Муссон

– Ты, мистер Тайлер, будешь отвечать за корабль, пока я на берегу. Голландцы вполне могут наброситься на нас, и тогда нам придется возвращаться в спешке, поэтому на берегу нас должна ждать лодка с командой; людям следует постоянно оставаться настороже и держать наготове оружие, чтобы увезти нас в любое мгновение. А ты должен быть готов прийти нам на помощь в случае чего. А как только мы окажемся на борту, нужно будет мгновенно поднять якорь и паруса, пусть даже посреди ночи, в темноте.

Том увел Дориана обратно на палубу. Они вместе взобрались на мачту и уселись рядышком на рее. На это место они всегда отправлялись, если не хотели, чтобы их кто-то услышал.

– Сегодня ночью. Я слышал, как отец отдает приказы. И он берет с собой на берег вооруженный отряд, – сообщил Том младшему брату. – Похоже, мы знаем, для чего нужен сундук, а?

– Знаем ли? – с сомнением произнес Дориан.

Они видели, как несколько матросов под руководством Большого Дэниела вынесли из трюма таинственный сундук. Размером он не превышал маленький морской сундучок, а сделан из полированного тикового дерева, украшенного изумительной резьбой, с крышкой на скрепах.

– Конечно знаем! – важно ответил Том. – Отец собирается забрать прах деда оттуда, где Эболи его спрятал.

Дориан загорелся:

– А он разрешит нам поехать вместе с ним?

Том приподнял шапку и задумчиво почесал затылок.

Дориан настаивал:

– Ты ведь не боишься его спросить, а, Том?

Он прекрасно знал, что поддразнить Тома – лучший способ заставить его что-то сделать.

– Конечно нет! – возмутился Том.

Тем не менее ему пришлось собрать все свое мужество, прежде чем он решился снова подойти к отцовской каюте.

– Говорить буду я, – шепнул он Дориану и постучал в дверь.

– Войдите! – коротко откликнулся Хэл.

Увидев, кто явился, он сказал:

– А, это вы? Вот что, каким бы важным ни было ваше дело, ребята, у меня сейчас нет на него времени. Придется вам зайти попозже. Утром поговорим.

Братья, тиская в руках шапки, остались на месте; их лица сохраняли упрямое выражение. Том показал на полированный тиковый сундучок, стоявший теперь в середине каюты на полу:

– Мы с Дорианом знаем, что ты хочешь забрать останки деда Фрэнсиса этой ночью. Ты этот сундук специально взял для него из дома.

Хэл в это время чистил двуствольный пистолет, лежавший перед ним на столе, вынимая старые заряды, чтобы заменить свежими. Он оторвался от дела и всмотрелся в серьезные лица братьев. И наконец вздохнул.

– Поймали вы меня, – пробурчал он. – Отрицать нет смысла.

– Мы хотим пойти с тобой! – заявил Том.

Хэл изумленно посмотрел на него, но тут же снова перевел взгляд на пистолет и продолжил заряжать его. Он тщательно отмерил порох из пороховницы и, засыпав его в пистолет, крепко прижал шомполом. Потом занялся пыжом и пулей…

Пистолет работы лондонского мастера Джорджа Трулока выглядел великолепно. Рукоятку покрывали пластинки орехового дерева.

– Твоя рана еще не совсем зажила, Том, – сказал Хэл, не поднимая головы.

– С ней все в порядке! – возразил Том, проводя себя по боку ладонью. – Это и была-то просто царапина!

Хэл сделал вид, что с восхищением рассматривает затвор двуствольного пистолета. Его украшала золотая инкрустация, а восьмигранные стволы имели насечку. Это увеличивало скорость пули и позволяло прицеливаться более точно, чем из гладкоствольного оружия. И Хэл знал, что может попасть в цель размером в собственный ноготь с расстояния в двадцать шагов.

– Даже если и так, не думаю, что это хорошая идея, – сказал он наконец.

– Но он был нашим дедушкой! Мы – его семья! – настаивал Том. – И вообще это наш долг – быть там вместе с тобой.

Том заранее тщательно подбирал слова и даже мысленно порепетировал. «Семья» и «долг» – эти понятия являлись для Хэла святыми. И теперь он отреагировал именно так, как надеялся Том. Отложив в сторону заряженный пистолет, он встал и подошел к иллюминатору.

Какое-то время он стоял там, сложив руки за спиной и глядя на берег. Наконец заговорил:

– Возможно, ты и прав, Том. Ты уже достаточно взрослый и знаешь, как постоять за себя в схватке.

