Гнездовье котов

– Вон, – откинув капюшон, повторил я. На этот раз возражений не последовало. – Олег, присмотрите там за ними. Если что – валите.

Мы остались в кабинете вдвоем. Он неспешно снял очки, блеснув черными вертикальными зрачками в желтых глазах, и трижды хлопнул в ладони, аплодируя:

– Нашел меня все-таки. Молодец.

– А тебе нечего было высовываться. Сидел бы в своем болоте и не лез, куда не следует.

– Все такой же непримиримый? Да, кстати, может, выпьем за встречу?

– Нет.

– Жаль, хотелось продлить приятный миг, перед тем как расстанемся. Может, поговорим? – он явно издевался надо мной.

– Нам не о чем разговаривать.

– Столько лет не виделись и не о чем? Я вот мэром стал, прошу заметить, всенародно избранным, а ты чем сейчас занимаешься?

– Долги выбиваю.

Он клекочуще рассмеялся, тряся набухшим зобом.

– Выбиваешь долги? Получается, служишь Мамоне? Так чем тогда ты лучше меня?

– Чем лучше? Хотя бы тем, что не требую приносить мне в жертву девушек.

– Какая мелочь, – он пренебрежительно отмахнулся широкой ладонью. – Люди убивают друг друга пачками, а тут одна девушка в год.

– Хватит болтать, – я повернул ручку трости и со звоном из ее конца выскочил длинный острый клинок. Положив трость на стол, я стал развязывать веревку.

– Ты собираешься убивать меня этой зубочисткой? – он встал из кресла, оказавшись как минимум на две головы выше меня.

– Угу.

– Самому не смешно? – он одним движением разорвал костюм и сорочку на груди. – Пытаться убить меня этим шилом?

Расправил свернутые вокруг тела крылья. Крупные чешуйки, покрывавшие его мощный торс, и впрямь выглядели несокрушимыми. Я бросил веревку на пол и, сняв плащ, повесил на спинку кресла. Он снял перчатки, обнажив лапы с мощными когтями.

– А с лицом что делаешь? Грим?

– Немного пластической хирургии, немного искусственной кожи, немного грима, – он лениво обошел стол, приближаясь ко мне. – Еще не поздно передумать. Я собираюсь стать губернатором, а тебе могу оставить город, идет?

– Спасибо, не стоит, – я взял в левую руку трость, нацелив на него, а правой выдернул из-за спины заткнутый за ремень джинсов двуствольный обрез десятого калибра. – Святой Архангел Михаил, вождь небесных легионов, защити нас в битве против зла и преследований дьявола. Будь нашей защитой!

– Ты что, совсем тронулся? – он хохотал, глядя в стволы. – Забыл, что свинец не берет нашу броню. Вот поэтому мы и правим этим миром, что вы, фанатики со своим богом, не желаете развиваться. Где твой бог? Людям он давно не нужен!

– Да сразит его Господь, об этом мы просим и умоляем. А ты, предводитель небесных легионов, низвергни сатану и прочих духов зла, бродящих по свету и развращающих-души, низвергни их силою Божиею в ад. Аминь, – спустил курки.

Хохот прервался, дракон смотрел на дымящиеся струи крови, хлещущие из ран в животе.

– Но как?

– Спецбоеприпас, – ухватив трость двумя руками, с силой вонзил клинок ему в сердце. – А ты говоришь, не желаем развиваться.

Провернул клинок, глядя как от боли сужаются черные зрачки. Пара резких движений и в разрезе показалось еще бьющееся черное сердце. Вырвал живой дымящийся комок, подошел к окну. Убивший дракона сам становится драконом, – подумал я, жадно откусывая первый кусок сердца, с интересом рассматривая город. Текущая из разорванного когтями врага левого предплечья кровь постепенно из черной становилась красной, а окружающий черно-белый плоский мир обретал краски и объем.

