Четыре времени ветра

Разгоняя облака над стыдливыми скульптурами, качают могучими кронами древние Азы, Буки, Вязы и Веди. По ночам корни их мерцают в голубой траве, подсвечивая изумрудным светом налобочную фигню поёживающихся от холода статуй.

У самого старого из деревьев (Перевёрнутого Аза) необычайно длинный ствол, который во время дождя превращается в сверкающий вертикальный ручей. Листьев Перевёрнутого Аза никто не видел. Согласно местной легенде, его невидимые корни на небосводе, а крона проросла глубоко в глаголандскую почву.

Весной в Парке, когда буйствует махровая сирень и что-то лепечут, лопочут бьющиеся в белой эпилепсии лепестки на ветках, обмотанных засохшими нитями дождя, здесь можно встретить элегантных словеласов, фланирующих в поисках новых знакомств, или пару выводов, идущих далеко, или ходячего анекдота с бородою до пояса. (Опытные вокабулы говорят, что у этих анекдотов только во лбу семь пядей, а в других местах – так и вовсе не счесть).

По жёлтым аллеям неторопливо гуляют целыми семействами степенные лексемы, демонстрируя свои пышные грамматические формы. Проходя мимо словеласов, они быстро закрывают глаза, словно невидимыми взглядорезками отрезая под корень липкие взгляды, протянутые к их телам.

В центре Парка, посредине круглой площади, известной в городе как Общее Место, стоит Кентафора, памятник-метафора в виде коньтекста и летящего на нём голого всадника без головы. Считается, что Кентафора олицетворяет, имперсонифицирует сдвоенную сущность несущейся неизвестно куда глаголандской истории. Каменные руки безголового уверенно скрещены на груди. Блестящее, покрытое патиной брюхо надорвано от смеха. Из паха всегда идёт пахучий пар. Тяжёлая капля солнца повисла на детодородном органе, уверенно торчащем из курчавой налобочной фигни.

На полированном цоколе памятника набрайлены объёмным, понятным и слепому, окаменевшим горельефотекстом 33 кирилличные буквы Двойной Троицы.

Перед Кентафорой на низеньких складных табуретках целыми днями сидят, выгнув свои длинные прозрачные ноги над пустыми бутылками, Инаковидящий Каллиграф, за небольшие деньги славянскою вязью вокаблучивающий теневые портреты огласованных вокабул, и знаменитый Культурист, вдохновенно пишущий маслом картины с предметами мёртвой культуры, культюрморты, которые он тут же раздаёт прохожим. На каждой из картин среди обрывков холстов и обломков драпированных в красное античных статуй огромное блюдо с окровавленной культуркультёй – культёй, обрубком современной простатуированной глаголандской культуры.

Оба они в широких бархатных блузах. Головы срезаны пополам плоскими чёрными беретами. Вдоль сжатых, извилистых губ Культуриста бегает вприпрыжку маленький тик. Там, где он наталкивается на уголки рта, образуется пена, и голубая слюна танцующей ниточкой света стекает в жилистую шею. Широкие дужки чёрных очков веером распластаны на висках.

Собравшаяся вокруг Каллиграфа и Культуриста толпа восхищённо следит за их работой и что-то твердит в Одно Слово, всегда стоящее за спиной Культуриста. Одно Слово, не меняясь в лице, ласково улыбается самому себе и не обращает на них внимания.

В средние века на Общем Месте находился фаллической формы позорный столб. К нему для всеобщего обозрения привязывали осуждённых преступниц, предварительно содрав с них все одежды и выбрив волосы на голове и внизу живота.

Немного поодаль от Общего Места вечный огонь, принявший форму качающегося от ветра, несгорающего куста. Пламя его состоит из всех семи цветов – от багрово-красного, стелющегося по земле, до фиолетово-синего, сливающегося с небизной над Кентафорой. Иногда языки пламени на минуту застывают, превращаясь в слово на незнакомом языке, но потом снова начинают свой бесконечный танец.

Правоверные глаголиане верят, что раз в году над неопалимым кустом появляются огненные ступени великой Целестницы, лестницы без перил, ведущей вертикально через узкий туннель в небосводе на Другую Сторону в Небесную Глаголандию. Повитая искрами Св. Грамматика, откинув голову, неторопливо поднимается из огня по Целестнице, рассыпает пригоршни светящихся, серебристых букв в красное крошево крашеных глаголандских крыш и во всей своей славе возносится над страной.

По вечерам вокруг семицветного пламени на корточках часами сидят хлюбопытствующие, хлюпающие носом, почемучающиеся от любопытства детишки. Подбрасывают щепки в огонь. Пытаются разглядеть проступающий в искрах облик Св. Грамматики и огненную Целестницу над нею.

Лохматые, цветные агарки, куски горящего пространства, оторванные от огня, с треском лопаются, превращаются в густой рой танцующих бабочек над головами хлюбопытствующих малых глаголандцев, над безголовым всадником и над его коньтекстом.

Длинная, узкая улица вьётся от Парка к Лясоточилке, или просто Ляске, самому популярному, самому гламурному в городе кафе. (Поскольку в Словгороде нет общественного транспорта, нет там и прямых улиц. Сделано это ещё и для того, чтобы глаги не маячили друг перед другом, чтобы они могли сохранять свою экзистенциальную одинность во время вечерних прогулок, когда они думают о жизни.)

