Автобиография Пирогова Василия Яковлевича. Мемуары сквозь годы войны

Не дай вам Бог жить в эпоху перемен.

(с) Конфуций.

Худой мир лучше доброй войны.

(с) Марк Туллий Цицерон.

1. Введение

Этот текст попал ко мне совершенно случайно, по какому-то неважному поводу. Человек, который написал эту свою биографию, мне неизвестен, только косвенно. Я видел его старую фотографию на стене. На ней мужчина средних лет. Простое лицо. Военная форма. По-моему, пехота. На руке командирские часы. Он дошёл до Берлина. Он победил фашизм.

Я не мог оставить эту историю в забвении и решил передать её всем. Потому, что ушедшая эпоха изменила навсегда ход истории. Тот подвиг, который совершили наши деды должен остаться в наших сердцах, в нашей памяти. Каждой семьи на Русской земле коснулась та война. Для меня нет здесь разделения на родной-неродной. Василий Яковлевич сражался за Родину, а значит я не имею права не рассказать об этом. К сожалению, у меня нет такого подробного рассказа от моих дедов, но это мало что меняет, ведь отголоски Великой Отечественной доходят до нас до сих пор. Сколько ещё лежит в земле солдат, пропавших без вести. Сколько еще тайн, секретов и деталей, которых мы не знаем до сих пор о той поре. Но всё тайное когда-то становится явным. Вот и эта автобиография кусочком мозаики ляжет в общую картину истории. Я призываю всех, кто может ещё что-то рассказать – расскажите. Я призываю всех, кто может написать, напишите. Если у вас остались письма, газеты, воспоминания, публикуйте их. В наше время Интернета каждый может внести свой вклад и помочь передать следующим поколениям нашу Историю.

P.S. В сети я обнаружил информацию, что 06.04.1985 г. наш герой был награждён Орденом отечественной войны II степени.

2. Я, Пирогов Василий Яковлевич

Я, Пирогов Василий Яковлевич. Отец мой Пирогов Яков Семёнович, мать моя Пирогова Марфа Никифоровна. Социальное положение – крестьяне, родители занимались хлебопашеством.

Родился я по новому стилю 6 марта в 1921 году. По старому административному делению того времени: деревня Тирикуль, Бродокалмакской волости, Шадринского уезда, Уральской губернии, в России.

По новому административному делению: деревня Тирикуль, Бродокалмакский сельский совет, Красноармейский район, Челябинская область, РСФСР.

Пошёл учиться в первый класс в 1930 году, окончил Тирикульскую начальную школу в 1934 году.

Осенью в 1934 году поступил учиться в Бродокалмакскую школу крестьянской молодёжи ШКМ и окончил её в 1937 году.

Осенью 1937 года переведён в 8-ой класс в Бродокалмакскую среднюю школу. Весной в 1939 году окончил 9 классов. В эту весну мне угрожала первая смерть – кто-то охотничал с боевой винтовкой на диких козлов, лосей; стрелял, пуля, как раз, попала в окно, прошла через два стекла, а я в этот момент уронил ручку и только склонился её взять и стёкла стенькали (видимо, здесь имеется в виду «звякнули») и пуля вошла в бревно на четверть, если я стоял лень в голову попала в косицу (если бы я поленился и остался стоять, то пуля бы попала в голову). Первая моя опасность миновала. Заявили в милицию, они сами были виновны, так и закончилось. Посмотрел, ушёл (видимо, имеется в виду, что милиционер посмотрел, ушёл и на этом всё закончилось).

Летом в 1939 году поступил работать на почту в качестве «радиограмщика». Проработав до Октябрьской (видимо, дата празднования очередной годовщины Октябрьской революции), меня премировали 200 рублей. После Октябрьской Райисполком и бывшая моя учительница, у которой я кончал 4-ый класс Дарья Николаевна не стали давать покоя ни начальнику почты, ни мне и почти в приказном порядке меня заставили учить в Тирикуле, так как не хватало учителей – вдвоём со своей учительницей.

3. Армия

С учительской работы и взяли меня в Армию с 9 января 1941 года. Кадровую службу я служил в Молдавии в городе Кишинёве – был зачислен в полковую школу курсантом в миномётном взводе. В центре города Кишинёва.

