выглянуло солнце. После двух суток не спавши, все дремнули, в том числе и я. Когда я очнулся рядом никого не было. Только один казах со станковым пулеметом лежит не так далеко от меня. Посмотрел назад, а там всё смешано, ничего не видно, и над головой ж-ж-ж-ж. А немцы только подыматься будут – казах даст, и они залягут. По пшенице всё видно. Он мне говорит: «Стреляй, бросай гранаты и беги пока я стрелять буду». Я так и сделал, и побежал по кукурузе. А пули визжат да хлопают, а снаряды всё рвутся впереди меня да сзади изредка. Их кукурузы выбежал в степь, а наши солдаты уже далеко драпают. По степи протекал когда-то ручей, теперь он сухой. Я в него и по нему. Меня заметил немецкий самолёт и начал преследовать, стреляя по мне. Я пробежал степь, а дальше полоса, на которой растут тыквы. Как маленькие бочата торчат да много, а листья большие. Я под них забрался. Самолёт по ним раза три прострелял и улетел. Тогда я вылез и побежал дальше. У опушки леса наши занимали оборону. Ребята увидели, что у меня оба кармана (карманы-бутылки особой формы) простреляны по много раз, а тело не задето моё. Вещмешок, вернее сумку из-под противогаза, и гимнастёрки край ниже пояса тоже задело. Значит от пуль ушёл и от самолёта скрылся – он потерял меня в этих громадных тыквах.

Продолжаю движение на Запад с боями. Как взяли город Шопрон, в апреле 1945 года перешли австрийскую границу и двинулись с боями освобождать австрийские города Винер-Нойштадт, Айзенштадт, Нойнкирхен – важнейшие опорные пункты немцев на подступах к столице Австрии городу Вена. За каждый город имею благодарность от генералиссимуса И. В. Сталина.

На подступах к Вене происходили ожесточённые бои. Особенно запомнился танковый бой. Бой был действительно танковый, потому что на поле боя было подбито наших танков около сотни, в самом селе было много подбитых немецких танков, а за селом ещё больше, чем наших подбитых – вот это бой был. Много валялось разорванных по частям танкистов, а больше всего – сгоревших полностью около танков. Много попадалось: руки, ноги, куски мяса и тому подобное. Такое обычно бывает на передовой в боях, многие стали калеками.

Апрель месяц 1945 года. Всё покрылось зеленью: земля и деревья, большой сад. Местность косогористая, очень красивая. Но когда смотришь туда-сюда, везде лежат убитые солдаты, офицеры и сад изрыт снарядами нашими «Катюшами», гвардейскими миномётами. Когда это видишь, невольно вспоминается уже далёкий 1941 год. Год, когда он (немец) гад рыл нашу землю и убивал наших солдат и командиров и даже гражданское население. Теперь начатый им огонь пришёл в Австрию, соседнее с ним государство, и движется ближе к самой Германии.

10. Свои бьют своих

На подступах к г. Вене произошёл такой случай. Наши части где-то с фланга прорвали оборону немцев и заняли железнодорожную большую станцию. Наша дивизия тоже шла на этот железнодорожный узел и дала артподготовку примерно на два с половиной часа. А немцы открыли по нам тоже страшенный огонь и пустили танки, и тогда наши танки с ними встретились (в бою). Оказалось, что это свои бьют по своим и тогда прекратили огонь. Вот что бывает в боях – свои бьют своих. Из-за плохих связистов и руководства произошла громадная ошибка, а сколько погибло наших солдат «неизвестно». Били же друг друга так, как приказывали – ни шагу назад, а только вперёд. И всем в этом бою было удивительно, что так крепко ведёт бой немец, а оказалось наши вели бой, не уступая нам – били крепко накрепко. Но, конечно, кто-то за это получил, кто мог допустить такого чересчур серьёзного греха.

13 апреля 1945 года мы штурмом овладели столицей Австрии городом Вена. В боях в самом городе меня легко ранило в лицо двумя маленькими осколками от фугасной гранаты. Они очень тонкие и маленькие, их у меня тут же вытащили и забинтовали. На четвёртые или пятые сутки я снова в бой пошёл, хотя не совсем ещё оно зажило. А дней через десять скинул повязки (жрать долго было больно, всё с болью ел).