Супер

В детстве меня постоянно обижали. Сначала лупили в детском саду. Били дети постарше, отвешивали оплеухи воспитательницы. Не знаю, чем я им всем не нравился. Родители перевели меня в другой детсад, но и там ничего не изменилось. Когда пошел в школу, этот кошмар продолжился. Три класса меня избивали и грабили, отнимая деньги на обеды и всякие мелочи, в одной школе, три класса – в другой. Седьмой класс – в третьей. Не помогало ничего: ни секция бокса, куда меня записал отец, ни советы родителей. Родители отправили меня на лето в деревню, к матери отца.

В деревне меня сразу невзлюбили. Деревенские жители вообще чужих не сильно любят. Неприятности начались в первый же день. Бабушка Вера отправила меня за хлебом в магазин, на другой конец деревни. Я шел по улице с двумя буханками хлеба в сделанной из оранжевого парашютного шелка сумке. Навстречу вышел высокий парень с текущей из разбитого носа кровью.

– Слышь, дай сигарету, – ломающимся баском сказал он.

– Извините, я не курю, – попытался обойти его.

– Сигарету, говорю, дай! – схватил меня за руки.

– Не курю я!

– Мне обезболивающее надо! Денег дай!

– Нет у меня, отпустите! – я рванулся, вырывая руки.

– Вот ты как? – даже будто удивился.

Потом тяжелый кулак врезался в мое лицо. Я пошатнулся, но устоял и, встав в стойку, закрылся.

– Вот как? – он оскалился, повел плечами, и снова широко махнул рукой.

Я отбил и в свою очередь попытался пробить двоечку, но тело было будто ватное и не слушалось. Удары вышли слабыми и медленными. Он легко уклонился и ударил ногой под колено. Ногу словно сломалась, я упал вбок, расплескивая пыль.

– Так тебе, падла приезжая! – сплюнул на меня, вытер с носа кровь. – У нас тут так не ходят. Понял? – присев, он вытер о мою рубашку испачканную в крови руку.

Я молчал, пытаясь встать.

– Мобилка есть?

– Нет у меня мобилки, пусти!

– Брешешь, – ловко прощупал мои карманы. – Правда, нет, – вздохнул разочарованно. – И обувка маленькая, взять нечего. Ладно, будешь меня помнить. Васек меня зовут, – встал и сделал шаг назад. – Это для лучшей памяти!

Последнее, что я видел, была летящая в голову нога в стоптанном кроссовке. Очнулся где-то через час, встал из горячей пыли. Сумка с хлебом исчезла, одежда была безнадежно испачкана, рукав рубашки оторван. Приплелся домой.

– Господи, что с тобой?! – всплеснула руками бабушка.

– Упал, – пряча глаза, сказал я.

– Горе луковое! Где же ты так упал?

– Бежал, споткнулся, упал, ударился головой, – монотонно перечислил я, – очнулся, пошел домой.

– А хлеб где?

– Кто-то сумку украл…

– Вот же народ! Раньше такого не было, чтобы у лежащего без сознания что-то украсть. Это все дачники, понаехали тут. Ладно, будем без хлеба. Ты одежу-то сними, я постираю.

– Вера Сергеевна, давайте я еще раз схожу.

– Не надо, я сама завтра схожу.

– Что делается-то, – вздыхала за ужином бабушка.

– Что случилось, Вера Сергеевна?

– Пенсионный возраст повышают, Витя. Беда пришла, откуда не ждали.

– Вы же уже на пенсии? – не понял я.

– Я-то пожила свое, мне хватит, а вот родители твои бедолаги.

– Они долго проживут, – без особой уверенности сказал я.

– Дед твой, муж мой, Владимир Евгеньевич, земля ему пухом, в пятьдесят восемь лет преставился, а не пил и не курил и все время на свежем воздухе работал.

– Да-а-а… – протянул, не зная, что сказать.

– Ну да ладно, – отерла слезу, – от нас это не зависит, ничего изменить нельзя. Знать, прогневали Бога игрищами бесовскими, теперь ответ всем держать.

