Глубина

Быть мужчиной трудно. Быть военнослужащим ещё труднее. Потому что у всех есть страх, все чего-то боятся, но нужно давить этот страх, как тапком противного чёрного таракана на полу. Нужно запихивать этот страх подальше в тёмный угол своей души, загонять его туда палкой, чтобы он не мог выбраться, чтобы не теребил душу. Потом говорить всем про храбрость и стойкость. Стойкость существует, а вот храбрость – понятие относительное. Храбрость и смелость – это не отсутствие страха, а способность противостоять этому страху, силы, которые справляются с этим страхом. Никто и никогда не признается в этом. Никто и никогда не скажет, что ему страшно от того, что он чувствует за бортом Глубину. Весь коллектив состоит из мужиков, из военнослужащих, каждый из которых не должен уронить своё лицо, каждый из которых должен снова и снова на людях плевать в лицо этому страху, который стоит, улыбаясь, терпит все эти плевки, ждёт удобного случая, чтобы своей липкой рукой прикоснуться к душе.

Я постоянно борюсь с этим страхом, лёжа на верхней койке, включив тусклый прикроватный светильник, сомкнув шторки, создав видимость личного пространства шириной 50 сантиметров и длиной 1,9 метра.

Уже завтра я выпущу этот страх в открытое пространство, как надоедливого попугая из клетки. Уже завтра этот страх улетит прочь куда-то в тёплые края или не совсем тёплые. Уже завтра этот страх будет кружить где-то над Глубиной, которая молча будет снова ждать нас обратно, в свои ласкающие объятия.

День 75

Этот день похож на сломанный кипящий электрический чайник – вода внутри бурлит, выбрасываясь аж из носика, реле не срабатывает, отключения не происходит, он будет кипеть, пока вся вода не испарится, или пока кто-нибудь не выключит его в ручном режиме. Нервы на пределе, два с половиной месяца затухают в кильватерном следе. Сегодня чайник выключится, кипение утихнет, оставшаяся вода успокоится.

Меня должна ждать на берегу жена – никогда до этого меня она не встречала на причале. От мыслей об этом волнительном моменте начинают потеть ладошки, и появляется какая-то лёгкая и волнительная слабость в руках, ногах и груди. Я ей даже написал письмо позавчера. Это было письмо о том, что наши отношения находятся в тупике, что мне не хватает её, а она так далеко, что непонятно, что нас ждёт. В общем и целом – письмо не самое радужное. Именно поэтому я не рассказал раньше, именно поэтому я не привожу слов из него, потому что тот день прошёл, те мысли прошли, те эмоции испарились, как капля спирта на свежем воздухе. Сегодня есть только ожидание скорой встречи, ощущение чего-то родного, что так давно не ощущалось. Два с половиной месяца.

Я достал ту самую бутылку, которую спрятал в начале похода. Должна была получиться настойка апельсиновых корок на спирту с добавлением чая и сахара. Эта субстанция томилась два месяца. Сахар не растворился в спирте – в школе я изучал химию, но видимо всё равно на что-то надеялся. От чая цвет потемнел. Я долго смотрел на бутылку – сахару было всё равно, сколько он там пролежал, он ничуть не изменился. Мы тоже будем как этот сахар для наших родных и близких? Никак не изменимся? Ни внешне, ни внутренне? Наверное, да. Пить эту настойку у меня желания не возникло, поэтому я убрал её подальше с глаз.

Я сижу на вахте и не могу спокойно усидеть – хочется встать и идти, подняться через верхний рубочный люк наружу, глотнуть воздуха, ослепнуть от солнца, которое так давно никто из нас не видел. Рано, ещё слишком рано. Поэтому ёрзаю на стуле, как второклашка – в первом классе сидишь более смирно, потому что школа является чем-то новым в жизни, а вот во втором классе терпения и усидчивости меньше.

Вокруг меня всё так же гудят стойки и приборы, в их гудении мне слышится усталость, надрыв. Ничего, последний рывок – и в дамки. Точнее – крайний. Использование слова «крайний» вместо «последний» присуще людям опасных профессий, таких, как наша. Почему? Да потому что что-то «последнее» может и вправду оказаться «последним», а вот этого уж не хотелось бы никому.

У всех вокруг наблюдается радостная эйфория, предчувствие родного берега, скорого ощущения земли под ногами. Ощущение долгожданного результата, или осуществление сокровенного желания. Мы похожи на собаку, которая долго ждала хозяина, а когда встретила, то её хвост колотился в таком бешеном ритме, что хлестал по бокам с удвоенной силой.

Звучит команда по кораблю: «Швартовым командам приготовиться к выходу наверх». Осталось всего ничего! Мы спешно натягиваем на себя швартовую одежду, сверху неё оранжевый жилет, в руки берём кувалду, лом, шпилевой ключ большой буквой «Т», палубный ключ маленькой буквой «т». Распихиваем по внутренним карманам мобильники, выведя из авиарежима, но пока сигнал не проходит, связь не появляется, бьётся, словно рыба в сети, но скоро отпустим её на свободу, поднявшись на свежий воздух.

– Попрыгали жабами наверх! – прокуренный голос комбата звучит радостно-угрожающе.

Ещё никогда его это выражение не приносило такой радости! Всегда было немного обидно за жаб. Только не сегодня, только не тогда, когда земли так долго не было под ногами.

Под верхним рубочным люком виден осколок неба – без облаков, солнце разливается желтизной по нему. Когда поднимаемся в ограждение рубки, то немного кружится голова – свежий воздух спустя 2,5 месяца похож на первую сигарету с утра, ударяет в голову. Странно, что тут же хочется курить, пока ждём выхода в корму для подготовки к швартовке. Дым от всех нас весело выбрасывается куда-то за борт, теряется на ветру.