Он снова повернулся к братьям.

Том взволновался, его лицо сияло.

– Спасибо, отец.

Дориан весь напрягся от ожидания, он смотрел на губы отца, надеясь, что с них слетят нужные слова.

– Но ты – нет, Дориан. Ты еще слишком молод. – Хэл постарался смягчить удар улыбкой. – Мы пока что не хотим тебя терять.

Дориан как будто стал меньше от отказа. На его глазах выступили слезы. Том резко толкнул его и зашипел углом рта:

– Не реви! Не будь младенцем!

Дориан взял себя в руки и огромным усилием подавил слезы.

– Я не младенец. – Он выпрямился с гордым и трагическим видом.

«До чего же красивый мальчик», – подумал Хэл, глядя на сына.

Кожу Дориана позолотило тропическое солнце, на его локоны сквозь иллюминатор падал солнечный луч, и они поблескивали, как медные спиральные нити.

Хэла в который уже раз поразило сходство мальчика с матерью. Он почувствовал, как его решительность слабеет.

– Я не маленький! Дай мне шанс доказать это, отец, прошу!

– Хорошо. – Хэл не смог устоять, хотя и понимал, насколько это неразумно. – Ты можешь ехать с нами.

Лицо Дориана вспыхнуло радостью, и Хэл поспешил уточнить:

– Но только до берега. Будешь ждать нас там вместе с Элом Уилсоном и командой баркаса.

И он вскинул руку, предупреждая все возражения:

– Всё! Никаких споров! Том, иди к Большому Дэниелу и скажи, чтобы выдал тебе пистолет и абордажную саблю.

Они сели в баркас за час до захода солнца. Отряд, которому предстояла высадка на берег, насчитывал всего четыре человека: Хэл, Эболи, Дэниел Фишер и Том. У каждого имелась коробка с трутницей и потайной фонарь. Под темными просмоленными плащами они прятали абордажные сабли и пистолеты. Эболи к тому же привязал к поясу большой сложенный кожаный мешок.

Как только они спустились в лодку, Эл Уилсон отдал приказ работать веслами. Баркас рванулся к берегу. На его носу и корме стояли фальконеты – маленькие, но смертоносные ручные пушки, заряженные крупной картечью. На палубе между ногами гребцов лежали сабли и пики.

Все молчали; весла погружались в воду и взлетали в воздух бесшумно, лишь вода негромко плескала, стекая с их лопастей. Эл Уилсон обмотал их тряпьем.

Том и Дориан в тишине обменивались нервными улыбками: наконец-то настало время одного из приключений, о которых они мечтали и так много говорили в лихорадочном предвкушении.

Ханна Маакенберг лежала в рощице над берегом. Она провела здесь все дневные часы в течение последних трех дней, не сводя глаз с далекого силуэта «Серафима», стоявшего на якоре. Трижды она видела лодки, отходившие от английского корабля, и жадно всматривалась в них через длинную подзорную трубу, которую дал ей на время Ян Олифант. И каждый раз разочаровывалась, поняв, что Хэла Кортни на борту нет.

Наконец она уже начала впадать в уныние. Возможно, Аннеке была права. Возможно, он уже не сойдет на берег.

Ее собственный сын быстро терял интерес к охоте.

Первые два дня он не отходил от матери, наблюдая вместе с ней, но в конце концов утратил надежду и ушел со своими приятелями в кабак.

Но вот Ханна увидела силуэт баркаса, отошедшего от «Серафима»; он с трудом различался на фоне темнеющих волн.

Ханна не могла сдержать волнения. Он двигался к берегу в темноте, как и в прошлый раз, чтобы никто не мог его узнать. Ханна не сводила с баркаса подзорную трубу. Она видела, как нос лодки коснулся песка, и ее сердце сначала подпрыгнуло, а потом заколотилось как сумасшедшее. На западном горизонте остались лишь слабые следы света, когда высокая фигура шагнула из баркаса на белый песок; мужчина оглядел дюны и редкие кусты.

На какое-то мгновение его взгляд устремился прямо туда, где пряталась Ханна, и на его лицо при этом упал бледный свет, обрисовав черты.

Потом свет исчез, погас, и теперь даже через подзорную трубу стало невозможно рассмотреть лодку и команду.

– Это он! – выдохнула Ханна. – Я знала, что он явится!

Она напрягла глаза, высматривая маленький отряд. А моряки направились прямо в ее сторону.

Ханна сложила подзорную трубу и попятилась, чтобы спрятаться в яму между деревьями.