Назавтра я повстречал его снова, когда пошел нарвать травы для кроликов. С ним были еще двое, пониже.

– О, пацаны, – обрадовался Васек, – смотрите, городской топает.

Троица двинулась ко мне.

– Что вам надо? – я отступил, чтобы забор прикрыл спину.

– Ничего, – заржал белобрысый крепыш.

– Что ты с ним трепешься, Леха? – недовольно спросил Васек. – Не о чем с ним разговаривать. Ты деньги принес? – его взгляд уколол меня.

– Какие деньги? – удивился я.

– Как какие? Какие вчера не дал. Придуривается, – дурашливо посмотрел на приятелей, – не хочет по-хорошему.

– Сейчас, – третий, самый мелкий, до сих пор молчавший, шагнул ко мне и размашисто замахнулся правой, – я его научу уважать.

Я нырнул под удар и пробил апперкот в подбородок. Он отшатнулся и отскочил.

– Егор, ты чего? – спросил Леха. – Ты как это? Он ударил Егора?! – неверяще посмотрел на Васька.

– Сейчас, – Васек вскинул сжатые кулаки и шагнул вперед, – сейчас ты получишь, москвич! – ударил лоу-кик, словно топором по ноге рубанул.

Бедро расслабилось и я упал.

– Это тебе не бокс сопливый! – врезал ногой в живот, заставив свернуться в комок. – Мочи его, пацаны!

На меня посыпались удары ногами, не столько сильные, сколько обидные.

– Вы что делаете, паразиты? – послушался женский голос.

– А что? – спросил Васек.

– Вы зачем мальчика бьете?

– Наше дело, идите куда шли.

– Ты как со старшими разговариваешь? А ну отошли, шпана!

Они неохотно отошли, злобно глядя на меня. Молодая женщина помогла мне подняться.

– За что они тебя?

– Не знаю, я просто шел.

– Вы за что его? – снова посмотрела на моих обидчиков.

– Не твое дело, дачница, – Васек достал из кармана сигарету и зажигалку и нагло закурил. – Вали отсюда.

– Я участковому скажу!

– Скажи, а мы твою дачу сожжём, – скорчил рожу Леха. – И нам ничего не будет, мы несовершеннолетние. Поняла, корова?

– Да я тебя! – женщина шагнула к нахалам.

– Попробуй, – Васек щелкнул лезвием ножа-выкидухи.

Женщина попятилась.

– Вали отсюда, пока мы тебя не трахнули, – Леха показал неприличный жест.

– Шалава городская, – выдал Егор, – понаехали тут, пройти не дают.

Женщина взяла меня за плечо и молча повела по улице. Вслед нам летели насмешки и комья земли.

– Им правда ничего участковый не сделает, – виновато сказала женщина, старательно отводя взгляд. – Тут все местные, друг другу родня и половина сидевших. А мы чужие, нас не любят. Ты держись от них подальше.

– Спасибо, что помогли.

– Да не за что.

С тех пор я гулял один, стараясь не попадаться никому на глаза. Забрел к кирпичной ферме, где, окруженные джунглями из огромной лебеды, отражали солнце ласковые желтые лужи. Бродил по ним босиком, представляя, что иду вместе с Элли и Тотошкой по дороге из желтого кирпича в Изумрудный город, и на пути меня ждут встречи с настоящими друзьями: Страшилой мудрым, Железным дровосеком и Храбрым львом. Детство конечно, но так хотелось иметь друзей.

Деревенские ребята сюда не ходили, и я чувствовал себя спокойно. До того дня. Сегодня я представлял себя Эндимионом, неспешно ведущим баржу в задумчивых желтых водах Кэнса.

– Гля, Васек, – послышался ненавистный голос из густых зарослей лебеды, – чухлома лазит.

– Во чувырла городская, – над лебедой поднялась вихрастая голова Васьки – главного моего обидчика, – в ссули залез.