11. Взятие Вены

Вену мы брали при 3-ем Украинском фронте под командованием маршала Толбухина. За что и меня наградили медалью «За взятие Вены». Город большой, красивый, но и досталось ему немало.

На некоторых узких улицах дома с обеих сторон повалились и образовали туннель. Идти страшно, а мы еще и ездили. Повалились дома от бомб большой мощности. Овладев городом Вена, двинулись к южной границе самой Германии через Дунай и горы Альпы.

С небольшими боями освобождали австрийские города и населённые пункты. В конце апреля добрались до реки Дунай. Нужно было готовиться к Первомайским праздникам. В этот 1945 год наш праздник совпал с немецким праздником Пасха. Мы его встречали на восточном берегу Дуная, а они на западном берегу. Их местность гористая – горы Альпы, и лес. А наша местность более ровная с перелесками. Перестрелок не было. Мы гранатами глушили рыбу в Дунае, и они тоже; они доставали, и мы доставали. Никакой стрельбы – всё тишина. У них праздник и у нас праздник. Так было с 30 апреля по 4 мая. Река Дунай представляла вот такой вид.

Где вот написано «наша горка», там стоял наш станковый пулемёт, дозорные. Им хорошо видно в ту и другую сторону, а по берегу наши окопы. Как раз на горке я свой окоп показал звёздочкой. А в ночь на 5-е мая нас подняли и сказали, что за 8 км от нас есть село большое, которым мы должны овладеть к утру. Ночь была очень тёмная и получился такой эпизод. Пулемётчики наши, похоже, дремнули, и немцы подошли к ним с обеих сторон и окружили. У наших был пулемёт, автомат и винтовка. Когда они услышали, что окружены, то пулемёт и патроны спустили в Дунай, а сами бежать. В темноте налетели на немцев. Завязался бой. Одного нашего и одного их ранило. Одного немца взяли в плен с собой, а третий наш был здоров и привели пленного немца в часть уже утром 5 мая 1945 года. Раненые наш, и немец попали в санчасть, а здоровому нашему попало за всё. Дали ему двух человек и заставили или приказали достать из Дуная пулемёт, что он и сделал. Получили за это награды, но дешёвые, чем им было положено из-за того, что сначала бросили пулемёт.

Немцы пришли в, занятое нами, село ночью и заняли оборону на его опушке, тоже на берегу Дуная. И охраняли мост через Дунай, который успели взорвать. Нас приторопили в бой за это село. В этом селе мы и приняли самый страшенный бой. Немец стрелял, не переставая, с 6 мая, 7 мая до 3-х часов утра 8 мая. В общем, успевал, выкидывал всё, что у него было. А с 4-х часов утра замолчал и через Альпы перешёл и опять спустился к Дунаю. Мы же по мосту перешли Дунай и стали подыматься на горы Альпы, а дорогу он заминировал и завалил деревьями на длину в пять километров. Деревья валил с той и с другой стороны, деревья громоздкие.

Мы двинулись в 4 часа утра 8-го мая и поднялись только к 12 часам дня. Потом шли весь день и всю ночь без отдыха и в 9 часов утра вышли к берегу Дуная. Тут же окопались и заняли оборону. Это уже было утро 9 мая 1945 года.

С Альп спустились к хутору всего в три домика. По этой же шоссейной дороге шли еще с километр. Потом появился второй хутор в пять домиков. За ним и окопались, или заняли оборону. Справа Дунай величаво нёс свою воду, а слева были Альпы, вершины не видно. Берег был шириной метров 700-800, не больше. Подле горы продолжала свой путь шоссейная дорога. Впереди нас был маленький Австрийский городок Мельк, похоже, речной порт. От нашей обороны отстоял всего на 4-5 километров. Мы весть о Мире услышали в 11 часов дня у этого хутора, и в нём праздновали день Победы. Всем не верилось, но было так. Однако, жизнь боевая и фронтовая ещё продолжалась до конца месяца мая.

12. Зачистки

Ходили по этим Альпам и очищали их от «банд» по-нашему, хотя они себя называли «партизаны». Только в нашей части было много убито и ранено – вот такой был Мир для нас бойцов.