На изгибающейся каждым своим домом улице, ведущей к Ляске, находятся все главные магазины страны. Переливаются огнями белые булочные, оранжевые галантереи, фиолетовые аптеки. На мостовой мешки из пластика как волдыри, натёртые ногами пешеходов. Среди перемигивающихся фонарей зеркала в витринах образуют электрический калейдоскоп, в котором часами полощут зрачки глаголандские дамы, изучая себя с разных точек зрения, перед тем, как войти в кафе.

Вечером, когда облака над Словгородом распускаются в заходящем солнце лепестками огромных бело-розовых небесных цветов, в Ляске за круглыми пластмассовыми столиками сидят вместе со своими на всё готовыми прилагательными клевретами игривогривуазные, расфуфыренные, буквально переливающиеся каждой буквой катархезы, синекдохи, метонимии, овеянные сложными комбинациями духов и деодорантов. Голые руки с длинными пальцами и изогнутыми перламутровыми ногтями плавно выводят что-то в воздухе мерцающими сигаретами в янтарных мундштуках. Приторные запахи бедокурева – наркотиков, вдыхаемых вместе с сигаретным дымом и запахом духов, – неподвижно и прочно висят над головами.

В последнее время среди посетительниц кафе становится всё более модным лёгкий налёт иронии, так что иносказующие синекдохи и катархезы часто добавляют к своим замысловатым туалетам заметное только для посвящённых двойное оперенье аллюзий и кавычек.

Особенно уютно сидеть в Ляске поздно ночью с бокалом горячего вина, когда накрапывает дождик, и окна превращаются в затканные далёкими звёздами, блёклые небелены – небесные гобелены на стенах. В глубине небеленов мерцают шёлковые нити. На столиках трепещут свечки, и тёмным, золотистым маслом переливаются между небеленами картины старых глаголандских мастеров.

Много любопытных историй начиналось в Ляске. Много случайных связей (для которых всё же были свои причины) и неразвязуемых брачно-гордиевских узлов завязалось тут. Многие из этих причинно-случайных связей стали частью местной легенды, вошли в анналы глаголандской истории и по сей день мирно пребывают там.

Слово за слово, бесконечные неразговоры, где узоры из многозначительных пауз прострочены ниточками вздхв (неогласованных, бездыханных вздохов), переливаясь, плывут каждый вечер по залам Ляски между неизречённых намёков, туманно-эзопьих экивоков, кривотолков, румяных от свежей крови слухов. Словно спицы, мелькают взгляды, расплетая густую пряжу из каннабиса и никотина.

Жизнемождённые, мудосочные официанты в изжелта-белых кителях летают с круглыми серебряными подносами над головами между столиков. С кухни сквозь приоткрытую дверь доносится корявая кириллица поваров, перемешанная с латунной латиницей громыхающих кастрюлей и мисок.

По низенькой сцене порхает голубая скрипка с огненно-красным смычком в сверкающих манжетах лысого маэстро. Его круглое безбровое лицо с закрытыми глазами описывает плавные круги над смычком.

Бьётся в углу над клавишами оскаленного пианино маленький чёрный тапёр с писклявым женским голосом, застрявшим у него в левом ухе.

Каждый вечер ещё за полчаса до открытия ухоголосый тапёр уже сидит за своим оскалино. Прислушиваясь к кончикам своих пальцев, он внимательно смотрит в окно, где рассаживаются на провода воробьи. Тела их образуют нотную запись новой мелодии. Мелодию эту он должен будет исполнить, когда в кафе войдут первые посетительницы.

Лениво потягивая кофе, увитые городскими сплетнями посетительницы паузят умело свои неразговоры щебечущей болтовнёю. Часами склоняют на все лады и деконструируют вокабул за соседними столиками, внимательно изучают материальную флору – растения и цветы в материи их платьев.

Флора эта очень разнообразна, но никогда не бывает случайной. В сочетании цветов – всегда посланье, для тех, кто умеет читать. Многое может сказать глаголандская женщина на языке цветов.

Часто можно увидеть, как страстные маки или трепещущие орхидеи, уютно устроившиеся в тёплом междубедрии, просыпаются, когда обёрнутая ими расфуфря встаёт, и под пристальными взглядами окружающих глагов распускаются, расцветают на мгновенье по всему её телу. Она выходит из кафе, оглядывается по сторонам и поправляет завивающуюся от ветра цветастую вьюбку. Отряхивая прилипшие взгляды, поглаживает себя по бёдрам, и цветы обиженно закрываются.

8. ЖИВОЯЗЫЧНИКИ

Секты дваждырождённых живоязычников (тех, кем жив язык) появились в стране ещё в XVII веке. Ничевоки, топтуны, хлысты, трясуны, радения которых иногда кончались и свальным грехом, в начале XX века распространились по всей стране.

Позднее появились здесьники-сейчасники, которые верят только в то, что происходит здесь и сейчас, и топоромольцы, поклоняющиеся топору, как универсальному символу силы и справедливости. Кроме того, в стране есть хоминычи – сыновья человеческие и последователи Св. Фомы, так называемые касатики-кожеверы, верящие наощупь, не верящие ничему, кроме собственной кожи. Для них звуки распускаются только в телесных касаньях, в прикосновении к видимой тени слова. Священные книги кожеверов являются переводами с истинных текстов касаний.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.