Мужчины шли молча, и наконец оказались так близко, что Ханна испугалась: неужели ее сейчас обнаружат?.. Но они, скрипя сапогами по песку, прошагали мимо, рядом, совсем рядом – Ханна могла бы протянуть руку и коснуться их ног…

Посмотрев вверх, она увидела лицо Хэла Кортни, освещенное последними лучами заката.

Мужчины исчезли в зарослях кустов, направляясь вглубь мыса.

Ханна выждала несколько минут, чтобы они наверняка не услыхали шаги ее босых ног, а потом помчалась по тропинке к городу. Ее сердце громко пело: «На этот раз он попался! Я разбогатею! Такие денежки! Я разбогатею!..»

Они шли гуськом во главе с Эболи. Людей по дороге они не встретили, даже когда пересекали дорогу, что бежала вдоль подножия горы к Соленой реке и к разбросанным фермам Константы. Один раз путников почуяла какая-то собака и залилась истерическим лаем, когда они проходили мимо, но никто не отозвался на ее лай.

Склон горы становился все круче по мере того, как они продвигались по нему вперед. Кусты стали гуще, но Эболи как будто инстинктом находил узкие заячьи тропы и вел их выше и выше.

Дальше начался лес, и ветви скрыли звезды над их головами; Хэл с Большим Дэниелом начали то и дело спотыкаться. Том, обладавший острым молодым зрением, прекрасно видел и в темноте: он уверенно ставил ноги, шагая дальше. А Эболи и вовсе был лесным существом, он двигался впереди них бесшумно, как пантера.

Внезапно они вышли к голому каменному выступу над поселением колонистов.

– Здесь передохнем, – приказал Хэл.

Найдя местечко на одном из поросших лишайником камней, Том с изумлением увидел, как высоко они забрались.

Звезды, казавшиеся отсюда совсем близкими, проливали на землю серебристый свет, поражая своим бесконечным числом. И точки желтого света в окнах домов внизу казались чем-то ничтожным на фоне звездного величия.

Том глотнул воды из кожаной бутыли, протянутой ему Эболи. Никто не произносил ни слова. Но сама ночь не была безмолвной. Мелкие существа шуршали в лесу вокруг них, ночные птицы ухали и хрипло кричали.

Где-то внизу на склоне раздавался отвратительный хохот гиен, рывшихся в кучах отходов голландского поселения.

От этих звуков по спине Тома пробегал мороз, и ему пришлось взять себя в руки, подавляя желание придвинуться поближе к темной фигуре Эболи.

Вдруг в лицо Тому ударил порыв теплого ветра; посмотрев на небо, он увидел, что звезды быстро исчезают за тяжелым облаком, принесенным со стороны моря.

– Шторм надвигается, – проворчал Эболи.

И сразу новый порыв промчался по голому каменному выступу. Но в противоположность первому он нес такой ледяной холод, что Том содрогнулся и поплотнее натянул на себя плащ.

– Нужно поторопиться, – сказал Хэл. – Пока шторм нас не нагнал.

Все сразу встали, не добавив ни слова, и двинулись дальше в ночь, черную от грозовых облаков, шумящую теперь от сильного ветра. Ветви деревьев трещали и сгибались над головами путников.

Том, шедший теперь рядом с Эболи, начал сомневаться, что кто-то, пусть даже его чернокожий друг и наставник, может найти дорогу в такую ночь, сквозь такой мрак, через лес, к тайному месту, которое он в последний раз видел двадцать лет назад.

Наконец, когда уже казалось, что половина ночи осталась позади, Эболи остановился перед крутым склоном расколотой скалы, чья вершина терялась где-то высоко над ними, в темном небе.

Хэл и Большой Дэниел шумно дышали после подъема.

Эболи, самый старший из них, ничуть не задыхался, как и Том.

Присев на корточки, Эболи поставил фонарь на плоский камень перед собой.

Открыв заслонку фонаря, он стал высекать огонь. Дождь ярких искр брызнул от кремня, и фитиль лампы загорелся. Эболи поднялся и, высоко держа фонарь, пошел вдоль подножия утеса, направляя слабый луч на поросшие лишайником камни.