Когда их захватывали, попутно освобождали и, немцами забранных, гражданских лиц – мужчин, женщин, детей. Здесь были все нации, но больше русских, украинцев, белорусов, французов, бельгийцев, евреев, голландцев, англичан, американцев, шведов, финнов и много других национальностей. Насобирали их 995 человек. Дали мне 4 солдат, а меня старшим назначили, и поставили их вести километров 70. Мы верхами, а они пешком.

Муки мы с ними приняли очень много. Тут же было много военнопленных из банд, солдаты, которые ушли в банды, то есть в партизаны. Область южная, жара страшенная стояла, пыль. Они сядут переобуться и не встают, молчат, мол, у вас закон – бить нельзя. Но с большими трудностями всё же добрались до места назначения. Стали сдавать по счёту, у нас трёх не хватает. Тогда один солдатик бойкий изловил тамошних жителей и в лагерь их. Они маячат, дескать, «мы – местные», а он – «ну и чёрт с вами, допросят и отпустят, ничего с вами не будет». Так мы и отчитались «без потерь».

Обратно вернулись в свою часть с документом, что всё в порядке. За что получили благодарности. И нашу часть уже поставили на охрану дороги, по которой ездят американцы в столицу Австрии город Вену, потому что она временно была разделена на четыре части, а вокруг были наши войска и три дороги были под охраной.

Десятого июня был выходной. Наш командир роты лейтенант Кузнецов всех посадил за стол и заставил писать письма родным. Все написали, он их собрал и стал выбирать себе писаря в роту. Как раз доля выпала на меня, и он сказал: «Товарищ Пирогов, будешь писарем роты». С 11 июня началась моя писарская работа, а писаря, который был до меня, демобилизовали домой, так как он был 1900 года рождения.

13. Писарь

Вот с 11 июня 1945 года у меня появилась специальность «писарь». Вместо восемнадцати рублей и восемнадцати шиллингов мне стали платить двести рублей и двести шиллингов. И на вечерней проверке, если нет старшины, то докладывали писарю. Докладывали младшие лейтенанты, лейтенанты командиры взводов. Потом мой почерк заметил комбат и перевёл в батальон. Потом мой почерк заметили в полку, и я там очутился писарем ОВС, то есть писарем Отдела Вещевого Снабжения полка. После чего мой почерк заметил самый грозный человек, председатель военного трибунала, генерал-майор. Он отдал приказ командиру полка, чтоб писаря Пирогова В. Я. послали в штаб дивизии к председателю Ревтрибунала, и явиться в срок без опозданий.

Дали мне документ-пропуск, и я отправился на поезд. А поезд не ехал, а шёл «пешком». Останавливался и садил хоть одного человека, хоть двоих. Из-за этого вместо 9-00 я добрался в 14 часов. Да ещё и по городу походил поискал. Солдат спрошу – никто дорогу не знает, офицеры тоже. Потом попал полковник, он мне сказал точно. Подхожу к особняку. Охрана. Я спросил, он не знает. Охраняет и не знает кого. В особняке охранников 6 человек. Первые два не знают, только третий сказал, что здесь. А впереди их ещё трое. Конечно, я и пароль знал. Когда четвёртому сказал пароль, он пропустил до пятого, а пятый крикнул шестому, шестой сказал уже генералу. Товарищ генерал-майор разрешил мне зайти в приёмную, а он ещё спал в спальне. Время было 15 часов дня и около него бегала молодая австрийка годов 20, красивая. Он тоже был красив, но ему было годов сорок.

Провёл меня в рабочий кабинет и начал меня допрашивать со дня рождения до дня прихода к нему. Потом дал мне тетрадь и ручку и заставил меня писать под его диктовку. Потом устроил мне ночёвку, как земляку – он из Омска, а я Челябинский. Поил и кормил очень хорошо. Наутро пришёл старший лейтенант и повёл меня в санитарный полк, где мне начали выворачивать уши, да толкали зеркала. Дали заключение, что слух не годный быть писарем ревтрибунала. Тогда он пишет мне пропуск на десять дней с подписью пред. рев. Трибунала и с печатью. Поехал я обратно в свой полк 107 стрелковый Будапештовский Ордена Суворова Третьей степени, Венский, Гвардейский тридцать четвёртой стрелковой дивизии в отдел ОВС за стол.