– Ничего это не ссули! – закричал я, рванувшись им навстречу.

– Еще и спорит, чорт, – Васек, Егор и Леха, гогоча, стояли на берегу лужи, – это коровы нассали.

– Сами вы нассали!..

Получив от Васьки сильный удар ногой в живот, согнулся.

– Пей, город! – ударом в коленку сбоку он свалил меня в лужу. – Это тебе не «Кока-Кола», москвич проклятый! – резиновый сапог опустился на голову, заталкивая в мочу.

Я колотил руками, захлебывался.

– Пей! – гулко неслось сверху.

Перед глазами потемнело, а затем возник желтый свет, будто в конце тоннеля. Я рванулся навстречу свету и замер. На меня смотрел худой мужчина в сером плаще с капюшоном. Глаза его были цвета расплавленного золота я ни разу не видел расплавленное золото, но именно такое сравнение пришло мне в голову в тот момент.

– Где я?! – вскочил и огляделся. Будто бы пещера какая-то. – Как я здесь очутился?

– Ты исполнил древний ритуал, и теперь ты здесь.

– Какой еще ритуал? Вы кто вообще?

– Я старший клоачник.

– Кто?!!

– Клоачник, – терпеливо повторил мужчина, – старший.

Я непонимающе посмотрел на него.

– Демон я, – вздохнул клоачник. – Часть той силы, что вечно жаждет зла и…

– Это прикол такой, да? – перебил я, оглядываясь и пытаясь понять, откуда за мной наблюдают деревенские мучители.

– Нет, это на самом деле, мой юный друг. Мы родились из попыток алхимиков получить Философский камень.

– Из мочи?

– В том числе…

– А что такое философский камень?

– О времена, о нравы, – вздохнул клоачник. – Философский камень, который разные знающие люди называли по разному: магистерий, ребис, жизненный эликсир, красная тинктура, великий эликсир.

– Эликсир?

– Такой реактив для превращения любых металлов в золото, и для создания эликсира жизни. Тогда не только ртуть варили и летучих мышей в порошок растирали, но и благородную урину пускали в дело.

– А я тут при чем?

– Ты искренне возлюбил мочу и отверз ей уста свои в поцелуе.

– Я?..

– Теперь ты избранный и я могу наделить тебя даром! – воздел руки, словно птица крылья.

– Каким? – против воли заинтересовался я. – Вы можете сделать меня бессмертным?

– Зачем бессмертие тому, кого все унижают?

Я промолчал, потупившись.

– Я дам тебе больше, чем бессмертие! Я дам тебе возможность управлять мочевыми пузырями!

– Вот же круто… А зачем?

– Ты совсем того, – расстроился клоачник, – ты же сможешь любого обидчика одним взглядом заставить обоссаться. Они же завтра от тебя шарахаться будут.

– Правда? – с внезапной надеждой спросил я.

– Истинная, – торжественно коснулся моего лба, будто король, касанием меча посвящающий в рыцари, и я пришел в себя.

Я лежал лицом вниз в луже, от обидчиков не было и следа. Выбрался, посмотрел на мокрую испачканную одежду, к которой пристали репейные колючки. Расстраивать бабушку не хотелось. Потащился к озеру. Прячась в кустах, снял одежду и начал стирать.

– Живой, – послышалось сзади.

Оглянулся. Проклятая троица была тут как тут.

– Живучий, – Васек плюнул в меня, – а давайте мы ему фанеру пробьем, а?

– Это тебе не мелочь по карманам тырить, – гнусно захихикал Леха. – Чур, я второй, ха-ха-ха.

– Заметано, – Васек шагнул вперед. – Готовься, мой сладкий сахер, сейчас я…

Договорить не успел, согнувшись и закричав от страшной боли. Рядом скорчились Егор и Леха. Я достирал одежду и ушел сушить туда, где не так были слышны стоны этих уродов. Васек умер по пути в районную больницу, Егор и Леха из больницы не вернулись.