Весной 1941 года летний наш лагерь находился в полутора километрах от города Кишинёва. До войны у нас были частые походы с броском, то есть последние пять километров бежать бегом. Перед войной был поход шестьдесят километров, тридцать километров в один конец и обратно, и бросок 5 км. Я с километр не добежал до конца и не помню, как оказался во дворе школы на столе и около меня стояла врач в белом халате. Это вторая смертельная опасность миновала.

День 18 июня 1941 года мы пришли с занятий, пообедали и стали исполнять «мёртвый час», то есть «сон час». Время примерно было 16 часов дня, нас подняли по тревоге и в поход к Румынской границе к речке Прут, не доходя км 8. Дали команду занять оборону, выкопать окопы во весь рост с ходами сообщений. Всё было исполнено к утру 20 июня 1941 года. Утром 20 июня 1941 года другие полки нашей дивизии, вернее 165 и 241-ый вели наступление. Так закончили ученье.

Они отправились по свои лагерям, они у них были тут близко. А нам надо идти сто с лишним километров. Нам дали отдых субботу 21 июня 1941 года, а воскресение утром двинулись в свой лагерь. Отошли км 20, привал в посадке акации? Досидели, что в 12-00 часов два румынских самолёта нас обстреляли. А вечером нам сказали, румыны нарушили границу и те полки нашей дивизии ведут бои. И у нас две роты повели в ночь. Утром в 3 часа 23 июня 1941 г. я первый раз вступил в бой, и они часть уехали обратно через р. Прут, а часть взяли в плен и заняли оборону по берегу реки Прут – река есть река, я примерно нарисую.

И мы оказались в мешке. Выход был только на прорыв линии фронта – так и был второй мой бой. Вышли из окружения и заняли оборону, а через три дня начали наступление на железнодорожную станцию ночью. Враг не ожидал и удирал без штанов. Тогда мы взяли много трофеев: 97 орудий, 100 автомашин, две сотни лошадей, много снарядов и другой техники. Выгнали за границу.

4. В пригороде Кишинёва

Получаем приказ: враг нас окружил и ведёт бой в пригороде Кишинёва – отступаем без боя. Правда, он шёл следом, и нас задерживал, завязывал хоть небольшие, но бои.

Когда вступили в город Кишинёв, он весь горел и на окраинах были немцы. Наша была только одна единственная дорога, по которой он бил беспощадно, но мы огрызались, но плоховато – экономили, потому что снарядов было мало и давали их по норме три-пять на сутки. А он крошил без нормы, тысячи в один бой. Вот тут уже смертельных опасностей считать было некогда, каждую секунду висела нал головой. И наши трофеи забрал снова.

Отступали мы по направлению к реке Днестр к городкам Бендеры и Тирасполь, по обе стороны реки расположенные. Тирасполь – это Советская Молдавия, Бендеры – Тачил Бессарабия? до 1940 года была Румынская территория, когда-то оторванная от России.

За эти два города шли или, вернее, были ожесточённые бои. Несколько суток занимали оборону на берегу Днестра вместе с Георгием Фёдоровичем Балдиным – однополчанин с одного района Бродокалмакского. В больших боях участвовали за железнодорожную станцию "Раздельная", которая несколько раз переходила из рук в руки. Очень страшные бои были за сёла: Шипка, Глинное, Михайловка, Секретарша, Сухие Лиманы и другие, все не запомнишь.

Отступали на город Одессу, но в это время вся Одесская область и части других областей были отрезаны и окружены, и мы с первых дней войны оказались окружены и выход был только из Одессы Чёрным морем. Письма я писал, но, похоже, было не до писем и так все говорили. Отступили мы до Одессы. Прошли по Одессе. Нашу часть хотели пополнить, но не пришлось – 25ю Чапаевскую дивизию разбили в прах и нас туда сунули в бой.

Уже нас курсантов, учившихся всего 4 месяца, стали ставить командирами рот. Куда подевались лейтенанты, сержанты? Как в воздухе исчезли. К руководству представили курсантов и солдат-кадровиков. Мой Георгий Фёдорович стал командиром роты. А я всё же сумел убедить полковника и стал его помроты, чтоб быть вместе. Да, в городе мы ещё встретили земляка Кадкульского – Никитина Ивана Яковлевича. Он был коневодом у начальника штаба, с час времени шёл с нами по городу Одессе. Это последний раз была с ним встреча. Он вместе с нами приехал служить в Кишинёв, но не попал в школу, попал в батальоны. Но не так долго мне пришлось быть помощником командира роты.