Командовал мной интендант первого ранга капитан Прогнозов Лазарь Ильич, его помощник старшина Котенко Иван Семёнович. Всё имущество со складами были у меня на подотчёте. Списывать я имел право, если у меня в складе будут подошейники рубашек и гимнастёрок, и опушки штанов и брак с пуговицами. Без пуговиц не принимал по приказу, а за спиртное бывало всякое, но пуговки всё равно находишь и пришиваешь. А спиртного несли много (в качестве взятки мне), особенно офицеры. Они использовали отпуска и каждому хотелось выглядеть офицером-победителем в новом обмундировании. Для этого решали дела с мои капитаном при моём согласии, потому что ключи были у меня в брюках от каптёрки (склада).

Да, забыл. Я ещё пропустил часть своего пути, то есть километров пять обороны, где праздновали день Победы 9 мая 1945 года, а 10 мая утром наша часть ушла в этот город Мельк. Нас человек девять осталось в одном подвале, где добавляли градусное (пили алкоголь). Сейчас вроде бы война кончилась, когда одного человека пока не найдешь не уйдёшь, а тут, в мирное время, девятерых бойцов «забыли». Мы проснулись – нет никого. Подались вперёд, отошли с полтора километра и обнаружили в горе железные ворота. Стали открывать. Бились-бились и всё же открыли. Чиркнули спичку, включили электричество. А там сот семь лошадей упрятано и дворец для житья, всё на кнопках. Нажал кнопку, там часы (открылся тайник) – мы все обеспечились (часами). Вторую кнопку нажали, там вина разных сортов – позаправили свои сумки. Всё добро осталось, и очень много, а мы отправились дальше. Прошли с километр, а нас уже ищут – навстречу идут старшина и сержант. Пришли в городок Мельк. Там немцев собралось целые колонны: фельдмаршалы, генералы, офицеры, сержанты, солдаты. А командуют ими уже наши сержанты, офицеры. Наша часть расположилась за городком Мельк, где немецких пушек стояло сотни штук и у всех замки были выброшены. С этих мест началась прочистка гор Альп, о которой я уже писал.

14. Демобилизация, март 1946

1946 год март месяц, указ Верховного Совета СССР о демобилизации, в который и вошёл мой 1921 год. На нашу долю выпало сопровождать 618 кондепо (конное депо), ехать на лошадях из Венгрии в Советский Союз и сдать их колхозам и совхозам, и чтоб были совершенно здоровы и исправны, а ехать 30 км в сутки – больше не разрешали.

Все кондепо ездили одной дорогой через Карпатские горы, где были места для этого отведены, дальше через Венгрию, Чехословакию и до места назначения. А там приёмку вела государственная комиссия СССР и правительства Украины. Когда мы сдавали, был первый секретарь ЦК Украины в то время Никита Сергеевич Хрущёв. Порядок приёмки был такой: если заболела лошадь, то пока не вылечишь домой не отпустят. 1 августа 1946 года я сдал свою пятёрку лошадей с оценками – две хороших, три отличных.

В ночь на 2 августа 1946 года погрузились в товарные вагоны поезда до города Владивостока. 5 августа 1946 года утром был в родном Челябинске и доночёвывал в доме для солдат на вокзале. Потом поехал искать Пелагеи Александровны сестру Парасковью Александровну. А они уехали с этой квартиры в Митрофановский совхоз. И я двинулся ближе к дому. Вышел за город Челябинск на тракт, ведущий в Бродокалмак, а дороги не было в виду часто заливающих дождей и пришлось ночевать у электростолбов в поле. 6 августа 1946 года утром я был в Бродокалмаке, там скопилось человек 50. Мы туго стоя погрузились в американский «студебеккер» (грузовой автомобиль). Водитель содрал с каждого по 50 рублей, а с меня солдата – 25 рублей. Вечером того же дня я прибыл в родной Тирикуль в родной дом.

15. Мирная жизнь

Теперь дома сразу на отдых в поле с косой. Я, правда, в то время не косил, а силой ломал траву. Силы было много, потому что питался я больше солёным мясом сырым заграничной посолки, а сырое не варёное, много полезней. Днём косим, солнышко греет, а каждую ночь шёл дождь. Заготовляли с Таисией Яковлевной ей и нам.