Лишившись заводил, местные дети приняли меня в свои игры. Теперь и дети и взрослые относились с уважением. Попробуй не уважать того, при чьем приближении у тебя начинает екать мочевой пузырь, а то и возникают с трудом сдерживаемые позывы к мочеиспусканию. Я гулял, где хотел, загорал и купался, собирал грибы и ягоды, удил рыбу с деревенскими ребятами. И даже более того – несколько раз целовался с девчонками. И с нетерпением предвкушал встречу в сентябре со школьными обидчиками…

За это, самое счастливое в моей жизни лето, я загорел, окреп и лишился невинности с Катей. Завтра надо было уезжать в город. Я пришел попрощаться к желтым лужам, надеясь попрощаться с клоачником. Разулся, вошел в лужу, закрыл глаза. Прислушиваясь к внутренним ощущениям, неспешно брел в теплых ласковых волнах. Пещера клоачника возникла внезапно.

– Здравствуйте.

– Здравствуй, а я думал, ты нас забыл.

– Да нет, что вы, – смутился я. И правда, как-то нехорошо получается: пока все гнали – ходил сюда, а как приняли и стали бояться, так и носа не кажу, как сказала бы бабушка.

– Знаю, – кивнул, – все знаю. Ты попрощаться пришел?

– Да, уезжаю я. Спасибо вам за все… – замолчал, не зная, что еще сказать.

Мы молча смотрели друг на друга.

– Все? – спросил он.

– Наверно, – я пожал плечами.

– У меня есть к тебе одна просьба.

– Какая?

– Понимаешь, мы, клоачники, тоже ведь разные, как и вы, люди. Как и среди вас, среди нас есть хорошие и есть плохие. Понимаешь?

– Что тут непонятного? Понимаю.

– Мы живем, стараясь не вмешиваться в жизнь людей, но некоторые из нас – говнотики, которые считают, что люди должны им служить. В древности из-за этого случилась война между клоачниками. Мы, сторонники невмешательства, победили, но часть уцелевших говнотиков не смирилась… – замолчал.

– И? – не выдержал я.

– Сейчас они окопались в думе и принимают законы, нацеленные на порабощение людей, – он снова замолчал, а я крепко задумался.

Действительно, те недавние законы, про которые я слышал, вызывали странное ощущение. Деревенские даже рассуждали, что их пишут инопланетяне, а оказывается вот как на самом деле. А сосед даже рассказал стишок: Умным людям понятно давно – элита в нашей стране – говно!

– И что я должен делать?

– Ты помочь всем: и нам, и людям.

– Как?

– Ваш класс поведут на экскурсию в думу, а там все зависит только от тебя.

– А я смогу?

– Они так вжились в образ людей, что сможешь. Тебе главное начать, а там уже приду я со своим народом. По рукам?

– По рукам, – я особо не терзался выбором. Раньше меня обижали, и я мечтал стать супергероем: Бэтменом или Человеком-Пауком, чтобы защищать слабых. А вышло вот так… Защитить слабых людей и заодно помочь тем, кто помог мне – что уж тут думать? – я согласен!

Первые

Мы первыми встречаем гостей с европейского направления. «Нет, ну первыми конечно пограничники», – возразите вы, – «потом таможенник, а вот потом…»

– Но мы говорим о гостях столицы, – уточню я.

«Ты опять не прав», – не унимаются завзятые спорщики, – «первыми гостей встречает полиция на досмотре и таксисты».

Хорошо, согласен. Но после того как гости прошли рамку и поймали сумки, протянутые сквозь досмотровый агрегат, счастливо избежали цепких щупалец «бомбил», они попадают к нам. Ведь первое впечатление о столице очень важно, особенно для впервые приехавшего в нее человека, особенно для человека, приехавшего из-за границы и уж, тем более, из нашей извечной соперницы Европы. И мы не только в Москве. Например, возле «12 апостолов» в Йошкар-Оле наши детей тренируют. Откуда знаю? Была у меня одна, Лиля, с Йошкар-Олы – далеко залетела…. Впрочем, вернемся к нашим гостям. Выходят из вокзала, вдыхая воздух столицы, смягченный свежестью фонтана и смотрят на нас. А тут есть на кого посмотреть!