5. В разведке

В связи с войной быстро было присвоено звание лейтенанта курсанту Одесского военно-разведывательного училища тов. Филиппову, который приехал из города Одессы к нам в штаб. Он собрал помощников рот и образовал развед. отделение. Командир – лейтенант Филиппов 1922 г. рождения, сын офицера.  С этим лейтенантом мы ходили в разведку шесть раз удачно, а на седьмой раз он попал первый и нас всех выдал.

В разведку ходили в тыл врага из шести раз – два раза приводили языка, за что были представлены к награждению. Так ничего не получили, а возможно только нам так говорил. Да и это было всё в окружении под Одессой 1941 год. В разведке днями нас укрывали достойные люди, а ночами ходили по назначенным объектам.

Ночью 29 ноября 1941 года было очень темно. Мне надо было пробраться к командиру по огороду, а огород был огорожен чащей плетнём. Я подошёл к плетню, послушал – было тихо. Я свой автомат ППШ забросил на плечо, залез и только тихонько спрыгнул. Сзади солдат ухватил за автомат, впереди солдат ухватил за руки и ремнём мне их связали, а сами собой говорили только три русских слова: «Сталин, большевик, партизан».

Не так далеко был противотанковый ров, а в нём было много солдат румын. Это была вторая линия обороны, где меня раза три кокнули по голове и один пнул под женю, и опять те же слова: «Сталин, большевик, партизан». Потом вывели на чистое поле, где стоял всего один шалаш и посадили около него, а его охранял солдат и всё была ночь. Мне казалось, что ей конца не будет.

6. Плен

Конец ноября. Ночи почти зимние, длинные. Но юг – снег выпадал и таял. А ночью изредка стреляли наши дальнобойные орудия, и четверо солдат принесли в палатке раненого ихнего офицера. Занесли в шалаш, а вскоре пришла скорая помощь и увезла его. А свету всё не было. Наконец дождался. Дали мне кусок мамалыги, которую я взял в руки в первый раз и первый раз понюхал и ничуть не задел – почти трое суток и есть не хотелось. А у меня забрали с килограмм колбасы, две банки консервов тушёнки, с полкило сыру, булку хлеба, папирос пять пачек «Беломорканал», а мне дали сигарет одну пачку «Плугар». Сигареты были хорошие, хотя Румынские, желтоватого цвета.

Итак, через трое суток начал есть эту траву (мамалыгу). И то досыта не давали. В общем, с горячего фронта попал на фронт голодающих, вошезаедаемых, дизентерией страдающих, умирающих, болеющих, плетьми битых, и всяких-всяких услуг.

И от шалаша меня повели двое до большого села. Там нас согнали уже пятерых, а двоих и командира не было. Командира мы видели только в городе Тирасполе издалека, близко подойти не дали. И нас поместили в лагере в городе Бендеры в бывшей турецкой крепости. Из себя что представляет эта крепость: как силосная яма закрыта сверху слоем почвы и сделаны узкие щели для пулемётов – это и было за место окон. Там была сырость, грязь, возили в неё чащу, падаль от кукурузы и солому. На этом спали, так и жили. Кругом загородили колючей проволокой, был пущен ток. Всё утопало в грязи – утром встаёшь и мокрый. Жандарм приходит, с сплёткой сгоняет всех в одну сторону и начинает считать по заднице плёткой – рука устанет. Второй приходит – только плётка свистит, бежишь так чтоб не успел урезать.

Конечно, не все были такие дураки, но были и подходящие. Вот в этом лагере я и заболел. С гусиное яйцо образовалась шишка в паху и я ходить занемог.

Жандармов сменили, пришёл новый, чёрный, выше среднего роста, страшно суровый на вид. С плетью подходит ко мне, я лежу – ребята натаскали мне кучу соломы. Заставил меня показать ему шишку, я показал, и он ушёл. Это было утром. Смотрю в обед несёт мне супу и чаю, кусочек хлеба и полотенце-тряпку. Маячит дескать обливать тряпку чаем и прикладывать к шишке. И я стал так делать. Он, большое ему спасибо, три раза в день мне приносил. Тогда я почти из мёртвых воскрес. Правду люди говорят: «белый свет не без добрых людей». Так оно и есть. Все ребята говорили, что я похож был на кого-то из его родных – счастливым меня назвали. Потом его проводили на фронт, я ему пожелал много хорошего. Чтоб хоть в живых остался этот суровый, но добрый человек. Много говорили, кто-что: одни – он, наверное, коммунист, другие – русский, но боялся говорить и так далее, тому подобное.