В начале сентября попросили помочь колхозу «1 Мая» в уборке и месяц пришлось поработать. Что работал? Вручную косили овёс с Александром Герасимовичем. В ночь и днём молотили. Я с девками носилки таскал в скирды. Возил зерно в Челябинск, сдавали государству. И что за это получил? Центнер гнилой картошки. Я её и получать не стал. Даже спасибо мне за месяц моей работы некому было сказать. Вот какие были начальники.

В армию я ушёл с учительской работы, и моя трудовая книжка хранилась в районо (районный отдел народного образования). Я пришёл её взять. Зав. районо Ал-ндра Мих. Филиппова уговорила меня работать и написала приказ в Теренкульскую неполносреднюю школу или, вернее, в семилетнюю школу. Учительница не справлялась с 1 классом и мне его дали. Я с ним проработал октябрь, ноябрь, декабрь. Потом начались зимние каникулы. Ещё одна учительница не могла справиться уже с 3-им классом – совсем вышли из подчинения. Меня после каникул ставят на этот 3-ий класс. Так я доработал до весны 1947 года, использовал летние отпуска и вышел на работу. Вдруг в половине августа вышел приказ районо переводиться заведующим Кадкульской начальной школы и заняться её ремонтом. А я в Теренкуле получил квартиру, дом и купил корову. Пришлось корову увезти в Тирикуль к матери и брату. Да ещё колхозу Теренкуль помог наметать 90 тонн сена.

С августа месяца 1947 года начал работать в Кадкуле, а 6 ноября 1947 года женился.

В этом 1987 году исполнится 40 лет супружеской жизни. 21 сентября 1948 года появился на белый свет сын Пирогов Николай Васильевич. А 23 июня 1950 года появился второй сын Пирогов Александр Васильевич. В 1951 году 30 октября родилась дочь Пирогова Вера Васильевна. Все трое родились в деревне

Кадкуль Тирикульского сельовета Бродокалмакского района Челябинской области.

В этой школе я проработал пять лет и почувствовал, что стало плохо с сердцем. Прямо ведёшь урок и глаза закроются. И так стало получаться чаще, и с сердцем хуже стало. Я уволился и на зиму поступил в село Алабугу зав клубом с осени 1952 года по июнь 1953 года. В этом селе родился третий сын Пирогов Михаил Васильевич 9 февраля 1953 года.

И росла так наша семья и стало шесть человек, а потом поросли веточки – всяк в свою сторону, и начали давать свои побеги. А дерево становится мохначе, кудрявее. Росточки потянулись повсюду – в Долгую, Целиноград, Челябинск.

Летом 1953 года переехали жить в село Бродокалмак. Устроился работать в Бродокалмакскую МТС учётчиком тракторной бригады. Жили так до весны 1959 года, пока колхозы не объединили в один – Тирикульский. Тогда мы переехали жить в Тирикуль, в свой родной. Там работал я учётчиком тракторной бригады. Эта работа мне нравилась. Она была разновидная – умственная и физическая. Много ходьбы делаешь по пашне, а не по дорожке гладенькой.

Учётчиком я работал с июля месяца 1954 года по февраль месяц 1967 года (15 лет).

Потом работал бухгалтером в Тирикуле с 22 февраля 1967 г по 1 марта 1968 года (1 год).

Потом в совхозе разнорабочим до 21 ноября 1968 года.

С 12 декабря 1968 года по 6 октября 1971 года начальником Тирикульского отделения связи. Временно переходил работать на почту из-за болезни ног и поясницы.

4 декабря 1971 года вновь поступил работать в Бродокалмакский совхоз разнорабочим и работал 8 годов скотником и 2 года сторожем на зерноскладе до 29 марта 1981 года. Был уволен из штата совхоза в связи с уходом на пенсию по старости Приказ №231 от 7 апреля 1981 года. Хотя и был на пенсии пока здоровье было, летом ещё работал помогал совхозу:

в 1982 году пас телят 3,5 месяца;

в 1983 году пас телят 4,5 месяца;

в 1984 году сторожил на зерноскладе 2 месяца.