– Ускакали в корму! – снова голос комбата в той же тональности.

Мы пробираемся через трубопроводы и арматуру между лёгким и прочным корпусом, открывая все двери. Открываем люк, ведущий на палубу. Ветер. Он бьёт по лицу, треплет щёки, волосы, теребит штанины. На улице сентябрь. Странно, но день тёплый, безоблачный. Вокруг нас только облезлые спины сопок, базы ещё не видно, потому что мы только зашли в залив. Чаек нет. Дышится так легко и непринуждённо, будто до этого сидел в каком-то запертом ящике и дышал спёртым воздухом, а теперь лёгкие расправились, насыщаются кислородом. Вокруг холодное море, отталкивается от борта корабля белыми бурунами. Глубины больше нет, она осталась позади, осталась ждать нас.

Меня больше не беспокоят мысли о Глубине, она не занимает никакого места в моей душе, груди, голове, мыслях, мозге. Все эти мысли, томившиеся 2,5 месяца, вылетели вместе с ветром, понеслись над сопками, как пепел от костра, растворились в бесконечном пространстве вокруг. Сейчас внутри только мысли о том, что нас ждут на берегу, ждали целых 2,5 месяца, теперь стоят и считают минуты до нашего прихода, а они тянутся и тянутся. Так всегда – завершающие минуты превращаются в годы ожиданий, а прошедшие года за спиной кажутся секундами. Где-то там стоит моя жена и тоже ждёт, когда я вернусь. Что с матерью? С братом и сестрой? Отцом? Как они прожили эти 2,5 месяца? Они тоже тянулись целую вечность?

Кильватерный след остаётся за кормой. Море возмущено, что мы тревожим его своим присутствием на его поверхности. Глубина дружелюбнее – она обнимает.

Глубина! Я машу тебе рукой. И говорю: «До встречи!»

Через 3 дня после возвращения в базу из автономного плавания

Она не пришла. Просто в экран ударилось сообщение: «С возвращением! Я не приеду». Вибрацию телефона во внутреннем кармане на швартовке я не почувствовал, увидел это сообщение, когда все строи на причале распались, военные смешались с гражданскими, а ко мне никто не подошёл из той пёстрой толпы с воздушными шариками. Она ждала меня в квартире. Ждала, как обычно, словно я вернулся с вахты, словно не было тех 2,5 месяцев разлуки. Все эти дни остались там же, в кильватерном следе, который спустя какое-то время исчез, как и ощущение тесноты все эти дни.

У родителей всё было хорошо, ничего не изменилось. Они обрадовались моему звонку, но не больше обычного.

С братом и сестрой я не общаюсь, но у них тоже ничего не изменилось.

Такое ощущение, что про нас забыли. Тяжёлые и медленные дни под водой, наедине с глубиной, были такими только для нас. Словно в фильме про космос, где время на какой-то планете течёт не так, как на Земле. Даже на построении нам сказали: «Задача выполнена. Она осталась позади. Впереди новые боевые задачи». И всё. Никаких благодарностей. А ведь на такой срок давно уже никто не ходил, лет так около двадцати. А нам просто: «Задача выполнена».

Мои внутренние ощущения похожи на тот момент, когда очень сильно хочется фруктов, ты видишь дома или в гостях огромную вазу с фруктами, они такие красивые, разноцветные, отливают и переливаются на свету, ты берёшь самое сочное на вид яблоко, разглядываешь его, представляя вкус, как яблочный сок потечёт по языку, как зубы будут сжимать сочную мякоть. И тут зубы с размаху упираются в пластик. Фальшивый фрукт.

Вот и возвращение какое-то фальшивое.

Время для нас по-разному утекало. У нас оно оставалось за кормой, в глубине, а здесь кружило в рутине дней, как поднятый вверх ветром снег из сугробов.

Оказалось, что жена на время автономки была в отпуске, причём ездила к конкретному человеку. И к этому конкретному человеку она решила уйти. Что ж, её хотя бы можно понять – закрытый северный городок, полярные ночи и дни, летом невозможно уснуть при свете, зимой только и делаешь, что спишь. В этих маленьких городках совсем теряешься – теряешь своё «Я», как она выразилась. Она привыкла к большому городу, здесь ей было слишком тесно, забыто, печально, безысходно. А я шёл к ней 2,5 месяца, раздвигая глубину.

Остаётся только вернуться на корабль, в экипаж, в эти узкие проходы, низкий подволок, гул приборов, зашторенные койки. Здесь все друг друга понимают. И глубина нас понимает, поэтому ждёт. Экипаж не предаст, не уйдёт, всегда подставит плечо. Все эти чувства и сантименты – не нужны никому.

Труднее всех в этой ситуации – родным и близким. И вот ведь странно – время для нас на глубине течёт, как застывший мёд в банке из холодильника на блюдце, медленно, меееедлеееееннооооо, меееееееееедлеееееееееееееенноооооооооооооооо. А теряются в этом времени родные и близкие, страдают, ждут, не хотят, чтобы мы уходили, хотят, чтобы мы были всегда рядом, говорят нам кучу слов – нежных, грозных, с обидой, с разочарованием, с жалостью, с мольбой, просьбами, угрозами, истериками. И всегда – с любовью.

Мы забываем в своих эгоистичных мыслях о том, что мы все оставляем кого-то ждать на берегу. Что всем им сложнее, чем нам в стальных стенах, в обнимку с глубиной. Родных и близких в эти минуты никто не обнимает, вокруг них пустота. Из их жизни вытащили нас, как опустевшую обойму из автомата. Эти 2,5 месяца целое испытание их терпения, любви, надежды.

Глубина достаёт всех, даже на берегу.

* * *

В оформлении обложки использована фотография с https://ru.depositphotos.com, ID 6229772