В этом лагере строили казарму для военнопленных или для жандармов. Подымали землю на дом, подымали тачками, ходили по лесам. Жили впроголодь. Работать такую тяжёлую работу не очень тянуло. Вот некоторые хитрили – ходили в туалет и подолгу. Таких встречали жандармы плетями и говорили через переводчика: «на такой туалет – час, два нельзя тратить». И били плетью кого заметят, а их много наблюдателей, чуть меньше, чем нас рабочих.

Потом погнали нас в город Кишинёв, где с полмесяца находились в тюрьме за железными воротами. Три раза приносила передачу моя знакомая девушка, хотя передавать строго запрещали. А когда шли по дороге, да некоторые старались передать, за что получали прикладом в спину или по голове, а одна даже упала, но всё равно успела – передала. Но её передачу жандармы отобрали и сами сожрали. Через полмесяца нас погнали в Румынию в концлагерь в городе Яссы. Потом лагерь в городе Васлуй. Здесь нас морили, вши, как бомбы, бегали по койкам и по всему, свирепствовала дизентерия. Каждый день, утром и вечером в арбе (колёсная повозка) увозили мёртвых военнопленных на паре быков. Быки здоровые были, каждый рог – метровый, я таких больше нигде не видал. Правда, в Бессарабии видел, но у тех рога меньше, сантиметров по 50-60 были, синего цвету.

В этом лагере мне по спине ударили черпаком за котелок чаю, но ребята меня скрыли, иначе мне дали б раз десяток по хребту. Я чаю хотел, а мне три дня не доставалось. На четвёртый день стояло впереди меня человек девять или десять, а чаю уже опять мало – я и решил посамовольничать. И получил за это по позвоночнику. Удар был крепким, но черпак не согнулся.

Наше правительство узнали, что нас вши заедают и обратились к их правительству с протестом, что такое свинство творится в лагерях. И они стали в печках жарить бельё со вшами. Бельё всё так пережарили, что оно распалось (от жара), а вши по койкам ползают. Они давай и одежду жарить, и она распалась, а вши всё господствуют по всему лагерю. У пленных вся одежда износилась, а вши всё живут. Что делать? Стали одевать они нас в свои костюмы для военнопленных – во всю спину круг (чтобы попадать при стрельбе удобнее было) и перевели в новый и последний для нас лагерь на станции Слободзея, и за полтора года первый раз вымыли в бане. И одели всё вышеуказанное и только тогда избавились от вшей.

7. Работа в плену

Из этого лагеря стали нас гонять на работу, а работа была такая – сеяли рис. Утром ещё лёд сантиметра два, а нас раздевали и загоняли мутить воду, а сразу за нами шли сеяли рис. Работа для недоедавших людей чуть не смертельная, а у многих и жизнь унесла. Тысячи наших военнопленных покоятся на румынской земле. У одного фермера-богача весной 1943 года стало заливать ферму молодняка. Разбушевалась река Дунай и вышла из берегов. Он пришёл в лагерь, набрал пленных спасать телят. Вначале строили дамбы – всё прорывало. Потом телят стали отправлять в безопасное место, а нас всё там оставлял. Вода с каждым днём всё прибывает. Утром стала уже вода заливаться к нам в барак. На второе утро уже чуть не на нары заливается, мы – на чердак. Она к чердаку подвигается. А метрах в ста от этого высокая горка и на ней метра четыре скирда навоза. Мы перебрались на эту горку и наблюдали, как затопляло фермы и дом – всё затопило. Осталась только чуть горка, да мы на навозе. Штук десять прибежало к нам зайцев. Всех переловили и съели. Две ночи ночевали на навозе. Вода затопила всю горку и поднялась метра два на навозе, а что думали обитатели, догадайтесь сами. Никак уже не опишешь – смерть в живом виде по волнам.