В стене утеса внезапно открылся узкий проход, и Эболи довольно хмыкнул. Он вошел в него – ширины едва хватило на то, чтобы пропустить его могучие плечи. Дальше трещина оказалась плотно затянутой вьющимися растениями и висячими кустами. Эболи смахнул их саблей, потом опустился на колени в конце расщелины:

– Держи фонарь, Клебе…

Он протянул фонарь Тому. В луче фонаря Том увидел, что конец расщелины завален обломками скалы и валунами. Эболи голыми руками сдвинул один из камней и передал его назад, Дэниелу. Они работали молча, постепенно расчищая отверстие – вход в естественный туннель под скалой. Когда он открылся полностью, Эболи обернулся к Хэлу.

– Лучше будет, если только ты и Клебе войдете в место упокоения твоего отца, – негромко сказал он. – А мы с Дэниелом подождем здесь.

Сняв привязанный к поясу кожаный мешок, он передал его Хэлу, а потом наклонился, чтобы зажечь фитили других фонарей.

Закончив работу, он кивнул Дэниелу, и они оба отошли назад, предоставляя Хэлу и Тому самим завершить священный долг.

Отец и сын некоторое время стояли молча, прислушиваясь к вою штормового ветра, трепавшего их плащи. Свет фонарей бросал зловещие тени на каменные стены утеса.

– Идем, парень…

Хэлу пришлось опуститься на четвереньки, чтобы пробраться в темный зев туннеля. Том передал ему фонарь и двинулся следом.

Шум бури сразу утих за их спинами, а туннель внезапно вывел их в пещеру. Хэл выпрямился во весь рост, хотя потолок пещеры навис всего в нескольких дюймах над его головой.

Том встал рядом с ним и моргнул, оглядываясь. Они находились в склепе, где пахло пылью древности. Том был поражен религиозным благоговением; у него перехватило дыхание, руки слегка задрожали.

В дальнем конце пещеры имелась естественная каменная платформа.

На ней сидела на корточках человеческая фигура, глядя прямо на Тома пустыми глазницами черепа. Том инстинктивно отпрянул и подавил всхлип, рвавшийся из горла.

– Держись, парень!

Хэл взял Тома за руку. И шаг за шагом повел его к сидящей фигуре. Неверный свет фонаря открывал все больше деталей по мере того, как они подходили ближе.

Фигуру венчала голова – точнее, череп… Том знал, что голландцы обезглавили его деда, но Эболи, должно быть, вернул голову на плечи. Лоскуты сухой кожи все еще висели кое-где, словно мертвая кора на стволе дерева.

Длинные темные волосы спадали с черепа назад, причесанные и уложенные с любовью.

Том дрогнул, потому что пустые глаза деда как будто заглянули в самую глубину его души. Он снова попятился, но отцовская рука твердо удержала его и повела дальше.

– Он был хорошим человеком. Храбрым мужчиной с большим сердцем. Тебе незачем его бояться.

Тело было завернуто в звериные шкуры, в которых кожееды успели прогрызть множество дыр. Том знал, что палач четвертовал тело его деда, жестоко разрубив его на части на эшафоте. Но Эболи с нежностью собрал всё и связал полосами шкуры только что убитого буйвола. На полу перед каменной платформой виднелся след маленького ритуального костра – круг пепла и черных углей.

– Помолимся вместе, – тихо сказал Хэл и потянул Тома за руку.

Они опустились на колени на каменный пол пещеры.

– Отец наш небесный… – начал Хэл, и Том, сложив перед лицом ладони, стал повторять за ним.

Его голос звучал все увереннее, когда знакомые слова слетали с языка.

– Да будет воля Твоя на земле, как и на небесах…

Молясь, Том заметил странные предметы, лежавшие на каменном постаменте. Похоронные подношения, сообразил он. Их, должно быть, оставил здесь Эболи много лет назад, когда устраивал на покой тело сэра Фрэнсиса.

Там лежало деревянное распятие, украшенное раковинами морского ушка, и обкатанные водой камешки, мягко блестевшие в свете фонаря. Еще там стояла примитивно вырезанная модель трехмачтового корабля, на борту которого виднелось имя – «Леди Эдвина», а еще деревянный лук и нож. Том понял: это символы того, что являлось главным в жизни его деда. Единый Бог, высокий корабль и оружие воина.

Эболи подобрал последние дары с любовью и пониманием.

Закончив молитву, отец и сын какое-то время молчали.

Наконец Хэл открыл глаза и вскинул голову. И тихо сказал, обращаясь к обернутому шкурами скелету на возвышении над ними:

– Отец, я пришел, чтобы забрать тебя домой, в Хай-Уилд.

Он положил на возвышение кожаный мешок.

– Держи открытым пошире, – велел он Тому.

Потом опустился на колени перед телом отца и поднял его на руки.