Вот Вася – тихий побирушка: вымогает у гостей конфеты, семечки и сигареты. Не знаю, зачем ему сигареты, ведь он не курит, но, тем не менее, подходит к гостям и смотрит так умоляюще, что способен смягчить даже камень. Если что-то дадут, то цепко хватает и убегает, и больше в этот день его у фонтана вы не встретите. Злые языки говорят, что Вася носит добычу местным патрульным сержантам, что ошиваются поблизости: рязанцу Ване и татарину Ринату, но мало ли чего не скажут злые языки?

Вот Петрович. Петрович у нас звезда. Туристы от него просто в восторге. Он всегда отмачивает корки, выкидывает номера. Вы, кстати, не подумайте, что я сильно мудрено выражаюсь – была у меня одна, Светка с улицы Чехова, что теперь Малой Дмитровкой зовется. Впрочем, то дело давнее, быльем поросло, вернемся к нашим баранам. Вот и теперь Петрович не удержался от проказы: вскочил в фонтан, растопырил пальцы ног, промывая. Стоит, колеблется в водном потоке, струится, будто волнолом. Туристы и рады-радехоньки: стоят, улыбаются друг другу и Петровичу, ахают, хохочут, тычут пальцами и фотокамерами. В общем, ведут себя как обезьяны. А Петрович молодчик: стоит важно, чисто твой генерал на параде.

– Петрович, смотри, яички намочишь, – завистливо кричит Степанович.

Степанович видно приревновал Петровича к успеху у почтеннейшей публики. Степанович и сам звезда. Стоит, позы важные принимает, позирует что твоя рок-звезда на отдыхе. Приезжие и рады: телефоны и фотоаппараты навели и снимают, чисто твои папарацци. А Степанович то одну позу примет, то бочком станет, то в объектив взглянет выразительно, то полубоком. Вот и сейчас повернулся к какой-то то ли шведке то ли эстонке и снова крикнул товарищу:

– Чего молчишь, Петрович?!

А Петрович и в ус не дут. Шагнул влево, присел как в «Кин-дза-дза» спиной к зрителям, будто «ку» сделал и снова замер, ни гу-гу. Просто кремень! Как сказал классик: «Гвозди бы делать из этих людей!». Жалко только, что из Петровича гвоздь не получится – мы же не люди. Мы голуби с площади Европы.

Братья по разуму

Рассказ написан на II тур Девятого Чемпионата Прозаиков ЛитКульта

Был опубликован в №9 за 2019 год журнала «Испытание рассказом»

Наступал ранний вечер. Грузный мужчина преклонных лет и парень в бейсболке шагали по коридору к лифту.

– Оно ведь как, Юрьевич, – Гена смотрел жалобно, как приговоренный к кастрации кот, – пятница сегодня.

– Ну? – Юрьевич поправил очки с толстыми стеклами.

– Выпить бы… святое же дело…

Вошли в лифт.

– Алкоголь вреден для функционирования организма, – нажал на кнопку 1.

Лифт, обреченно словно услышавший о повышении пенсионного возраста вздохнув, потащился вниз.

– Мы по капельке… пивка возьмем… расслабимся мальца…

– Ладно, – двери нехотя открылись, – у меня как раз банка сока и два бутерброда есть. Не домой же нести. – Юрьевич и Гена вышли в вестибюль. – Уговорил.

– Сок какой? – облизнулся Гена.

– Томатный.

– Отлично, можно водки взять и «Кровавую Мэри» заделать.

– Посмотрим.

Вышли на улицу и застыли. Напротив висела летающая тарелка. Небольшая такая, но вполне себе реальная.