Вода до верха не дошла тридцать сантиметров, как услышали гул моторной лодки. Как будто опасность миновала, да нет ещё, она осталась. Погрузились, выехали. И что только ни несла эта вода: лёд, крыши, брёвна. Волны заливают лодку; вычерпывать всё чуть успевали. Приехали на берег до ниточки мокрые, а ночевать закрыли в конюшню. Пришлось ночь дрогнуть. Описать легко, а плыли оттуда с двух часов дня до десяти часов вечера. Опять-таки смерть меня миновала.

Из этого лагеря у нас трое убежали. Но до этого было объявлено: «Кто поймает или увидит и докажет про убежавших пленных, тот получит большую сумму денег (лей)». Но всё-таки их поймали. Суд был прямо в лагере. Всем троим по 25 плетей по голой заднице. Главаря ударял офицер, на утро тот скончался. Других двоих били легко, и они остались живы, но с полмесяца болели.

Нас били всяко, что попадёт под руку. Но ещё и несладко показали образ жизни с одной семьёй евреев. Их было четверо: отец, мать (обоим годов под сорок), дочь, ей около двадцати, сын около шестнадцати лет. Они их всех раздели догола и поставили рядом в линейку, а нас тысячу или больше поставили вокруг их колоннами. Переводчик говорит: «Граждане военнопленные, вот перед вами стоят евреи. Их нация десятки лет над вами издевалась и командовала вами, а теперь пришла возможность вам отплатить за всё». Военнопленные все повесили головы, молчат. Он по команде офицера дальше говорит: «Выходите и издевайтесь кто как может. Я плеть вам дам. Кто насиловать хочет – пожалуйста, любую. Хоть мать, хоть дочь» (ведите в сарайку). Все до одного военнопленные отвернулись. Тогда офицер освирепел. Дал плеть еврею и заставил плетью хлыстать нас. И он бил. Это потому, что он голый. Да ему итак попало немало. И командовал нами (офицер), заставлял налево, направо, кругом и шагом марш. Описать трудно что он заставлял делать тысячекратно. Сестру с братом заставлял голых танцевать, прыгать, работать, грузить ящики из одной машины на вторую, а отца с матерью наблюдать заставил под нажимом плетей. Неужели издеватели сейчас живые? А может наши их ухлопали на фронте. Чтоб так.

Мы в лагере, зима 1943-1944 года. В лагерь поступают сведения, что наши гонят врага назад на Запад. Тайный шёпот идёт готовиться к побегу. Крадут, в лагерь поступает оружие, но мало. Есть командир, но звание знать не обязательно, готовится всё без возни и шумихи. Охрана круглосуточная с каждым днём – кто говорит «растёт», а кто говорит «уже паникирует». Некоторые говорили, что немец хочет на лагерь сбросить несколько бомб. Чтобы убить всех нас.

8. Освобождение

Вроде бы всё тихо, но лагерь начал бурлить, копали выходы и их маскировали, а за лагерем был большой ручей или брусунка, но она сухая. Мы копали под проволоку, чтоб низкими местами можно было скрыться от пуль в этой брусунке. Так оно и было. А у которых было оружие, огонь открыли прямо на ворота, и так вышли с боем. Кто куда по своим направлениям старались бежать, как можно маленькими группами, чтоб меньше было заметно, да и им уже было не до нас – ближе к фронту которые находились. Они уже чувствовали крах «Романия маре», что по-русски «Большая Румыния».

Это произошло 3 марта 1944 года, а в апреле соединились с частями Красной Армии. И пошла жизнь. Нас зачислили в запасной полк для допросов и проверки, и тут же готовили к боям. Но самое главное – стали есть хлеб и досыта и суп не из кваса. Но, похоже, под вид военнопленных приспособлялись власовцы. Но особый отдел их разоблачал. При допросах нас спрашивали: «расскажи, как попал, и свои по порядку концлагеря, и в каком лагере были какие товарищи». А власовцы и лагерята (пособники фашистов в концлагерях, стукачи, предатели) всё-то не знают, а тем более товарищей – вот и попадались. Их сразу увозили от нас. Куда? Неизвестно. И всё ночами.

9. На передовую

После тщательной проверки дали нам оружие и на передовую. Снова началась фронтовая боевая жизнь. Засвистели пули, снаряды, осколки, загрохали бомбы и каждая секунда пахла смертью.