Оно оказалось на удивление легким.

Сухая кожа лопнула, небольшие клочки волос и обрывки кожи упали вниз. После стольких лет запаха разложения не осталось, лишь слегка пахло пылью и лишайниками.

Хэл опускал скрюченное тело в мешок, ногами вперед, пока на виду не остался только пустой древний череп. Хэл помедлил. И, легко касаясь, погладил длинные пряди поседевших волос.

Увидев этот жест, Том был потрясен уважением и нежностью, которые тот продемонстрировал.

– Ты его любил, – сказал он.

Хэл посмотрел на сына:

– Если бы ты его знал, ты бы тоже его полюбил.

– Я знаю, как я люблю тебя, – откликнулся Том. – Так что могу догадаться.

Хэл одной рукой обнял сына за плечи и на мгновение крепко прижал к себе.

– Моли Бога о том, чтобы тебе никогда не пришлось исполнять такой же тягостный долг для меня, – сказал он и, опустив голову сэра Фрэнсиса Кортни в мешок, крепко затянул шнур. И встал. – Теперь нужно идти, Том, пока шторм не набрал полную силу.

Подняв мешок, он осторожно повесил его на плечо и вернулся к выходу из пещеры.

Эболи ждал их снаружи. Он протянул руку, чтобы избавить Хэла от ноши, но Хэл покачал головой:

– Я сам понесу его, Эболи. А ты веди нас.

Спуск оказался намного тяжелее, чем подъем. В темноте под ревущим ветром ничего не стоило потерять тропу и сорваться в пропасть или наступить на каменистую осыпь и сломать ногу. Однако Эболи уверенно вел их сквозь ночь.

Наконец Том почувствовал, что спуск стал более плавным, а камни и галька под ногами уступили место плотной земле, а затем и хрустящему береговому песку.

Яркая голубоватая молния зигзагом прорезала тучи, и на мгновение ночь превратилась в сияющий полдень.

В это мгновение впереди взору открылся залив, бьющаяся о берег вода, вспученная волнами и пеной. Потом тьма опять сомкнулась вокруг них, и раздался удар грома, от которого едва не лопнули их барабанные перепонки.

– Баркас на месте! – с облегчением прокричал Хэл сквозь шум ветра.

Мгновенно вспыхнувшая в свете молнии картина лодки отпечаталась в его голове.

– Зови их, Эболи!

– Эгей, «Серафим»! – проревел Эболи.

Сквозь шторм до них донесся ответ:

– Эгей!

Это был голос Эла Уилсона, и они поспешили по дюнам в его сторону.

Ноша Хэла, казавшаяся такой легкой в начале спуска, теперь сгибала его, но он отказывался ее отдать.

Они добрались до конца дюн плотной группой. Эболи поднял заслонку фонаря и направил желтоватый луч вперед.

И тут же закричал:

– Опасность!

Он увидел, что их окружают темные фигуры людей или зверей – ночь мешала разобрать точнее.

Эболи снова отчаянно крикнул спутникам:

– Защищайтесь!

Распахнув плащи, они выхватили клинки и сразу инстинктивно встали в круг, спина к спине, лицом к неведомому врагу.

Тут над ними, расколов тучи, снова вспыхнул ослепительный зигзаг молнии, заливший светом берег и бушующие воды. И тогда четверо рассмотрели фалангу угрожающих фигур, надвигавшихся на них. Молния осветила обнаженные клинки в их руках, дубинки и пики и на долю мгновения – лица.

Все они были готтентотами, среди них не оказалось ни одного голландского лица.

Том на мгновение ощутил суеверный страх, когда увидел приближавшегося к нему человека. Тот был страшен, как ночной кошмар. Длинные пряди черных волос извивались на ветру, как змеи, окружая жуткое лицо, пересеченное шрамами, с изуродованным носом и губами, перекошенное, деформированное, пускающее слюну из фиолетовых губ… глаза существа горели яростью, когда оно бросилось на Тома.

Тьма уже снова навалилась на них, и все же Том видел саблю, занесенную над его головой, и предупредил удар, отпрянув в сторону и поднырнув под саблю. Он слышал, как клинок просвистел рядом с его ухом, услышал хрип противника, вложившего в удар всю силу.

Все уроки Эболи разом дали себя знать. Том, ориентируясь на звук дыхания напавшего, нанес ответный удар и почувствовал, как его клинок погрузился в живую плоть… он никогда ничего подобного не испытывал прежде, и это его ошеломило. Его жертва закричала от боли, а Тома охватила дикарская радость. Он чуть отступил и сменил позицию, двигаясь стремительно, как кошка, а затем снова вслепую нанес удар. И опять почувствовал, что не промахнулся: сталь влажно скользнула в плоть и ударилась острием о кость.