– Модель, – Гена поправил бейсболку с надписью «Россия, вперед!», – наверное…

– Какая же это модель? Там метра два в поперечнике.

– Да каких два?

– Это ты, вьюнош, масштаб не прикидываешь. Ты по окнам в доме посмотри.

– Ну… – почесал подбритый затылок с модной татуировкой.

– Вот тебе и «ну».

Тем временем вокруг собралась небольшая толпа зевак.

– НАТО…

– Опыты проводят…

– Рекламная акция…

– Инопланетяне прилетели – чемпионат смотреть, – неслось отовсюду.

– Надо бы полицию вызвать, – кашлянул осторожный Юрьевич, – пускай разберутся. Вдруг провокация?

Тарелка, словно засмущавшись, встала на ребро и скользнула в раскрытую дверь подъезда.

– Ого, – удивился Гена, – воно как? – вопросительно посмотрел на старшего.

– Факт, – веско подтвердил Юрьевич.

– Юрьевич, пошли посмотрим, а? – неожиданно предложил Гена. – Хоть одним глазком поглядим? Пока дверь не закрылась. Такое же раз в жизни бывает.

– А и пошли, – внезапно согласился Юрьевич.

Отделившись от возбужденной толпы, перешли улицу и юркнули в подъезд. Осторожно поднимались по стертым ступеням.

– Стыдно перед гостями, – Юрьевич пнул гору окурков, – грязно тут.

На пятом этажа дверь в одну из квартир была гостеприимно распахнута.

– Ловушка? – прошептал Гена, сделав страшные глаза. – Заманивают?

– А и бог с ним! – решительно сказал Юрьевич, резонно рассудивший, что после повышения пенсионного возраста терять уже нечего. – Пошли!

– А вдруг?..

– Хуже не будет! – решительно ухватил коллегу за плечо и поволок в квартиру, будто паук спеленатую муху.

В прихожей было сыро и сумрачно, стоял тяжелый липкий запах и тишина… Капнула капля в раковине в ванной и снова тихо. Мужчины переглянулись.

– Кто-то сдох? – прошептал Гена, покрутив головой.

– Вот тебе и пенсионный возраст, – непонятно ответил Юрьевич.

На цыпочках, насколько было возможно при массивной фигуре, прокрался вперед. Из комнаты выглянула коричневая перепелка с встопорщенными перьями и уставилась на мужчин немигающим змеиным взглядом.

– Пришелец… – побледнел Гена.

Юрьевич оглянулся на парня и покрутил пальцем у виска. Сделал еще шаг, поравнявшись с кухней. На диванчике, уронив рыжую голову на лежащие на столе руки, сидел мужик в растянутой майке неопределенного цвета. Пол предательски скрипнул под ногами. Мужик поднял голову и пьяно улыбнулся:

– О, брат по разуму! Иди сюда, – замахал рукой.

Юрьевич нехотя вошел в кухню. Гена, не рискуя остаться с перепелкой один на один, потрусил следом.

– Ого, вас много, – обрадовался мужик и протянул руку к стоящей на столе возле трехлитровой банки с солеными огурцами большой бутылке с желтоватой жидкостью. – Прилетели, касатики! Мир вам! Садитесь: пить будем, гулять будем!

Мужчины снова переглянулись.

– А это что? – Гена робко показал на бутылку.

– Это самогон, сам на травах гоню, на перепелиных яйцах настаиваю.

– Ну, – парень с сомнением посмотрел на Юрьевича, – может того?..

– Гулять, так гулять! – Юрьевич плюхнулся на кривобокий табурет и достал из сумки сок и бутерброды. – Мы не с пустыми руками.

– Молодцы, – хозяин смахнул слезу, – со своей закуской прилетели, – набухал в стаканы, которых на столе было почему-то четыре. – Ну, за прилет! – быстро чокнулся с гостями и хлопнул в себя. – Как вам наша земная?

– Ничего так, – Юрьевич осторожно выпил.