Но против 1941 года было совершенно дело другое: все командиры на своих местах, артподготовка была настоящая по 3-5 часов, ни пуль, ни снарядов нормой не давали, как в 1941 году по 3 мины на сутки, а винтовку и патроны брали у убитых. Вот с этого и начиналась война, а враг сыпал без нормы, как и наши стали сыпать с 1943 года и взяли верх над врагом и попёрли его в своё логово. Если б была бы такая техника в 1941 году и вооружены мы, как в 1944 году, для немца бы быстро кончилась война и таких потерь бы не было. Правда, техника была по тому времени, но оказалось ее мало и качество неважное было. Дисциплину командиры соблюдали – без разрешения в туалет «по лёгкому» не сходишь, а как ковырнули нас, то куда только исчезли командиры? И всё свалили на плечи солдат. А в 1944 году на нашем фронте солдаты были почти все пленные, всё повидали, почухали, сражались дерзко. Освобождали Румынию, часть Югославии, всю Венгрию и Австрию. В Румынии было два больших боя за город Тимишоара, а второй забыл, вроде, Краёва. Первый город расположен на берегу Дуная – красивый город, тут же горы. А второй город весь в горах, улицы узкие, извилистые.

Сильный бой был на границе Румынии с Венгрией около железнодорожной станции. Станция большая, все шпалы и рельсы поставили в дыбы. После чего осенью и зимой 1944 года началось освобождение городов Венгрии: первый – Сегед, второй – Цеглед. Юго-западнее Будапешта взяли второй по величине большой город Секешфехервар. В этом городе в нас стреляли почти из каждого дома, чердаков и подвалов – проходу не было. Наше командование дали приказ отступить на прежние позиции. Через несколько дней сделали артподготовку пятичасовую. Вошли в город. Исчезли все стрелки, город на город не стал похож. Выглядел так уныло, ремковато, ямковато, дым да гарь. И уже сопротивление исчезло. Но не подумайте, что так сладко стало. Немец огрызался и бил. Из окон и чердаков тоже было, но не так как в первое взятие города.

Затем стали наступать на город Бичке ближе к Будапешту, сделали рывок и оказались в окружении. После боевых действий продуктов оказалось мало, а соли совсем не оказалось. Добывали муку, пекли хлеб без соли – расплывушки, суп и всё – трынь-трава (пресное, невкусное). Ходили по деревням, по конюшням – искали кормовую соль, всё попусту. Но я чудом нашёл комышек, дак крадучи лизал. Так мы держались около месяца. Нам наши кидали с самолёта (припасы), но много попадало в руки немцев. Последние несколько дней по одному разу в сутки кушали – экономили. Старшины всю дорогу были на промыслах пищи. А территорию немец так усыпал осколками, что по ним и ходили. Потом наши говорили, что бросили 700 танков и прорвали кольцо (окружения) и сразу всё поступило – и боеприпасы и питание.

И двинулись для захвата столицы Будапешт. Наша часть находилась на стыке двух фронтов – 2-го Украинского и 3-го Украинского. Брали город войска 2-го Украинского фронта под командованием маршала Малиновского Р.Я. За это награждён (Пирогов В.Я.) медалью «За взятие Будапешта». Взяли столицу Венгрии 13 февраля 1945 года и двинулись дальше на Запад к озеру Балатон. Помню, на пути встретилась нам речка. Немец за ней занял крепкую оборону, а мост не взорвал, оставил для встречи нас. Хотя и юг, а в начале марта вода только освободилась от льда. Приказ И. Сталина: «Идти прямо через мост и бить в лоб, не давать времени для укрепления обороны врагу». А мост у него был пристрелян. Делать нечего, раз приказ, то ринулись прямо через мост и речку бродом. С жестоким боем овладели берегом – немец не ожидал, что пойдём прямо вброд. Пошли дальше на озеро Балатон. На его берегу заняли оборону, выкопали окопы, только лёжа, и вода подступила, лежали в грязи. Но это было только начало озера, а справа от него было большое село. Выгнали врага из этого села и двинулись дальше, а в это время уже в село заехали наши тыловые части, медсанбат и другие. Прошли от села километров за двадцать, ночь. Навстречу нам идут наши танки и кричать по-русски. Стали давить нас и наших солдат. Оказалось – немцы. Тогда нам был дан приказ занять оборону у озера Балатон, и мы заняли прежние окопы. Танков у немца было много, и они их поставили в том селе в парке. Булыжили (стреляли, поливали огнём) целый день в нём, а нам отвечать нельзя – там и наши части.