Мужчина взвыл – а Тома впервые в жизни обуяла обжигающая страсть битвы.

При вспышке следующей молнии Том увидел, как его жертва отступила назад, уронив саблю на песок.

Мужчина схватился за свое изуродованное лицо. Его щека оказалась рассечена до кости, а кровь в синем свете выглядела черной, как смола, она лилась на подбородок и падала на грудь урода…

Той же вспышки Тому хватило, чтобы увидеть: его отец и Эболи уже расправились со своими противниками – один из готтентотов судорожно дергался на песке, другой сжался в комок, обеими руками зажимая рану и широко разинув рот в крике.

А Большой Дэниел был еще занят – он сражался с высокой жилистой фигурой, обнаженной до пояса, с черным телом и блестящей, как у змеи, кожей. Но остальные нападавшие отступали, напуганные яростью небольшого отряда. Тьма поглотила их, как будто за ними захлопнулась дверь.

Том почувствовал пальцы Эболи на своей руке и услышал его голос у своего уха:

– Отходим к лодке, Клебе. Держимся вместе.

Они побежали по мягкому песку, натыкаясь друг на друга.

– Том здесь? – В голосе Хэла слышалось беспокойство.

– Здесь, отец!

– Слава богу! Дэнни?

Видимо, Большой Дэниел успел убить того человека, потому что его голос прозвучал близко и отчетливо:

– Здесь!

– Эй, «Серафим»! – во все горло выкрикнул Хэл. – Отходим!

– Я «Серафим»!

На приказ откликнулся голос Эла Уилсона.

Еще одна молния осветила всю картину. Четверка находилась еще в сотне шагов от баркаса, лежавшего у самых бурных волн. Восемь матросов во главе с Элом бежали навстречу с пиками, абордажными саблями и топорами. Но банда готтентотов снова сбилась вместе и, как охотничьи псы, гналась за моряками.

Том оглянулся через плечо и увидел, что раненный им человек поднялся и бежит во главе бандитов. Хотя его лицо сплошь заливала кровь, он размахивал саблей и издавал боевой клич на незнакомом языке. Он заметил Тома и несся прямиком на него.

Том попытался подсчитать нападавших. Возможно, девять или десять… Но темнота спрятала их раньше, чем он смог толком это понять.

Его отец и Эболи перекрикивались, поддерживая связь, и теперь две группы сошлись. Хэл тут же закричал:

– Схватка в ряд!

Даже в ночной тьме они легко выполнили маневр, который так часто отрабатывали на борту «Серафима».

Плечом к плечу они встали навстречу атаке, подобной бурной волне. Сталь гремела о сталь, крики и проклятия сражающихся мужчин заглушали даже рев бури.

А потом вспыхнула новая молния.

Ханна подобралась к краю рощи с пятнадцатью мужчинами. Ночь показалась им слишком долгой, ярость шторма ослабила их храбрость, и еще их одолела скука ожидания. Потом их поднял на ноги шум битвы. Они похватали оружие и теперь выбежали из-за деревьев.

При свете молнии они увидели схватку, происходившую у самого края воды, где стояла пустая лодка. При той же вспышке Ханна отчетливо увидела Генри Кортни.

Он бился в первом ряду, лицом к ней; его сабля высоко взлетела и обрушилась на голову одного из готтентотов.

– Это он! – завизжала Ханна. – Это он! Десять тысяч гульденов! Вперед, ребята!

Она взмахнула вилами, которыми вооружилась, и бросилась через дюны. Мужчин, еще топтавшихся у края рощи, воодушевил ее пример.

И теперь все они бежали за ней – воющая и визжащая толпа.

Дориан остался в баркасе один. Он заснул, свернувшись клубком на палубе, и спал, когда началась битва, но теперь проснулся и, пробравшись на нос, опустился на колени рядом с фальконетом.

Он еще плохо видел спросонок, но когда молния осветила берег, увидел, что на Тома и его отца наседают враги, а через дюны к ним спешит новая угроза.

Во время боевых тренировок на «Серафиме» Эболи показывал Тому, как поворачивать и нацеливать фальконет на его шарнирах и как стрелять из него. Дориан с жадной завистью наблюдал за их действиями и умолял дать и ему попробовать. Но, как всегда, слышал раздражающий ответ: